Одна из характерных особенностей «Белого Бушлата» состоит в том, что здесь полнее и острее, чем в других произведениях американской морской прозы 1840-х годов, воплотился дух протеста и реформы, разлитый в атмосфере времени. Пафос неприятия действительности и стремления ее преобразовать был свойствен всем областям национальной жизни. Он сопутствовал возникновению новых партий и общественных организаций, им вдохновлялись крупнейшие демократические движения той поры — аболиционизм и антирентерство, он породил массовое увлечение утопическими экспериментами, которые именно в 40-е годы достигли в Америке широчайшего размаха. Достаточно сказать, что одних только фурьеристских фаланстеров в Соединенных Штатах насчитывалось в это время более сорока. Думается, что именно этому критическому и реформаторскому духу десятилетия американская литература обязана появлением «Песен о рабстве» Лонгфелло, «Голосов свободы» Уиттьера, «Записок Биглоу» Лоуэлла и многих других проникнутых социальным критицизмом произведений. «Белый Бушлат» несомненно принадлежит к их числу.

Эта книга написана гневным пером. Она обладает остротой и резкостью, какие обычно встречаются лишь в лучших образцах памфлетной литературы. Немногие сочинения американских авторов, появившиеся в 40-е годы, могут сравниться с романом Мелвилла по интенсивности критицизма.

Именно с этим качеством «Белого Бушлата» связана давняя литературоведческая традиция, согласно которой в романе принято видеть памфлет, направленный против злоупотреблений в американском флоте, существующий как бы внутри романтического повествования о далеком плавании на военном фрегате. Думается, что подобное разграничение искусственно. Книга Мелвилла обладает единством стиля, и публицистические ее аспекты составляют необходимый элемент романтического повествования. Заметим, кстати, что в последнее время делаются настойчивые попытки преодолеть эту сомнительную традицию. Английский писатель и критик Уильям Пломер явно учитывал их, когда писал предисловие к «Белому Бушлату», хотя и не решился полностью отказаться от ставшей уже привычной концепции. «Цели, которые ставил себе Мелвилл, — пишет Пломер, — не укладывались в рамки „поучения и развлечения читателя“. Он почувствовал себя обязанным „обличить и осудить“ жизнь на военном корабле 1840-х годов. Короче говоря, мы можем определить „Белый Бушлат“ как произведение, написанное с пропагандистской целью. Это не значит, конечно, что оно не является художественным или что его художественным достоинствам наносится ущерб. Напротив, оно обладает высокими качествами, и как искусство, и как пропаганда. Создав мир военного корабля, Мелвилл отказался принять этот мир».

Критицизм Мелвилла имеет широкий охват и затрагивает самые разные аспекты жизни военно-морского флота, от мелочей корабельного быта до основополагающих уставных принципов и традиций, регламентирующих самую организацию флотской службы. Писатель судит порядки на военном корабле с позиций здравого смысла, христианской нравственности и житейской необходимости. Его возмущает полное пренебрежение к здоровью матросов, которые вынуждены жить в сырых помещениях, принимать пищу в самые противоестественные сроки, лишены возможности отдохнуть после изнурительных ночных вахт, месяцами не имеют увольнения на берег. Он негодует по поводу профессиональной непригодности офицеров.

В инвективах Мелвилла, направленных против недостатков флотской службы, имеется своя система. Подвергая критике разнообразные «частности» жизни фрегата, он возводит их к общим принципам, на которых базируется организация военного флота. Особенно опасными в этом смысле были нападки Мелвилла на дисциплинарную иерархию власти, полностью исключающую моменты разума, здравого смысла и целесообразности. Он не мог и не хотел принять систему, возводящую слово начальника в закон для подчиненного, безотносительно к конкретному содержанию понятий «начальник» и «подчиненный». Ситуация, в которой пятнадцатилетний кадет, решительно ничего не смыслящий в морском деле, помыкает старым опытным матросом, вызывала со стороны писателя резкий протест.

