Глава XVII
ОНИ ПОСЕЩАЮТ ПОМЕСТЬЕ ГРАФА СЕЛКИРКА, А ПОТОМ СРАЖАЮТСЯ С КОРВЕТОМ «ДРЕЙК»
Теперь «Скиталец» направился через залив Солуэй-Ферт к берегам Шотландии, и в полдень того же дня Поль с отрядом из двенадцати человек, среди которых были Израиль и два офицера, высадился на острове Сент-Мэри, где находилось одно из поместий графа Селкирка.
В течение последних трех дней этот первобытный воин побывал в гаванях и высаживался на берегах каждого из трех Соединенных королевств по очереди.
Утро выдалось ясное и тихое. Остров Сент-Мэри купался в солнечном свете. Тонкая пелена снега уже растаяла, и утесы вновь зазеленели нежной весенней травой и душистыми почками.
Едва его отряд приблизился к господскому дому, как Поль заключил, что их ожидает неудача, ибо кругом царило безлюдье. Нигде не было видно ни одной живой души. И все же, лихо заломив свой колпак, Поль пошел вперед, в полной тишине расставил своих людей вокруг дома, а потом в сопровождении Израиля поднялся на крыльцо и начал громко стучать в дверь.
Наконец ее отворил седовласый слуга.
— Граф дома?
— Он в Эдинбурге, сэр.
— Ах вот как… А ваша госпожа дома?
— Да, сэр. О ком прикажете доложить?
— О джентльмене, который желал бы выразить ей свое уважение. Вот моя карточка.
И он протянул лакею гравированную в Париже визитную карточку, на которой по золотому фону были красиво выведены только его имя и фамилия.
Старик дворецкий проводил Поля в гостиную, а Израиль остался ждать в передней.
Вскоре появилась хозяйка дома.
— Прекрасная дама, позвольте пожелать вам самого доброго утра.
— Простите, сэр, с кем я имею удовольствие говорить? — спросила графиня, смерив развязного незнакомца негодующим взглядом.
— Сударыня, я послал вам свою карточку.
— Которая мне ничего не разъяснила, сэр, — холодно ответила графиня, вертя в пальцах позолоченный картон.
— Нарочный, отправленный в Уайтхейвен, прекрасная дама, мог бы подробнее рассказать, кто имеет честь быть сейчас вашим гостем.
Не поняв этих слов, графиня, рассерженная и даже, пожалуй, испуганная фамильярностью Поля, с некоторым смущением сказала, что джентльмен может осмотреть остров, если он явился сюда для этого. Она же удалится и пришлет ему проводника.
— Графиня Селкирк! — сказал Поль, шагнув к ней. — Мне нужно видеть графа. По делу крайней важности.
— Граф в Эдинбурге, — сухо ответила графиня и повернулась к двери.
— Я могу положиться на вашу честь благородной дамы, что это действительно так?
Графиня поглядела на него с недоумением и досадой.
— Простите, сударыня, я никогда не позволил бы себе усомниться в словах, произнесенных дамой, но вы, быть может, догадались, зачем я тут, а в этом случае я меньше всякого другого посмел бы упрекнуть вас за желание скрыть от меня присутствие графа на острове.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала графиня уже с явной тревогой; однако, мужественно пытаясь сохранить достоинство, она, несмотря на весь свой страх, не попятилась к двери, а величественно повернулась к ней.
— Сударыня! — воскликнул Поль, умоляюще протянув к ней руку и поигрывая золотым обручем своего колпака, в то время как по его смуглому лицу разливалось выражение поэтической и сентиментальной грусти. — Приходится только оплакивать беспощадную необходимость, которая в дни войны порой вынуждает офицера, наделенного возвышенной душой и тонкой чувствительностью, совершать во имя долга поступки, которые он в сердце своем, как частное лицо, не одобряет. Именно эта тяжкая судьба выпала на мою долю! Вы говорите, сударыня, что граф в отъезде. Я верю вам. Как могу я, чаровница, искать порока в звуках, льющихся из столь беспорочного источника?
