Дело о собирателе древностей
Наши с Холмсом приключения разыгрывались в разных декорациях, но, быть может, самыми причудливыми стал дом знаменитого собирателя древностей, который жил в Блумсбери, неподалеку от Британского музея. А началось все с того, что Холмсу доставили записку, содержавшую просьбу прибыть на Чиниз-сквер тем утром, но зачем — об этом ни слова не говорилось. Холмс осведомился, готов ли я сопровождать его, и получил мое согласие. Помимо того что предстоящее дело интриговало меня, я давно хотел хотя бы одним глазком взглянуть на прославленную коллекцию.
Проделав весь путь пешком — дом находился неподалеку от Бейкер-стрит, — мы очутились на площади, окруженной очень высокими и узкими домами из кирпича, почерневшего за два столетия от лондонского смога.
Лакей, открывший нам дверь, был смуглый, с ястребиными чертами, и я вообразил, что он египтянин. Нас ожидали. Лакей с поклонами провел нас через холл, очень большой, с огромным саркофагом в центре, грубо высеченным из мрамора в незапамятные времена. С гробницы взгляд перебегал на множество скульптур, частью водруженных на пьедесталы, а затем уже скользил по небольшим диковинам, висевшим на стенах и просто поставленным на пол. Набиралось их здесь такое множество, что, несмотря на изрядные размеры холла, перемещаться по нему было трудно. Я в восхищении крутил головой.
Отсюда мы проследовали на второй этаж, в чудесную гостиную, где также хранилось множество раритетов. Однако здесь, расставленные на полках, они не мешали передвигаться. В основном это были инструменты, которыми пользовались ученые древности. Я заметил несколько астролябий и большой великолепный планетарий. Из широких окон гостиной открывался живописный вид на сквер, украшавший площадь.
Посреди гостиной в кресле сидел сердитый с виду старик в богатой, но поношенной одежде. Это явно был наш клиент. Рядом с ним устроилась на стуле красивая молодая женщина с белокурыми волосами. На ней было домашнее платье темно-коричневого цвета. Я предположил, что это дочь хозяина дома. Слуга поклонился своему господину и объявил:
— Мистер Хом и мистер Утсон.
Старик не поднялся.
— Садитесь, джентльмены, — предложил он, указав на стулья, стоявшие в стороне.
Поскольку слуга даже не шевельнулся, чтобы нам помочь, мы были вынуждены сами передвинуть стулья.
— Вообще-то, я на самом деле доктор Уотсон, — уточнил я.
— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — желчно произнес пожилой джентльмен. — Я сэр Саймон Хардвик, и я позвал вас сюда по весьма серьезному делу.
— Не будете ли вы столь любезны изложить вашу проблему? — холодно попросил Холмс.
— Меня ограбили, мистер Холмс, — ворчливым тоном ответил старик. — Украли бесценную рукопись, которая произвела бы революцию в наших взглядах на определенный период британской истории.
— Боже мой, — пробормотал мой друг. — Пожалуйста, расскажите о деталях.
— Это письмо, написанное на пергаменте, датируется тысяча пятьсот восемьдесят шестым годом. Оно написано Уильямом Мейтлендом Летингтонским, государственным канцлером Марии Стюарт, королевы Шотландской. Письмо украли у моего агента, напав на него.
В беседу вмешалась молодая леди:
— Быть может, нам следует пояснить, сэр Саймон, что вашему агенту, синьору Ладраццо, поручено при носить любые рукописи, которые, по его мнению, могут представлять для вас интерес? Недавно он принес серию писем Мейтленда, а вчера вечером должен был вручить последнее. На него напали, и письмо было украдено.
Холмс поджал губы.
— Значит, строго говоря, это письмо не является вашей собственностью? — осведомился он.
— Это собственность Ладраццо, которую он нес, чтобы мне продать, — в нетерпении отрезал сэр Саймон. — Юридическая сторона не должна вас интересовать.
— Очень хорошо, — согласился мой друг. — Где и когда на него напали?
— Прямо перед моим собственным домом! Налоги, которые мы платим на содержание полиции, идут коту под хвост. Что касается времени, то было около восьми часов вечера. Мисс Латимер, — он указал на молодую леди, — первой оказалась на месте.
