Глава 10
Тающая девушка
— Мисс Болит, я вынужден просить вас покинуть Мел, — заявил Барон с абсолютно деревянным выражением на лице.
— Я не стану!
Выражение лица Барона не изменилось. Она вспомнила, что Роланд и раньше мог вести себя таким образом, но сейчас, конечно, все стало куда хуже. Герцогиня настояла на том, чтобы присутствовать в его кабинете во время беседы, а так же на том, чтобы при этом присутствовали как два её личных телохранителя, так и двое стражников замка. Всей толпой они заняли практически все место в кабинете, и поглядывали друг на друга с профессиональной враждебностью.
— Это моя земля, мисс Болит.
— Я знаю, что у меня есть права!
Роланд кивнул, словно был судьей.
— Это очень важное замечание, мисс Болит, но к сожалению, прав-то у вас как раз и нет. Вы не являетесь арендатором, вы не владелец недвижимости, а так же не землевладелец. Короче говоря, у вас нет ничего, на чем могут основываться права. — Все это он произнес не поднимая глаз от бумажки перед собой.
Тиффани ловко подскочила и выхватила ее у него из рук, и прежде чем охранники спохватились, снова сидела в кресле.
— Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне, даже не глядя в глаза! — Но естественно она знала, что означают его слова. Ее отец был владельцем фермы. У него права имелись. А у нее — нет. — Послушай, — сказала она, — ты не можешь просто взять, и прогнать меня. Я не сделала ничего плохого.
Роланд вздохнул:
— Я в самом деле надеялся, мисс Болит, что вы увидите в этом смысл, но поскольку вы настаиваете на полной невиновности, я вынужден перечислить следующие факты. Первое. Вы подтверждаете, что забрали ребенка по имени Эмбер Петти у ее родителей и поместили ее у народа фей, которые живут в норе под землей? Разве это подходящее место для юной особы? По словам моих людей, там поблизости много улиток.
— А теперь послушай ты, Роланд…
— Вам следует обращаться к моему будущему зятю «милорд», — рявкнула Герцогиня.
— А если я не стану, ударите меня своей палкой, ваша милость? Будете твердо брать крапиву?
— Как ты смеешь! — произнесла Герцогиня, сверкнув глазами. — Ты будешь терпеть такое обращение с твоими гостями, Роланд?
По крайней мере сейчас его замешательство не было наигранным.
— Не имею ни малейшего понятия, о чем вы только что говорили, — сказал он.
Тиффани ткнула пальцем в Герцогиню, что вызвало нервное хватание телохранителями Герцогини табельного оружия, что в свою очередь заставило схватиться за свое оружие, не желавших отставать, стражей замка. К тому времени, когда мечи были опущены и аккуратно помещены обратно на положенное место, Герцогиня уже подготовила контрудар.
— Вам не следует оставлять без внимания подобное несоблюдение субординации, молодой человек! Ты — Барон, и уведомил эту… это создание о том, что повелеваешь покинуть твои земли. Если она не исполняет прямой приказ, и своевольно настаивает на том, чтобы остаться, мне не нужно напоминать тебе о том, что у нее есть родители, которые являются владельцами недвижимости?
Тиффани уже была на взводе из-за «создания», но к ее удивлению Барон покачал головой и ответил:
— Нет. Я не могу наказывать добрых хозяев за то, что у них непутевая дочь.
— Непутевая? Это даже хуже, чем «создание»! Да как ты сме…! — Тут ее мысли смешались. Он бы не посмел. И никогда не смел, никогда за все время их знакомства, за все время, пока она была просто Тиффани, а он просто — Роланд. Это были странные отношения, в основном потому, что отношениями они совсем не были. Их не манило друг к другу — их швырнуло притяжением мира. Она была ведьмой. А это означает, что она автоматически стала отличаться от остальных деревенских детишек. А он был сыном Барона. Что так же автоматически означает, что он отличается от остальных деревенских детишек.
И вот что неверно — их вера, сидящая где-то глубоко в подсознании, что раз двое настолько отличаются от остальных, значит, они должны быть похожи. Но постепенное открытие того, что это не так, не прошло для них легко, и осталось еще очень много такого, чего бы им хотелось оставить недосказанным. Но вдруг все закончилось, потому что никогда не начиналось. Или было, но, разумеется, понарошку. И так было лучше для них обоих. Ну, разумеется. Конечно. Да.
И все это время он никогда не был таким, таким холодным, и таким глупым, надутым, за что уже нельзя было винить одну мерзкую Герцогиню, хотя Тиффани этого бы и хотелось. Нет. Случилось другое. И ей следовало вести себя осторожнее. И тут, глядя на то, как они глядят на нее, она поняла, как некто может быть и глупым и умным одновременно.
Она взяла стул, аккуратно поставила его прямо перед столом Барона, уселась сверху, сложила на груди руки и произнесла:
— Мне очень жаль, милорд. — Затем она повернулась к Герцогине и продолжила: — И для вас, ваша милость. Я на время забыла свое место. Больше этого не повторится. Благодарю.
Герцогиня хмыкнула. Для Тиффани было невероятно подумать о ней что-то меньшее, но хмыкнуть? После такого самоунижения? Смиренное раскаяние юной нахальной ведьмы достойно большего. Какого-нибудь заявления, достойного запечатления в скрижалях. Нет, правда, она могла бы сделать над собой усилие.
Роланд уставился на Тиффани. Будучи не прибавленным он почти отминусовался. Она смутила его еще больше тем, что вернула ему помятый лист бумаги со словами:
— Не желаете ли разобраться с остальными вопросами, милорд?
Он пожал плечами и к собственному удовлетворению расправил бумагу на столе. Разгладив ее он сказал:
— Есть вопрос, относящийся к гибели моего отца, и воровство денег из его сундука.
Тиффани припечатала его улыбкой, от которой он занервничал.
— Что-то еще, милорд? Мне не терпится разобраться сразу со всеми делами.
— Роланд, она что-то задумала, — произнесла Герцогиня. — Будь настороже. — Она махнула рукой своим телохранителям. — И вы тоже будьте настороже. Ясно?
Телохранители не смогли понять, как будучи уже настороже, они должны были быть «настороже» еще больше? Изрядно понервничав, они насторожились сильнее, чем когда бы то ни было прежде, они вытянулись в струнку, отчего стали выглядеть выше.
Роланд прочистил горло.
— Гм, тогда перейдем к недавнему случаю с поварихой, которая упала и убилась до смерти, ругая вас по случайному, я надеюсь, совпадению. Вы понимаете суть этих обвинений?
— Нет, — ответила Тиффани.
Последовала пауза, после которой Роланд уточнил:
— Э, почему нет?
