Глава 33
В обширном зеленом дворе, замкнутом новыми пятиэтажными домами, шла своя активная и насыщенная жизнь. Доносились азартные крики. Выразительный стук футбольного мяча. Жаркие споры. Мальчишки лет от восьми до тринадцати предавались занятию, входящему в обязательные дворовые развлечения, — футболу. На не очень просторной футбольной площадке с изогнутыми штангами, изображающими ворота, кипели нешуточные футбольные страсти. Были и свои зрители — несколько совсем мелких ребят и пара девчонок.
— Я вратарь-гоняла буду! — кричал рыжий мальчишка, которому скучно было стоять в воротах и хотелось тоже погонять мяч.
— Нет таких, — резонно возражали ему,
— На стадионе нет. А во дворе есть, — не менее резонно настаивал он.
Наконец со скрипом утвердили новую должность, после чего футбол лишился львиной доли своих незыблемых правил, и игра понеслась вновь…
Маслов счастливо улыбнулся, глядя на эту суету. Он, как и все его поколение, вырос в таких вот дворах. Или в других, не очень похожих, но суть их была везде одинакова. Его отец часто переезжал из города в город. И как-то всегда Вовка Маслов сразу органично вписывался в эту дворовую жизнь и вскоре становился заводилой, инициатором каких-то идей, иногда весьма дерзких, а то и просто хулиганских.
Эх, русские дворы послевоенной поры. Все, и взрослые, и дети, рвались туда из тесных коммунальных квартир, жили общей жизнью, знали друг о друге все. Двор — это была большая семья. И радиолы, бывало, играли, и танцы были, которых сегодня не встретишь. И всем двором встречали вернувшихся с войны живыми солдат.
Для детей это было все — и клуб по интересам, и друзья, и враги, и игры, и уроки жизни. И первый поцелуй — какой-то застенчивый, но оставшийся навсегда с тобой как нечто чистое и волшебное. И дрались, бывало, с другими дворами — так решали казавшиеся очень важными споры. А бывало, объединялись и дубасили пацанов из других районов. Но как-то без злобы, больше по необходимости. И по железным правилам — не бить лежачего. Кодекс дуэльный был — до первой крови. И чего не терпели послевоенные пацаны — это подлости, жадности и трусости. И росли по большей части в этих дворах вовсе не озлобившиеся звереныши, а вполне себе нормальные люди, отлично выучившие, что такое хорошо и плохо, что такое друзья, как надо стоять друг за друга. Ставшие потом инженерами, рабочими, летчиками, учеными. Хотя были, конечно, и те, кто пошел по кривой дорожке, кого захватила послевоенная уголовная романтика. Блатные составляли тогда отдельный и загадочный, но вместе с тем очень близкий, соседний мир. Что-то привлекательное было в этом запретном плоде — кепочки-восьмиклинки, фиксы, финки в сапоге, блатные поговорки, а то и жалобные песни про Магадан и этап… Уже потом Маслов узнал, что в воровских правилах обязательным являлась работа с молодежью, вот и подтягивали взрослые дяди к себе дерзких пацанов, привлекая на свою сторону и пуская по заколдованному кругу лихих дел, отсидок и этапов…
Да, ностальгия. Интересно было во дворах. А какие игры детские! И в ножички, и в вышибание. Все было важно, интересно. Ну и, конечно, был футбол. Для любого пацана не разбираться в футболе с видом профессионала было признанием его полной жизненной несостоятельности. И гоняли мячи как бешеные. Хорошие мячи были редкостью, так что родители часто делали самодельные. Но это нисколько не сбавляло накала страстей. Главное, сказочное ощущение этой игры. Во время дворовых баталий Маслов и заболел футболом, даже выступал за сборную района. Тренировался в детской спортивной школе в Одессе, чем снискал себе уважение окружающих. Мотоциклы и футбол — его любовь на всю жизнь…
Время идет. Коммуналки расселяются, растут большие дома и кварталы. Меняются и дворовые игры. Но футбол остается. Это такая страница детства, которую переворачивают новые и новые поколения пацанов. И правила остаются такие же. Вон Маслов отлично помнит, что и вратарь-гоняла был в его детстве, потому что невозможно никого заставить скучать в воротах, когда твои друзья так азартно гоняют мяч.
Маслов прислонился к дереву и продолжил наблюдать за игрой с немножко глупой улыбкой. Про себя отметил, что игра не отличалась особым мастерством, ребята больше старались брать азартом.
После штрафного удара, который рыжий вратарь-гоняла, судя по всему бывший здесь заводилой, со звоном залепил в штангу, Маслов не выдержал и во весь голос крикнул:
— Эх, чтоб я так бил!
— А вам что, дядя, завидно? — недовольно воскликнул рыжик.
— Чтоб я так бил после перелома обеих ног.
