Хиддинк и свадьба
Жена опаздывала. Примерно на полчаса. На нашу с ней свадьбу.
Меньше всего я хотел с ней ругаться в этот день. Но все равно послал эсэмэску. Хотел написать что-то воздушное, а на выходе все равно получилось: «Ты где?» Ну, может быть, «Ты где, дорогая?»
А она ответила: «Начинайте без меня».
Я повернулся к гостям. Гус поманил меня пальцем, я подошел. Он наклонился ко мне, сочувственно приобнял.
– Ты понимешь, что она уже сейчас показывает, кто у вас в семье главный?
Я с ним вообще не спорил. Никогда. Но тут был такой случай, что я возразил:
– Да нет же. Во-первых, ее красят – свадебный макияж. Уже накрасили, ей не понравилось, вот и переделывают. А во-вторых, она же женщина. Как женщина может не опоздать?
Он улыбнулся, приподнял бокал с красным вином, и мы чокнулись.
Это была вторая наша свадьба. То есть первая.
Мы расписались во Владикавказе, потому что никак не могли решить – идти в подмосковный или столичный загс, чтобы всем было удобно. Сомневались. Точнее, я сомневался. Жена сказала:
– Ты в семье главный, дорогой. Ты же мужчина. Как скажешь, так и будет.
Я думал-думал, а потом позвонил Сережке Таболову. Как пишет Википедия, «российскому государственному деятелю». Моему другу.
– Ты меня давно в гости звал, могу на майские праздники приехать.
– Конечно!
– Я с невестой приеду.
Он обрадовался, хотя и понимал, чем ему это грозит. Сережа был не женат. И все постоянно хотели его женить.
Так и вышло. Каждый человек во Владикавказе, поздравлявший меня, говорил ему:
– Ну а ты когда?
У него хватало сил отстреливаться…
Я подумал немного и перезвонил:
– Слушай, а ты сможешь договориться, чтобы нас без очереди расписали? Чтобы месяц не ждать?
– Ха! – воскликнул он, точно всемогущий джинн. – Ха-ха-ха!
Когда мы вернулись домой, я еще раз посмотрел в наши паспорта с разными датами бракосочетания и сказал:
– Надо бы и в Москве тогда отметить.
– Как скажешь, дорогой, – ответила жена.
За свадебным столом в Фиагдоне она, вопреки традициям, сидела рядом со мной. Вела себя так, что старший в итоге меня спросил:
– Она точно у тебя не осетинка? Ведет себя как кавказская женщина: не говорит раньше мужчины, не говорит после мужчины и не говорит вместо мужчины.
За семь лет многое изменилось, конечно.
Жена опаздывала уже на час. Гости собрались к полудню, потому что в три часа тренерам надо было ехать на финал Кубка. Семнадцатое мая 2008-го. День накануне первого сбора перед Евро.
Гус теперь подошел сам. Обнял и даже не спросил: «И где же она?» Просто сказал:
– Послушай старшего друга. Заведи себе собаку. Лучше – прямо сегодня.
– Зачем? – не понял я.
– Даже если ты придешь домой в три ночи, собака все равно будет тебе рада.
Если бы я не знал его, то подумал бы, что он шутит.
Но тут я услышал голосок жены, сказавшей «спасибо» гардеробщику. Она шла по лестнице, я подошел к ней и повел здороваться с гостями.
– Эй, – сказал ей Гус, – теперь я понимаю, почему, когда я вижу Илью, то слышу, как птицы поют.
И потом повторил это в тосте, изобразив щебетание птиц.
Было весело. Особенно моему старому подмосковному другу. Он отказался ехать на такси, и в вагон метро его грузили три слабые женщины. Они уходили со свадьбы последними, и официанты с интересом наблюдали, как он и дамы по очереди садились на шпагат у рояля.
В итоговом счете была позиция: двадцать шесть порций виски. Кроме него, виски пила только одна девушка. Официанты клялись, что приписок не было. Я и сегодня им не верю.
А мы поехали домой около пяти, оставив часть гостей веселиться. Слуцкий малодушно сбежал за час до нас. Два медленных танца с Фатей Гамми подряд под любопытствующими взглядами зала – я его понимаю.
