СЕРЕНДИПИТИ
Леонард Банс желал одну женщину и собирался переспать с другой. Леонард работал в Манхэттене адвокатом в конторе «Спак и Хардисон». Обе женщины были помощниками адвоката в той же в фирме. Ту, которую Леонард желал, звали Ханна Глорибрук, а ту, с которой собирался переспать, — Элисон Шиперс.
Тридцатипятилетняя Элисон была ростом около пяти футов. Она была полной, грудастой, сильной, но очень застенчивой с мужчинами. Элисон выросла в штате Мэн, казалось, она создана для того, чтобы быть домохозяйкой или работать на консервном заводе. Она снимала квартиру в Грэймси-парк и носила мешковатую одежду, скрывавшую ее формы. По четвергам Элисон баловала себя суши, которые были одной из ее слабостей, затем делала маску для лица и смотрела телевизор. Субботними вечерами Элисон засыпала в слезах.
Ханна Глорибрук занимала соседний с Элисон кабинет. Ханна была блондинкой, ростом пять футов семь дюймов. У нее были выдающиеся скулы и щербинка между передними зубами. Ей было двадцать шесть, и она была единственным ребенком в семье. Мать Ханны умерла, а отец владел сетью дорогих магазинов парфюмерии и косметики «Глорибрук» в Нью-Йорке и Париже. Эти товары были созданы специально для Ханны. Распускала ли она волосы или забирала их в хвост, надевала платье или дождевик, Ханна поражала Манхэттен. Она попалась в ловушку собственной привлекательности и постоянно заботилась о своей внешности: береты, платья, чулки, костюмы. У Ханны был диплом политолога университета Тафт, она была обеспечена благодаря прибыли от продажи самых известных духов ее отца, «Серендипит», которыми она пользовалась каждый день. Она уже полгода работала в «Спак и Хардисон», где занималась бумажной волокитой, а во время ланча читала романы. Вечерами и на выходных Ханна пила пиво и надевала очки в черной оправе в стиле шестидесятых, которые делали ее похожей на сообразительную и хитрую кошку.
Что касается Леонарда Банса, то он был отчаявшимся холостяком. Ему было сорок три. В университете он собрал внушительную коллекцию призов и наград. Леонард с отличием закончил колледж, завоевал грант Родса и сейчас был в «Спак и Хардисон» ведущим юристом. Тем не менее его одиночество не было вызвано снобизмом и чувством превосходства над людьми. Причина была в огромном родимом пятне на правом виске. Пятно было красной рельефной отметиной на коже. Создавалось впечатление, что мозги Леонарда взорвались и стекают по виску к правому глазу. Леонард ненавидел родимое пятно. Он был уверен, что эта отметина перечеркивает все его достоинства и не позволяет ему иметь друзей и быть любимым женщинами. Леонард читал в глазах присяжных отвращение к себе и симпатию к своему клиенту, оправданному или осужденному из-за его внешности. Его угнетало, что Ханна Глорибрук, секс-бомба с четвертого этажа, никогда не снизойдет до него из-за его клейма, сделать с которым он ничего не мог. Заслужил ли мир, и в частности женщины, такого подозрительного отношения к себе или нет, свой образ жизни Леонард менять не собирался. Он ожесточился против красоты и правды, надеясь побороть и подчинить их, но никогда не рассчитывая на это всерьез.
Каждый вечер, глубоко засунув руки в карманы, Леонард прохаживался по улицам Мидтауна, вожделея каждую вторую женщину. Он желал молодых матерей с широкими бедрами, школьниц в мини-юбках, худых моделей на рекламных щитах. Поздно вечером у себя в квартире Леонард, сжимая кулаки, смотрел фильмы с Энн-Маргарет, Рэкел Уэлч и Катариной Росс. Леонард считал, что бог создал женщин для мужчин, чтобы мужчины тратили на них деньги, и если мужчина был обеспечен и свободен от нареканий, то женское изящество должно принадлежать ему. Женщиной, которую он жаждал сжать в своих объятьях, была Ханна Глорибрук. Но, учитывая свой недостаток, Леонард направился к столу Элисон Шиперс.
— Мисс Шиперс, — обратился он к ней, — вы подготовили резюме по делу Ковальски?