— Ну, покажите тогда высшую лигу, — с вызовом произнес рыжий. — А то болтать все горазды.
— И покажу, — Маслов аккуратно поставил мяч на одиннадцатиметровой отметке, нарисованной кем-то краской. И не слишком сильным ударом положил в девяточку.
— Здорово! — тут же растерял свое недовольство рыжий, восхищенный показанным мастер-классом. — Прям как Игорь Нетто.
— Да ладно, — отмахнулся Маслов. — Видел бы ты, как Игорь в ворота мяч кладет. Загляденье. Помню, однажды такой фортель мне показал.
— Это что, — ребята начали толпиться вокруг него. — Это вы самого Нетто знаете?
Имена известных футболистов, к которым относились и спортсмены «Спартака», были чем-то вроде сказочных персонажей.
— Знаю, — авторитетно заявил Маслов. — В Москве живу. Приходилось встречаться.
— Ух ты. А вы не врете?
— Очень надо.
— Побожитесь, — потребовал рыжик.
— Что за старорежимные слова? Ну ладно. Чтоб мне провалиться.
— А кого еще знаете?
— Сальникова.
— Ух ты.
Авторитет московского гостя взлетел куда-то до небес и ушел в космос.
Маслов не врал. Года три назад он действительно столкнулся по одному делу с надеждой и опорой московского «Спартака» Игорем Нетто. Сблизились, теперь время от времени заглядывал к футболистам — к этой команде его тянул и сам футбол, и азартная, бесшабашная атмосфера. Ему нравились эти люди, беззаветно преданные спорту и за скромные в общем-то деньги рвущие все жилы, чтобы доказать всему миру — мы лучшие. Пусть не всегда все получается, но они делают все. И Маслов их искренне любил.
— И Галимзяна Хусайнова знаете? — строго спросил чернявый мальчонка.
— Ну так, немножко знаю.
Уже второй день Маслов с Ганичевым, Абдуловым и участковыми по новой отрабатывали жилой сектор. Теперь у них была уверенность, что они знают точный маршрут преступников, поэтому обходили квартиры, беседовали с дворниками. В личном сыске и работе по жилому сектору Маслову равных не было. Он человек, который способен найти общий язык с кем угодно, двумя-тремя фразами втереться в доверие, стать своим хоть в пивной, хоть во Дворце съездов.
Но результатов пока не было. Или бандитам фантастически везло, или они владели шапкой-невидимкой. Впрочем, пара местных жителей сказали, что видели какую-то компанию из четырех человек, куда-то целеустремленно двигающуюся. Но издалека и опознать не смогли бы никого, даже одежду толком не описывали — ну брюки, куртка, рубашка, как у всех.
Коллеги зависли на овощебазе, опрашивая сотрудников. А Маслов решил еще раз пройтись по дворам. И наткнулся на самую информированную и шуструю часть населения — на мальчишек. Вот и установил, как пишут в отчетах, оперативный контакт. А дальше дело техники. После беседы о футболистах, завладев ребячьим вниманием, он перевел разговор в интересующее русло — по поводу мелких происшествий и неурядиц, которые жить не дают. Мол, в Москве непросто, всякое такое случается.
Рыжик с гордостью выдал, как на докладе:
— У нас тут тоже непросто. Вон в соседнем дворе милиция была. Веревку с собой увезли. Дядь, зачем милиции веревка? — спросил он, видимо, считая, что человек, знающий Хусайнова и Нетто, должен знать все.
— Ну не думаю, чтобы связать кого-то, — хмыкнул Маслов. — А вообще вопрос интересный. Вот в Москве в школах клубы юных следопытов. Берется какая-то история, и из нее делаются выводы, раскручивается все — как было, кто виноват.
— Интересно, — сказал рыжик.
— Ну и какие предположения по веревке этой? — спросил Маслов.
Ребята с интересом втягивались в игру. Но тут точку поставил белобрысый, с яркими голубыми глазами пацан лет одиннадцати:
— Да куски веревки они забрали. А саму веревку несколько дней назад ворюги скрутили. Там все тетка причитала…
— А кто скрутил? Это ж интересно — кража веревки. Не преступление века, конечно, но тоже интригует, — сказал Маслов.
— А это у Алешки спросите, — заявил белобрысый. — Он видел, как эту веревку скручивали.
— Да ты что? — у Маслова екнуло сердце. — И где у нас Алешка?
— Наказан. Учителя на него нажаловались. Теперь дома сидит, уроки делает, — пояснил рыжик.
— Где он живет?
— Вон в том доме. В четырнадцатой квартире. А зачем он вам?
— Так надо же с веревкой разобраться. Ну, бывай, пацаны.
— А еще тот удар покажите, — попросил рыжик.
Маслов уже со всей дури влепил классический удар — но по пустым воротам. Под восхищенные взоры почитателей.
— Ну, прям… — покачал головой рыжик.
