Глава 49
Анни заключает перемирие с Дунами

Меня глубоко тронули слезы Анни, и все же...

— Нет, сестренка, — сказал я, — я не смогу покинуть матушку и Лиззи, оставив их один на один с Дунами.

— И это единственное твое возражение, Джон? — спросила Анни.— А если бы ты был уверен, что с ними ничего не случится, ты бы согласился отправиться на поиски Тома?

— Погоди,— остановил я ее,— не торопись. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Тут нужно все хорошенько обдумать и взвесить.

— Нет, никогда ты не любил Лорну по-настоящему! Немудрено, что ты так легко отказался от нее: у тебя на уме только скирды сена да снопы овса.

 - Сестренка моя дорогая, думаешь, если язык у меня не подвешен, так, значит, я совсем бесчувственный? Думаешь, если ты без памяти любишь Тома Фаггуса и своего малыша, то моя любовь не идет с твоей ни в какое сравнение? Думаешь, если я не твержу о своих чувствах с утра до ночи и не гримасничаю, чтобы все видели, как я страдаю, значит...

Тут я прервался, почувствовав, что и без того произнес речь длинную сверх обыкновения.

— Ой, прости меня, Джон, прости, миленький, я совсем не хотела тебя обидеть!

— Хорошо, я отправлюсь на поиски твоего мужа, — сказал я, чтобы сменить тему разговора, потому что даже Анни я не решился бы рассказать о том, как я на самом деле люблю Лорну, — Я сделаю это при условии, что, пока меня тут не будет, ты устроишь так, что Дуны пальцем не тронут матушку, Лиззи и нашу ферму. Даже ради твоего Тома я не оставлю их на произвол судьбы. Пусть сено и овес сгорят синим огнем, но и волос не должен упасть с головы матушки и даже с маленькой Лиззи, при всей твоей к ней неприязни.

— Ну что ты напустился на меня, Джон, ведь я всего лишь слабая женщина! Ну подумаешь, сказала невпопад, зачем же каждую глупость принимать так близко к сердцу? Ради Бога, верни Тома домой, а потом можешь бранить меня, сколько душе угодно, я лишь буду благодарить, тебя, стоя на коленях.

— Я не обещаю вернуть Тома домой, но я обещаю сделать все, что в моих силах, если только буду уверен, что во время моего отсутствия с матушкой ничего не случится.

Анни задумчиво посмотрела на меня, потом на малыша, и сказала:

— Хорошо, я рискну ради моего ребенка.

— То есть, как это «рискну»? Что это значит? — в недоумении спросил я.

Анни ничего не ответила. Она доверху наполнила сидром мои жбаны и сказала:

— А теперь отправляйся к своим косарям, братец, да потрудись нынче на славу. Поцелуй крестника перед уходом.

По мелочам я всегда уступал Анни, и поскольку сейчас тем более не из-за чего было спорить, я поцеловал ребенка и, подхватив жбаны с сидром, отправился в поле.

Когда я вернулся домой с работы, на дворе стояла ночь, вокруг стелился густой туман, и дождь, проклятущий, лил, как из ведра. Промок я, конечно, насквозь, и сердце у меня просто заныло от счастья, когда, переступив порог, увидел Анни, снующую у плиты, а не Лиззи, вечно обложенную своими книжками и мечтающую неизвестно о чем вместо того, чтобы спроворить что-нибудь на ужин усталому и голодному брату. Матушка сидела в углу, украдкой поглядывая на Анни и не смея похвалить ее, чтобы не сердить Лиззи. Лиззи, впрочем, не выказывала никакой ревности, потому что ее, соскучившуюся по старшей сестре, тянуло к ней, как никогда прежде, и чудесный малыш, уснувший на коленях Лиззи, лишь усилил это чувство. Вот поэтому Анни было позволено вдосталь похлопотать около плиты, чем она с успехом и воспользовалась.

— Первое, что ты должен будешь сделать утром,— сказала Анни, когда матушка и Лиззи оставили нас вдвоем, - это воротить домой моего разбойника, как ты и обещал.

— Да ну тебя, — поморщился я, не принимая шутки, — я обещал тебе лишь отправиться на поиски твоего благоверного, да и то лишь при условии, что ты отвадишь Дунов от нашего дома.

— Сказано — сделано. Письменное обязательство тебя устроит? — С этими словами Анни положила мне на колени какой-то свиток, наслаждаясь моим совершенным недоумением.