Элисон подняла глаза. У нее были четкие черты лица, как на карикатуре «Человек на Луне». На ней была белая блузка с золотой булавкой на груди, а на булавке — пронзенное сердечко.
— Почти, мистер Банс.
Леонард посмотрел, не подслушивает ли кто.
— Мисс Шиперс, — произнес он, — не составите ли вы мне компанию за ужином?
Элисон вспыхнула.
— Почему, мистер Банс…
Она неудовлетворена, пришел к выводу Леонард. Она трахнет меня, как изголодавшийся кролик.
— В «Дюранигане», в девять, — уточнил Леонард.
Через две комнаты отсюда была видна склоненная голова Ханны Глорибрук. Под платьем виднелись ярко-синие лямки от лифчика.
Ровно в девять Леонард и Элисон ужинали в ресторане «Дюранигане» на Медисон-авеню. От Элисон пахло ягодными духами, на ней было изящное белое платье, подчеркивавшее ее ноги. Она скромно улыбалась, потягивая коктейль и закусывая телятиной, а Леонард смотрел на ее крепкие бицепсы.
— Вы занимались спортом в колледже? — предположил он. — Может, греблей?
— Вы телепат!
В одиннадцать тридцать Леонард и Элисон остались одни в ее квартире, где он подливал ей вино и задавал вопросы. В полпервого он лежал между ее ног.
— Почему, мистер Банс? — тяжело дышала Элисон. Она гадала, неужели все это происходит потому, что она подготовила хорошее резюме по делу Ковальски.
Леонард раздвинул ее бедра, и ловко, по-змеиному задвигал языком. Он смотрел на ее тело и розовый лифчик. Когда он удовлетворял женщину языком, не нужно было поддерживать беседу. Элисон не видела его родимое пятно, а он, не видя ее лица, мог представлять себе хрупкую, поверженную Барбареллу.
На следующий день Элисон не давала Леонарду прохода. Она принесла ему кофе и сжала его запястье.
— Я приготовлю ужин, — прошептала она.
«Доверчивая корова», — подумал он.
Мимо прошла Ханна Глорибрук на высоких каблуках и в шотландской мини-юбке.
Леонард слегка улыбнулся Элисон. Он все еще ощущал чудовищный ягодный аромат.
— Ужин — это здорово, — произнес он.
Так продолжалось около месяца. Леонард пытался найти подход к Ханне Глорибрук, отыскать повод для разговора. Каждый раз, когда он приближался к ее кабинету, Ханна делала какое-нибудь бессознательное действие — поправляла юбку или убирала выбившуюся прядь за ухо — и сердце Леонарда останавливалось, он невольно прикрывал свое родимое пятно и уходил. После этого Леонард использовал любые возможности выплеснуть энергию, которой заряжала его Ханна. Он громил оппонентов в суде, а потом сражался с телом Элисон в постели.
Теплым августовским вечером Леонард Банс оказался в «Черривуде» на Сорок второй улице. Он решил отдохнуть от пирожков с мясом, приготовленных Элисон, и ее толстых лодыжек. «Черривуд» был уютным баром со старым добрым скотчем и живыми рассказчиками. В зале с приглушенным светом можно было без труда найти себе место и посидеть в одиночестве.
Леонард заказал «Гленфиддич» со льдом, занял место в отдельном кабинете, повернувшись родимым пятном к стене. Он допивал уже второй бокал, когда почувствовал аромат, в котором не было и намека на ягоды. Он поднял глаза.
— Так-так-так, — сказала Ханна Глорибрук. — Ленни Банс.
Лицо Леонарда озарилось. Держа пинту «Гиннесса» и сигарету, Ханна стояла перед ним, на ней было черное платье с разрезом до талии. Ее светлые волосы были собраны в тонкий пучок, а глаза закрыты кошачьими очками, которых Леонард никогда не видел. Странно, но Ханна была босиком, без драгоценностей и макияжа. Самое главное, что она была одна.
Ханна затянулась.
— Привет, Ханна, — подсказала она. — Добрый вечер, мисс Глорибрук.
Леонард взволнованно поднялся, его колени задели стол.
— Простите! Ой! Извините, привет!
Ханна села напротив него. Леонард тоже сел. Он инстинктивно начал почесывать лоб — это была одна из его уловок, скрывающих родимое пятно.