— Потому что отрабатывать удар надо. Тренироваться. А не только бегать.
— В футбольную секцию запишусь, — заверил рыжик, весьма впечатленный.
Маслов махнул ребятам рукой и направился в сторону указанного дома.
Лифта в нем не было, но вбежать на пятый этаж труда не составило. Позвонил в дверь.
— Кто там? — послышался детский голос.
— Милиция.
— Нет, не открою.
— Взрослые есть?
— Бабушка. Но ее нет.
— Да поговорить надо с тобой, Алексей, по важному вопросу.
— Бабушка сказала никому не открывать.
— Правильно. А когда бабушка будет?
— Скоро.
Бабушка появилась через сорок минут, которые Маслов провел, скучающе рассматривая в окно близ мусоропровода однотипные окрестности и думая, что все-таки раньше города строили куда краше. Однотипность пятиэтажек его несколько угнетала, хотя, конечно, радовали новые квартиры с горячей водой.
Бабушка оказалась седой, но при этом достаточно моложавой и страшно подозрительной. Из ее авоськи торчали треугольные пакеты молока и упаковки с крупой.
Она долго изучала удостоверение незваного гостя, потом оставила его на несколько минут и долго звонила в милицию по всем телефонам, выясняя, есть ли такой сотрудник из Москвы и можно ли его впустить в дом. В городе, где запросто оставляли ключи под ковриками на лестничной площадке и открывали дверь кому угодно, после страшного убийства резко повысился уровень подозрительности.
— Проходите, — наконец сменила гнев на милость хозяйка. — Только постарайтесь не травмировать психику ребенка, — в ее голосе появились интонации матерой учительницы, каковой она, скорее всего, и являлась.
В квартире чисто, достаток, новая мебель, три комнаты. Судя по всему, родители Алешки занимали хорошее положение. О чем говорил и телефон на тумбочке в коридоре — все еще редкость даже в новых жилых районах. Тот, кто являлся счастливым обладателем личного телефона, взваливал на себя общественную обязанность давать звонить соседям по всяким срочным поводам, а то и без оных.
Тощий лопоухий Лешка был в шортах, с исцарапанными руками и коленями, смазанными зеленкой, что говорило о его весьма активном нраве.
— Милиция, — протянул он с уважением, разглядывая важного гостя и постукивая пальцами по учебнику арифметики за третий класс на письменном столе в его комнате. — Я, правда, и так уже арестован.
Маслов хмыкнул, присаживаясь на мягкий стул:
— За что?
— Как стекло расколотить, так все вместе. А отвечать мне одному… Правда, я ни на кого не сказал.
— Это ты молодец… Помнишь, веревку несколько дней назад во дворе украли?
— Видел. Мы в разведчиков играли, я как раз от ребят прятался. Мужчина такой высокий. Снял веревку и ушел. Я ему крикнуть хотел вслед. Но…
— Что но?
— Испугался. Страшный он какой-то был.
— Разглядел его?
— Как вас. Я же разведчик.
— И узнать можешь?
— Как вас.
— А прокатиться на милицейской машине к нам не хочешь?
— Спрашиваете! — мечтательно произнес Алешка. — Я под арестом, а тут… Эх, бабушка не отпустит.
Начались долгие переговоры. Маслов выслушивал что-то о ранимой психике ребенка. И контратаковал железными доводами о том, что никто не отменял обязанность советских людей помогать органам правопорядка.
В общем, поехали в Управление с Алешей и его бабушкой. Еще для допроса привели педагога. Работа с малолетними — это страшная морока. Нужны при проведении следственных действий родители, учителя.
Когда все было утрясено, оперативники Алешку допросили, составили с его слов описание преступника. А потом вместе с ним засели за альбомы.
Альбом для оперативника вещь почти такая же необходимая, как авторучка и блокнот, и куда более нужная, чем пистолет. На их страницы попадают фотографии ранее судимых, а также вызывающих оперативный интерес. Есть альбомы по видам преступной деятельности — воры, разбойники. Толстые фолианты, на каждой странице фотография с номером, фамилией, именем, отчеством, датой рождения и краткой уголовной биографией — когда, где, по какой статье судим.
Алешка с интересом листал альбомы, но постепенно уставал, и тогда Маслов отпаивал его чаем, кормил печеньем с конфетами, перекидываясь историями за жизнь. Потом ребенок находил себе силы вновь приняться за работу.
Три часа пролетело. И вдруг Алешка ткнул пальцем в жутко неприятную, классически уголовную физиономию:
— Вот этот!
— Точно?
— Да я ж разведчик будущий! У меня память знаете какая!
Маслов пододвинул к себе альбом. И прочитал: «Калюжный Анатолий Владимирович, 1933 года рождения, судим по статьям 162 и 167 УК РФСР, уголовная кличка Куркуль»…
