LXV
Состязание военных кораблей

Мы стояли в Рио так долго — а почему, одному коммодору ведомо, — что истомившиеся матросы стали поговаривать о том, что, верно, фрегат наш не сможет сойти с мели, возникшей от говяжьих костей, ежедневно списываемых за борт коками.

Но наконец раздалась долгожданная команда: «Все наверх! С якоря сниматься!». И наше старое железо, сверкая на солнце, выползло ранним утром, в час, когда дневное светило поднималось на востоке.

Береговой бриз в Рио, единственно с которым суда могут выбраться из гавани, всегда вялый и слабый. Слетает он с цитроновых рощ и гвоздичных деревьев, пропитанный всеми пряностями тропика Козерога. И подобно древнему Магомету, знатоку земных услад, который так любил вдыхать ароматы и душистые масла, что выходил на бой с дюжими корейшитами прямо из теплиц супруги своей Хадиджи, где проводил время в приятном безделье, так и эти риодежанейрские береговые бризы приходят истомленные сладостными ароматами, чтобы вступить в бой с дикими татарскими бризами моря.

Медленно-медленно спускались мы к выходу, проплыли подобно величавому лебедю по узкому проливу и постепенно были отнесены пологой скользкой зыбью прямо в открытый океан. Сразу за нами в кильватер последовала высокая грот-мачта английского военного фрегата, заканчивающаяся, как шпиль собора, крестом, утверждающим религию мира на стяге, а прямо за ним — радужный флаг Франции — знамение господа, что он не допустит больше войн на земле .

Англичанин и француз решили помериться силами в гонке, а мы, янки, поклялись нашими марселями и бом-брамселями в эту же ночь оставить позади их яркие стяги вместе со всеми созвездиями южного неба, которые теперь должны будут с каждым днем уходить все дальше за горизонт от нас, стремительно уносящихся на север.

— Не иначе, — воскликнул Шалый Джек, — как знамя святого Георгия скроется из вида, подобно Южному Кресту, отстав на много миль за горизонтом, между тем как наши доблестные звезды, ребятки, будут одни сиять на севере, подобно Большой Медведице у Северного полюса! Итак, в путь, Радуга и Крест.

Но ветер долго был вялым и слабым, еще не прийдя в себя от ночных своих беспутств, наступил полдень, а вершина Сахарной Головы все еще была видна.

Да будет вам известно, что с кораблями дело обстоит совсем иначе, чем с лошадьми; так, если конь способен хорошо и быстро идти шагом, это обычно означает, что и галоп у него будет хороший; но судно, дающее себя обогнать при легком бризе, может оказаться победителем, едва брамсельный ветер позволит ему пуститься в легкий галоп. Так получилось и с нами. Сначала проскользнул вперед англичанин, неучтиво оставив нас позади, затем с нами самым вежливым образом попрощался француз, между тем как старый «Неверсинк» отставал все больше и больше, ругая на чем свет стоит изнеженный бриз. Одно время все три фрегата шли примерно строем пеленга, причем были так сближены, что исполненные достоинства офицеры на полуюте чопорно отдавали друг другу честь, воздерживаясь, однако, от других изъявлений вежливости. Прекрасное зрелище представляли в этот момент три благородных фрегата, словно по команде то зарывающиеся в волну форштевнями, то снова выпрямляющиеся; любо было смотреть сквозь джунгли их рангоута и такелажа, казавшегося безнадежно спутанными гигантскими паутинами на фоне неба.

К заходу солнца океан забил белыми копытами, пришпоренный своим суматошным наездником, сильным порывом с оста; и, трижды крикнув ура с палуб, реев и марсов, мы на всех парусах пустились в погоню за святым Георгием и Дионисием.

Но догнать куда труднее, чем перегнать; спустилась ночь, а мы все еще были в арьергарде, как та лодочка, что по преданию в последнюю минуту устремилась вслед за Ноевым ковчегом.

Ночь была туманная и облачная, и хотя первое время наши впередсмотрящие и могли смутно различать преследуемых, однако под конец видимость так испортилась, что ничьего рангоута уже нельзя было разглядеть. Но самое обидное было то, что, когда мы в последний раз смогли это сделать, француз был у нас на наветренной скуле, а англичанин продолжал доблестно идти в авангарде.

Бриз все свежел и свежел, так что даже под грот-бом-брамселем мы стрелою неслись по желтоватому океану светящейся пены. Белый Бушлат был тогда у себя на марсе; замечательно было смотреть сверху, как наш черный корпус широким носом бьет, подобно тарану, взбитые валы!