— Я на самом деле не Ленни, — произнес он.
Ханна посмотрела его стакан на свет.
— Скотч, — констатировала она. — Оп! — Она глотнула из своего бокала.
Леонард огляделся. Несколько мужчин оторвались от своего виски и смотрели на Ханну. Он поймал свирепый взгляд двух жен, трех подружек и шести одиноких женщин, сидевших у бильярдного стола. Накрашенные женщины возвращались с бродвейского шоу, на них были драгоценности, а одна женщина была еще и на каблуках.
— Странно встретить тебя в таком заведении, — сказал Леонард.
Ханна выпустила дым через щель между зубами.
— Мне двадцать шесть, — ответила она.
— Ты босиком, — заметил Леонард.
— Да.
— Ты кого-то ждешь?
— Ты бы этого хотел?
Леонард вспыхнул и опять почесал лоб.
— Спорю, что ты кого-то поджидаешь, Ленни, — улыбнулась Ханна. — Спорю, что ты ждешь сексуальную шлюшку.
Леонард представил лицо Элисон.
— Потаскушку, — продолжала Ханна. — Девку.
— Слишком много слов, — вставил Леонард.
— Я болтлива до тех пор, пока мужчина меня не покорит. Тогда я делаюсь понятливой. Уступчивой. Сговорчивой.
Леонард покрылся густым румянцем.
Ханна протянула ему пустой стакан.
— Хочу еще.
Леонард поспешно заказал «Гиннес» и еще один «Гленфиддич». В голове он прокручивал события сегодняшнего дня, гадая, за что же он заслужил такую компанию. Когда он вернулся, Ханна зажгла новую сигарету.
«Она осталась», — ликовал он. Даже сквозь табачный дым он ощущал запах ее духов. Они пахли спиртным, а может, вечерним бризом.
Ханна выдвинула подбородок.
— Эти женщины пялятся на меня. Им не нравится, как я одета. Они считают, что я думаю только о сексе. Они завидуют.
— Ты всегда ходишь по городу без обуви?
Ханна пила крепкий портер.
— Ленни, давай обсудим не мои ноги, а что-нибудь другое.
— Хорошо. — Леонард лихорадочно придумывал тему. Он вспомнил о мятных конфетках, которые сжевал по дороге в бар.
— Ты веришь в Бога? — спросила Ханна.
— Да.
— Самое клевое место, где ты побывал?
— Новая Зеландия.
— Лучший в мире вид спорта?
— Футбол.
— Неправильно, — перебила Ханна. — Хоккей. Самая прекрасная женщина?
Леонард подумал о любимых актрисах, о руководительнице психологического тренинга, которую он когда-то хотел, о матери друга детства Джонни Вагса. Он задумался, смогла бы Элисон Шиперс сниматься в кино, даже во второстепенных ролях. Разве что в роли налогового инспектора, решил Леонард. Или конвоира.
— Время вышло, — произнесла Ханна.
— Женщина, о которой я мечтаю? — спросил Леонард.
Ханна засмеялась. Под столом она коснулась его ноги.
— Я, глупенький! — ответила она.
Леонард покраснел. Он инстинктивно дотронулся до родимого пятна.
Ханна опустошила свой бокал. Она перегнулась через стол.
— Я не похожа на зануду библиотекаршу, Ленни? — Она заговорила тише. — На женщину, которая умна, но любит, когда ее трахают?
Леонард не верил своим ушам. Он не говорил ни слова, боясь все испортить.
Ханна положила руку ему на колено.
— Кто самая красивая женщина на планете?
Леонард вспомнил о своем языке, о змее, живущей у него во рту.
— Ты, — прошипел он.
Ханна сжала его колено.
— Как насчет того, чтобы поехать ко мне и трахнуться?
Леонард почувствовал огонь внизу живота.
— О боже! Да!
— Пойдем, — произнесла помощница адвоката. Она подняла очарованного Леонарда Банса на ноги.
