Глава 28
К остановке подошел новый белый автобус «ПАЗ-652» с синей полосой. Призывно зашипела пневматика дверей. На автомате, не обращая внимания на окружающих, Люба протиснулась в салон.
— За билет передаем, — как из другого мира, послышался голос одетой в форменную одежду кондукторши, сидящей перед прозрачной перегородкой, отделяющей водителя от пассажиров.
Так же на автомате Люба протянула медный пятачок и получила билетик.
Автобус трясся. Народ втискивался в тесный салон, потрескивали кости. Люди возмущались, извинялись, переругивались — все, как всегда. «Передайте за проезд!» «А сдача?» Но Люба будто выпала из течения жизни. Ее давили тяжелые мысли.
Значит, Грек убил шесть человек и даже не поморщился. Или ей все это кажется? Придумала. Нет, наверняка он!..
И что теперь делать?
Если всплывет все наружу и выяснится, что Грек у нее отлеживался, что ей светит? Десятка за соучастие? Или трешка за укрывательство? Это уж как следователь повернет, а вертеть судьбами они большие мастера. А в тюрьму ох как неохота. Только здоровья набралась. Только обжилась. Телевизор вон купила.
Одета, как королева. Сама обшивается по выкройкам с немецкого журнала «Бурда», который клиентка ей подарила по случаю. И так ладно одета, что глупые коровы на улицах ее взглядом провожают. И тут на зону — телогреечки шить. Пусть и в авторитете она, но все равно женская зона — упаси бог. Такие склоки и интриги — хваленый мадридский двор просто загнется от зависти… А она еще шубку к зиме собралась прикупить. А ей вместо этого — телогрейку. Нет!
Она шмыгнула носом. На глаза навернулись слезы. Молодой человек, держащийся за поручень и локтем впившийся ей в бок, посмотрел на нее, решил посочувствовать или предложить помощь, но его остановил злобный взор, которым она его обожгла.
— Следующая остановка — «Пятая школа», — объявила кондукторша.
«Ну почему все так? — горько недоумевала Люба. — Почему?»
«С вором ходила, вора любила, вор погорел, погорела и я», — всплыла в мозгу старая песенка.
Да никого она не любила. Использовала всегда мужчин, потому что мужик — это тварь тупая, только на то и нужная, чтобы женщину удовлетворять. Красивой жизни хотела. И была красивая жизнь. И немножко ее еще осталось.
Ох, теперь и остается только вспоминать, как у нее все гладко было, пока Грек не появился. И принесло его из какого-то пыльного погреба!
«Вор погорел, погорела и я».
Ну, за что все это ей? За что?!
А какой выход видится?
Сдать Грека к чертовой прабабушке, а дальше будь что будет! Расстреляют его — туда ему и дорога, и пусть даже трава не растет на его могилке. Но тут заковырка есть. Он ведь, волчина ловкий, и из камеры смертников до нее дотянется. И поставят ее урки на ножи. И тогда ей в последний момент ох как захочется в зону, телогреечки шить.
А если он не узнает, что она его сдала? Мало ли кто мог сдать? Мало ли на чем те же братья Калюжные засыпаться могли?
Да узнает он все… Он, паскуда, хитер и ее насквозь видит!
— Девушка, вы выходите? — спросил студент-задохлик с учебником «Практическая хирургия» под мышкой.
— Нет! — рявкнула она, но посторонилась.
Урчал надрывно двигатель автобуса. И в голове, как ротор, вращался один вопрос: сдавать или не сдавать?
Интересно, как это все делается? До ближайшего отделения милиции прогуляться и там в уголовный розыск с доносом — прям к псам служебным в пасть? От одной этой мысли ее корежило.
Или участковому на ухо шепнуть?.. Нет, Сеня Аксютич — это пентюх неотесанный, деревня, с него толка никакого.
Так сдавать или не сдавать?
— Птицефабрика, — объявила кондукторша.
Пора выходить.
Люба ступила на асфальт. Распрямилась. Попыталась принять непринужденный вид.
Так, прочь посторонние мысли. А то Грек почувствует, что у нее на душе. И допрос учинит. А она не выдержит и выложит все. Потому что боится его хуже смерти…
Эх, да сдать его к чертям!