— С таким бризом мы их обязательно обставим, Джек, — обратился я к нашему славному марсовому старшине.

— Не забудьте, что тот же бриз дует и Джону Буллю, — заметил Джек, который, будучи британцем, быть может, оказывал предпочтение англичанину, а не «Неверсинку».

— Но с каким грохотом несемся мы по волнам! — воскликнул Джек, посмотрев через поручень марса. Тут он протянул руку и продекламировал:

Камоэнс! Это Камоэнс, Белый Бушлат! Читали ли вы его когда-нибудь? «Лузиадов», разумеется. Это же величайший военно-морской эпос во всем мире, парень! Дайте мне только Васко де Гаму в коммодоры, благородного Гаму! А о Микле , Белый Бушлат, вы что-либо слышали? Уильяме Джулиусе Микле? Переводчике Камоэнса? Не повезло ему, Белый Бушлат. Кроме перевода «Лузиадов» он написал еще много забытых вещей. Знаете ли вы его балладу о Камнор Холле ? Нет? А ведь она навела Вальтера Скотта на мысль написать «Кенилворт». Отец мой знал Микла, когда он плавал на старом «Ромнее». Сколько все же великих людей насчитывается среди моряков, Белый Бушлат! Поговаривают, что даже сам Гомер был когда-то матросом, точно так же, как его герой Одиссей — моряк и судовладелец в одном лице. Готов поклясться, что и Шекспир побывал в баковых старшинах. Помните первую сцену из «Бури» ? А открыватель новых миров Христофор Колумб, разве он не был моряком? Моряком был и Камоэнс, ушедший в поход с Гамой, иначе у нас никогда не было бы «Лузиадов», Белый Бушлат. Да, мне довелось пройти тем самым путем, по которому плыл и Камоэнс, — вокруг Восточного мыса в Индийский океан. Побывал я и в саду дона Жозе в Макао и освежал свои стопы благословенной росой тех самых троп, по которым до меня хаживал Камоэнс. Да, Белый Бушлат, я видел тот самый грот в конце цветущей извилистой дорожки и даже сиживал там, где, согласно преданию, он сочинил некоторые части своей поэмы. Нет, Камоэнс не мог не быть моряком. А затем был Фолконер , «Кораблекрушение» которого никогда не погибнет, хотя сам он, бедняга, погиб вместе с фрегатом «Аврора». Но, конечно, первым моряком был старик Ной. Да и апостол Павел мог бы назвать все румбы компаса, вы только вспомните ту главу в «Деяниях» . Мне бы и самому не удалось лучше рассказать об этом. Были ли вы когда-либо на Мальте? Во времена апостола ее называли Мелитой. Побывал я там и в пещере святого Павла, Белый Бушлат. Говорят, если у тебя есть кусочек скалы оттуда, это спасает от кораблекрушений. Но я никогда этого не проверял. А потом еще Шелли , ну этот был настоящий моряк. Шелли, бедняга, Перси Шелли, нужно было бы оставить его в покое в его моряцкой могиле, — ведь он утонул в Средиземном море, неподалеку от Ливорно, — а не сжигать его тело, как это сделали, словно он был басурманом. Но многие люди таким его именно и считали, потому что он не ходил на мессу и написал «Королеву Маб». Трелони присутствовал при сожжении, а этот уж был самый настоящий морской скиталец. И Байрон тогда подложил в костер кусок киля, ибо костер-то сложили, как говорят, из обломков судов. Остов судна, спаливший другой остов — человеческий! А разве Байрон не был моряком? Любителем-матросом, Белый Бушлат, не иначе. Разве, не будучи моряком, он смог бы с такой мощью вздымать и низвергать валы, как он это делал в своих стихах? Да что говорить, Белый Бушлат, — вы меня слушаете? — еще не было ни одного великого человека, который бы провел всю свою жизнь вдали от моря. Подышать морем — и то уже приносит вдохновение, а так уйти в море, чтобы потерять из виду берег, было для многих решающим испытанием — одних оно сделало истинными поэтами, а самозванцев развеяло в прах; ибо, видите ли, океан не проведешь — он живехонько выбьет фальшкиль из-под носа обманщика. Он каждому в точности говорит, чего тот стоит, и дает это весьма ясно ощутить. Жизнь моряка — вот та проба, которая открывает все подспудные стороны человека. Что говорит нам священная Библия? Разве не сказано в ней, что мы, марсовые, одни лишь видим всякие чудеса и то, чего не видят другие? Так не отрицайте же того, что сказано в Библии! Разве можно! Ну, парень, и качает же здесь! — Тут он ухватился за вантину. — Но это только лишний раз подтверждает то, что я сказал: море — вот истинная колыбель для гения! Так вздымай и низвергай свои валы, древний океан!