— Потому что никакие это не обвинения, милорд. Вы не сказали прямо, что подозреваете будто это я украла те деньги, и убила вашего отца и повариху. Вы просто высказали мне своего рода идеи в надежде на то, полагаю, что я расплачусь. Но ведьмы не плачут, и мне нужно кое-что, о чем, полагаю, еще ни одна ведьма до меня не просила. Я хочу суда. Нормального суда. А это означает, что должны быть предоставлены доказательства. И свидетели. А это значит, что люди это сказавшие, должны повторить это перед лицом других людей. А это в свою очередь означает жюри из людей равных мне, вот это и значит хабеас корпус. Спасибо за внимание. — Она поднялась на ноги и повернулась к дверям, в которых застряла толпа стражников. Потом она обернулась к Роланду и сделала крохотный реверанс. — Если милорд не чувствует себя стопроцентно уверенным и готовым меня арестовать, я ухожу.
Она заметила как проходя мимо стражников у них отпали челюсти.
— Добрый вечер, Сержант. Добрый вечер, Престон. Добрый вечер, джентльмены. Это не займет много времени. Если позволите, я выйду. — Она заметила проходя мимо, что Престон попутно ей подмигнул, и услышала, как стражники внезапно свалились в одну кучу-малу.
Она прошла коридором прямо в зал. В огромном камине, который был размером с добрую комнату, развели жаркий огонь. Разожгли торф, но с его помощью нельзя было нагреть больше половины зала, который никогда не прогревался, даже в самое жаркое лето. Но рядом с ним было уютно сидеть, если не бояться задохнуться от дыма. Если выбирать среди разных вариантов, то дым от торфа для это подходит лучше всего — он поднимается по трубе словно теплый туман и обвивает бока окорока, который специально вывешен в трубу прокоптиться.
Все опять стало усложняться, но Тиффани на какое-то время просто присела передохнуть и, пока суть да дело, покричать на саму себя за проявленную тупость. Насколько он уже успел отравить их головы? И сколько ему еще нужно.
Такова проблема ведовства — всем на свете нужны ведьмы, но они ненавидят в этом признаваться, и каким-то образом этот факт превращается в ненависть к личности. Люди начинают задумываться. Кто ты такая, раз обладаешь этими способностями? Кто ты, раз все это знаешь? Почему ты возомнила себя лучше остальных?
Но Тиффани вовсе не считала себя лучше их. Она лучше их разбиралась в ведовстве, это верно, но ей не по силам было связать носок, она не знала, как подковать лошадь, и хотя она довольно неплохо разбиралась в сыроварении, у нее столько с третьей попытки получилось испечь каравай, который хотя бы можно было укусить, не боясь лишиться зубов. Каждый в чем-то, да хорош. Хуже всего, если эту сторону вовремя не открыли.
На полу у камина всегда появлялась пыль, потому что в мире нет ничего лучше торфа для того, чтобы создавать пыль. И в этой пыли Тиффани заметила крохотные следы.
— Ну ладно, — сказала она. — Что вы сделали со стражей?
На кресло рядом с ней пролился дождь из Фиглов.
— Лады, — сказал Роб Всякограб, — персонально я предпочел бы оттащить их подчистить мозги к подгорным Кромвелям. Они-то в этом мастера, но раз я узрел, что сие может статься для тя крохотульной проблемулькой, то взамен мы чисто порешили увязать промеж них шнурки. Могёт то пробёгла малюсенька мышка-норушка, хвостиком махнула — пущай её и виноватят.
— Послушай, не нужно никому причинять вреда, ладно? Стражники просто выполняют приказы.
— Не-а, не сполняют, — мрачно отозвался Роб. — Никакой в том чести для воина нет, чтоб сполнять то, что велено. И чего ж они сотворят с тобой, сполняя то, что им сказано? Старая та образина — евонная теща — усе время точила на тебя топор, чтоб ей пусто было! Ха! Поглядим-ка, как ей спонравится тутошняя ванна!
Тон его голоса заставил Тиффани насторожиться.
— Вы не станете никому причинять вреда, это ясно? Никому, Роб.
Набольший клана пробурчал в ответ:
— Ух, да, мисс. Я принял то, что вы сказанули во внимание.
— И ты пообещаешь мне своей честью Фигла, не выбрасывать это из головы, едва я отвернусь, правда?
Роб Всякограб снова начал было ворчать, используя специфический слэнг Фиглов, большую часть которого ей ранее слышать не приходилось. Они очень походили на проклятья, и раз или два, в течение его излияния, шел дым и сыпались искры. Еще он притопывал ногой, что всегда показывает у Фиглов высшую степень раздражения.
— Они припёрлися вооруженные острой сталью с намереньем раскопать мой дом, раскопать мой клан и семейство, — наконец произнес он, и его слова прозвучали угрожающе, поскольку он произнес их спокойно и почти шепотом. Потом он выплюнул какое-то короткое слово прямо в огонь, который на мгновение, когда слова коснулись пламени, вспыхнул зеленым светом.
— Я не стану перечить карге холмов, но желаю дать твердое слово, что ежели я снова узрею рядом с моим курганом лопату, ее обладатель узрит ее всунутой тупым окончанием под евонный килт, так что он могёт повредить руки, пытаясь ее вытащить. И на этом евонные проблемы тока начнутся! И ежели нужно что разъяснить, то клянусь своим сапогом, что это именно мы разъясним все недопонятки. — Он слегка притопнул ножкой, и добавил: — И что это за невидаль, что мы услыхали от тебя — про истребование закона? Тебе же ведомо, что мы не в ладах с законом.
— А как же Двинутый Крошка Артур? — спросила Тиффани.
Почти невозможно заставить Фигла проявить покорность, но тут вид у Роба стал такой, словно он вот-вот скажет: «Ой».
— Ох, сотворенное с ним поганцами карликами ужасато, — с печальным видом произнес он. — Тебе ведомо, что он дважды в день моет свою рожу? Я не возражаю, мой себе на здоровье, ежели слой грязи стал слишком толстым, но — каждый день? Вот скажи мне — какое ж тело енто безобразие выдюжит?
Еще мгновение назад рядом находились Фиглы, а потом раздался тихий звук «фьюить», с которым рядом с Тиффани осталось полное отсутствие Фиглов, и полное присутствие стражи. К счастью, это оказались Сержант и Престон, который постучал, чтобы привлечь ее внимание.
Сержант прочистил горло:
— Я имею честь обращаться к мисс Тиффани Болит?
— Насколько я могу судить, да, Брайан, — ответила Тиффани, — но судить тебе.
Сержант быстро огляделся по сторонам и наклонился поближе.
— Прошу, Тифф, — прошептал он. — Для нас все очень серьезно. — Он быстро вновь выпрямился и произнес громче, чем требовалось: — Мисс Тиффани Болит! Мой повелитель Барон приказал мне проинформировать вас о том, что по его приказу вы должны оставаться в перделы у замка…
— Где-где? — переспросила Тиффани.
Молча, подняв глаза к потолку, он передал ей клочок пергамента.
— А, ты имел в виду «в пределах», — пояснила она. — Это означает сам замок и его окрестности, — подсказала она, — Но я думала, Барон хотел, чтобы я удалилась?