То, что я прочел, не веря собственным глазам, оказались официальным обязательством Дунов не нападать на ферму Плаверз-Барроуз на время отлучки мастера Джона Ридда по особому поручению. Диковинная эта бумага были подписана не только самим Каунселлором, но также и другими Дунами. Я не был уверен наверняка, подписал ли бумагу Карвер, потому что никакого «Карвера» среди прочих я не встретил. И немудрено: «Карвер», если вы помните, любезные читатели, всего лишь прозвище, и я, не помня случая, чтобы Лорна назвала его по имени, понятия не имел, как нарекли этого разбойника при крещении.

 Имея на руках такие заверения, я уже не мог отнекиваться от обещания, и Анни, уверенная в том, что слово мое нерушимо, рассказала мне, как она раздобыла столь изумительный документ. Я, конечно, всегда знал, что Анни умница и не трусиха, но только теперь я осознал, что воля женщины не имеет преград, когда на карту поставлены ее вера и любовь.

Перво-наперво Анни заставила себя нынче днем выглядеть безобразно. Было это нелегко, но она припомнила, как нечестно поступил с нею Том, бросив все и примкнув к восставшим, и лицо ее исказилось от гнева. Она оставили спящего мальчика на попечение Бетти и уехала из дому, не сказав ни слова никому, кроме того старика, что привез ее утром из Моллендского прихода.

Анни велела старику доставить ее до Ворот Дунов и подождать, пока она не вернется. Затем, набросив на себя замызганный старушечий платок и надвинув его на глаза она окликнула часового, сказав ему надтреснутым дрожащим голосом, что ей нужно передать сэру Каунселлору нечто важное, и попросила часового проводить ее к нему

Она застала сэра Каунселлора дома, и когда другие Дуны вышли из комнаты, она сбросила с головы грязный платок. Затем, подойдя к зеркалу, она принялась тщательно расчесывать свои прекрасные волосы, и пока она охорашивалась, старик хохотал от души, пораженный столь необыкновенным преображением. Приведя себя в надлежащий вид, Анни подошла к разбойнику и поцеловала его.

— А у меня к вам дело, достопочтенный сэр Каунселлор, — весело начала она.

— Вижу, — лукаво отозвался Каунселлор. — Эх, будь и хоть вполовину моложе...

— За вами должок, сэр, — продолжила Анни, — ведь вы меня ограбили.

— Святая правда, милочка. Однако вы зашли так далеко, что это может обидеть кое-кого из наших людей. И все же, и все же... — Каунселлор на минуту задумался, а потом усмехнулся и сказал: — И все же — кто устоит веред столь очаровательным кредитором?

— Вы должны — вы обязаны помнить, как мы приняли вас у себя в доме, сэр. Мало того, мы бы и проводили вас с подобающим уважением, однако вы предпочли удалиться в одиночку.

— На то были веские причины, деточка. После того, как сливки поднялись, у меня в кармане очутился чудесный попутчик. Ха-ха, это было удачное колдовство, ничего не скажешь! А что, я вам сильно навредил тогда, моя прелесть?

— Боюсь, что да, сэр,— ответила Анни.— Если бы не вы, разве была бы я сейчас так несчастна?

При этих словах Анни сделала вид, что плачет, зная, что сэр Каунселлор на дух не переносит женских слез.

— Полноте, вы вовсе не несчастны, милочка. Я слышал, вы вышли замуж за весьма благополучного джентльмена с большой дороги. Увы, здесь вы совершили ошибку, потому что были достойны кого-нибудь из Дунов. Боюсь, никто отныне не оценит, с каким искусством вы жарите свиную грудинку.

— Не беспокойтесь, сэр, мой муж — человек со вкусом, — гордо ответила Анни. — Однако мы все время ходим вокруг да около, а пришла я узнать вот что: возьметесь ли им помочь мне в моем деле?

 — Почему бы и нет, сударыня? — с галантным видом отозвался старый пройдоха. — При условии, конечно, что то, о чем вы попросите, не превысит моих скромных возможностей.

— Не превысит, — заверила Анни и рассказала Каунселлору, зачем пришла.