Мисс Латимер, которая, как я теперь понял, была не родственницей, а помощницей нашего клиента, продолжила рассказ:
— Вчера вечером я услышала, как звонит дверной колокольчик. Конечно, было уже темно. Поскольку мы ожидали синьора Ладраццо, я сама открыла дверь. К своему ужасу, я увидела, что у этого джентльмена по лбу струится кровь. Я сразу же отвела его в комнату экономки и оказала ему помощь. Его сильно ударили по затылку, и кожа там была содрана. Он рассказал, что, когда приблизился к нашей двери, на него напали сзади и, пока он лежал оглушенный, обшарили карманы и украли письмо.
— Насколько ценным было это письмо? — спросил Холмс.
— С точки зрения истории оно бесценно, — с нажимом произнес сэр Саймон. — Я щедро вознагражу вас, если вы мне его вернете. Что касается денежной стоимости, — продолжил он с меньшим пафосом, — то я плачу своему агенту пять фунтов за письмо.
Холмс сделал недовольную гримасу.
— По-видимому, странно было затевать кражу, рискуя из-за такой незначительной суммы, — заметил он. — Что говорилось в письме?
— Понятия не имею, — усмехнулся сэр Саймон, — потому что оно было украдено, прежде чем я заполучил его.
— Именно так, — спокойно произнес мой друг. — И тем не менее у вас есть некоторые соображения насчет его содержания, раз вы утверждаете, что оно сделало бы переворот в наших взглядах на историю.
— Да, конечно, — ворчливым тоном ответил сэр Саймон. — Письмо было из серии, попавшей в мои руки, и потому мы можем судить о его содержании. Если помните, в тысяча пятьсот восемьдесят пятом году Марию, королеву Шотландскую, заточили в замок Чартли. Всегда считалось, что Мейтленд был неизменно предан своей королеве, но эти письма к барону Бергли свидетельствуют, что, по мере того как ухудшалось положение Марии Стюарт, он все усерднее пытался снискать милость английского трона. Вполне возможно, что в своей дальнейшей переписке он выдал заговор Энтони Бабинггона, имевший целью убийство королевы Елизаветы, что и привело Марию на плаху!
Холмс не стал пожимать плечами, поскольку это вызвало бы ярость его клиента.
— Это письмо определенно представляет большой исторический интерес, — пошел он на уступку, — но меня ставят в тупик несколько вопросов. Во-первых, странно, что нашелся энтузиаст, который организовал нападение, чтобы завладеть письмом. Вы знаете кого-нибудь столь одержимого интересом к временам Елизаветы?
— Да уж, знаю, — прошипел сэр Саймон. — Это тот шарлатан из Далиджа, который воображает себя большим ученым, тогда как на самом деле он дилетант, сэр, просто дилетант.
— Ах да, — задумчиво сказал Холмс, — кажется, я слышал о джентльмене, которого вы упомянули.
— А кто не слышал? Этот субъект наполнил свой дом мумифицированными телами, высохшими головами и чучелами животных. Он приобрел известность у невежественной публики и стал посмешищем всех серьезных антиквариев. Состояние, нажитое торговлей бакалеей, позволило этому дилетанту перехватить много ценных раритетов у таких серьезных коллекционеров, как я. Он абсолютно беспринципен. А теперь, по-видимому, опустился до кражи того, что не может купить.
— Ну что же, мы непременно рассмотрим такую возможность, — согласился Шерлок Холмс. — Мне также кажется, что либо нападавшему необычайно повезло, либо он знал заранее о визите агента, который должен доставить вам важные документы елизаветинской эпохи. С кем еще вы обсуждали это дело?
Сэр Саймон и мисс Латимер переглянулись.
— Кажется, мы упомянули это при герре Шульдиге, — предположила она. — Сэр Саймон сделал заказ компании «Сименс», которая должна провести электричество в дом, и герр Шульдиг надзирает за работой. Он постоянно бывает в доме — вообще-то он и сейчас здесь. Как образованный человек, он проявил интерес к нашей коллекции. Помимо него есть еще слуги, которые проживают в доме.
— Могу я воспользоваться возможностью и побеседовать с этим джентльменом? — спросил мой друг.
Сэр Саймон позвонил в колокольчик лакею, и скоро Шульдиг предстал перед нами собственной персоной. Мое первое впечатление оказалось неблагоприятным. Это был тучный человек с двойным подбородком и лоснящейся кожей. Он заискивающе улыбнулся нам, сжав руки.
— Доброе утро, — сказал Шерлок Холмс. — Как я понял, ваша задача — обеспечить этот дом преимуществами электрического освещения?