— Послушай, я просто прочел то, что там говорится, Тифф, и мне приказали запереть твою метлу в темнице.
— У вас очень важное задание, офицер. Она прислонена к стене, там. Можете взять сами.
Сержант выглядел повеселевшим.
— Ты же не собираешься… ну, причинить неприятности?
Тиффани покачала головой:
— Совсем нет, Сержант. Я не препираюсь с теми, кто просто выполняет свою работу.
Сержант осторожно подкрался к помелу. Все его, конечно, знали, и видели его над головой, и в основном только над головой, зато каждый день. Но он остановился в нерешительности, занеся руку в паре дюймов от древка.
— Э… что случится, если я дотронусь? — спросил он.
— О! Приготовьтесь лететь, — ответила Тиффани.
Очень медленно сержант отвел руку от места расположения, и даже «пределов» помела.
— Но она же у меня не полетит? — произнес он умоляющим голосом полным высотобоязни.
— О, не очень далеко и не слишком высоко. Возможно, — сказала, не оглядываясь, Тиффани. Все знали, что Сержант способен вызвать землетрясение, просто встав на стул. Она подошла к нему и взяла помело в руку. — Брайан, что бы ты стал делать со своими приказами, если б я отказалась им подчиняться, если ты понимаешь, что я имею в виду?
— Мне приказано тебя арестовать!
— Что? И запереть в темнице?
Сержант вздохнул:
— Ты же знаешь, я бы никогда на это не пошел, — произнес он. — Некоторые из нас помнят добро, и нам известно о том, что старая повариха мисс Плоскодонка пила как сапожник, бедняжка.
— Значит, я не стану доставлять вам неприятности, — ответила Тиффани. — Знаешь, почему бы мне самой не поместить свое помело, которое вас так сильно беспокоит, в темницу и лично его не запереть? Потом ведь я могу идти куда угодно, так?
Сержант весь раздулся от облегчения, и когда они спустились по каменной лестнице, ведущей к темницам, он, понизив голос, признался:
— Ты же понимаешь, я не причём. Это те, там наверху. Похоже, сейчас всем тут заправляет ее милость.
Тиффани нечасто приходилось навещать темницы, но знающие люди говорили, что та, что в замке по стандартам темниц была довольно миленькой, и заслужила бы как минимум пять баллов или цепей, если бы кто-нибудь удосужился состряпать «Классный Гид по Темницам Мира». Она была просторной и чисто выдраена. Посредине имелась канализация, которая заканчивалась предсказуемым круглым сливным отверстием, из которого даже не так сильно воняло, как могло бы.
Как впрочем и козы. Они выбрались из своих уютных гнездышек, свитых посреди куч соломы и вышли посмотреть похожими на бойницы глазищами, не выкинет ли Тиффани что-нибудь эдакое, например, не покормит ли их чем-нибудь. Они никогда не прекращали жевать, поскольку были козами, и всегда умудрялись поужинать дважды.
В темницы были два пути. Один вел прямо наружу. Видимо оттуда в старые добрые дни затаскивали узников, потому что так их тащить было короче, и не нужно было пачкать большой зал кровью и грязью.
Сегодня темницу использовали скорее как загон для коз, а на верхних ярусах, на которые было трудно забраться, если только ты не особо настырная коза, хранились яблоки.
Тиффани положила помело на нижнюю полку рядом с яблоками, пока сержант чесал за ушком одну из коз, пытаясь не смотреть вверх, чтобы не вызвать головокружение. Это значило, что, вытолкнув его за дверь, вырвав ключи из замка и запершись изнутри, она застала его врасплох.
— Прости, Брайан, но знаешь ли, дело в тебе. Не совсем в тебе, конечно, и по большей части не в тебе конкретно, и с моей стороны было совсем нечестно так поступать, но раз со мной решили обращаться как с преступницей, я должна вести себя подобающим образом.
Брайан покачал головой:
— Ты же знаешь, у нас есть второй ключ.
— Им будет трудно воспользоваться, если замочная скважина уже занята, — ответила Тиффани, — но давай посмотрим на это с другой, более светлой стороны. Я под замком, что, я уверена, многим понравится, а что до ключа, о котором ты беспокоишься — это незначительные детали. Вот видишь, полагаю ты просто неверно смотришь на вещи. Я в безопасности, в темнице. И это не меня здесь заперли, а я заперлась от вас. — Вид у Брайана был такой, будто он был готов расплакаться, и она подумала: «Нет. Я не могу так с ним поступить. Он всегда был добр ко мне. И сейчас тоже пытался быть добрым. Он не должен терять работу просто из-за того, что я сообразительнее. И кроме того, я всегда знала, как отсюда выбраться». Это довольно простой факт — люди, которые имеют собственную темницу, сами не часто проводят в ней время. Поэтому она отдала ключ обратно.
Его лицо просветлело.
— Мы скоро принесем тебе еду и питье, — сказал он, — Нельзя же все время жить на одних яблоках!
Тиффани уселась на солому.
— Знаешь, здесь довольно мило. Козы так смешно пукают. Это добавляет тепла и уюта. Нет, определенно, я не хочу питаться яблоками, но часть из них нужно будет перевернуть, иначе они сгниют. Поэтому я этим займусь на досуге. И кстати, раз уж я заперта здесь, то я не могу быть снаружи. И не могу делать снадобья, не могу обрезать ногти на ногах, не могу помогать. Как там, кстати, нога твоей матушки? Надеюсь, с ней все в порядке? А теперь, не могли бы вы уйти, потому что мне нужно воспользоваться дырой.
В ответ она услышала топот ног по лестнице. Это было довольно резко с ее стороны, но что еще ей оставалось делать? Она огляделась и подняла кучу старой и грязной соломы, которая очень давно сохраняла неприкосновенность. Внутри оказалось полно всякой живности, которая бегала, прыгала или ползала. Вдруг, когда берег оказался чист, вокруг нее возникли головы Фиглов в осыпающейся соломенной трухе.
— Приведите, пожалуйста, моего адвоката, — весело заявила Тиффани. — Полагаю, ему понравится тут работать…
Для юриста, Жаб проявил максимум энтузиазма, узнав, что за услуги ему будут платить жуками.
— Думаю, мы начнем с незаконного задержания. Судьям редко нравятся подобные вещи. Если кого-то нужно поместить под стражу, то это должны делать они.
— Э, вообще-то я сама здесь заперлась, — пояснила Тиффани. — Разве это считается?
— Я бы об этом в данный момент не беспокоился. Тебя принудили силой, твою свободу перемещения ограничили и напугали.
— Ну уж точно нет! Я как раз была чрезвычайно взбешена!
Жаб слизнул языком пробегавшую мимо сороконожку.
— Тебя допрашивали два представителя аристократии в присутствии своих солдат, не так ли? Тебя об этом никто не предупредил заранее? Никто не зачитал тебе твои права? И ты говорила, что Барон принял на веру бездоказательные заявления о том, что ты убила его отца, кухарку и украла деньги?
