LII
Кое-что о кадетах
На следующее утро после разговора несравненного Джека с коммодором и капитаном произошел небольшой инцидент, скоро забытый, если говорить о команде в целом, но оставивший надолго след в памяти тех немногих матросов, у которых вошло в привычку пристально присматриваться к повседневным событиям. На фоне их очередная порка матроса у трапа ничего особенного не представляла, по крайней мере на военном корабле. Но подспудная сторона этого дела была такого свойства, что придавала этой именно экзекуции характер исключительного события. Пересказывать эту историю здесь не место, она не для всех ушей; достаточно упомянуть, что пострадавшим был средних лет шкафутный, несчастный, надломленный, опустившийся человек; один из тех горемык, ничего общего с морем не имеющих и попадающих во флот, как другие попадают в работный дом, только потому, что они ни к чему не приспособлены. Выпороли его по жалобе одного из кадетов, что и придает особо неприятный характер всей этой истории. Ибо хотя шкафутный и был существом пропащим, однако экзекуция его в данном частном случае была косвенно вызвана тем, что пожаловавшийся на него кадет, распутный и не слишком разборчивый в средствах, имел на него зуб. Юноша этот склонен был время от времени вступать в сомнительную близость с некоторыми представителями команды, которые все рано или поздно попадали в беду из-за переменчивости его вкусов.
Но основной принцип, вступивший в действие в данном деле, чреват слишком опасными последствиями, чтобы от него можно было бы отмахнуться.
В большинстве случаев кардинальное положение, из которого, по-видимому, исходит каждый командир военного корабля, заключается в том, что своих подчиненных он рассматривает как отделившиеся от него для специальных целей частицы его персоны, а посему приказание самого микроскопического кадетика должно так же почтительно выполняться, как если бы оно исходило с полуюта от самого коммодора. Принцип этот был однажды разительным образом высказан бравым и статным сэром Питером Паркером , на смерть которого во время патриотической операции по поджогу мирных жилищ в Чезапикской бухте не то в 1812, не то в 1813 году лорд Байрон отозвался знаменитыми стансами .
— Клянусь богом войны, — воскликнул сэр Питер, обращаясь к своим матросам, — я заставлю вас снимать шляпу перед кадетским мундиром, даже если его повесили сушиться на метловище!
Что король, с точки зрения закона, не способен совершить неправильное действие — общеизвестная фикция деспотических государств: военным флотам всех конституционных монархий и республик оставалось лишь распространить эту фикцию на всех шканцевых подчиненных верховного судьи вооруженного корабля. И хотя юридической силы он не имеет и не признается самими офицерами, однако принцип этот лежит в основе флотской дисциплины. Из него исходят ежечасно, и для поддержания его тысячи матросов были выпороты у трапа.
Каким бы молокососом, невеждой, дураком или кретином ни был кадет, если только он прикажет матросу выполнить хотя бы самое бессмысленное действие, последний не только обязан немедленно и безропотно его совершить, но еще и многим рискует, если откажется подчиниться ему. И если, выполнив приказ, он затем пожалуется командиру корабля и тот в душе будет глубоко убежден, что отданный приказ был неправилен, а быть может, даже и незаконен, тем не менее в девяти случаях из десяти он не станет на людях порицать кадета и не подаст и вида жалобщику, что в данном частном случае кадет поступил не абсолютно правильно.
Когда один кадет пожаловался лорду Коллингвуду, тогда командовавшему линейным кораблем, тот вызвал матроса к трапу, но, отозвав кадета в сторону, сказал ему: «Знаете, я полагаю, что в этом деле виноваты все же вы, а потому, когда матроса приведут к мачте, попросите, чтоб его простили».
Поэтому, когда юнец при всех вступился за матроса, Коллингвуд, повернувшись к виновному, произнес: «Этот молодой человек так горячо вступился за вас, что я, в надежде, что вы испытаете к нему благодарность за его доброжелательство и человеколюбие, на этот раз посмотрю на ваш проступок сквозь пальцы». Этот случай приводится издателем «Переписки» адмирала, чтобы проиллюстрировать его доброту.
Так вот, Коллингвуд был на самом деле одним из самых справедливых, человеколюбивых и доброжелательных адмиралов, которые когда-либо подымали свой флаг. Такие морские офицеры, как Коллингвуд, встречаются один на миллион. Но если даже такой человек, как он, под влиянием установившейся традиции мог нарушить самые элементарные основы справедливости — как бы ни были честны его побуждения, — что можно ожидать от других командиров кораблей, не столь щедро наделенных благородными чертами, как Коллингвуд.
