Глава 31
Похищение Лорны

Пока отчаянный план зрел в моей голове, мне казалось, что выскользнуть из долины можно только через Ворота Дунов: не полезу же я с двумя девушками по отвесным скалам! Но теперь, возвращаясь домой самым коротким путем, то есть по тем же скалам, я подумал, не навестить ли мне то место, через которое я в свое время впервые попал в долину,— да-да, тот самый гранитный желоб в нижнем ярусе Долины Дунов. Я и на минуту не мог себе представить, что старый приятель сможет сослужить мне службу, потому что и в погожий день я не стал бы спускаться между его уступами, но какое-то непонятное любопытство возобладало надо мной, и, придя к желобу, я, к великому своему удивлению, обнаружил, что в нем почти нет снега. Ныне он весь был покрыт льдом, а в тех местах, где я когда-то приостанавливался и отдыхал перед дальнейшим подъемом или спуском, виднелись пучки сухой травы.

Это было каменное ложе, самой природой предназначенное для того, что я задумал. Правя санками, в которые я намеревался посадить Лорну и Гвенни, я мог бы живо скатить их вниз, на ровное место. Однако я опасался, что, во-первых, громадный ком снега, сорвавшись сверху, мог похоронить всех нас под собою, и, во-вторых, скатившись на огромной скорости, мы могли угодить прямо в водоворот: его середина по-прежнему не замерзала, и, глядя сверху, я видел, как она зловеще чернеет на самом дне.

Прибежав домой быстро, насколько достало сил, и едва успев отдышаться, я попросил матушку до моего следующего возвращения поднять всех на ноги, разжечь огонь, приготовить еды, чтобы хватило не на двух человек, а на целую дюжину, вскипятить как можно больше воды, а также проветрить и согреть нашу лучшую постель. Дорогая моя матушка только посмеивалась, видя, как я возбужден, но я видел, что и она порядочно возбуждена. Затем я отдал самые строгие распоряжения Анни, но почувствовав, что хватил лишку, сказал ей несколько ласковых слов и поцеловал ее. Меня даже хватило на мелкую лесть в адрес Лиззи, потому что я побоялся, как бы она не заупрямилась в столь ответственный для меня момент и не отказала в помощи.

Потом я хлебнул бренди (не для храбрости, а чтобы взбодрить себя перед тяжелой работой) и прихватил бутылочку с собой (мало ли что может случиться с моими подопечными в такую погоду!). Кроме того, я снова взял еды, чтобы подкормить голодных девушек. Потом я выкатил новые легкие санки для пони и положил на них шерстяное одеяло и две-три меховые куртки. О том, чтобы запрячь пони, нечего было и думать: он бы тут же ушел копытами в снег,— и потому я впрягся в санки сам, вооружившись при этом длинной тяжелой палкой. Я быстро двинулся вперед, и легкие санки, словно собачонка, бодро понеслись следом за мной.

Полная луна ярко светила мне в спину, и то немногое, что еще не было занесено снегом, отбрасывало на его поверхность длинные тени. Я торопился, как мог, стараясь при этом шуметь как можно меньше, и благодарил Бога за то, что в этот решающий в моей жизни час мне не мешали ни вьюга, ни снегопад. Судя по многим признакам, мороз ночью должен был быть ужасным, и я, согревая себя на ходу, вовсю работал руками и ногами. Я думал только об одном: выдержат ли мороз Лорна и Гвенни?

Я осторожно втащил санки на вершину обледенелого желоба и оставил их в нижнем ярусе долины, там, где когда-то в детстве, отправившись на рыбалку, впервые встретился с Лорной. Затем, стараясь держаться поближе к скалам, я стал подниматься к дому Лорны.

Костер все еще полыхал, но от пламени исходило больше тепла, чем света, и младшее поколение Дунов, затеяв веселую возню, резвилось у огня. Старшее поколение пировало в двух приземистых домах неподалеку.