— Полагаю, Роланд очень сильно пытался не принимать их на веру, — ответила Тиффани. — Кто-то просто ему соврал.
— Значит мы должны это опровергнуть, совершенно определенно. Ему не следует разбрасываться необоснованными обвинениями в убийстве направо и налево. Так он может влипнуть в крупные неприятности!
— Ох, — произнесла Тиффани. — Я не хочу причинять ему вреда! — Нельзя было сказать с определенностью, когда именно Жаб улыбается, поэтому Тиффани просто предположила. — Я сказала что-то смешное?
— Вовсе нет, правда, напротив — нечто грустное и одновременно забавное, — ответил Жаб. — Забавное, потому что, в данном случае, это ложка дегтя. Данный молодой человек выдвинул против тебя такие обвинения, которые в большинстве стран нашего мира привели бы тебя на плаху, и ты еще не желаешь причинять ему никакого вреда?
— Я знаю, это звучит сентиментально, но Герцогиня все время на него давит, а девица на которой он собирается жениться вечно на мокром месте, словно… — она запнулась. На лестнице ведущей из зала раздались чьи-то шаги, и они точно не были похожи на подкованные сапожищи стражников.
Это была Летиция, будущая невеста — вся в белом и в слезах. Она подошла к решетке камеры Тиффани, повисла на ней и принялась рыдать, причем не навзрыд, а с бесконечными поскуливаниями, шмыганьями носом, утираниями и без того насквозь мокрыми от слез кружевными манжетами.
Девушка даже не смотрела на Тиффани, она рыдала в ее направлении.
— Мне так жаль! Мне, правда, очень-преочень жаль! Что ты обо мне думаешь?
Вот она, явилась во всей красе, проблема всех ведьм. Единственное существование этой персоны заставило Тиффани, всего на один вечер, поразмышлять о возможности воспользоваться восковой фигуркой и булавками. Конечно она не стала этого делать, потому что подобных вещей делать нельзя, и на это очень неодобрительно смотрят остальные ведьмы, а еще это просто отвратительно и опасно, и сверх того, у нее просто не было под рукой булавок.
И вот это несчастное создание бьется перед ней в своего рода агонии, такая жалкая, будто вся ее надменность и гордость были смыты потоком горьких слез. Почему бы тем же потоком не смыть ее ненависть? А, и честно говоря, никакой особенной ненависти-то и не было, скорее нечто вроде несварения. Она давно знала, если нет светлых волос, то не бывать ей дамой общества. Потому что это просто противоречит всем известным сказкам. Просто она не хотела этого признавать.
— Я никогда не хотела, чтобы все зашло настолько далеко! — пробулькала Летиция. — Мне, правда, очень, очень жаль. Даже не знаю, о чем я только думала! — И по глупому кружевному платью потекли новые потоки слез, и… о, нет! На идеальном носике повисла капелька.
Пораженная до глубины души Тиффани с ужасом наблюдала, как без того заплаканная девушка разразилась ручьями и… о, нет! Она не может так поступить! Нет, именно так она и поступила — она выжала платок на пол, который и без того уже был влажным от бесконечных потоков слез.
— Послушай, я уверена, все не так уж плохо, — Тиффани старалась не прислушиваться к неясному шороху, разносящемуся по камням. — Если б ты только на секундочку перестала реветь, то я уверена, мы бы во всем, чем бы оно не являлось, разобрались.
Это вызвало новые потоки слез и самый настоящий, старый добрый всхлип, который редко встретишь в настоящей жизни, до сего момента. Тиффани знала, что плачущие люди обычно говорят «буу-хуу» или так об этом писали в умных книгах. И никто никогда не говорил так в реальной жизни. Однако Летиция делала именно так, прицельно намочив всю лестницу. Но было и еще кое-что. Тиффани уловила задумки словно они были отчетливо и прямо произнесены, и хотя они были довольно влажными, они отпечатались в ее мозгу.
Она подумала: «Ух ты, правда?» Но прежде чем она смогла что-то ответить, снова послышались шаги на лестнице. В мгновение ока тут оказались Роланд, Герцогиня и несколько ее телохранителей в сопровождении Брайана, который выглядел очень озабоченным тем фактом, что чужие солдаты топчут его родные камни, и раз подобное осквернение святынь имеет место быть — он обязательно должен быть поблизости.
Роланд поскользнулся на влажном полу и осторожно обхватил руками, словно стараясь защитить, Летицию, которая слегка хлюпала и совсем неслегка подтекала. Герцогиня нависла над ними, заняв собой практически все свободное пространство, оставшееся для телохранителей, которым ничего не оставалось, как потесниться с недовольными друг другом рожами.
— Что ты с нею сделала? — потребовал ответа Роланд. — Как тебе удалось ее сюда заманить?
Жаб прочистил было горло, чтобы ответить, но Тиффани подло пнула его в бок ботинком.
— Не смей и слова пикнуть ты, амфибия, — шикнула она. Может быть он и хороший юрист, но если Герцогиня увидит решившую выступить адвокатом Тиффани говорящую жабу, это все только испортит.
Но так уж вышло, что Жаб не успел все испортить, потому что Герцогиня сразу же принялась вопить:
— Нет, вы это слышали? Когда же придет конец этому безобразию? Она назвала меня амфибией!
Тиффани хотела было вставить слово, мол: «я не вас имела в виду. Я говорила про другую амфибию», — но вовремя сдержалась. Она уселась на пол, прикрыла Жаба соломой и обратилась к Роланду:
— На какой именно вопрос ты хочешь, чтобы я не отвечала первым?
— Мои люди смогут заставить ее заговорить! — крикнула Герцогиня над плечом Роланда.
— Я и так уже умею это делать, но спасибо за предложение. — ответила Тиффани. — Я думала, что она явилась проведать коз, но, судя по всему, причина куда более… расплывчатая.
— Она же не может выбраться наружу, не так ли? — поинтересовался Роланд у сержанта.
Сержант четко отдал честь и произнес:
— Никак нет, сир. Ключи от обеих дверей лежат у меня в кармане, сир. — При этом он косо посмотрел на Герцогиню и ее телохранителей, словно говоря: «Некоторым задают дельные вопросы, и получают на них четкие и короткие ответы. Так то вот!»
Но все впечатление было испорчено фразой Герцогини, которая сказала:
— Он дважды назвал тебя «сир», вместо «милорд», Роланд. Я уже говорила тебе, ты не должен позволять нижним чинам вести себя с тобой так фамильярно.
Тиффани с большим бы удовольствием отвесила Роланду крепкого пинка за то, что тот ничего не ответил. Она знала, что это Брайан научил его ездить верхом и с какой стороны браться за меч, и охотиться. Возможно, было бы лучше научить Роланда манерам.