Последнее, весьма вероятно, относилось к губам графини, которые были само совершенство.
Поль низко поклонился, а графиня смотрела на него в смятении и тревоге, по-прежнему не до конца понимая смысл его слов. Однако страх ее несколько уменьшился, когда она убедилась, что незнакомец, хотя он и изъяснялся с цветистой вычурностью, присущей морякам, тем не менее не был намеренно дерзок. И действительно, несмотря на всю экстравагантность его речей, жесты и манеры Поля были в высшей степени почтительны.
Он продолжал:
— Раз граф в отъезде, сударыня, то, поскольку единственной целью моего визита был он, вы можете без малейшей боязни услышать, что я имею честь быть офицером американского военного флота и явился на этот остров с намерением взять графа Селкирка заложником во имя свободы Америки, но в силу ваших заверений отказываюсь от этого своего намерения, черпая радость и в самом разочаровании, ибо это разочарование дало мне возможность дольше беседовать с благородной дамой, в чьем обществе я нахожусь, и никак не потревожить безмятежный покой ее семейного очага.
— Неужели все это правда? — спросила графиня в величайшем изумлении.
— Сударыня, из этого окна вы можете увидеть в отдалении военный корабль американских колоний «Скиталец», которым я имею честь командовать. А теперь со всем уважением к вашему супругу и искренним сожалением, что мне не удалось застать его дома, я прошу разрешения поцеловать руку вашего сиятельства и удалиться.
Однако графиня предпочла не заметить этой парижской просьбы и словно нечаянно с большим искусством скрыла правую руку в складках платья, а затем более приветливым тоном пригласила своего нежданного гостя перекусить перед дорогой и поблагодарила его за учтивость. Но Поль отказался от этого приглашения и, трижды поклонившись, удалился.
В передней он увидел Израиля, который изумленно таращил глаза на круглый стальной щит, над которым перекрещивались двуручный шотландский меч и рапира.
— Точь-в-точь оловянное блюдо с ножом и вилкой, капитан Поль!
— Верно, верно, мой лев. Однако пойдем! Чертовское невезенье: старый фазан где-то летает. Хоть в гнезде осталась красивая фазанка, но что толку! Придется нам убраться восвояси с пустыми руками.
— Да неужто мистера Селкирка нету дома? — осведомился Израиль с притворным огорчением.
— Мистера Селкирка? Ах, ты имеешь в виду Александра Селкирка. Нет, мой милый, на острове Сент-Мэри его нет; он далеконько отсюда, живет отшельником на острове Хуан-Фернандес, как ни жаль. Ну, идем же!
На крыльце их поджидали оба офицера. Поль кратко сообщил им, как обстоят дела, и добавил, что им остается только покинуть остров.
— Уплыть, и чтобы все наши труды пропали даром? — сердито спросили офицеры.
— Так чего же вы хотите?
— Военной добычи — серебряной посуды, а то чего же?
— Какой позор! Я думал, что мы с вами джентльмены.
— Английские офицеры в Америке тоже все как на подбор джентльмены, но они забирают серебро из домов противника, где только могут.
— Ну-ну, не следует понапрасну их чернить, — возразил Поль. — Таких офицеров, о которых вы говорите, в английской армии едва ли найдется двое на двадцать — это обыкновенные грабители и карманники, которым королевский мундир служит только ширмой для их темного ремесла. Остальные же все — люди чести.
— Капитан Поль, — продолжали спорить офицеры, — мы отправились в эту экспедицию, зная, что нам вряд ли будут платить жалованье, однако мы рассчитывали на честную военную добычу.
— Честная военная добыча? Это что-то новенькое.