Квартира Ханны была на шестом этаже Примптона. Здание представляло собой темную таинственную башню на пересечении Восемьдесят второй и Риверсайд-драйв. Там был шикарный старый лифт, а на этажах горели масляные лампы. Квартира Ханны была богато украшена. Ее отец, Герхард Глорибрук, тратил доходы от фабрики на организацию охотничьих экспедиций по всему миру. Он часто привозил дочери свою добычу. Две гигантские твари, превращенные в чучела, вырисовывались в темноте комнаты. Подвешенная к потолку огромная хищная птица и приготовившаяся к прыжку черная пантера придавали комнате особый колорит.
— Ух ты! — вырвалось у Леонарда.
Ханна не включила свет, но зажгла четыре свечи по углам комнаты. Она стояла около пантеры, почесывая ее голову.
Леонард нервно покосился на свечи. Он подумал, что впереди его может ожидать тантрический секс, возможно, с элементами вуду. Он указал на птицу, размах крыльев которой достигал шести футов.
— Кондор? — предположил он.
— Это орел. — Ханна уже не курила. — Отец убил его на Амазонке.
— Надо же!
— Он родственник лесного орла, питающегося обезьянами на Филиппинах.
— А-а, — протянул Леонард.
— Разденься. — Ханна расстегнула платье.
Член Леонарда напрягся.
— Что?
Платье упало на пол.
— Мы будем трахаться в лифте.
У Леонарда пересохло во рту. Перед ним в черном лифчике и узких черных трусиках стояла богиня, которой он поклонялся шесть месяцев.
«Я возьму ее, — думал он, — возьму, как свою добычу». Он разделся до трусов.
Ханна сложила руки на груди, она смотрела на его боксерские трусы.
— Их тоже.
Леонард колебался из-за эрекции. «Прекрати, — сказал он себе. — Ты хищник». Глубоко вздохнув, он снял трусы.
— Хорошо, — распорядилась Ханна, — пойдем. — Она подвела его к двери, которая была распахнута.
Леонард коснулся руки Ханны, разглядывая ее живот. Он возбужденно дышал.
— Ты первый. — Ханна хлопнула его по заду, выталкивая в коридор. — Быстренько! Быстренько!
«Что за черт», — думал Леонард. Он выпрыгнул в коридор, приземлясь на четвереньки. Он усмехнулся и зарычал как зверь.
— Давай, детка, — стонал он.
Ханна захлопнула дверь у него перед носом. Леонард слышал, как задвинули засов. Его лицо вытянулось.
— Эй, — позвал он. Он все еще стоял на четвереньках. У него была эрекция.
— Ханна?
— Да, — отозвались за дверью.
— Открой.
— Не-а.
Леонард осмотрелся. В коридор выходило двадцать дверей, горело пять масляных ламп.
— Ханна?
Дверь не открывалась.
— Да?
— Я думал, мы собирались… заняться любовью в лифте?
— Вообще-то, я предлагала трахнуться в лифте.
— Правильно. — Леонард усмехнулся, он ждал. Вскоре он перестал усмехаться.
— Ханна?
— Да?
— Мы не будем трахаться в лифте?
— Ха!
Леонард приблизился к двери. Он прижался руками и ухом к ее гладкой поверхности, как взломщик сейфов.
— Ханна, я голый.
Ответа не последовало. Он услышал шум, как будто что-то тащили. Он подергал ручку, но дверь была заперта. Тонкая полоска света выбивалась из-под двери, он заглянул туда, рассчитывая увидеть ноги Ханны.
— Я прислонила свою пантеру к двери, — объяснила Ханна. — Она наблюдает за тобой. Я сняла всю одежду и сижу на пантере, как на лошади.
«Это шутка, — подумал Леонард. — Розыгрыш».
— Мои волосы смешались с шерстью пантеры. Это здорово.
— Ханна, — начал Леонард. — Это шутка?
— Представь, насколько я сексуальна, сидя верхом на этой застывшей, напряженной пантере, а к моей обнаженной груди не может прикоснуться ни один мужчина.
— Позволь мне войти, — умолял Леонард.
— Я не бледная, — непринужденно болтала Ханна, — если ты думаешь, что я бледная под бельем, то ты не угадал, дурачок. У меня ровный загар. Я загораю голой на крыше.
— Ханна, — несмотря на наготу, Леонард старался быть учтивым. — Это розыгрыш? Я угадал?
— He-а, это чистосердечный разговор.
Леонард начал колотить кулаком в дверь.
— Открой эту чертову дверь!