— Прошу прощения, — резко вмешалась она. — Вы что, собрались держать меня взаперти вечно? Я бы не отказалась от пары запасных носок и платьев, и еще, разумеется, кое-чего негласного, о чем я промолчу.
Возможно именно слово «негласное» смутило юного Барона, но он быстро оправился и заявил:
— Мы, э… должен сказать, что я, э… чувствую, что мы должны содержать тебя под охраной, но в гуманных условиях до конца свадьбы, чтобы ты не смогла устроить беспорядков. Похоже ты в последнее время являешься очагом всяческих неприятностей. Мне очень жаль это говорить.
Тиффани не стала отвечать, поскольку смеяться в ответ на подобное глупое и одновременно серьезное заявление было бы невежливо.
Он продолжил, сделав попытку улыбнуться:
— О твоем удобстве позаботятся, и если пожелаешь, мы, разумеется, удалим отсюда коз.
— Если вам не жалко, я бы пожелала, чтобы их оставили здесь, — ответила Тиффани. — Мне они начинают нравиться. Однако, можно задать вопрос?
— Да, разумеется.
— Дело же не в прялках, верно? — спросила Тиффани. Был только один выход из этого глупого препирательства с ними.
— Что? — удивился Роланд.
Герцогиня победоносно рассмеялась:
— О, да! Судя по всему, эта пронырливая и самоуверенная юная мадам только что рассказала нам о своих планах! Роланд, сколько в замке прялок?
Юноша выглядел озадаченным. Он почти всегда так выглядел, когда к нему обращалась его будущая теща.
— Э, право не знаю. Полагаю, что одна есть у домработницы, в высокой башне хранится старая прялка моей матушки… и еще парочка наберется. Моему отцу нравится — нравилось — чтобы руки людей всегда были чем-то заняты. И… нет, право не знаю.
— Я бы приказала обыскать весь замок и уничтожить все прялки до единой! — сказала Герцогиня. — И еще я бы сказала, что она блефует! Всем известны истории про злых ведьм и прялки? Достаточно единственного прищемленного пальца, и мы все проспим сотню лет!
Летиция, которая все это время стояла затаив дыхание, выдавила из себя:
— Мамочка, ты же знаешь, что никогда не позволяла мне дотрагиваться до прялки.
— И ты, Летиция, никогда до нее не дотронешься, никогда. Подобные вещи для рабочего класса. Ты — дама. А прялки для служанок.
Роланд покраснел.
— Моя мать любила прясть, — сказал он с нажимом. — Я любил сидеть рядом с нею в башне, когда она пряла. И ее прялка украшена перламутром. Я никому не позволю притронуться к ней хоть пальцем. — По мнению Тиффани, которая наблюдала за ними сквозь тюремную решетку, на подобное высказывание мог что-то ответить только бессердечный и довольно глупый человек. Однако Герцогиня никогда не обладала здравым смыслом, возможно потому, что он был излишне здравым.
— Я настаиваю… — начала было она.
— Нет, — ответил Роланд. Это было произнесено негромко, но в этой негромкости довольно громко прозвучало то, что своими обертонами и унтертонами было способно остановить целое стадо мамонтов. Или в нашем случае — Герцогиню. Однако она наградила своего будущего зятя многообещающим взглядом, в котором говорилось о тяжелых для него временах, о которых она еще поразмышляет на досуге.
Из симпатии Тиффани сказала:
— Послушайте, я упомянула прялки всего лишь из сарказма. Подобные вещи давно не происходят. Я даже не уверена, что они когда-либо случались. Ну, сами посудите, чтобы люди проспали сотню лет, а деревья и трава все это время продолжали расти прямо во дворце? Как это могло случиться? Почему же растения не уснули с ними заодно? В противном случае ежевика оказалась бы в чьем-нибудь носу, и уж это точно способно разбудить кого угодно. А как быть со снегом? — Произнеся это, она заметила Летицию, которая едва ли не проорала мысленно довольно занятную задумку, о которой Тиффани решила поразмышлять позднее.
— Так-так. Как я вижу, куда бы не ступала ведьма, она повсюду способна вызвать смятение, — заявила Герцогиня, — поэтому ты останешься здесь, и с тобой будут обращаться куда вежливее, чем ты того заслуживаешь, пока мы не решим иначе.
— А как ты объяснишь это моему отцу, Роланд? — приторным тоном спросила Тиффани.
От этих слов он стал похож на пришибленного, и вскоре может стать на самом деле, если слух дойдет до мистера Болита. Роланду придется окружить себя серьезной стражей на случай, если мистер Болит узнает, что его младшая дочурка сидит взаперти вместе с козами.
— Тогда я тебе подскажу, что ему сказать, — ответила Тиффани. — Почему бы не сказать, что я задержалась в замке по важному поручению? Уверена, что сержанту можно будет доверить передать это послание моему отцу, не огорчая его? — Она постаралась придать этой фразе максимально вопросительный тон, и Роланд кивнул в ответ, однако Герцогиня так просто не сдалась.
— Твой отец всего лишь владелец недвижимости во владениях Барона, и будет делать то, что он велит!
Теперь пришел черед Роланда постараться не сорваться. Когда мистер Болит работал на старого Барона, они, как и все приличные люди во всем мире, пришли к такому соглашению: мистер Болит будет делать то, что велит Барон, если Барон будет велеть ему делать именно то, что хочет сам мистер Болит и что действительно должно быть сделано.
Именно это, как однажды объяснил ей отец, подразумевалось под лояльностью. Это значит, что все добрые люди всех профессий работают лучше, если понимают свои права, обязанности и ежедневно блюдут свою честь. И именно честь люди ценят превыше остальных вещей, потому что если отнять все остальное, вроде пары простыней, горшков, сковород, тарелок и инструментов — это, более или менее, будет все, что у них имеется. О подобным соглашении не нужно никому рассказывать, поскольку разумный человек сам понимает, как это работает, если только ты хороший хозяин. Я буду хорошим и лояльным работником, а ты — лояльным ко мне хозяином, пока этот цикл не разорван, так и будет впредь.
Но вот Роланд собрался разорвать цикл, или позволить это сделать Герцогине вместо него. Его семейство управляло Мелом несколько столетий, и у него имелись подтверждающие это клочки бумаги. Никаких бумаг, подтверждающих, когда первый Болит ступил на земли Мела, не было. Тогда еще не изобрели бумагу.
Люди теперь не очень жалуют ведьм, они раздражены и сбиты с толку, но последнее, чего бы хотелось Роланду — это пытаться ответить на вопросы, тяжелые вопросы, которые умеет задавать седой мистер Болит. «Мне нужно оставаться здесь, — подумала Тиффани. — Я нащупала ниточку. А что нужно делать с нитками? За них нужно потянуть».
Вслух она сказала следующее:
— Я не возражаю, остаться тут. Уверена, мы все не хотим проблем.
Роланд вздохнул с облегчением, но Герцогиня обернулась к сержанту и сказала:
— Ты уверен, что она крепко заперта?
