Всего несколько минут спустя мы с Барнсом уже шли по коридору, закончив эту более чем странную беседу.

Первым молчание нарушил Барнс:

– До чего же странный народ эти женщины, доктор Уэстлейк. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Вот и она рассказала нам историю, которая полностью противоречит версии, изложенной ее супругом. Словно нарочно хотела, чтобы он попал под подозрение. А ведь всегда казалась мне такой тихоней и милашкой, добродушной и обходительной со всеми.

Определение «странное», вероятно, лучше всего подходило к описанию поведения Мэрион Фэншоу, которая проявила себя далеко не как преданная мужу жена.

Барнс почесал себя за ухом костлявым пальцем.

– Быть может, Вирджил действительно как-то замешан в этом деле, но, если начистоту, доктор Уэстлейк, мне плохо верится в его причастность к убийству. Он всегда был очень славным малым. Конечно, еще в детстве уже начал чудить. Всегда держался сам по себе и без конца рисовал, рисовал. Папаша, старый Боб Фэншоу, владел здесь рыболовным судном и хотел передать его сыну, когда станет слишком стар, чтобы выходить в море. Но только Вирджил и слышать не хотел об этом. Для него ничто не существовало, кроме живописи, и вот в одно прекрасное утро он, никому ничего не сказав, уехал. Только записку оставил, что отправляется в Нью-Йорк учиться на художника. Здешний народ сразу решил: мальчишка умом подвинулся. А отец так и не простил его. Не желал с ним даже разговаривать. И они не общались до самой смерти старика. – Барнс с сожалением покачал головой. – У Вирджила все сложилось как нельзя лучше, но успех не ударил ему в голову. Когда стал снова приезжать сюда, оставался прежним, своим в доску, общительным, любил вспоминать прежние времена и все такое. Нет, Вирджил – хороший человек, Уэстлейк. Не то что этот Джонни Митчелл. – Он презрительно усмехнулся. – Митчелл строит из себя такую важную персону со своей развалюхой-гостиницей, заставляет всех величать себя только мистер Митчелл, словно он принц заморский, а не обычный парень из Мыса Талисман, как мы все.

Суини, несомненно, давно оборвал бы рассуждения Барнса на городские темы. Помешанного на эффективности своей работы инспектора они бы только вывели из себя. Но мне было интересно послушать.

– Так мистер Митчелл из здешних? – спросил я, поскольку меня этот факт несколько удивил.

– А то! Джонни Митчелл тоже отправился на время в Нью-Йорк и сделал карьеру в гостиничном бизнесе. Но вот когда вернулся – его просто было не узнать. Не-е-т, сэр. И ему хватало наглости делать вид, будто он шишка какая-то с Парк-авеню, хотя уж мы-то семейку Митчеллов знали как облупленную. Тут всем известно, что его сестра стала обыкновенной…

Информация о профессии сестры Митчелла показалась мне совершенно излишней. Барнс мог служить прекрасным источником местных слухов, но нуждался в цензуре. А потому, не дав ему опозорить в моих глазах совершенно незнакомую женщину, я оборвал его и переключился на другую тему.

– Нам сейчас лучше отправиться в комнату Бака Валентайна и послушать, что он нам расскажет о себе. Время дорого. Надо ведь еще успеть побывать на старом погосте.

Сержант Барнс покачал головой с весьма удрученным видом.

– Сказать вам правду, тревожит меня это кладбищенское дело. Призраки, фонари, разрытые могилы… Помню, когда я был еще совсем мальчишкой…

Но я твердой рукой направил его дальше вверх по лестнице.

Дверь комнаты Бака была заперта. Барнс постучал. Никакой реакции не последовало. Он постучал еще раз. И только тогда изнутри донеслось смутное ворчание, а потом раздался раздраженный голос Бака:

– Ну, кого там принесла нелегкая в такой час?

– Это доктор Уэстлейк, – откликнулся я. – И со мной сержант Барнс.

Послышалось шуршание одежды, что-то похожее на сдавленную ругань и лишь затем звук шагов. Дверь открылась.

На пороге возникла фигура Бака Валентайна, чьи голубые глаза сонно моргали на нас. Он набросил ярко-синий купальный халат на могучее тело, служившее моделью для картины Фэншоу. Ворот халата не полностью закрывал шею, и его цвет выгодно подчеркивал глубокий до черноты загар молодого человека.