— Ленни, Ленни! — Ханна говорила ровным, убеждающим голосом. — Если не хочешь возвращаться голым через Центральный парк, то возьми себя в руки и послушай.
Леонард поднялся. Он прохаживался вдоль двери, его член свисал между ног. Он свирепо поглядывал на дверь. Как только Ханна ее откроет, пусть даже щелочку, он бросится и оседлает ее.
— Ленни, ты пришел в себя?
— Шлюха! — прошипел Леонард.
Ханна поцокала языком.
— Кажется, тебе еще нужно время. Я пока подвигаюсь на пантере взад-вперед, чтобы ее упругая спина возбудила меня.
Леонард продолжал ходить туда-сюда. Он осмотрел коридор, надеясь найти какой-нибудь ковер, чтобы прикрыться, но напрасно. Он посмотрел на часы, единственную вещь, оставшуюся на нем. Почти полночь. На восемь тридцать утра у Леонарда была назначена встреча с очень важным, состоятельным клиентом, Джоанной Крикмайр. Миссис Крикмайр, генеральный директор сети магазинов «Крикмайр», разводилась с мужем, прожив с ним двадцать один год, и была намерена оставить его без гроша в кармане. Она попросила «Спак и Хардисон» предоставить ей защитника с кровавым родимым пятном, потому что полагала, что адвокат должен быть отвратительным и звероподобным, и хотела подыскать специалиста соответствующей внешности.
— М-м-м-м, — в голосе Ханны слышалось сексуальное возбуждение, — м-м-м-м, о-о-о-о!
Леонард представил себе дорогу через Центральный парк. В такую теплую ночь там будет полно любовников и бандитов.
— Да, — шептала Ханна. — Боже, да!
Леонард остановился и прислушался. Из-за двери доносились скребущие, царапающие звуки, похожие на скольжение когтей по линолеуму.
— Ханна! Ты действительно собираешься…
— Ммм, — стонала Ханна, — не сейчас, Ленни, я занята.
Царапанье ускорилось. Леонард представил Ханну, сжимающую бедрами бока пантеры. Он постучал в дверь.
— Ханна, — зашептал он. — Ханна, пусти меня. Пусти… Пожалуйста.
Скрежет прекратился.
— Ты взял себя в руки?
— Да.
— Ты еще возбужден? Я имею в виду эрекцию?
Леонард зарделся.
— Не стесняйся, Ленни. Это бывает, когда мужчина слышит стоны наслаждения.
— Я предпочел бы видеть, чем слышать. Пусти меня.
— Не-а.
— Но почему?
— Потому, что в сложившейся ситуации ты разговариваешь со мной откровенно. Это жестоко, но необходимо.
— Я могу откровенно поговорить и внутри.
— Ленни, — Ханна дразнила, — принимая во внимание унижение, которому я тебя подвергаю, если я открою дверь и ты увидишь меня обнаженной, ты будешь со мной болтать или трахаться?
Леонард смотрел на масляные лампы, думая их погасить.
— Я могу постараться… довести наш вечер до конца.
Ханна захихикала.
— Ах-ах!
Леонард нахмурился.
— Я отымею тебя. Грубо и беспощадно!
Леонард услышал хлопанье в ладоши.
— Браво, — смеялась Ханна. — Кстати, ты, возможно, думаешь, не затушить ли лампы, чтобы скрыть наготу. Мой тебе совет, не делай этого. Иначе появится дворецкий, Сендер. Ты ведь не хочешь этого.
Леонард опять нахмурился, но тихо присел у двери, облокотясь на нее спиной. Колени он обхватил руками. До него доходили слухи о примптоновском дворецком.
— Еще, — продолжала Ханна, — не пытайся вызвать лифт. Он закрыт с полуночи до часу.
— Что тебе от меня надо? — спросил Леонард.
— Ты хочешь спросить, каковы мои требования? Когда берут заложников, то предъявляют требования.
— Я не заложник, я мшу встать и уйти в любой момент.
Ханна опять засмеялась.
— Ленни, Ленни.
Леонард закрыл глаза. Он был не в силах бороться. Он ощущал духи Ханны из-под двери.
— Хорошо, — признал он. — Я твой заложник.