А если корпус американских кадетов пополняется преимущественно за счет детской, прилавка и домашней среды, где ребенку все позволено; и если большинство их своей неспособностью выполнять во всех существенных случаях обязанности офицера, мальчишеской и самонадеянной кичливостью, золотым шитьем на их формах, надменным обращением с матросами, исключительной способностью истолковывать самые пустяковые действия как проявления оскорбительной непочтительности к их достоинству — если всем этим они порой вызывают недоброжелательство матросов; и если недоброжелательство это тысячью способами выступает невольно наружу, как легко любому из этих кадетов, когда моральные принципы не держат его в узде, прибегнуть к злобным действиям по отношению к оскорбителям, доходящим нередко до порки, поскольку, как мы видели, молчаливый принцип, принятый во флоте, по-видимому, сводится к тому, что в обыкновенных сношениях с матросами кадет неспособен совершить какого-либо действия, заслуживающего осуждения его начальства.
— Смотри у меня! Уж я постараюсь, чтоб с тебя поскорее шкуру спустили! — Такие угрозы приходится нередко слышать из уст кадета, когда ему кажется, что матрос оскорбил его достоинство.
Иной раз случается видеть, как такой молокосос, не дотянувший еще и до пяти футов росту, яростно взирает на какого-нибудь почтенного шестифутового бакового и осыпает его самыми обидными и невыносимыми для мужчины эпитетами, а тот вынужден держать под семью замками готовый сорваться ответ, ибо знает, чтó это ему будет стоить, дерзни он ответить хоть малейшим ударом щенку, тявкающему у него под ногами; по закону его ожидает смерть.
Но коль скоро осуществление большинства практических задач привело к пониманию того, чего можно ожидать от человеческой природы и какой она навсегда обречена остаться, не требуется особых примеров, чтобы доказать, что если еще почти мальчишкам, без всякого разбора выхваченным из семьи, предоставить неограниченную власть над взрослыми людьми, то результаты по своей чудовищности будут вполне соответствовать чудовищности традиции, санкционирующей эту более чем жестокую нелепость.
Не следует пренебрегать и тем фактом, что, в то время как самые благородные и героические морские командиры — люди гигантского масштаба, включая самого лорда Нельсона, — взирали на телесные наказания во флоте с глубочайшим огорчением и не без основательных сомнений в их необходимости вообще, всякий, кто в достаточной мере сталкивался с кадетами, может, положа руку на сердце, удостоверить, что ему приходилось видеть лишь весьма небольшое количество этих юнцов, которые не были бы восторженными защитниками и поклонниками порки. Может даже показаться, что им самим, лишь весьма недавно вышедшим из детской и начальной школы, где порядок наводился розгой, не терпится выместить жгучую обиду тех лет на спинах великовозрастных свободных американских граждан.
Не следует также забывать, что в английском флоте будущим офицерам не дают проявлять такого высокомерия, как в американском. В Англии они (если я не ошибаюсь) разделены на три класса «волонтеров», где их соответственно проверяют, а не сразу производят в офицеры, как у нас. Вам также бросится в глаза, когда вы увидите английский катер под командой одного из таких волонтеров, что юнец этот не ступает с такой горделивой осанкой, не похлопывает по рукояти своего кортика с видом некоего Бобадиля , не поглаживает себе щек в предвкушении воинственных бакенбардов и не изрыгает таких ругательств на матросов, как это слишком часто бывает с мальчишками, носящими в американском флоте плехт-анкера на отворотах своих форменных курток.
Правда, случается видеть среди кадетов и благородных ребят, к которым команда относится сочувственно. Кроме трех смелых юнцов на «Неверсинке» был еще один черноглазый паренек, который из-за крайне малого роста получил у матросов прозвище «Шлюпочной Пробки». Не впадая с ними в панибратство, он добился всеобщей любви тем, что обращался с ними по-человечески и никогда не оскорблял их руганью. Занятно было слышать, как иные старые тритоны призывали всяческие благополучия на этого кадета, когда до их обветренных ушей доносился его располагающий к себе голос. «Дай вам бог всякой удачи, — говаривали они, снимая шляпы, — есть у вас душа живая. Есть что спасать». Удивительно много смысла вкладывалось в последние слова: Есть что спасать — выражение, которое матрос всякий раз применяет по отношению к гуманному и добросердечному офицеру. Это выражение также подразумевает, что на большинство офицеров они взирают как на людей, лишенных души. Да, ничего не скажешь, эти плебеи располагают иной раз удивительной возможностью отомстить патрициям. Представьте себе такого отверженного старика-матроса, глубоко убежденного, что какой-нибудь скот в эполетах, понукающий им как рабом, по духовному складу своему неизмеримо ниже его и обречен погибнуть как скот, между тем как сам он будет вкушать блаженство на небесах.