Я безнаказанно прошел мимо этой публики, но чем ближе я подходил к дому Лорны, тем внимательней приходилось озираться по сторонам. Наконец, подойдя к самым дверям, я снял снегоступы и, как было условлено, сильно стукнул в дверь. В доме — ни света, ни шороха, Послышался чей-то стон. Может, мне показалось? Я еще раз постучал — громче прежнего — и, не получив ответа, навалился на дверь плечом. Дверь подалась в мгновение ока. То, что я увидел в комнате Лорны при лунном свете, привело меня в неистовую ярость.

Лорна стояла в углу за зеркалом, вытянув руки перед собой, а на полу посреди комнаты барахталась Гвенни Карфекс. Она крепко вцепилась в лодыжку какого-то мужчины, и тот тщетно пытался освободиться от Гвенни. Другой, придвинувшись к Лорне почти вплотную, держался за спинку кресла, готовый вот-вот отшвырнуть с пути последнее препятствие. Недолго думая, я сгреб негодяя, поднял его в воздух и швырнул прямо в окно. Раздался ужасный звон и треск. Незваный гость вылетел на улицу, благо что на окне не оказалось металлической решетки. Второго негодяя я схватил за шиворот и, чуть сдавив ему горло, вытащил наружу. Яркий лунный свет упал на его физиономию, и она показалась мне очень знакомой. Ба, да это Марвуд де Уичхолс! Вот так встреча! Я не стал вышибать из бывшего однокашника последний дух, а попросту затолкал его в сугроб. Снег тут же сомкнулся у него над головой. Затем я осмотрел второго парня, того, что выкинул из окошка. Он лежал без сознания и весь в крови. Ага, Чарльворт Дун, если не ошибаюсь!

А теперь — ходу, Джон, ходу! Я надел снегоступы, изял Лорну на руки, приказал Гвенни не отставать и бегом помчался к саням. Гвенни, конечно, не смогла угнаться за мной, но к тому времени, когда я, усадив Лорну в санки, укутал ее меховыми полушубками, подоспела и Гвенни с двумя мешками за спиной. Я усадил ее рядом с Лорной, а затем, бросив последний взгляд на долину, столкнул санки в обледенелый гранитный желоб.

Санки полетели вниз по крутому, опасному пути, а я, прицепившись сзади, как мог, гасил скорость всей массой огромного своего тела.

Мы благополучно миновали черный водоворот, и вскоре санки вынесло на луговину. Я впрягся и потащил их дальше, причем не без труда, потому что дорога в этих местах была ухабистая. Гвенни хотела спрыгнуть и помочь мне, толкая санки сзади, но я решительно отказался, потому что мороз, как я и ожидал, был уже к тому времени страшенный, и я побоялся, что Гвенни, покинув Лорну, лишит ее своего живого тепла.

В дороге Гвенни отморозила нос, потому что не удосужилась вовремя спрятать его в меховой полушубок. Волей-неволей мне пришлось остановиться, что само по себе было очень опасно: луна нещадно заливала нас своим светом, и не заметить нас в эту минуту на луговине мог разве только слепой. Я начал растирать нос Гвенни снегом, как научила меня Лиззи, и пока я тер, Гвенни хныкала с таким видом, будто нос ей отморозил именно я. Лорна, ослабевшая от голода, лежала без движения, и я со страхом подумал, как бы она, не дай Бог, не впала в тот тяжелый, так называемый «снежный сон», от которого пет пробуждения.

Поторапливайся, Джон!

Я снова впрягся в санки, рванул с места так, что Лорна наверняка вылетела бы из них, если бы ее не удержали крепкие ручонки Гвенни. Через час мы уже были дома, и все собаки фермы приветствовали нас нестройным, но радостным хором.

Сердце мое трепетало от волнения, а щеки горели карче, чем костер. Дунов, Понравится ли Лорне наша ферма? Понравится ли Лорна матушке? Но Лорна не промолвила ни словечка: она лежала, не поднимая тяжелых век. Матушка тоже ничего не сказала: узнав, что я привез Лорну, она разразилась бурными рыданиями.