Однако офицеры стояли на своем. Поль считал их лучшими своими офицерами и, видя, что они полны решимости, в конце концов с неохотой согласился, опасаясь иначе восстановить их против себя. Тем не менее сам он наотрез отказался участвовать в этом деле. Поставив офицерам условие, что они ни под каким предлогом не приведут в дом матросов, не устроят обыска и возьмут только то, что предложит им сама графиня после того, как они сообщат ей свои требования, он кивнул Израилю и, вне себя от негодования, спустился с ним к морю. Но тут же передумал и послал Израиля обратно — сопровождать офицеров, чтобы вместе с ними получить серебро, так как питал неколебимое доверие к его честности.
Появление офицеров сильно напугало графиню. С холодной решимостью они объяснили ей цель своего прихода. Оставалось только подчиниться. Она удалилась. Явился дворецкий и принялся молча ставить на стол перед офицерами и Израилем серебряные подносы и дорогую посуду.
— Мистер дворецкий, — сказал Израиль, — позвольте, я помогу вам таскать бидоны из молочной!
Однако дворецкий, не зная, принять ли это за деревенское простодушие или за насмешку, только пуще нахмурился, обиженный республиканской фамильярностью Израиля, и отказался от всякой помощи — он и без того кипел негодованием против этой шайки бессовестных разбойников, какими они ему представлялись, посмевших нанести подобное оскорбление столь знатному дому. Четверть часа спустя офицеры покинули гостиную, унося свою добычу.
На крыльце к ним подскочила румяная девушка и, сверкая глазами, добавила к их ноше «с поклоном от графини» две детские коралловые погремушки, оправленные в серебро.
Надо сказать, что один из офицеров был француз, а другой — испанец.
Испанец возмущенно швырнул свою погремушку на землю. Француз же весьма учтиво взял свою, поцеловал ее и сказал девушке, что будет свято хранить этот коралл в память о ее розовых щечках.
Когда они спустились к морю, то увидели, что капитан Поль, прижав лист бумаги к гладкому камню в обрыве, что-то торопливо пишет карандашом. Вот он поставил свою подпись и, бросив на офицеров укоряющий взгляд, передал бумагу Израилю с приказанием немедленно отнести ее в дом и вручить леди Селкирк в собственные руки.
Письмо гласило:
«Сударыня!
Я глубоко огорчен тем, что был вынужден отплатить вам за такой любезный прием согласием на столь тягостные для вас действия некоторых моих подчиненных — действия, прекрасная дама, которые в силу моей профессии мне приходится не только терпеть, но и в известной степени поощрять. От всей души, дражайшая дама, я оплакиваю эту чрезвычайно грустную необходимость, неотъемлемую от моего трудного положения. Как ни малоблагородна алчность этих людей, они имели право ждать от меня вознаграждения за свои услуги и храбрость в прошлом. А для размышлений у меня был лишь миг. Но полагаю, что, дав им разрешение, в котором я отказать не мог, я все же нанес меньший ущерб имению вашего сиятельства, нежели собственной кровоточащей щепетильности. Однако мое сердце не позволяет мне продолжать. Разрешите заверить вас, дражайшая дама, что я приложу все старания выкупить это серебро, дабы иметь честь вернуть его вам тем способом, который вам благоугодно будет назначить.
Я покидаю ваш остров, сударыня, чтобы завтра поутру вступить в бой с двадцатипушечным кораблем его величества «Дрейком», стоящим сейчас в гавани Каррикфергеса. Я встретил бы врага с еще большей решимостью, если бы мог льстить себя надеждой, что неподобающее поведение моих офицеров не навлекло на меня немилость прекрасной госпожи острова Сент-Мэри. Но я был бы непобедим, как Марс, если бы смел лелеять мечту, что в одном из зеленых уголков своего прелестного поместья графиня Селкирк милосердно возносит молитву за того, дражайшая графиня, кто, прибыв сюда за пленником, сам был пленен.
Вашего сиятельства благоговеющий враг
Джон Поль Джонс».