Брайан встал навытяжку, хотя и так стоял по стойке смирно, а теперь, похоже, даже приподнялся на цыпочки.
— Да, м… ваше милейшество, я хотел сказать. Есть только один ключ, который подходит к обоим замкам, и он у меня в кармане. — Он хлопнул правой рукой по карману, откуда раздался звон. По всей видимости звон был убедительный, поскольку Герцогиня сказала:
— Тогда, Сержант, это значит, что мы сможем спокойно спать этой ночью в своих постелях. Пойдем, Роланд, и позаботься о Летиции. Боюсь, ей вновь нужно принять лекарства, кто знает, что эта мерзкая девчонка ей наговорила.
Тиффани проследила за тем, как они уходят — все, кроме Брайана, у которого хватило совести принять виноватый вид.
— Не мог бы ты, Сержант, подойти поближе?
Брайан вздохнул, и подошел немного ближе к решетке.
— Ты же не станешь чинить мне неприятности, верно Тифф?
— Ну, конечно, нет, Брайан, и надеюсь, что ты так же не станешь чинить неприятности мне.
Сержант закрыл глаза и застонал.
— Ты ведь что-то задумала, не так ли? Я тебя давно знаю!
— Давай поступим так, — ответила Тиффани, наклоняясь ближе. — Какова, на твой взгляд, вероятность, что я останусь на ночь в камере?
Брайан сунул руку в карман.
— Но-но, не забывай, что у меня… — было ужасно видеть, как его лицо сморщивается, словно у щенка, которого только что отругали. — Ты стащила их из кармана! — И он умоляюще посмотрел на нее, теперь как щенок, который ожидает еще большей взбучки, чем до этого.
К удивлению и потрясению сержанта Тиффани с улыбкой отдала ему ключи снова:
— Ты в самом деле считаешь, что ведьме нужны ключи? Обещаю вернуться обратно к семи часам утра. Думаю, ты согласишься, что в подобных обстоятельствах, это будет отличной сделкой, особенно, если я найду время чтобы поменять повязку на ноге твоей мамы.
Достаточно было взглянуть на его физиономию. Он со счастливым видом убрал ключи.
— Полагаю, для моей же пользы, не стоит спрашивать, как ты собираешься выбраться? — с надеждой спросил он.
— Думаю, тебе не стоит задавать такой вопрос в подобных обстоятельствах, верно, Сержант?
Он помедлил, но потом улыбнулся:
— Спасибо, что вспомнила про ногу мамочки, — сказал он. — Она сейчас выглядит немного синеватой.
Тиффани глубоко вздохнула.
— Проблема в том, Брайан, что ты и я единственные, кто думает о больной ноге твоей мамы. Там, снаружи, много стариков, которым нужна помощь, например чтобы влезть и вылезти из ванной. А есть еще пилюли и снадобья, которые нужно готовить, и доставить по труднодоступным местам. Есть мистер Здоровяк, который едва может ходить без длительного втирания примочек. — Она вытащила свой ежедневник, который был перевязан куском бельевой резинки и помахала им перед его носом. — У меня огромный список дел, потому что я ведьма. И если их не выполню я, то кто? У юной миссис Троллоп, я уверена, скоро родится двойня. Я слышала сдвоенное сердцебиение. Она впервые рожает. Она уже сейчас в ужасе, а ближайшая повитуха живет в десяти милях отсюда, и, раз уж о ней зашла речь, у нее одышка и склероз. Вот ты — офицер, Байан. А офицеры должны быть ответственными людьми, поэтому, если к тебе за помощью явится роженица, то я уверена, что ты будешь знать, что делать.
Она с удовольствием увидела, как у него посерело лицо. Едва он сумел вымолвить хоть слово, она продолжила.
— Но, видишь ли, я не смогу тебе помочь, потому что дрянная ведьма должна сидеть взаперти, чтобы не заколдовать прялки! Из-за какой-то там сказочки! Но проблема в том, что, как я думаю, кто-то может умереть. И если я позволю им умереть, значит я — плохая ведьма. И еще одна проблема в том, что я буду плохой ведьмой в любом случае. Должна быть, потому что ты меня здесь запер.
Ей было очень его жаль. Становясь сержантом, ему не приходило в голову, что придется иметь дело с подобными вещами. Наиболее распространенным заданием для него была ловля сбежавших поросят. «Могу ли я винить его за то, что он выполняет приказ? — задала она себе вопрос. — В конце концов, нельзя же винить молоток за то, что плотник стукнет им по пальцу! Однако у Брайана есть собственные мозги, а у молотка нет. Может стоит ими иногда пользоваться?»
Тиффани дождалась, пока не услышала звук шагов, который известил о том, что сержант благоразумно решил, что этим вечером будет лучше держаться подальше от камеры, а может и с дальним прицелом на будущее. Кроме того, изо всех щелей начали появляться Фиглы, а у них в крови был заложен инстинкт оставаться незамеченными.
— Не следовало красть у него ключи, — заявила она Робу Всякограбу, когда тот выглянул из копны сена.
— Правда? Дык он же желает держать тебя кутузке!
— Что ж, верно. Но он честный человек. — Она знала, что это звучит глупо, и Робу Всякограбу это тоже было ясно.
— О, айе, ясен пень, честнючий честнюк, который запёр тебя в кутузке по хотенью той старой монстряхи? — прорычал он в ответ. — И что это за мальца мокруха в белом платьице? Я уже порешил было строить супротив нее плотину.
— Она чо, какая-нить водная нимпфа? — спросил Вулли Валенок, но мнение большинства было такое — она девушка, которую кто-то сделал изо льда, и теперь она тает. Внизу, живущим под лестницей мышам, даже пришлось спасаться вплавь.
Рука Тиффани как бы сама собой скользнула в карман и вытащила оттуда шнурок, один из тех, что постоянно выпадали из копны волос Роба Всякограба. Следом рука вынула из кармана один из крохотных забавных ключиков, который она подобрала на обочине недели три назад, пустой пакетик, в котором некогда хранились семена цветов, и маленький камешек с дырочкой посредине. Тиффани всегда подбирала маленькие камушки с дырочками в них, потому что они приносили удачу. Она держала их в кармане, пока они его не прорывали и не выпадали, оставив после себя только дыру.
Этого набора достаточно чтобы быстро сделать запутку, хотя обычно, разумеется, требовалось добавить что-нибудь живое. Ужин Жаба из жуков уже исчез, и главным образом в самом Жабе, поэтому она взяла его и аккуратно вплела в узор, не обращая внимания на вопли с угрозами затаскать по судам.
— Не понимаю, почему бы тебе не использовать кого-то из Фиглов? — спросил Жаб. — Им нравятся подобные штуки!
— Нравится, вот только в больше чем половине случаев запутка показывает на ближайший кабак. А теперь, просто повиси спокойно, ладно?