В квартире Ханна действительно была без одежды, сидя верхом на пантере. Она получала удовольствие от животного, зажатого между ног. Но еще больше ее возбуждало, заставляя ее мозг и пах напрягаться, животное, пойманное за дверью.
— Мне нужна информация, — заявила она. — Я хочу задать несколько вопросов.
Эрекция Леонарда прекратилась. Теперь ему нужен был туалет.
— Во-первых, я хочу, чтобы ты знал один интересный факт. Мой отец, Герхард Глорибрук, убил двух животных, пантеру и орла, во время сафари.
— Поразительно, — вздохнул Леонард.
— Нет еще. Поразительно другое. В обоих случаях он охотился не на них. Он преследовал льва, когда убил пантеру, и охотился на крокодила в Амазонке, когда подстрелил орла.
Леонард догадался, что Ханна предлагает ему загадку, и если он ее отгадает, то Ханна отдастся ему.
— Ты хочешь спросить, почему твой отец сменил объект охоты?
Ханна опять захлопала в ладоши.
— Отличная дедукция, Ленни!
Его зад ныл, а вот пах опять подавал надежду.
— Дело в том, что мой отец, Герхард Глорибрук, не менял объект охоты. Он преследовал льва и крокодила, когда пантера и орел соответственно напали на него. Что ты об этом думаешь?
Леонард призвал на помощь свою интуицию.
— Он убил пантеру и орла из самообороны.
— Точно, — крикнула Ханна.
Леонард вскочил.
— Это важно? Это и есть мораль этой истории?
— Да, — воскликнула Ханна.
Леонард улыбнулся, затаив дыхание.
— Так ты откроешь дверь?
— Черта с два, нет! — Ханна прочистила горло. — Мы только начали разговаривать.
Леонард выругался про себя. Он опять сел на пол.
— Ленни?
Леонард не отвечал. Он подумал, не помочиться ли на дверь квартиры Ханны.
— Ленни? Эй! Есть в этом доме голый адвокат?
— Что? — тихо произнес Леонард.
— Я хочу задать вопрос.
Леонард услышал, как Ханна придвинула пантеру к двери.
— Я и мое обнаженное тело всего лишь в двух футах от тебя.
— Мне надо в туалет, — произнес он.
— Терпи, ублюдок. Вот мой вопрос. Чем занимается мой отец?
Леонард посмотрел на лампы на стенах. Он думал, что, вместо того чтобы тушить лампы, он мог бы разлить масло и устроить огненный ад. Голые мужья и жены повыскакивают в коридор, тогда Леонард будет не один.
— Не хочешь попробовать ответить?
Леонард вздохнул.
— Он мясник. Торгует мясом пантеры.
Ханна засмеялась.
— Сарказм. Хорошая шутка. Думаю, у Элисон есть причины позволять тебе себя трахать.
Леонард задохнулся.
— О да, Ленни. Я знаю о твоих маленьких шалостях. Еще я знаю, что мисс Шиперс влюблена в тебя по уши, а тебе до нее дела нет.
Дверь через одну от квартиры Ханны открылась. Оттуда вышел мужчина в голубых джинсах.
— Ох! — пискнул Леонард. Одной рукой он прикрыл пах, а другой родимое пятно. Его лицо пылало.
Мужчина зевнул, оглядел коридор. Когда он заметил Леонарда, то рассмеялся.
— Опять! — он покачал головой.
Леонард уставился в пол, не переставая барабанить в дверь.
— Ханна, ради бога, пусти меня. Здесь какой-то парень.
— Дядя Уолтер? — позвала Ханна.
Мужчина подмигнул Леонарду.
— Привет, милая, — он усмехнулся.
— Ленни, это мой дядя Уолтер, — объяснила Ханна, — он живет через дверь от меня.
— Господи боже, — произнес Леонард.
— Поздно, — зевнул Уолтер. Он подтянул джинсы, зашел в квартиру и запер дверь.
Леонард закрыл глаза.
— Ханна, пожалуйста, пусти меня. Мне жаль, если я тебя обидел, но, пожалуйста, пусти. Я возьму одежду и уйду.
— Уолтер — продавец хот-догов, — продолжала Ханна, — он уступил мне это место чертовски дешево.