Санки стояли у открытых входных дверей. Гвенни выпрыгнула из них, и там оставалась только Лорна. Все наши столпились на пороге. Впереди всех, конечно, была Бетти с огромной метлой, за ней — Анни и матушка, а Лиззи стояла чуть поодаль. Взяв матушку за руку, я подвел ее к саням.

— Ты должна взглянуть на нее первой, — сказал я. — Посмотри, может быть, ты признаешь в ней свою дочь?

Когда матушка отогнула воротник мехового полушубка, руки ее задрожали. Лорна спала. Матушка наклонилась, поцеловала ее в лоб и сказала:

— Благослови тебя с ней Господь, Джон!

И снова заплакала.

— А теперь, полагаю, мы должны ее малость потревожить, — сказала Бетти озабоченным участливым тоном. — Ну-ка, Анни, бери ее под руки, а я возьму за ноги.

Они подхватили Лорну и внесли ее в дом. Все женщины бросились к Лорне, и я понял, что моя помощь ей больше не нужна. Вернувшись к саням, я сгреб Гвенни в охапку и принес ее на кухню. Здесь я поставил перед ней горшок с беконом и горохом, и Гвенни, набросившись на еду, стала уписывать ее за милую душу.

Я спросил ее, почему она позволила двум пьяным парням ввалиться в дом, и когда она рассказала, как было дело, мне осталось винить в этом только себя самого. Любезные читатели, видимо, помнят, что мы договорились об одном громком стуке и двух потише. Так вот, когда нелегкая принесла тех осоловелых негодяев, один из них, пьяный, что называется, в дым, стукнул громко, а другой, что потрезвее, постучал дважды — чуть повежливее и потише. После этого Лорна бросилась к дверям и с готовностью отодвинула засов.

Обо всем этом Гвенни рассказала мне с набитым ртом и облизывая ложку. А затем из гостиной известили, что Лорна пришла в себя. Я немедленно встал, но прежде чем уйти, посоветовал Гвенни, пока она среди нас, попридержать язычок и не слишком доверять женским словам.

Лорна сидела в кресле у огня, обложенная подушками. Глаза ее были широко раскрыты, но, судя по всему, она не понимала, что происходит.

— Выйдите все, кроме матушки, — сказал я тихо, но достаточно твердо.

Когда все вышли, матушка сказала:

— Мороз по-прежнему у нее в мозгу, Джон, Я слышала, такое бывает.

— Она узнает — непременно узнает меня, — убежденно сказал я. — Нужно просто посидеть рядом, а остальное придет само собой.

Я был уверен: Лорна узнает меня среди миллионов людей, только не нужно мешать ей. И я сел подле Лорны, возложив дальнейшее на природу, время и волю самой Лорны. И сейчас же глаза ее, смотревшие на меня с сомнением и как бы издалека, засветились нежностью и добротой, а потом вспыхнули от любви и доверия. Ее маленькие ручки наощупь отыскали мои — огромные, надежные, сильные, — и, затрепетав, замерли между моими горячими ладонями.

Так мы и сидели, боясь пошевелиться, боясь даже оторвать взгляд друг от друга, преисполненные покоем, счастьем и надеждой на то, что мир будет милостив к нам... Рядом раздался всхлип, а потом матушка попыталась сделать вид, что она только закашляла. Поняв, кто перед ней, Лорна встала на ноги и стремительно бросилась к старинному дубовому креслу, где с клубком пряжи и спицами сидела матушка.

Лорна, взяв работу из рук матушки, отложила ее в сторону и, преклонив колени, возложила руки матушки себе на голову, взглянув на матушку с покорностью и смирением.

— Благослови тебя Господь, прекрасная мистрисс, — проговорила матушка, склоняясь над Лорной. — Благослови тебя Господь, мое дорогое дитя!

Так Лорна нашла кратчайший путь к сердцу матушки, — как когда-то нашла к моему, — и это был путь жалости и сострадания ближних, осененный красотой, молодостью и добротой самой Лорны.