Заметим, впрочем, что все аспекты мелвилловской критики флотских порядков, рассмотренные выше, — это всего лишь отдельные «вылазки» местного значения. Направление главного удара — система телесных наказаний, принятая (и узаконенная!) в американском военном, торговом и пассажирском флоте.

В этом смысле «Белый Бушлат» отнюдь не составлял исключения. В 40-е годы XIX в. в американской морской прозе не было, вероятно, ни одного произведения, которое не касалось бы этого жгучего вопроса. Упоминавшиеся выше книги Даны и Лича тоже содержали описание жестоких наказаний от «стандартной» порки девятихвосткой до смертоубийственной «прогонки сквозь строй эскадры». Это и неудивительно. Масштабы применения «дисциплинарных мер» в американском флоте способны были поразить самое неразвитое воображение. За недолгие месяцы пребывания Мелвилла на борту фрегата «Юнайтед Стейтс» на его глазах было выпорото более полутораста матросов.

Проблеме телесных наказаний Мелвилл специально посвятил в «Белом Бушлате» четыре главы. Он подверг ее тщательному рассмотрению со всех мыслимых точек зрения — от нравственной и религиозной до юридической и политической. Но с какой бы стороны писатель ни приближался к вопросу, вывод был всегда один: телесные наказания должны быть упразднены — они наносят вред человеку, обществу, флоту, государству. Мелвилл пытается увлечь читателя пафосом реформы. Голос его наполняется патетикой, обретает высокий накал риторической страстности.

Вместе с тем публицистические аспекты «Белого Бушлата» не ломают его жанровой структуры и не превращают его в трактат. Критические элементы не замкнуты в специальных главах или абзацах и не отъединены от образной системы романа. Напротив, социальное зло проявляет себя здесь через реальные человеческие конфликты, в которые вовлечены созданные Мелвиллом характеры — яркие, рельефные, живые. Трудно оспорить точку зрения У. Пломера, отметившего, что «если бы „Белый Бушлат“ был всего лишь документальным повествованием, имеющем целью способствовать реформе, то и тогда это была бы великолепная книга; но, конечно, менее великолепная, чем сейчас. В сущности это поразительная галерея характеров. Мир „Неверсинка“ населен разнообразными людьми, показанными при исполнении своих обязанностей или во время отдыха и развлечений».

Это не означает, однако, что критицизм Мелвилла обращен против частных случаев, когда зло возникает как следствие индивидуальных действий или особенностей характера, т. е. обретает форму злоупотребления. Мелвилл четко отграничивает природу зла от его носителей. Это видно, например, из характеристики капитана Кларета, от жестокости которого более всего страдают матросы: «…в чем бы капитан Кларет ни провинился на „Неверсинке“, ни одна из совершенных им жестокостей не проистекала, по всей вероятности, от его личного, капитана Кларета, жестокосердия. Таким, каким он стал, сделали его заведенные в военном флоте порядки. Живи и действуй он на берегу, ну, скажем, купцом, его, без сомнения, считали бы добрым человеком».

В одной из заключительных глав Мелвилл специально подчеркивает, что дело не в зловредности офицеров или недисциплинированности матросов: «Иные из этих зол неизбежно порождаются Сводом законов военного времени; другие органически связаны с флотом как институтом и, как и прочие органические пороки, неизлечимы и исчезают лишь вместе с организмом, с которым они связаны». Корень зла — в господствующих традициях, в законоположениях, записанных в уставных статьях и параграфах. Мелвилл усматривал непримиримое противоречие между боевым уставом флота и основными принципами американской государственности. Устав представлялся ему порождением иноземного варварства, антиамериканским по самому своему духу. Откуда взялись статьи этого устава? — вопрошал Мелвилл. «Они не могут быть местным отпрыском политических институтов, основанных на Декларации независимости архидемократа Томаса Джефферсона. Нет, они были ввезены из-за границы, а именно из Англии, законы которой американцы отвергли, как тиранические, хотя в этом случае из всех ее законов сохранены самые жестокие».

Мелвилл приводит множество примеров из практики применения устава, подтверждающих, как ему кажется, ту мысль, что именно в параграфах и статьях этого документа заложен источник основных зол, царящих на кораблях военного флота.