Мы с Машей заскочили домой, переоделись и побежали вниз в поджидавшее такси. Надо было ехать в «Президент отель» на юбилей Петракова. Мы поднялись на лифте, чуть пьяные и счастливые, вошли. Ведущим торжества был Нобель, тогда совсем еще юный. Застолье шло часа полтора, и всем было уже совсем хорошо.
Валера посадил нас за стол с Газзаевыми, Шевчуком и Обориными. Поближе к себе. Газзаевых Маша знала, Шевчук ее сразу обаял своим юмором, но Оборин почему-то понравился ей больше остальных. Он был сух, сдержан, и ей стало казаться, что он очень похож на Бунина. Настолько, что она даже порывалась называть его Иваном. Я какое-то время поправлял.
– Вот вы стихи любите? – допытывалась она. – Поэзию?
Жена Оборина сидела рядом, слушала и говорила, что она поэзию не любит. Очень веселая, яркая женщина, но совершенно иного склада, чем муж.
– Как же они не подходят другу другу! – шептала мне жена. – Посмотри! Они совсем разные. Они ведь даже не общаются, сидя рядом. Он ни слова ей не сказал за вечер, даже не прикоснулся.
Жена Оборина действительно больше говорила с Шевчуком, кокетничала с ним напропалую. Сергей в итоге отвернулся от нее, сел боком.
– Поэзию люблю, – сказал он медленно. – Но давно не читал.
Жена обрадовалась:
– Кого?
– Есенина, – сказал он.
– Тогда прочтите!
Оборин удивился. Посмотрел в зал. Там танцевали, и лучше всех – супруга Гаджиева. Мне бы читать стихи тут точно не захотелось.
– Здесь?
– Не хотите здесь, пойдемте на балкон, – сказала Маша, окончательно его сконфузив.
На балконе дул ветер. Как-никак, девятый этаж. Я смотрел на Якиманку и наслаждался происходящим.
– Ну, читайте же!
Он спросил:
– Вы серьезно?
– Конечно. Ведь стихи – это возможность сказать что-то очень эмоциональное человеку. Подействовать на него. Вот если ваш футболист сделает что-то очень плохое во время матча, что вы ему скажете?
Оборин внимательно посмотрел на нее и ответил:
– Я скажу ему, что он мудак.
Жена почему-то обрадовалась.
– Вот видите! А если прочтете стихи, то он, может быть, изменится к лучшему.
– Лучше прочтите, – сказал я. – У нас сегодня свадьба. Пусть это будет вашим подарком.
Он прочел. Хорошо прочел, между прочим.
Мы вернулись за стол. Жена Оборина сидела, уже обнимая Шевчука. Оборин остался курить на балконе. Я подумал: хорошо, что он этого не видит.
Жена Оборина посмотрела на нас и сказала:
– Какие же вы молодые, сколько у вас впереди! Смотрю на вас и вспоминаю, как мы с Володькой расписались…
И при этом звучно чмокнула Шевчука в щеку. К неописуемой радости моей жены. На следующее утро мы так и не могли вспомнить, почему поначалу решили, что сидим рядом с четой Обориных.
Петраков пошел провожать нас к лифту. Дымя сигарой, в роскошном костюме.
Когда лифт закрывался, он нам помахал на прощанье, и жена вдруг крикнула ему:
– Вы такой интересный мужчина!
Он подавился дымом. И я понял, какой ее любимый фильм.
«Сколько у вас впереди».
Скоро семь лет, как мы женаты. Я женился на ней седьмого мая, а она вышла за меня восьмого. Свадьбу мы отмечали семнадцатого.
Это вранье, что, женившись в мае, будешь маяться всю жизнь! Это мои лучшие семь лет. Я и к бронзе Евро отнесся как к продолжению чудес в моей жизни.
«Сколько у вас впереди»…
Рабинер рассказывал, как однажды он с женой оказался в одной компании с Александром Львовым и его супругой. Львович посмотрел на Игорька с Олесей и спросил:
– Давно женаты?
Те ответили, что нет, недавно.
Для Львовича это был третий брак, для Тани – второй.
– Смотрю я на вас, ребята, и думаю: сколько же у вас впереди! – сказал он…