— А вы, благородный Джек, разве вы только моряк?

— Шутите, мой друг, — промолвил Джек, обратив взор свой на небо, с видом сентиментального архангела, обреченного навек влачить в опале свое существование. — Но помните, Белый Бушлат, есть много великих людей на свете, кроме коммодоров и капитанов. У меня вот здесь, Белый Бушлат, — коснулся он лба, — есть то, что в ином мире, быть может, вот на той звезде, выглянувшей сейчас из-за туч, сделало бы из меня Гомера. Но судьба есть судьба, Белый Бушлат, и мы, Гомеры, которым выпала доля быть старшинами-марсовыми, вынуждены писать оды в глубинах своих сердец и издавать их у себя в голове. Но глядите, командир вышел на полуют.

Была уже полночь, однако все офицеры были на палубе.

— Эй, на утлегаре! — крикнул вахтенный офицер, окликая самого переднего впередсмотрящего. — Видите там кого-нибудь?

— Ничего не видно, сэр.

— Ничего не видно, сэр, — повторил лейтенант, подойдя к командиру и приложив руку к козырьку.

— Всех наверх! — заорал командир. — Не дам обставить этот корабль, пока я на нем!

Всю команду вызвали наверх, и койки уложили в сетки, так что до конца ночи никому не удалось улечься под одеяло.

Теперь, для того чтобы объяснить, чего добивался капитан, дабы обеспечить нашу победу в гонках, следует сказать, что «Неверсинк» в течение нескольких лет после его спуска считался одним из тихоходнейших кораблей американского флота. Но как-то раз, когда он плавал в Средиземном море, ему случилось, как тогда сочли, выйти из махонского порта очень плохо удифферентованным. Нос его зарывался в воду, а корма вздымалась к небесам, как у брыкающейся лошади. Но как это ни странно, вскоре обнаружилось, что в этой комической позитуре он несся как метеор, перегоняя все суда, находившиеся в то время в Махоне. Отныне все командиры его во всех плаваниях заботились о том, чтобы у «Неверсинка» был дифферент на нос, и фрегат заслужил прозвище клипера.

Но вернемся к нашему рассказу. Когда вся команда была вызвана наверх, капитан Кларет использовал ее как балласт для удифферентовки судна по всей науке до выгоднейшего для плавания положения. Кое-кого послали вперед на верхнюю палубу с двадцатичетырехфунтовыми ядрами и весьма обдуманно расставили здесь и там со строгим приказом не сдвигаться с места ни на дюйм, чтобы не сбить командирских расчетов. Других распределили по батарейной и коечной палубам с подобными же приказаниями. И чтобы увенчать все эти усилия, несколько карронад были сняты со своих станков и подвешены на брюках с бимсов батарейной палубы так, чтобы сообщить фрегату некоторую вибрирующую верткость и колебательную остойчивость.

И так вот все мы пятьсот болванов живого балласта выстояли всю эту ночь, часть из нас — под проливным дождем, для того только, чтобы «Неверсинк» не оказался побежденным. Но разве правители в нашем военно-морском мире обращают внимание на покой и удобство всяких чушек, когда принимают решения?

Наконец долгая тревожная ночь подошла к концу; едва появились первые проблески зари, в первую очередь окликнули впередсмотрящего на утлегаре, но ничего так и не появилось. Стало совершенно светло, и все же ничей нос не показался у нас за кормой, ничьей кормы не было впереди нашего носа.

— Куда они подевались? — недоумевал командир.

— Надо думать, сэр, у нас за кормой, за пределами видимости, — сказал вахтенный офицер.

— За пределами видимости впереди, — буркнул себе под нос Джек на своем марсе.

Так этот вопрос и остался неразрешенным. И до настоящего времени никто из смертных не сможет сказать, мы ли победили их или они нас, ибо больше мы их никогда не видели; что же касается Белого Бушлата, то он готов положить обе руки на погонные орудия «Неверсинка» и именем его поклясться, что победителями оказались янки.