Когда Морено ушел, я обнаружил, что все остальные уже давно разбрелись по своим комнатам. Коридор был пуст, и я тоже направился к спальням, расположенным в самом дальнем конце флигеля.

В пустом коридоре психиатрической лечебницы есть что-то унылое и пугающее. Моя слабая нервная система расшалилась, и я почувствовал беспричинное желание поскорее избавиться от одиночества, найти себе компанию, хотя, если опасность действительно существовала, она могла гораздо скорее проявить себя в присутствии других пациентов, нежели в совершенно безлюдных коридорах.

Я добрался до двери, которая вела к спальной части корпуса, и распахнул ее. Передо мной протянулся длинный ряд дверей одноместных палат. Слева располагался маленький альков миссис Фогарти, погруженный сейчас в темноту. И я как раз проходил мимо него, когда меня окликнули по имени. Я вздрогнул, почувствовав внезапный приступ страха, но тут же отругал себя за глупость.

Это был всего-навсего голос самой миссис Фогарти, доносившийся из мрака алькова.

– Мистер Дулут!

Я покинул коридор и вошел в крохотную комнатку с тремя стенами. Сюда из коридора проникало совсем немного света. Мне удалось различить в тени резко очерченный, чуть искривленный профиль ночной сиделки под белой шапочкой. Она сидела за столом перед едва заметно поблескивавшим телефонным аппаратом. Всем своим обликом она напоминала застывшего на посту часового. Мне живо представилось, как вскакивает она по стойке смирно при любом телефонном звонке, когда поступает вызов от одного из пациентов.

– Что случилось, сестра? – спросил я. – Не предполагал снова увидеть вас на дежурстве.

– Доктор Морено запретил мне, – очень тихо сказала она, – но мой брат совсем не спал. Вот я и решила дать ему отдохнуть несколько часов, прежде чем он меня сменит. – Она устало приложила худощавую ладонь ко лбу. – У меня самой голова раскалывается. Потому я и сижу в темноте.

Вообще-то миссис Фогарти обычно не была склонна затевать с пациентами пустые беседы в столь поздний час. Но, в конце концов, именно сегодня у нее имелась веская причина изменить своим правилам.

– Меня поразил мистер Штрубель, – вдруг сказала она с почти обвинительной интонацией. – Вы слышали его слова. О вещи на мраморном столе. Кто-то рассказал ему о моем муже. – Ее глаза сверкнули холодом из полумрака. – А вы – единственный пациент, кому все известно.

Если бы я не чувствовал за собой вины, то мне едва ли понравилась бы ее манера общаться со мной – как учительница с нерадивым учеником. Но при сложившихся обстоятельствах оставалось только смутиться и злиться на самого себя за то, что невольно причинил ей боль. Я косноязычно пустился в объяснения по поводу своего псевдоаналитического эксперимента, тщательно скрывая факт заимствования самой по себе идеи у доктора Стивенса. Объяснил ей, как сумел, что Штрубель говорил всего лишь о своей необычной импровизации на фортепьяно. Она молча выслушала, а потом отреагировала на все неожиданно по-доброму:

– Я понимаю, что вы никому не хотели навредить, мистер Дулут, и не доложу об этом руководству, но, пожалуйста, не делайте впредь ничего такого. Смерть Джо стала для меня страшным ударом. Не хватало только, чтобы еще и пациенты переживали из-за нее.

– Я действительно вел себя как дурак, – ответил я мрачно. – Надеюсь, что и в самом деле не встревожил этим всю лечебницу.

Разговаривая с ней, я опирался на стол, пальцами непроизвольно касаясь телефона. И чуть не подпрыгнул, когда он внезапно и очень громко зазвонил. Миссис Фогарти тоже вздрогнула. Потом склонилась вперед и сняла трубку. Ее лицо виделось мне нечетко, но, судя по тени, она держала трубку в нескольких дюймах от уха, изо всех сил вслушиваясь и нервничая, как человек со слабым слухом, которому трудно улавливать, что говорят на противоположном конце телефонной линии.

– Алло! Алло! Дежурная слушает.

Она старалась, чтобы ее голос звучал четко и профессионально, и это казалось до странности неуместным в затемненном алькове.

Ответа не последовало.

Она сказала еще раз:

– Дежурная слушает. С кем я говорю?