– Какого черта? В чем дело? – снова спросил он. – Чего ради вы здесь шатаетесь посреди ночи?

Халат был запахнут небрежно, и я обратил внимание, что юный гигант не снисходил до такого, считавшегося дамским, наряда, как ночная пижама. Мы вошли в его комнату. Барнс плотно прикрыл за нами дверь. Бак потянулся, невольно обнажив ногу с рельефной мускулатурой.

– Я уже давно спал мертвым сном, – пожаловался он. – И вообще, который час?

– Примерно половина третьего, – ответил я.

Крохотное помещение, отведенное под жилье Баку, было им украшено, как я и ожидал. На уровне глаз стены по всему периметру он завесил фотографиями роскошных девиц в весьма легком облачении. Причем среди журнальных вырезок попадались и обычные снимки девушек, с которыми он явно водил близкое знакомство, приславших ему затем свои знаки внимания с надписями в уголках. Но преобладали все же недоступные Баку красотки из глянцевых изданий для мужчин.

Мне бросилось в глаза, что ряд фотографий тянулся непрерывно, и лишь в одном месте – почти над самой кроватью – зияла пустота. Меня заинтриговало то, что прежде висело там.

Но еще больше меня заинтересовал вид кровати. Бак Валентайн заявил, что спал уже давно. Но в таком случае он почивал на удивление спокойно, как мало кто из нас умеет это делать. Если не считать вмятины от головы на подушке и очертаний, оставленных телом на простынях, постель выглядела так, словно он нырнул в нее лишь за минуту до нашего прихода.

Молодой спасатель опустился на стул и вытащил из лежавшей на столе пачки сигарету. Потом в нетерпении уставился на нас.

– Что вам от меня понадобилось?

У Барнса уже, похоже, входило в привычку просто стоять, дожидаясь, чтобы я начал беседу.

– Мы пришли по поводу Нелли Вуд, Бак.

– Нелли Вуд? – Даже за завесой табачного дыма было видно, как округлились его глаза. – Какого лешего вы хотите разговаривать о Нелли Вуд именно со мной?

– Она убита, – сказал я. – Мы совсем недавно нашли ее труп на пляже. Задушена.

Сигарета сначала застыла в воздухе, а потом плотно сжавшиеся пальцы раздавили ее, и табачные крошки посыпались на пол.

– Нелли Вуд убита? Боже мой! – На его лице, массивном, как скульптурные головы Микеланджело, отобразились растерянность и страх, но боялся он, как сразу выяснилось, за себя самого. – В чем же смысл визита? Почему вы пришли именно ко мне?

Вообще-то Бак мне нравился. К нему привязалась Дон, а он вел себя с ней безукоризненно, с чувством юмора выдерживая культ героя, в ранг которого его возвела моя дочь, и покорно выслушивая ее беспрестанную болтовню на пляже. Многоопытный Суини обязательно применил бы какой-нибудь хитрый трюк, чтобы выжать из него признание вины.

Я же сказал совершенно бесхитростно:

– По-моему, совершенно ясно, почему мы решили тебя навестить, Бак. Она была убита вскоре после того, как вечером ушла с террасы. Мне было видно, как ты последовал за ней в дюны.

– Последовал за ней? – Бак стремительно поднялся, обвив халатом свой мощный торс. – Но это безумие, док! Я вовсе не пошел за ней.

Мне вспомнился тот загадочный, но исполненный значения взгляд, которым он обменялся с гувернанткой.

– Не пошел?

– Богом клянусь, нет! – Он начал машинально играть с поясом халата. – Мне просто наскучило сидеть на террасе, не зная, чем себя занять. Она спустилась и вышла. И заметив это, я подумал, что мне тоже стоит пройтись. Неужели вы думаете, будто у меня с ней было назначено свидание?

– Стало быть, ты просто вышел подышать свежим воздухом? – сухо спросил я.

Его голубые глаза устремили на меня ясный взор.

– Конечно. Так оно и было. Просто подышать свежим воздухом.

Нелли – Мэгги – Вирджил Фэншоу. А теперь еще и Бак.

Теперь любителей ночного свежего воздуха уже насчитывалось четверо.

– И ты даже не видел Нелли на пляже?

