Глава 35
 Дуны нападают

Непохоже было на то, что разбойники атакуют усадьбу до восхода луны, потому что передвигаться во тьме по долине, залитой водой, было бы слишком опасно. И все же уснуть в засаде, устроенной Дунам, — с моей стороны это было непростительной оплошностью, и Дуны наверняка изжарили бы меня живьем в том же стогу, если бы в эту ночь Лорна последовала моему примеру. Она чуть коснулась моей руки, и я, схватившись за дубину, вскочил, как встрепанный, готовый сокрушить на своем пути кого угодно.

— Кто это? — ошеломленно воскликнул я.

— Джон, дорогой, это меня ты собрался ударить этой штукой? — раздался рядом любимый голос. — Осторожнее, после твоего удара я уже никогда не оправлюсь.

— Это ты, моя девочка, — сердце мое, преисполненное нежности, застучало, казалось, на всю округу, — это ты не слушаешься меня и не спишь по ночам? Немедленно в дом! Спи и ни о чем не думай.

— Но разве я смогу уснуть сейчас, когда тебя могут убить под моим окном? К тому же, сейчас самое время ждать беды, потому что луна уже взошла. Если Дуны решились на злодейство, они наверняка уже в пути.

Лорна, как всегда, была права. Луна действительно сияла высоко в небе, высвечивая все окрестные долины, затопленные водой. Дальнейший сон означал верную гибель, причем не только для меня, но и для всех нас.

- Часовой, стоящий позади дома, спит крепким сном, — продолжала Лорна,— Гвенни сказала мне, что он храпит уже два часа. Я полагаю, пусть лучше девушки постоят в карауле: они не так устали, как мужчины. Угадай, где сейчас малышка Гвенни?

— Наверняка отправилась в Долину Дунов, — бухнул и наугад, неуверенный, конечно, что попал в точку, но убежденный в том, что у этой отважной корнуоллской девчонки хватило бы духа и не на такое,

— А вот и нет, — сказала Лорна, — хотя, сказать по правде, она собиралась сделать это. Сейчас она — на вершине дерева. Оттуда прекрасно видно, что делается в округе на расстоянии до полумили. Как только Дуны появятся, она немедленно даст нам знать.

— Стыд-то какой! — возмутился я.— Мужчины спят, а девушки становятся солдатами! Сейчас я сам полезу на то дерево, а ты уж, пожалуйста, отзови Гвенни. Ступай в постель, дорогая, а я постараюсь больше не клевать носом.

— Джон, милый, не гони меня, — печально сказала Лорна, — бывали опасности и пострашнее этой, но мы с тобой все равно оставались вместе.

— Лорна, голубка, ну пойми, не могу я тебе позволить остаться тут. Не мо-гу. Какой из меня боец, если я все время буду думать о том, что ты стоишь под пулями? Ну хорошо, если не хочешь расставаться, давай запремся в погребе и пусть Дуны сожгут все остальное дотла.

Лорна засмеялась.

— Ты прав, Джон,— сказала она,— от меня здесь будет больше вреда, чем пользы. Хорошо, я пойду домой, но спать я все равно не лягу. Обещай мне, что не станешь рисковать попусту, не пойдешь на Дунов в открытую и побережешь себя хотя бы ради меня.

— Можешь быть спокойной, Лорна: я буду вести огонь из-за стога сена.

— Вот это правильно, дорогой. И на дерево тебе, пожалуй, лезть не надо.

— Ладно, не полезу, иначе Дуны сразу заприметят меня. А теперь иди и больше не отвлекай меня. Чем дольше ты пробудешь в доме, тем вернее я тебя уберегу.

— Пусть тебя убережет Господь, любимый,— сказала Лорна и побежала домой. Я закинул карабин за плечо и решил не присаживаться и уж тем более не ложиться до самого утра: мне было стыдно за свою беспечность.

Я обошел стога, заглянул на конюшню и уже было собрался окликнуть Гвенни, а эта воструха уже успела слезть с дерева и предстать передо мною.

— Дуны, десять человек, переправились через реку, — затараторила она. — Сейчас крадутся вдоль живой изгороди. Кабы мне ружье, я бы залегла у ворот и подстрелила бы ихних никак не менее трех, молодой человек.

— Ладно, хватит болтать, Гвенни. Живо дуй домой и предупреди мастера Стикльза и остальных ребят, а я останусь тут и покараулю у стога.