Какое впечатление произвело на графиню это чересчур пылкое послание, история умалчивает. Однако история упоминает, что после возвращения «Скитальца» во Францию благодаря неустанным усилиям Поля, терпеливо, по одному предмету, выкупавшего серебро у тех, среди кого оно было разделено, и потерявшего на этом сумму, равную стоимости добычи, вся посуда, включая даже две серебряные крышки к перечницам, была согласно обещанию возвращена владельцам; история упоминает также, что граф, узнав все обстоятельства дела, учтиво написал Полю письмо, в котором благодарил его за любезность. По мнению благородного графа, Поль показал себя человеком чести. Было бы опрометчиво не согласиться со столь высокородным авторитетом.
Едва отряд вернулся на «Скитальца», как они немедленно отплыли к берегам Ирландии. На следующее утро показался Каррикфергес. Поль намеревался было войти прямо в гавань, но Израиль, осматривавший ее в свою трубу, сообщил ему, что оттуда выходит большой корабль — возможно, «Дрейк».
— Как по-твоему, Израиль, они знают, кто мы такие? Дай-ка мне трубу!
— Они спускают шлюпку, капитан, — ответил Израиль, отнимая трубу от глаз и протягивая ее Полю.
— Верно… верно. Они не знают, кто мы. Я заманю эту шлюпку к нам. Быстрей! Они уже отвалили. Становись к рулю, мой лев, и смотри, чтобы мы были все время повернуты к ним кормой. Они ни в коем случае не должны видеть наших бортов.
Шлюпка приближалась, офицер на носу внимательно разглядывал «Скитальца» в подзорную трубу. Вскоре шлюпка была уже на расстоянии оклика.
— Эй, на корабле! Кто вы такие?
— Да ладно вам, поднимитесь на борт! — ответил Поль в рупор небрежно-ворчливым тоном, словно оскорбившись, что его могли принять за врага.
Через несколько минут командир шлюпки поднялся по трапу «Скитальца». Лихо заломив свой колпак, Поль приблизился к нему, изящно поклонился и сказал:
— Доброе утро, сэр. Доброе утро. Рад вас видеть. Какая миленькая у вас шпага! Не разрешите ли вы мне взглянуть на нее поближе?
— Я вижу, что я ваш пленник, — сказал офицер, обводя взглядом корабельные пушки и бледнея.
— Нет, что вы! Вы — мой гость, — любезнейшим образом заверил его Поль. — Так позвольте же освободить вас от вашей… вашей трости.
И так, словно в шутку, он взял шпагу, которую ему протянул офицер.
— Теперь, сэр, не скажете ли вы мне, — продолжал Поль, — почему корвет его величества «Дрейк» решил выйти в море? Чтобы совершить небольшой моцион?
— Он вышел, чтобы разыскивать вас, но когда я полчаса назад покинул его борт, там еще не догадывались, что корабль, который подходит к гавани, и есть тот самый, который нам нужен.
— Полагаю, вы получили вчера известия из Уайтхейвена, не так ли?
— Да. Срочную депешу с сообщением, что утром в их порт ворвались поджигатели.
— Что? Как вы их назвали? — грозно осведомился Поль, сдвигая колпак на затылок и подходя вплотную к офицеру. — Ах, простите, — добавил он насмешливо. — Я было запамятовал, что вы мой гость. Израиль, проводи злополучного джентльмена в каюту, а его матросов в кубрик.
«Дрейк» приближался медленно, так как ветра почти не было. Его сопровождали пять прогулочных яхт, разукрашенных вымпелами и флагами; на них толпились нарядно одетые люди, которые отправились в это опасное плаванье, побуждаемые той же страстью к зрелищам, какая привлекает зрителей в цирк. Но им и в голову не приходило, насколько близок дерзкий враг.
— Покажите-ка им захваченную шлюпку! — скомандовал Поль. — Посмотрим, какое впечатление она произведет на этих веселых путешественников.
Едва на яхтах заметили пустую шлюпку, как все они, догадавшись, в чем дело, торопливо повернули и скрылись за молом. Несколько минут спустя по обоим берегам пролива поднялись сигнальные дымы.