– Не видел с того момента, когда она вышла с террасы. На глаза не попадалась. Готов поклясться. И думать о ней забыл, пошел в другую сторону. К городку.

– В другую сторону? – вскинулся я. – Если ты не видел Нелли после ее ухода с террасы, откуда знаешь, куда она пошла?

Щеки его запылали.

– Ясно же, что она должна была пойти в другом направлении. Иначе встретил бы ее, верно?

– В котором часу ты вернулся?

– Даже не обратил внимания на время. – Бак бросил беспокойный взгляд на Барнса и снова повернулся ко мне: – Ведь вы… Ведь полиция не считает, что я как-то причастен к делу? Потому что это безумие. С чего мне убивать девушку? Я… Я даже не знал ее толком.

– Не знал толком?

– То есть, конечно, мы были знакомы, но как все между собой в гостинице, не более того. Однако у меня… – он скосил глаза на фотографии по стенам, – …никогда с ней ничего не было. Никогда. У нее не хватало времени, чтобы уделить его мне.

Я тоже посмотрел на снимки.

– Зато очень многие другие девушки уделили тебе свое время, Бак.

Он усмехнулся, но это не была хвастливая гримаса удачливого ловеласа.

– Только не Нелли, – потом тень усмешки пропала, и он выпалил: – С чего ей было связываться с таким, как я? У нее все сладилось с Фэншоу.

– С Фэншоу? – теперь уже неожиданно вмешался Барнс. – Ты хочешь сказать, что она крутила роман с Фэншоу?

Бак посмотрел на огромные лапищи полицейского.

– Само собой. А вы ничего не знали? Мне казалось, это заметили все. Взять то же колечко, к примеру. С огромным сапфиром или с каким-то другим камушком? Откуда, как вы думаете, оно у нее взялось?

– Послушай, Бак, – сказал я. – Это очень важно. И тебе лучше говорить правду. Кольцо подарил ей Фэншоу?

– Мне сама Нелли об этом сообщила. А уж она врать не стала бы.

– Сама Нелли рассказала тебе о кольце?

– Так и было. – Он говорил несколько сбивчиво. – Не потому что… Словом, не из-за нашей с ней близости, понимаете? Просто однажды вечером мы сидели на террасе одни и разговорились… Тогда она мне об этом и сказала. Фэншоу, дескать, в нее влюблен по уши. А он – богатый человек. Так что у нее все на мази. Это ее собственное выражение.

Я недоверчиво посмотрел на него.

– Значит, Нелли настолько доверилась тебе? Хотя вы с ней почти не знали друг друга.

– Да. На них иногда находит, когда они чувствуют себя немного одиноко. Видно, такое у нее случилось настроение.

– Понятно, – сказал я. – И больше ты нам ничем не поможешь, Бак? Не знаешь ничего, что могло бы прояснить ситуацию?

– Я рассказал все, что знал. – Парень натужно засмеялся и неудачно попытался изобразить из себя циника. – Стать жертвой убийцы в таком паршивом городишке. Надо умудриться. Трудно даже понять, как ей это удалось.

Мне показалось сомнительным, что мы сможем вытянуть еще что-нибудь полезное из Бака нынешней ночью.

– Хорошо, – заканчивая разговор, сказал я, – инспектор Суини будет здесь утром, Бак. Тебе предстоит с ним серьезная беседа.

Я поднялся. Барнс тут же последовал моему примеру в явном облегчении, что можно уже уходить.

Бак проводил нас до двери, и я заметил, как он, бросив беглый взгляд в сторону мусорной корзины в углу, поспешно отвел от нее глаза.

Ни слова не говоря, я подошел к корзине. Внутри лежала разорванная на четыре части фотография. Склонившись, я хотел достать обрывки, Бак метнулся ко мне через всю комнату.

– Не трогайте… Не трогайте…

Фраза осталась незавершенной. Он понял, что опоздал. Я вынул неровные фрагменты и сложил их вместе.

На меня смотрела принявшая соблазнительную позу девушка, поразительно похожая на Нелли Вуд.

В правом верхнем углу округлым женским почерком было выведено: «Бак, милый! Дарю тебе фото на память обо всем. Нелли».

Вот и нашлось объяснение пустому месту в галерее на стене.

Спасатель стоял рядом, его загорелое лицо приобрело серо-желтый оттенок. Я повернулся и пристально посмотрел на него.