Может, с моей стороны было неправильно придавать стогам столь важное значение, но подпустить к ним Дунов, чтобы они потом бахвалились, что сожгли все наше сено,— эта мысль привела меня в бешенство. Поэтому я опять притаился за скирдой клевера, держа в руках карабин и дубину.

Разбойники, сняв ворота с петель, въехали в усадьбу так спокойно, словно их сюда пригласили. Они тут же открыли конюшню и, выведя оттуда наших добрых лошадок, поставили на их место своих — некормленных, исхудавших. В этот момент я заметил наших солдат, ожидавших в тени дома сигнала открыть огонь. Джереми Стикльз, делая предостерегающие жесты, сдерживал нетерпение подчиненных, чтобы действовать наверняка, когда противник подойдет поближе.

— Эй вы, твари ленивые,— донесся глухой голос Карвера Дуна, — двое — вперед: посветите нам, когда мы начнем резать им глотки. Запомните одно: любого, кто дотронется до Лорны, убью на месте. Она принадлежит мне. Здесь есть еще две девицы, с ними делайте все, что угодно. Да, кстати, мамаша, я слышал, по-прежнему довольно аппетитная бабенка. Долго мы терпели обиды этих крестьян. Убивайте всех — мужчин, женщин, детей, а потом сожжем это проклятое место дотла.

Пока он говорил, я поднял ружье и прицелился прямо в его сердце. Вот он, у меня на мушке, весь в моей власти. Нажму на курок — и нет Карвера Дуна, Был да вышел весь. Ну, что же я медлю? Что медлю, чего жду?..

Нет — хотите, верьте, хотите, нет,— не смог я нажать на курок. Не смог — и все тут. Никогда не отнимал жизни у человека, никогда не наносил ему телесного ущерба, не считая пустяковых синяков во время борцовских состязаний. И потому я опустил карабин и приподнял дубину, считая, что ее удар будет более милосердным.

В это время двое молодых разбойников двинулись с горящими факелами к тому месту, где стоял я. Один, остановившись в ярде, не более, от меня, собрался было поджечь стог, и пламя его факела выхватило меня из темноты. Не раздумывая, я ударил его дубиной по локтю и ясно услышал, как хрустнула сломанная кость. Взревев от боли, разбойник выронил факел и упал на землю. Напарник его, все еще не видя меня и не понимая, что происходит, с удивлением уставился на него, и тогда я, вырвав факел из рук второго разбойника, ударил его этим факелом прямо по физиономии. Он бросился на меня, но я одолел его одним борцовским приемом, который знал с детства, и, сломав ему ключицу, уложил его.

Этот небольшой успех так воодушевил меня, что я уже хотел было выйти из укрытия и вызвать на поединок Карвера Дуна, однако вовремя вспомнил, что сей благородный джентльмен отнюдь не благородный рыцарь и в ответ на мой вызов попросту пристрелит меня. Что вся моя сила против силы свинца и пороха? Кроме того, я вспомнил, что обещал Лорне; кто ее защитит, если негодяи разделаются со мной?

Пока я колебался, внезапный сноп огня озарил наш дом и густой коричневый дым навис над полем сражения. Это шестеро солдат, дождавшись, когда Дуны, освещаемые лунным светом, подойдут как можно ближе, разом открыли огонь по приказу Джереми Стикльза. Двое негодяев тут же упали, сраженные наповал, остальные замерли каждый на своем месте, не зная, что предпринять - о такой встрече они не помышляли ни сном ни духом.

Долее оставаться в своем укрытии я уже был не в силах. Я вышел из-за стога, перебежал через двор и двинулся к самому Карверу Дуну, которого узнал по его громадному росту. Я схватил его за бороду и воскликнул:

— И ты еще называешь себя человеком!

Разбойник остолбенел от растерянности. Никто и никогда за всю его черную жизнь не осмеливался не то что поступить, но даже взглянуть на него так, как я, никто не помышлял о том, чтобы встать с ним вровень, и уж тем более одержать над ним верх. Взревев от ярости, он выхватил из-за пояса пистолет и направил его на меня, но я тут же выбил его из рук. Пистолет отлетел в сторону.

— Карвер Дун, — проговорил я, едва сдерживая гнев, — запомни, что я тебе скажу. Ты оказался в дураках, потому что не ставил меня и в грош. Ты опытнее, хитрее, изворотливее меня, и тут мне за тобой не угнаться, но зато я мужественнее тебя. Ты — злодей, ты — подлец, ты — грязь человеческая! Вот и лежи в грязи — там твое место!