Леонард не открывал глаза. Он понял, что снисхождения не будет. Было интересно, со всеми мужчинами Ханна так обращается или она вымещает злость только на обезображенных великанах-людоедах. Наблюдая за звездочками перед глазами, Леонард пытался не замечать аромата, проникающего из-под двери.
— Ханна, что имел в виду дядя Уолтер, говоря «Опять!»?
— Вернемся к моему отцу. Даю тебе три попытки. Если угадаешь, кто он, то сможешь войти и трахнуть меня.
— Да, отлично.
— Я подразумеваю, что ты сможешь сжать мою грудь и предвкушать смерть.
Пульс Леонарда зашкаливал.
— Правда?
— Конечно, только ты никогда не догадаешься.
Леонард скрестил ноги, как гуру. Он задумался.
— Он адвокат, — попробовал он.
— Боже, нет. Мой отец не киска.
— Прости, что ты сказала?
Ханна закашлялась.
— Тут прохладно из-за кондиционера. Мои соски затвердели. Можешь представить какие они теперь твердые, Ленни?
Из квартиры Уолтера Глорибрука Донесся женский смех. Леонард свирепо огляделся, мысли о поджоге вернулись К нему.
— Как бы там ни было, — сказала Ханна, — где я остановилась?
Леонард сложил руки.
— Ты назвала юристов кисками.
— Ну, ты, то уж точно киска.
— Это еще почему?
— Ты хочешь казаться бесстрашным в суде, но шпионишь за мной, как школьник.
— Я не шпионил.
Ханна фыркнула.
— Я чувствовала твой взгляд. Преследующий, раздевающий.
Леонард нахмурился. В кино мужчины делали невозможное — плечом выбивали дверь.
— Ты киска, Ленни. У тебя не хватает мужества, чтобы заговорить со мной, и поэтому ты мучаешь Элисон.
Леонард подумал о ногтях на ногах Элисон, которые она красила ради него. Он содрогнулся.
— Может, Элисон это нравится.
— Почему ты никогда не говорил со мной? Ты считаешь меня тупой блондинкой?
— Нет.
— У меня четырнадцать с половиной баллов по математике и семь с половиной по словесности.
Леонард вздохнул. Утром, если повезет, он будет помогать Джоанне Крикмайр поставить мужа в такое же положение, в котором сейчас находится сам.
— Поздравляю, — произнес он.
— Мне кажется, что ты стесняешься своего шрама.
Его плечи дрогнули.
— Это не шрам, а родимое пятно.
— Ты напоминаешь монстра Франкенштейна, — сказала Ханна, — ты чувствуешь себя отвратительно из-за этого пятна.
Леонард был шокирован. Где же корректность, благодаря которой его со школы ни разу не оскорбляли?
— Мисс Глорибрук, — начал он, — вы меня оскорбили тем…
— О, заткнись! Почему бы не использовать твое уродство? Знаешь, поиграть в непонятого монстра. Женщины без ума от этой чепухи. Попробуй, Ленни.
Леонард мечтал о груди, бедрах, коленях Ханны, сжимающих пантеру. Он сел поудобнее, и его член больше не касался пола.
— Давай попробуем, что получится?
— Мы в баре. Я самая клевая штучка в этом заведении. Ты только что подошел ко мне. Я начну. — Ханна издала испуганный вопль. — О-о-о-о, что с вашим лицом? — Ее голос был полон наигранной драмы и звучал по-девчоночьи.
Леонард бессознательно поднес руку ко лбу.
— У меня родимое пятно.
— Нет. — Ханна была раздражена.
— Что-нибудь поумнее, Ленни. Если хочешь произвести впечатление на женщину, нужно говорить умнее. Надо сказать только самое необходимое. И перестань закрывать лоб.
Леонард обернулся к двери. Аромат духов усилился. Он успокоил себя, что в этом нет ничего магического. Она каким-то образом знает — чувствует — его действия.
— О-о-о-о, — повторила Ханна, — что с вашим лицом?
Леонард лихорадочно думал.
— Авария на мотоцикле.
— О-о, — протянула Ханна, — где это случилось?
— Питтсбург.
— Скучно, — отозвалась Ханна, ее голос опять стал нормальным.
— Ирландия.
— О-о-о.