Задача Мелвилла заключалась в том, чтобы доказать необходимость флотской реформы. Он вовсе не хотел, чтобы его читатели пожалели «бедного матроса» и на том успокоились. В отличие от многих своих предшественников, писатель стремился дискредитировать традиционно-романтическую идеализацию «простого матроса», «честного моряка», будто бы наделенного особенным великодушием, благородством сердца и т. п. Все это, как говорит Мелвилл, — от лукавого и от Фенимора Купера. Толпа матросов «Неверсинка» вовсе не блещет добродетелями или профессиональным мастерством. Нет в них ни благородства сердца, ни великодушия, ни даже заинтересованности в судьбах родины. Моральный облик матроса, с точки зрения Мелвилла, — это главное зло, порожденное законоположениями, определяющими нормы службы на военном флоте. Какой моряк, если только он окончательно не опустился, не утратил всякие моральные принципы, пойдет служить на военный корабль? Кто станет добровольно терпеть бессмысленную жестокость флотского режима, палочную дисциплину, грубость и несправедливость офицеров, голод, мизерное жалованье? Кто променяет свое человеческое достоинство, здоровье и свободу на уставную порцию грога? Нет, не из жалости к «бедному матросу» написал Мелвилл свою книгу! Цель его была другая, и он сам сказал об этом: «Так пусть будет здесь раз и навсегда объяснено, что никакая сентиментальная или умозрительная любовь к простому матросу… а еще менее желание прослыть его другом побуждали меня высказывать в различных частях этого сочинения мой взгляд на грубое притеснение, от которого страдает матрос…я хочу лишь, чтобы несправедливости были исправлены».

Этим, собственно, и определяется специфика реформаторского пафоса «Белого Бушлата». Мелвилл не мог надеяться на немедленное исчезновение социально-исторических факторов, делающих необходимым само существование военного флота. Действительность не давала ему повода ожидать внезапного исчезновения войн. Единственно, на что мог рассчитывать писатель, — это законодательные акты конгресса, отменяющие телесные наказания, гарантирующие минимум жизненных условий и охрану здоровья матросов.

«Белый Бушлат», как книга, направленная на достижение флотской реформы, произвел необыкновенно сильное впечатление на умы современников. Роман вызвал прилив энтузиазма в демократически настроенных кругах общества и взрыв негодования в кругах консервативных.

Здесь уместно напомнить, что социально-критические аспекты «Белого Бушлата» идут не только от личного опыта Мелвилла. Они в значительной мере обусловлены общими тенденциями идейной жизни Соединенных Штатов 1840-х годов. В сознании современников борьба против телесных наказаний во флоте неизменно связывалась с всенародной борьбой за свободу и демократический прогресс. Не случайно самыми яркими сторонниками флотской реформы показали себя аболиционисты и фрисойлеры, а наиболее резкими ее противниками выступили плантаторы-южане.

Книга Мелвилла вызвала поток петиций в конгресс, требующих упразднения телесных наказаний. Эти петиции принимались и подписывались, как правило, на собраниях аболиционистов.

Конгресс не мог более отмалчиваться и делать вид, что проблемы не существует. Осенью 1850 г. был принят закон, запретивший телесные наказания в американском флоте «отныне и навечно».

Несомненно, что «Белый Бушлат» (наряду с книгами Даны, Лича и других) сыграл важную роль в принятии закона. Об этом свидетельствуют многие документы эпохи, в том числе воспоминания адмирала С. Франклина, который, будучи еще мичманом, плавал в одно время с Мелвиллом на фрегате «Юнайтед Стейтс». «„Белый Бушлат“, — писал Франклин, — имел более влияния на отмену телесных наказаний в военном флоте, чем что-либо другое. Книгу эту держал на своем столе каждый конгрессмен. Она была самым красноречивым призывом к национальному чувству человечности. О пользе, принесенной ею, свидетельствует закон об отмене телесных наказаний, принятый вскоре после ее появления».