– Так, стало быть, тебя с Нелли Вуд ничего не связывало. У нее не находилось времени на простого спасателя. И у вас не было свидания на пляже этим вечером. Тебе ничего не известно. Что ж, Бак. Ты нас почти убедил.

Он не вымолвил ни слова. Да и что мог сказать? Все выглядело предельно ясно.

Я убрал обрывки фото в карман и направился к Барнсу, ждавшему на пороге.

Бак не двигался с места. Пояс на халате опять развязался, и его концы повисли, а под распахнувшейся одеждой обнажилось сильное загорелое тело. Он стоял очень прямо, но все равно производил впечатление человека, согнутого и раздавленного жизнью.

Выйдя вслед за Барнсом в коридор, я уже раздумывал над тем, сколь многое могла прояснить порванная и выброшенная фотография. Прежде всего она неопровержимо доказывала, что Бак лгал о своих истинных отношениях с убитой девушкой. Но опровергала ли она его бессовестную попытку оговорить Фэншоу, подставить под подозрение?

Мне представлялось вероятнее, что Нелли затеяла хитроумную двойную игру, используя Фэншоу к своей выгоде, а Бака – для того, чтобы было о чем вспомнить.

Только двойные игры часто чреваты опасностями. Они могут довести даже до убийства, и тогда не придется искать лишенного всяких мотивов маньяка.

Но особое внимание в своих мыслях я уделил самому факту, что фотография была порвана и выброшена.

Бак Валентайн намеренно уничтожил «памятный» снимок Нелли Вуд, потому что знал о нашем неизбежном приходе к нему и расспросах об отношениях, которые связывали его с мертвой девушкой.

Уничтоженная фотография означала, что так или иначе, но он знал об убийстве еще до того, как мы с Барнсом ему сообщили.

А это делало возможными сразу несколько версий.

Но вслух по поводу только что состоявшегося разговора я предпочел не высказываться, напомнив:

– Теперь нам пора отправляться на церковный погост.

Мы спустились в вестибюль. Свет был выключен, если не считать единственной настольной лампы под абажуром. Даже сюда снаружи просочились туманные пары. Они чуть заметно клубились, придавая нереальный вид обычно невзрачному, хотя все еще вполне респектабельному холлу.

Мы так и не сняли своих курток, а в руках держали фонарики.

– Пойдемте, Барнс… – начал я, но вынужден был прерваться, потому что почувствовал, как поток сырого и холодного воздуха обдал мне шею, и я повернулся. Сержант сделал то же самое.

Прямо за порогом наполовину открытой парадной двери стояла фигура, почти невидимая в туманной мгле. Постепенно я разглядел высокий и стройный женский силуэт. В руках женщина держала что-то серое. Какое-то время она, казалось, не могла решиться, входить ей внутрь или нет. Затем все же открыла дверь полностью и вошла в вестибюль.

Я узнал мисс Хейвуд. Ее привлекательное старомодной красотой лицо выглядело как обычно серьезным. «Артистическая» прическа в греческом стиле была слегка в беспорядке от ветра, а волосы пропитались влагой морского воздуха. То, что она держала в руках, оказалось большим букетом из веток восковницы с темно-красными ягодами.

Она пошла в нашу сторону, а ее губы стали складываться в подобие чарующей улыбки. При этом в ней было что-то от хозяйки кафе, встречавшей новых клиентов с особым блюдом из сегодняшнего меню.

– Здравствуйте, доктор Уэстлейк, – Барнса она приветствовала наклоном головы. – Чудесная нынче ночь! Такая неистовая, такая романтичная!

– Вы находите? – спросил я, чуть не поперхнувшись.

– А какая красота эта восковница! Я нашла кусты среди дюн и не смогла удержаться. – Она звонко рассмеялась. – Такая отрада для глаз. И насколько это живописно. Я непременно сделаю завтра набросок натюрморта. На мысе Талисман я всегда чувствую себя так хорошо! И я преисполнена истинной бодростью после того, как…

Я догадался, что она скажет сейчас. И с трудом удержался от соблазна прокричать эти слова в унисон с ней.

И не ошибся.

– …как подышала свежим воздухом, – сказала мисс Хейвуд.

Снова вложив в улыбку все свое очарование, она проплыла мимо нас, поднялась по лестнице и исчезла.