— Дороги там узкие. Много крутых поворотов, — продолжал Леонард с закрытыми глазами. — Я ехал вдоль побережья, рядом с обрывом, когда туристический автобус обрушился на меня.
— Как ужасно. — Ханна казалась заинтересованной.
Леонард продирался сквозь мрак за своими веками. Ложь возбуждала.
— Ребенок в автобусе погиб, — фантазировал Леонард.
— О нет.
— Маленький мальчик, Симус. Он не пристегнулся.
— О боже.
— У них не такие строгие законы на этот счет.
— Скучно, — сказала обычная Ханна, — слишком подробно.
— Я пришел на похороны мальчика. В Килкенни.
— Какой ты милый.
— Родители были не против. Они знали, что я не виноват. Маленькая сестра Симуса пела погребальную песню.
— Бедный маленький Симус.
Леонард открыл глаза. Слова лились сами.
— Видишь, Ленни? — сказала Ханна. — Это легко.
Леонард прикусил губу.
— Ты думаешь, я поступаю жестоко с Элисон?
— Да. Но она слишком ограниченна, чтобы понять, какое ты чудовище.
— Я чудовище?
— Конечно. Тебе не о чем беспокоиться, Ленни. — Голос Ханны звенел. — Это секс. Грубый, жестокий, необходимый.
У Леонарда опять встало. Он повернулся и подполз ближе к двери.
— Так вот что это такое? — прошептал он. — Секс?
— Я говорила тебе, — скромно признала Ханна, — только если угадаешь, чем занимается мой отец.
Леонард был на грани. Он устал от бесконечных подтруниваний. Он вспомнил о Големе и Румпельштильцхене, об игре в загадки со смертью на кону.
— Оружие, — выпалил он, — твой отец продает оружие. Для охоты.
— Нет. — Ханна тяжело вздохнула. Вдруг она оживилась. — Хорошо, подожди. Подожди минутку. В переносном смысле ты прав.
Леонард забарабанил в дверь, его сердце было готово выскочить из груди.
— Пусти, — шипел он, — я выиграл.
— Ах-ах, — она была возбуждена, но непреклонна. — У тебя осталась одна попытка. Скажи точно, что делает и продает мой отец. Ты должен угадать.
Его член болел.
— Ты сдержишь свое обещание, если я угадаю?
Молчание. Игры кончились.
— Да, — прошептала Ханна, — я сдержу обещание. Ты никогда не догадаешься.
Леонард поднялся и начал ходить около двери туда-сюда. Он не хотел споров. Он хотел знать, что думает Ханна о том, как сильно он ее хочет. Он был раздет и сегодня сражался со странными превосходящими его силами. Он уставился на дверь.
— Ты отдашься мне? — спросил он.
Ханна захихикала.
— Монстр, монстр под дверью!
Леонард ходил взад-вперед. Его желание стало непреодолимым, его член потешно топорщился. Он думал о девичестве Ханны, о периодах охлаждения отношений, уколах ревности, пытаясь понять, как удалось ее отцу провести ее через это, сделать такой, какая она сейчас. Леонард провел рукой по лицу, чувствуя, что ночь раздавит его.
— Давай же, дурачок! — сказала Ханна, — угадывай. Что он продает?
Леонард Банс остановился перед дверью. Даже через дверь он ощущал ее желание и порочную решимость. Но там было что-то еще, в первый раз за эту ночь Леонард перестал отвлекаться на ненужные детали и сосредоточился на этом — на запахе Ханны. Это был не просто аромат. Это был мускус, атакующий все чувства. Он витал вокруг Леонарда весь вечер, окружая, как испаряющийся мед, теплые объятия или сладкое дыхание. Леонард осознал, что этот аромат был неотъемлемой частью Ханны, чем-то, что она излучала и передавала окружающему миру. Леонард замер и вдыхал эту сладость, которая, хотел он того или нет, достигала его ноздрей. Он понял, что мускус, окружавший его, был всеобъемлющим и драгоценным. Он позволил аромату заполнить всего себя, он забыл офис, квартиру, «Черривуд», Центральный парк — все те печальные места, где он не хотел проводить сегодняшнюю ночь. Его родимое пятно пощипывало, как будто в нем пробудилось шестое чувство. Он глубоко вдохнул и, ликуя, произнес:
— Парфюмерию.