— Судя по дыму, они наконец почуяли нас, капитан Поль, — заметил Израиль.
— К заходу солнца дыма будет гораздо больше, — ответил Поль мрачно.
Ветер дул прямо к берегу, был час прилива, и «Дрейк» продвигался вперед с большим трудом.
А «Скиталец», пользуясь более благоприятным ветром, нетерпеливо крейсировал по проливу, словно вспыльчивый дуэлянт, томящийся морозным утром в ожидании медлительного противника, которому вовсе не хочется покидать теплую постель, чтобы его затем изрубили в куски на холоде. Наконец, когда английскому кораблю удалось выйти на ветер, Поль любезно повел его за собой к середине пролива, словно кавалер даму на балу, а там дал ему приблизиться на расстояние оклика.
— Они поднимают флаг, сэр, — доложил Израиль.
— Ну, так покажи им «звезды и полосы», мой милый.
Радостно кинувшись к ящику, Израиль пристопорил флаг к фалу. Ветер свежел. Когда Израиль выпрямился, яркий флаг обвился вокруг него, как великолепная мантия, одевая его красными полосами и звездами, которые рвались ввысь, подобно искрам и языкам пламени.
Флаг достиг верхушки флагштока, развернулся по ветру, и Поль устремил на него торжествующий взгляд.
— Я первым поднял этот флаг на американском корабле и первым в мире салютовал ему. Если даже я погибну этой же ночью, имя Поля Джонса останется жить в веках… Они окликают нас.
— Кто вы?
— Ваши враги! Ну давайте же! К чему предисловия и рекомендации?
Солнце тихо клонилось к зеленым берегам Ирландии. Небо дышало покоем, море было зеркальным, а легкий ровный ветер только-только надувал паруса. Обменявшись первыми выстрелами, оба корабля после некоторого маневрирования легли на параллельный курс и неторопливо скользили по водной глади, обмениваясь смертоносными залпами, словно два всадника, которые шагом едут по равнине, ведя дружескую беседу. Такой бой продолжался час, а затем беседа оборвалась. «Дрейк» спустил флаг. Как изменился этот величественный корабль за какие-то короткие шестьдесят минут! Палубы его напоминали теперь дремучий бор, где побывали лесорубы. Сбитые стеньги и реи повисли на снастях, упавшие в воду паруса надувались шарами, словно обрубленные кроны. Черный корпус и расщепленные основания мачт были истерзаны и изрешечены, словно их долбили гигантские дятлы.
«Дрейк» был больше «Скитальца» и нес больше пушек и людей. Потери его были гораздо тяжелее. Его мужественный капитан и старший офицер оба получили смертельные раны.
Первый скончался, когда победители взошли на борт корвета, второй — через два дня.
Начинало смеркаться, на море по-прежнему царил штиль. Никакая канонада, никакие усилия обезумевшего человека не могут нарушить стоическую невозмутимость природы, если природа хочет сохранять безмятежность. Погода не изменилась и на следующий день, что весьма облегчило починку кораблей. Когда она была завершена, они обогнули Ирландию с севера и взяли курс на Брест. Их не раз преследовали английские сторожевые суда, но им удалось благополучно добраться до своей стоянки во французских водах.
— Мы неплохо поплавали этот месяц, господа, — сказал Поль Джонс французским офицерам, которые поднялись на борт, едва «Скиталец» бросил якорь. — Я прихватил с собой двух путешественников, — продолжал он. — Разрешите представить вам моего близкого друга Израиля Поттера, прибывшего сюда из Северной Америки, а также корабль его величества короля Англии «Дрейк», прибывший сюда из Каррикфергеса в Ирландии.
Это плаванье принесло Полю славу героя — особенно при французском дворе, тем более что король Людовик прислал ему шпагу и орден. Но бедняга Израиль, который также захватил вражеское судно, да еще в одиночку, — что получил он?