Но из того, что было сказано в этой главе, не следует заключать, что кадету на корабле живется как лорду. Отнюдь. Он может понукать нижестоящими, но зато вышестоящие тоже понукают им как хотят. Он находится в положении мальчика, который одной рукой дразнит собаку, в то время как учитель лупит его линейкой по другой. И хотя по американскому Своду законов военного времени командир корабля не имеет права своей властью, не нарушая закона, наказывать кадета иначе, как временным отстранением от должности (совершенно так же, как и офицеров), однако это один из тех пунктов закона, который командиры кораблей соблюдают или не соблюдают по своему усмотрению. Я мог бы привести множество примеров мелких уязвлений самолюбия, а также публичных оскорблений, наносимых кадетам командирами кораблей, оскорблений, в известном смысле куда более чувствительных, чем старомодное наказание, заключавшееся в том, что их посылали на салинг. Это наказание — не столь отдающее произволом, как излюбленная английскими командирами мера взысканий — отправить их жить и работать вместе с командой.
Капитан Кларет особой любви к кадетам не питал. Так, когда однажды высокий шестнадцатилетний кадет-переросток навлек на себя его неудовольствие, он прервал его униженные извинения словами: «Ни слова больше, сэр! Я не намерен вас слушать! Встаньте на коечную сетку и стойте там, покуда вам не прикажут сойти!».
Кадет повиновался, а капитан Кларет меж тем на глазах у всей команды прогуливался перед ним взад и вперед и читал ему весьма обидную нотацию на тему о приписываемой ему провинности. Для впечатлительного юнца такое наказание было немногим легче порки.
Был и другой случай, когда кадет вздумал добиться своего, дерзнув отвечать своему начальнику, но поплатился за свое неразумное поведение самым неожиданным образом.
Увидев как-то в шканцевых сетках койку кадета с сомнительного вида пятном, командир корабля пожелал узнать, кому из кадетов принадлежит данная койка. Когда юнец предстал перед ним, капитан спросил его:
— Что это такое, сэр? — и указал пальцем на пятно.
— Капитан Кларет, — отвечал, нимало не смутившись, кадет, глядя ему прямо в глаза, — вы прекрасно знаете, так же как и я, чтó это такое.
— Знаю, сэр, а как же! Старшина рулевой, спишите эту койку за борт.
Кадет бросился к ней и, повернувшись к командиру, воскликнул:
— Капитан Кларет, у меня в ней завязан кошелек, это единственное надежное место, где я мог хранить свои деньги.
— Вы слышали, рулевой старшина? — произнес командир.
И койка с кошельком полетела за борт.
В тот же день кадет этот подал жалобу на своего юнгу-вестового за то, что тот не выстирал надлежащим образом его койку, несмотря на то, что хозяин ее повторно приказывал ему это сделать. Хотя этот вестовой и назывался юнгой, но был взрослым мужчиной. Дело было представлено у мачты на суд командира, и, после того как жалоба кадета была выслушана, вестовой, несмотря на его протесты, на основании одной только жалобы кадета был присужден к порке.
Из этого следует, что хотя командир корабля позволяет себе роскошь проявлять деспотизм по отношению к кадету и в случаях личного столкновения с ним объявлять его виновным, не заслуживающим снисхождения, однако в других случаях, когда дело идет о взаимоотношениях кадета и матроса, он упорно будет держаться принципа, что кадет не способен ни сказать, ни сделать что-либо неправильно.
Следует помнить, что когда в этой книге я говорю о воспитанниках, то имею в виду кадетов, а не гардемаринов. В американском флоте эти последние образуют группу молодых людей, которые, прослужив достаточно времени на корабле, чтобы пройти соответственный экзамен перед комиссией из коммодоров, переводятся в этот разряд, представляющий собою последнюю ступень перед производством в лейтенанты. Считается, что гардемарины способны выполнять их обязанности, и в некоторых случаях они действительно несут их службу. Какова разница между гардемарином и кадетом, явствует, кроме всего прочего, из размеров их оклада. В то время как гардемарин во время плавания получает семьсот пятьдесят долларов в год, кадет довольствуется четырьмя сотнями. На «Неверсинке» ни одного гардемарина не было.