Пока она перемещала запутку в одну и другую сторону, в поисках подсказки, козы продолжали безразлично жевать. Летиция о чем-то сожалела. Глубоко и очень слезно сожалела. И, судя по проникшим в последний миг задумкам, была не очень решительной и не достаточно быстрой, чтобы сдержаться. Эта задумка была такой: «Я не хотела!»
Никто не знал, как именно работает запутка. Но всем было известно, как ее изготовить.
Возможно все, на что она была способна — это заставить своего создателя задуматься. А может — давала глазам объект для наблюдения, пока мозг размышлял над проблемой. И Тиффани подумала: «в замке есть еще кто-то волшебный». Запутка вращалась, Жаб жаловался, а серебристая нить умозаключения вышивала по Ясновидению Тиффани. Она подняла голову к потолку. Серебристая нить засветилась, и возникла новая мысль: «Кто-то в замке колдует. Кто-то, кто чувствует по этому поводу вину».
Разве возможно, чтобы это вечно-бледное, вечно-мокрое и вечно-акварельное создание Летиция на самом деле — ведьма? Это просто немыслимо! Что ж, нет смысла что-то додумывать, что случилось, нужно просто взять и спросить.
Как же хорошо, что за долгие годы бароны Мела так сблизились со своими подданными, что совсем забыли, как правильно содержать узников. Темница превратилась в загон для коз, а разница между темницей и загоном в том, что в загоне не нужен огонь, потому что козы отлично греются сами. А если вы хотите сохранить узников еще теплыми, то в темнице огонь нужен, а если узники вам не очень нравятся, то огонь нужен тем более, чтобы их поджаривать. До нужной степени готовности. Бабуля Болит как-то рассказывала Тиффани, что еще девочкой застала здесь в темнице разные ужасные металлические штуки, в основном для того, чтобы отрывать от людей кусочек за кусочком, но, как оказалось, не попадалось достаточно плохих заключенных, чтобы использовать все эти приспособления на них. Да и никто в замке не хотел этим заниматься, тем более, что все эти штуковины так и норовили прищемить неосторожные пальцы, поэтому весь этот металлолом был продан кузнецу, чтобы сделать из него более полезные штуки вроде лопат и ножей. Продали все, кроме Железной Девы, которую использовали, чтобы выжимать сок из репы, пока от нее не отвалилась верхняя часть.
Вот именно по тому, что никто в замке не испытывал энтузиазма по поводу темницы, все до одного позабыли про дымоход. И именно поэтому, подняв голову кверху, Тиффани увидела высоко наверху крохотный клочок синевы, который узники именуют небо, а она, поскольку он был уже темным, назвала выходом.
Как выяснилось, воспользоваться им было несколько труднее, чем она надеялась. Он был слишком узок, чтобы пролететь сквозь него верхом на помеле. Поэтому ей пришлось ухватиться за прутья и позволить помелу тащить себя вверх, а самой отталкиваться ботинками от стен.
По крайней мере, она знала, куда идти на крыше. Это было известно каждому ребенку. Каждый выросший мальчишка на Мелу оставил на свинцовой крыше свой автограф, возможно даже рядом с именем своего отца, деда, прадеда и пра-прадеда, и даже пра-пра-прадеда, рядом с другими стершимися от старости именами.
Смысл замков в том, чтобы не пускать в них тех, кого вы не хотите, поэтому почти до самого верха в них не бывает окон, и именно там расположены самые лучшие комнаты. Роланд дано перебрался в комнату отца. Ей было это известно потому, что она сама помогала ему перетаскивать его скарб, когда старик наконец-то признал, что слишком ослаб, чтобы карабкаться по ступенькам.
Герцогиня остановилась в большой гостевой комнате, которая на полпути между комнатой барона и Девичьей Башней, которая не зря заслужила свое имя. Именно там нужно искать спальню Летиции.
Никто не заострял на этом внимание, но подобное расположение предполагало, что мать невесты будет спать между женихом и невестой, насторожив все имеющиеся уши и чувства, чтобы услышать любые проделки, а может и проказы.
Тиффани тихонько прокралась во мраке, и была уже в алькове, когда услышала шаги на лестнице. Они принадлежали горничной, которая несла поднос с кувшином. Она едва его не пролила, когда дверь в комнату Герцогини распахнулась настежь и оттуда появилась Герцогиня собственной персоной, просто проверить, кто там. Когда горничная снова обрела способность двигаться, Тиффани тихонько пошла следом невидимой, воспользовавшись любимым трюком. Стражник, сидевший у двери, с надеждой проводил глазами поднос, на что получил резкий отпор — отправиться самому вниз и взять ужин там. Потом горничная вошла внутрь, и, поставив поднос возле кровати, ушла, немного удивившись, не почудилось ли ей что-то.
Летиция выглядела так, будто спала под свежевыпавшим снегом, но эффект был испорчен, когда при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это была просто комочки мятой папиросной бумаги.
Использовать ради этого папиросную бумагу! Она была очень редкой на Мелу, потому что очень дорогая, и если она у вас была, то совсем не плохим тоном было ее высушить на огне и использовать вновь. Отец Тиффани рассказывал, что когда он был маленьким, ему приходилось сморкаться в мышь, но, возможно, он сказал это только, чтобы ее рассмешить.
Прямо сейчас Летиция высморкала нос с неподобающим для леди звуком, и, к удивлению Тиффани, с подозрением оглядела комнату. Потом она даже спросила:
— Эй? Здесь кто-то есть? — подобный вопрос, если хорошенько подумать, не пристало задавать в никуда.
Тиффани постаралась укрыться поглубже в тени. Иногда, в удачный год, ей удавалось одурачить Матушку Ветровоск, и ни одной из плакучих принцесс не полагалось чувствовать ее присутствие.
— Знаете, я могу закричать, — оглядываясь, предупредила Летиция. — Прямо за дверью находится стражник!
— Вообще-то, он отправился поужинать вниз, — ответила Тиффани, — что я смело могу назвать непрофессиональностью. Ему следовало дождаться, пока его не сменит другой стражник. Лично я считаю, что твоя матушка больше беспокоится о том, как выглядят ее телохранители, чем о том, как они работают. Даже юный Престон справляется лучше, чем они. Иногда люди даже не знают, что он рядом, пока он не похлопает их по плечу. А еще ты знаешь, что люди редко кричат, если с ними поддерживают разговор? Не знаю, почему так. Полагаю, потому что мы хотим быть вежливыми. И если ты собираешься сейчас закричать, то хочу тебе указать на то, что если бы я задумала что-то дурное, то давно бы это сделала. Как считаешь?
Пауза затянулась дольше, чем нравилось Тиффани. Потом Летиция ответила:
— Ты заслужила право сердиться. И ты на самом деле сердита, не так ли?
— Сейчас нет. Кстати, ты разве не собираешься выпить молоко, пока оно совсем не остыло?