Каунселлор погрузился в молчание, взвешивая все за и против. Рассудив, что хоть Лорны и нет в нашем доме, но бесценное ожерелье все равно при нем, он согласился не причинять ущерба нашему дому вплоть до моего возвращения. Были, однако, и другие причины, побудившие Каунселлора столь живо согласиться на просьбу Анни. Дело в том, что он не знал тогда, что на нашей ферме не осталось ни единого солдата и, кроме того, часть его людей ушла в лагерь Монмута, так что и Долина Дунов оставались в тот момент практически без защитников. Как я узнал впоследствии, Дуны решили отставить в сторону вопросы веры и присоединиться к восставшим, тем более, что они, Дуны, были на ножах с нынешним правительством, которое, пребывая у власти, в покое их все равно не оставит. Воинственной молодежи не терпелось проявить себя в предстоявших сражениях: солдаты, квартировавшие у них под боком, долгое время не давали простора их разбойничьим талантам.

Анни, однако, ничего не знала об этом и расценила письменное обязательство Каунселлора как знак его благорасположения к ней. Поэтому она от души поблагодарила Каунселлора, решив про себя, что его уступчивость стоит украденного ожерелья, а Каунселлор, проявив рыцарскую учтивость по отношению к своей отчаянной гостье, обеспечил ей надежный эскорт, проводивший ее до самой повозки.

Как бы я сам ни смотрел на это дело, мне, повторяю, было уже не открутиться от данного Анни обещания. Анни, умница, заставила плясать под свою дудку и Дунов, и меня.

— Ну что ж, — горько сказал я, думая о своем, — я ведь не то что Лорна и от своего слова не отступлюсь никогда.

— Не смей так говорить о Лорне! — сердито оборвали меня Анни. — За ее честность я ручаюсь так же, как за свою и твою, Джон.

Эта ее вспышка разогнала мои мрачные мысли, и Анни окончательно перетянула меня на свою сторону.

Утром, не сказавшись никому, я тронулся в путь. Я восседал на славном своем Кикумсе, что с некоторых пор взирал на мир одним-единственным глазом, и, честное слово, старинный мой строптивый приятель был мне дороже десяти послушных скакунов. Прихватив добрый запас бекона и пороха, я отправился на поиски Тома Фаггуса, совершенно не зная ни местности, куда направлялся, ни даже того, в какой ее части искать своего сумасбродного родственника. Новости, что я узнавал по дороге, были самыми противоречивыми, и мне стало казаться, что и у герцога Монмута тоже нет твердого плана действий, и он попросту перекочевывает с места на место, останавливаясь там, где можно получить продовольствие и подкрепление. Мне ничего не оставалось, как по-прежнему продвигаться вперед, потому что только так я мог хоть что-то разузнать о том, что творится вокруг. Путь мой лежал на юго-восток, до Далвертона было рукой подать, и потому я решил навестить Рут, чтобы услышать от нее самые последние новости и сверить свой маршрут с картами и планами, висевшими на стене в гостиной дядюшки Бена.

Рут, узнав, в какое пекло несет меня нелегкая, ударилась в слезы.

— Я плачу при мысли о том, каково сейчас вашей бедной матушке, — всхлипывая, объяснила она.

И она с жаром начала говорить мне об опасностях, подстерегающих меня на поле боя, и об ужасах, ждущих меня за тюремной решеткой.

— Рут, милая, ну что это вы меня заживо отпеваете? — с укором сказал я.— Бог не выдаст, свинья не съест. Пожелайте-ка мне лучше на прощание счастливого пути.

В ответ на это Рут словно бы преобразилась. Она заговорила вдруг так весело и оживленно, что меня, признаться, это даже покоробило: я подумал, что Рут, в сущности, совершенно равнодушна ко мне.

— Вы сильный человек, кузен Ридд,— сказала она, Вы все преодолеете. На чьей стороне вы будете сражаться?

— Разве я не говорил вам, кузина Рут, что не собираюсь ни к кому присоединяться... Во всяком случае, до тех пор, пока...

- До тех пор, пока не выяснится, куда ветер дует? Ай да Джон Ридд!

 - Ничего подобного. К чему такие поспешные суждения? Конечно же, я на стороне короля.

 — Однако, не настолько, чтобы сражаться за него. Вы готовы пить за его здоровье и орать за него на всяких сборищах, когда... когда станет известно наверняка, кого нынче можно считать королем.

 - Сегодня вы просто несносны, кузина Рут. Совсем как Лиззи: вроде бы ничего обидного не сказали, но зато каждое словцо — с подковыркой.

 Какая муха укусила ее? Холодно попрощавшись, я вышел из дому, сел на Кикумса и поскакал своей дорогой.