Инстинктивно я переместился ближе, не сводя глаз с блестящей телефонной трубки. И потом еще многие месяцы все телефоны вызывали у меня ассоциацию со странным голосом, раздавшимся в ней. Он был почти не похож на человеческий. Низкий и сильно искаженный, ужасающе фамильярный шепот.

И я расслышал каждое слово так, как будто сам держал трубку у уха:

– Говорит вещь на мраморном столе.

Столь нежданное повторение моей фразы могло бы показаться просто шуткой, восприниматься символом всей неразберихи и путаницы, царившей в головах обитателей лечебницы. Но почему-то воспринималось совсем иначе. Это был, наверное, самый жуткий момент всей моей жизни. В хриплом голосе неприкрыто звучало само воплощенное зло.

Я замер в полной неподвижности, забыв о присутствии миссис Фогарти, пока она со сдавленным рыданием не выронила трубку.

Под влиянием мгновенного порыва я рванулся вперед, подхватил падавшую трубку и поднес ее к уху.

– Кто это? – выкрикнул я. – Что вам нужно?

Сначала ответом мне стало только молчание. А потом снова донесся низкий сипловатый шепот. Голос показался отдаленно знакомым, хотя мне никак не удавалось вспомнить, кому он мог принадлежать.

– Будет еще одна вещь на мраморном столе, Дулут, – произнес голос. – И уж постарайся, чтобы ею не стал ты сам.

Мои губы уже сложились для ответа, но почти сразу на другом конце провода раздался резкий щелчок. Я тоже положил трубку, в растерянности глядя сквозь темноту на миссис Фогарти. Ночная сиделка склонилась вперед, спрятав лицо в ладонях. Никогда раньше я не видел ее в таком состоянии – она всегда умела жестко себя контролировать.

– Мне очень жаль, – произнес я после продолжительной паузы. – Все это моя вина. Я никак не предполагал, что даже вы окажетесь вовлечены.

– Все в порядке, мистер Дулут. – Но свои слова она вымолвила машинальным, равнодушным тоном.

– Нам будет полезно сразу же попытаться узнать, откуда звонили.

Очень медленно миссис Фогарти подняла на меня взгляд. Я с трудом мог различить ее глубоко запавшие глаза.

– Это невозможно, мистер Дулут. Телефоны во всех палатах напрямую соединены с моим альковом, как и аппарат в комнате для обслуживающего персонала. Звонить могли откуда угодно.

– Но разве вы… Разве вы не узнали этот голос?

Ночная медсестра поднялась. Когда ее пальцы вцепились мне в руку, я почувствовал, как сильно они дрожат.

– Послушайте, мистер Дулут, – сказала она неожиданно сурово. – Вы совершили очень глупый и опасный поступок. Пусть это послужит для вас примерным уроком. Я не собираюсь никому докладывать о случившемся. Довольно с нас неприятностей. И я считаю, – она понизила голос до шепота, – что нам лучше забыть обо всем. Причем не только ради вашего спокойствия, но и моего тоже.

Я не понимал ее. Не понимал смысла слов, как и повышенного накала эмоций.

– Но, миссис Фогарти, если вы узнали голос…

– Мистер Дулут! – решительно оборвала меня ночная сиделка. – А вы сами имеете представление, кому этот голос мог принадлежать?

– Честно говоря, нет. Мне он показался знакомым, но…

– Очень хорошо! – Она говорила теперь хладнокровно и властно. – Тогда вы, быть может, поймете мои чувства лучше, если я сообщу вам, что, как мне показалось, голос узнала я.

Мы стояли теперь очень близко друг к другу, и я более отчетливо различал грубые черты ее лица, выглядевшие скульптурой, высеченной из гранита.

– Так кто же это был, миссис Фогарти? – уже несколько робко спросил я.

– У меня не все в порядке со слухом, – немного помолчав, заговорила женщина, обращаясь скорее к самой себе, – и еще выдался очень тяжелый день. Вероятно, поэтому мне кажется, что я узнала голос. Но по той же причине я никому не расскажу об этом. Поймите… – Она осеклась, но внезапное понимание уже нахлынуло на меня самого. Я заранее знал теперь, что она скажет, и почувствовал, как у меня в буквальном смысле мороз пробежал по спине. – Да, мистер Дулут. Если я кому-то расскажу нечто подобное, меня саму поместят в лечебницу как умалишенную. Понимаете, этот голос по телефону… Короче, если бы я не знала, что Джо мертв, то могла бы поклясться чем угодно: это был голос моего мужа.