— Вообще-то, я всегда выливаю его в нужник. Я знаю, что это напрасная трата хороших продуктов, и что есть множество голодающих детишек, которые не отказались бы от чашки теплого молока на ночь. Но мое молоко им не подойдет, потому что в него моя мать заставляет горничную добавлять лекарства, чтобы меня усыпить.
— Зачем? — недоверчиво спросила Тиффани.
— Она считает, что мне это нужно. Хотя, на самом деле нет. Ты даже представить себе не можешь, что это такое. Это словно тюрьма.
— Что ж, думаю, что теперь знаю, — сказала Тиффани.
Девушка в постели снова начала плакать, и Тиффани пришлось шикнуть на нее, чтобы она замолчала.
— Я не хотела доводить все до подобного, — призналась Летиция, сморкаясь, будто трубя в рог. — Мне всего лишь хотелось, чтобы ты нравилась Роланду поменьше. Ты не можешь себе представить, что значит быть мною! Все, что мне разрешают делать, это рисовать, и то только акварелью. Никакого угля!
— А я-то ломала голову, — рассеяно заметила Тиффани. — Роланд как-то переписывался с дочерью лорда Дайвера, Йодиной, так она тоже все время рисовала акварелью. И я все никак не могла взять в толк, это что — какой-то вид наказания?
Но Летиция не слушала.
— Тебе не нужно сидеть и рисовать. Ты можешь улететь, куда вздумается. — говорила она. — давать поручения людям, заниматься интересными вещами. Ха, когда я была маленькой, мне хотелось стать ведьмой. Но к несчастью у меня светлые волосы и худое телосложение. Что в этом хорошего? Такие девушки как я, не могут быть ведьмами!
Тиффани улыбнулась. Они говорили по душам, и было важно оставаться заботливой и дружелюбной, пока подружка не разразилась вновь слезами и их обоих не утопила.
— В детстве у тебя была книжка со сказками?
Летиция вновь высморкалась:
— О, конечно.
— Там случайно не было на странице семь такой пугающей картинки с гоблином? Когда до нее доходили, я всегда закрывала глаза.
— Я всего его закрасила черным карандашом, — тихим голосом призналась Летиция, словно это признание было большим облегчением.
— Ты меня невзлюбила. Поэтому ты решила сотворить мне назло какое-то волшебство… — очень тихо сказала Тиффани, потому что в поведении Летиции было нечто хрупкое. Девушка потянулась за новой порцией бумаги, но оказалось, что поток слез временно иссяк. Но тут же выяснилось, что это именно временно.
— Мне так жаль! Если б я только знала, я бы ни за что…
— Возможно, мне следовала тебе сказать, — продолжила Тиффани: — о том, что Роланд и я, мы… просто друзья. Более или менее, но единственные друзья, которые есть у нас обоих. Но в какой-то мере это неправильная дружба. Мы не сами подружились, а обстоятельства сложились так, что нас толкнуло к друг другу. И мы этого не понимали. Он был сыном Барона, а раз ты знаешь, что ты сын Барона, и всем детям в округе известно, как нужно себя вести с его сыном, то тебе мало с кем остается поговорить. И была я. Я была достаточно смышленой девочкой, чтобы стать ведьмой, и должна сказать, подобная работа не способствует социальной стороне жизни. Если хочешь знать, двое человек выкинуты из общества, хотя их сущность родственна. Теперь я это поняла. К сожалению Роланд понял это первым. Вот и вся правда. Я — ведьма, а он Барон. А ты скоро станешь баронессой, и тебе не стоит беспокоиться, если ведьма и барон, для взаимной пользы, поддерживают добрые отношения. Вот и все. Точнее все, что было, или вернее, даже не то что было, а только призрак того, что могло бы быть.
Она увидела, как по лицу Летиции, подобно восходу солнца, начало путешествие чувство облегчения.
— Это моя правда, мисс, и в ответ я хотела бы тоже услышать правду. Послушай, может нам выбраться отсюда? Боюсь, что сюда в любой момент могут ворваться стражники и упрячут меня туда, откуда я уже не смогу выбраться.
Тиффани пристроила Летицию на помело за спиной. Девушка поерзала, но только охнула, когда помело легко спорхнуло из окна башни, проплыло над деревней, и опустилась в поле.
— Ты заметила летучих мышей? — спросила Летиция.
— О, если летишь не быстро, они часто вьются вокруг метлы, — ответила Тиффани. — На самом деле, им бы от него прятаться. А теперь, мисс, когда мы обе вдали от посторонних глаз и помощи, расскажите мне, что же вы сделали, чтобы люди стали меня ненавидеть.
Лицо Летиции исказилось от страха.
— Нет, я ничего тебе не сделаю. — Добавила Тиффани. — Если бы хотела, то давно бы уже сделала. Но я хочу очистить свое имя. Поэтому скажи, что ты сделала.
— Я воспользовалась страусиным трюком, — быстро произнесла Летиция. — Знаешь, его еще называют несимпатичной магией. Берешь фигурку человека и тыкаешь ее головой вниз в ведро с песком. Мне правда очень, очень, преочень жаль…
— Да, ты уже говорила, — ответила Тиффани, — но я никогда о таком трюке не слышала. И не понимаю, как он работает. Мне кажется, он не имеет смысла.
«Однако, со мной он сработал, — пронеслась мысль у нее в голове. — Эта девчонка даже не ведьма, и что бы она не попыталась сделать, не было настоящим заклинанием. Однако, на мне это сработало».
— Если это волшебство, то неважно, имеет оно смысл или нет, — с надеждой сказала Летиция.
— Какой-то смысл оно все равно должно иметь, — ответила Тиффани, уставившись вверх на зажигающиеся звезды.
— Ну, если это поможет, я нашла его в книге «Любовные заклятья» Анафемы, — призналась Летиция.
— Это та, где на обложке картинкой автора, сидящей на помеле, так? — уточнила Тиффани. — И должна добавить, она сидит наоборот. И на помеле отсутствует ремень безопасности. И еще, ни одна знакомая мне ведьма не надевает при этом очки. А что до кошек на плече во время полета, то даже не стоит и думать об этом. Это все только ради раскрутки. Я видела книгу в каталоге Боффо. Полная ерунда. Она для соплячек, прошу без обид, которые считают, что все, что нужно для того, чтобы колдовать — это купить очень дорогую палочку со светящимся полудрагоценным камнем на конце. С равным успехом можно взять любую оглоблю из ограды и называть ее волшебной палочкой.
Не говоря ни слова, Летиция подошла к ближайшей ограде, встроенной между полем и дорогой. Если поискать, то в ограде всегда найдется какая-нибудь подходящая палка. Она подобрала одну из них и сделала в воздухе неопределенный жест — в воздухе остался голубоватый след.
— Вот так? — спросила она. На какое-то время повисла тишина, кроме отдаленного уханья совы, и, если хорошенько прислушаться, хлопанья крыльев летучих мышей.
— Думаю, настало время хорошенько поговорить, не так ли? — сказала Тиффани.
