LX
Как стреля ли по своему матросу
На фор-марсе был матрос, мой товарищ по бачку, хоть и не по марсу. Командир его недолюбливал и из-за каких-то пустяшных проступков лишил увольнения на берег, когда все туда отправлялись. В бешенстве от этого запрета, так как он уже свыше года не сходил с корабля, он через несколько ночей осторожно спустился за борт с намерением добраться до каноэ, стоящего на бакштове у голландского галиота в нескольких кабельтовых от «Неверсинка». На этом каноэ, орудуя гребком, он рассчитывал благополучно добраться до берега. Будучи пловцом не слишком умелым, он не смог проплыть совсем неслышно и привлек внимание часового, прохаживавшегося по обращенному к нему борту. Повернувшись, тот увидел едва заметное светлое пятно в том месте, где беглец плыл в тени фрегата. Он окликнул его; ответа не последовало.
— Пароль, или стрелять буду!
Опять ничего.
Через мгновение тьму прорезала красная вспышка, и пока она еще не угасла, белое пятно превратилось в багровое. Несколько офицеров, возвращавшихся с пирушки на берегу Фламинго, как раз в это время направлялись на корабль на одной из шлюпок. Они увидели вспышку и озаренное ею барахтающееся тело. В мгновение ока марсового втащили в шлюпку, носовым платком, скрученным жгутом, приостановили кровотечение и раненого беглеца доставили на корабль, а там уж вызвали врача, который и оказал ему необходимую помощь.
Как выяснилось, в тот момент, когда часовой выстрелил, марсовой, для того чтобы не быть обнаруженным, решил не двигаться и лежал горизонтально на воде, совершенно выпрямившись, словно отдыхая на кровати. Так как он не успел еще отплыть далеко от корабля, а часовой находился значительно выше его, прохаживаясь по площадке, расположенной на уровне верхней кромки коечных сеток, пуля с огромной силой проникла под острым углом в его правое бедро, чуть повыше колена и, углубившись на несколько дюймов, скользнула вверх вдоль кости и зарылась, так что прощупать ее снаружи не было возможности. Движение пули в тканях не оставило темного следа на поверхности, как бывает, когда она на излете под углом проникает под кожу и следует дальше непосредственно под поверхностью, никуда не углубляясь. На тыльной стороне бедра также не было видно пятна, по которому можно было бы определить ее место, как в тех случаях, когда пуля проникает в ногу или в руку и застревает под кожей с обратной стороны. На ноге не было ничего видно, кроме небольшой рваной раны, посиневшей с краев, как будто в тело вогнали шляпкой десятипенсовый гвоздь и вытащили его обратно. Казалось почти невозможным, чтобы ружейная пуля могла проникнуть через такое незначительное отверстие.
Крайне подавленное состояние раненого, обессиленного большой потерей крови, хотя, как ни странно, он вначале уверял, что никакой боли от самой раны не чувствует, побудили врача, хоть и с большой неохотой, отказаться от попытки немедленно отыскать и извлечь пулю, так как для этого нужно было бы расширить рану с помощью ножа — операция, которая в данный момент почти наверное привела бы к роковому исходу. Поэтому от какого-либо вмешательства отказались на день или на два, ограничиваясь простыми перевязками.
Врачи других американских кораблей, стоявших в гавани, время от времени посещали «Неверсинк», дабы осмотреть пациента, а также чтобы послушать объяснения нашего хирурга, самого старшего из них по чину, впрочем, Кэдуолэддер Кьютикл, удостаивавшийся доселе лишь беглого упоминания, заслуживает того, чтобы ему отвели целую главу.