С этими словами я сделал ему подсечку и в мгновение ока уложил его на обе лопатки. Видя своего атамана в столь плачевном положении, остальные разбойники бросились наутек, но один из них опомнился и выстрелил в меня. Часть разбойников села на лошадей до того, как подоспели наши люди, другая часть дала тягу пешим ходом, и среди этих последних оказался и Карвер Дун, который живо встал на ноги и с проклятиями припустил за остальными, в то время как я ощупывал небольшую рану что получил от выстрелившего в меня разбойника.

Можно было подводить итоги. Мы захватили шестерых разбойничьих лошадок и двух молодых пленников, тех, что я подстерег возле стога. Еще двоих Дунов мы похоронили позднее на сельском кладбище, не отслужив по ним никакой службы, и они упокоились навек безо всяких надежд на Царствие Небесное. Я горячо помолился Богу, благодарный за то, что не я спровадил их на тот свет, ибо я считал (и считаю), что отнять жизнь у ближнего своего — независимо от того, достоин он смерти или нет,— есть наитягчайшее бремя изо всех, какие только могут лечь на человеческую совесть.

Я горел желанием броситься следом за разбойниками и попытаться взять их в плен как можно больше, но Джереми Стикльз не позволил мне этого, сказав, что в таком случае преимущество может перейти на сторону разбойников. Кто зиает, может быть, у них остались в резерве еще кое-какие силы, и когда мы, увлеченные преследованием, оставим Плаверз-Барроуз без защиты, они возьмут ферму голыми руками и, предав ее огню, уведут с собой наших женщин. Поняв, какими бедами чревата наша контратака, я с готовностью подчинился Джереми. И еще я понял - никогда еще Думы не получали такого отпора с той поры, как стали именоваться «Лордами Эксмура» Я знал, что сейчас, в эту минуту, Карвер Дун клянет своих бандитов за беспечность, хотя вина за неудачу цели ком и полностью должна была быть возложена на него. А его соучастники, выслушивая ругань командира, наверняка думают о том, что будь жив старый сэр Энсор, они бы никогда не дожили до такого позора.

 Сейчас я уже не припомню, кто устроил великий шум из-за моей пустяковой раны, — матушка, Анни или Лорна, — но помню, как мне было неловко оттого, что женщины принялись обращаться со мной, как с малым дитятей. Пуля — свинцовый шарик — чиркнула мне по виску чуть выше брови, и порох слегка опалил мне лицо, и потому рана моя выглядела куда страшнее, чем была на самом деле. Вся эта возня с обмыванием, перевязкой, оханьями, аханьями и причитаниями вогнала меня в такую краску, что я не смел поднять глаза на Джереми Стикльза и его сотоварищей.

Джереми не стал испрашивать у властей официальный ордер на арест и своею властью решил отправить наших пленников в Тонтонскую тюрьму. Я предложил ему отпустить их на свободу, взяв с них слово, что они станут на путь исправления, на что мастер Стикльз буркнул: «Держи карман пошире!», а потом заявил, что я, дескать, совсем отстал от жизни и ничего не смыслю в современных законах. Я не стал спорить с представителем его величества, и тогда Лорна, встав на колени перед Джереми Стикльзом, попыталась вымолить прощение для Дунов. Джереми, смущенный ее отчаянным великодушием, ответил, что теперь уже все равно ничего не изменишь: к этому времени уже все графство знало, что двое пленных Дунов провели целую ночь на ферма Плаверз-Барроуз, привязанные к яблочному прессу. Анни перевязала руку тому, которого я ударил дубиной, и я помог ей. Потом она натерла топленым свиным салом лицо того, которого я опалил факелом, а я, как мог, вправил ему ключицу. К утру за Дунами пришел конвой. Солдаты проводили их в Тонтон, где их вскоре и повесили.

На следующий день мы получили с побережья столь сильное подкрепление, что не только перестали опасаться новой атаки, но уже и сами начали подумывать о том, чтобы напасть на Дунов, не ожидая, когда подойдет еще и ополчение. Однако нам пришлось бы драться по колено и воде, и потому мы сошлись на том, что нам следует дождаться, когда вода сойдет совсем, а до той поры установить неусыпное наблюдение за Долиной Дунов.