— Да, это так. Это большая привилегия и большое преимущество для каждого образованного человека. Как вы понимаете, в газовых испарениях присутствует сера и много воды — даже больше, чем вы думаете, — а это может пагубно сказаться на чудесных книгах сэра Саймона. И, конечно, существует опасность пожара. Электричество — наилучший выход.
— Я с вами полностью согласен: электричество — великое благо. Итак, вы, наверно, слышали о недавнем нападении и краже. Насколько я понимаю, вас в это время не было в доме?
— Нет, я ушел около шести часов. Во время нападения я был у себя дома. Таким образом, к сожалению, не могу вам ничего рассказать.
— Вы знакомы с жертвой?
Казалось, Шульдиг слегка колеблется.
— Нет, — наконец проговорил он. — Я никогда его не видел — только слышал о нем от сэра Саймона и мисс Латимер.
— Вы упоминали о нем кому-нибудь?
— Нет-нет. Это меня не касается. Мое дело — электричество.
— Понятно, — сухо произнес Холмс. — Благодарю вас за содействие.
Когда Шульдиг вышел, Холмс снова повернулся к клиенту:
— Возможно, сам синьор Ладраццо хвастался своей находкой, или лицо, с которым он имеет дело, оказалось чрезмерно болтливым. Правда, знаю по опыту, что такие люди не склонны распространяться о своих делах. Ну что же, пока что у меня достаточно сведений, чтобы начать расследование. Однако я попрошу вас одолжить мне два последних письма из этой серии, чтобы их исследовали.
Сэр Саймон сделал жест в сторону мисс Латимер, и она, грациозно поднявшись, направилась к чудесному письменному столу, отделанному черным орехом. Отперев ящик, она вынула два сложенных листа пергамента, которые передала моему другу.
— Как я вижу, написано по-французски, — заметил он, взглянув на письмо.
— Да, мистер Холмс, — подтвердила девушка. — Точнее, это среднефранцузский, на котором говорили и писали с четырнадцатого по шестнадцатый век. Высшие классы во времена Тюдоров часто писали на французском.
— По-видимому, вы сведущи в среднефранцузском?
— Конечно. Я изучала историю Средневековья и елизаветинскую эпоху в университетском колледже.
Должен признаться, что меня восхитило такое сочетание красоты и учености. Она показалась мне воплощением знаменитых стихов Теннисона, воспевшего «златовласых ученых дев».
— Мисс Латимер — мой бесценный помощник, — признал сэр Саймон. — В настоящее время она занята составлением каталога документов елизаветинской эпохи, которые я приобрел на аукционе.
Холмс поднялся.
— Мы желаем вам хорошего дня, сэр, — сказал он. — Сделаем отчет, как только сможем.
— Для начала посетим итальянца? — предложил я, когда мы вышли из дома.
— Не сейчас, Уотсон. Вы часто в своих рассказах сетовали на мою циничную натуру. Боюсь, мои нынешние действия не заставят вас изменить мнение. Прежде всего мы пойдем к одному моему знакомому, чтобы проверить подлинность этих документов.
— Вы считаете, что они подделаны?
— Учитывая туманный характер всего дела я полагаю, что это вполне вероятно. Давайте, по крайней мере, выясним, подлинные ли они, и, если окажется, что нет, нашему клиенту нечего расстраиваться из-за потери письма. Ему останется лишь позаботиться о том, чтобы негодяй вернул деньги.
Холмс привел меня в грязноватую букинистическую лавку в Пайд-Булл-ярд, по соседству с Британским музеем. Пробираясь среди гор пыльных томов, мы обнаружили маленькую нишу в задней части лавки, где сидело какое-то сморщенное существо. Оно взглянуло на нас и неуверенно улыбнулось.
— Как, мистер Холмс? Какая честь для меня, что вы зашли!
— Доброе утро, Франклин, — ответил Холмс. — Я приобрел эти листы пергамента. Не окажете ли вы мне любезность высказать свое мнение об их происхождении?
Франклин молча принял документы и направился с ними к окну. Казалось, он внимательно их читает. Потом, вставив в глаз лупу, какими пользуются ювелиры, он принялся изучать пергамент. Сначала исследовал поверхность, затем повернул письмо к свету и снова стал рассматривать. Вернувшись к своему столу, он взял острый скальпель, служащий хирургам для самых тонких операций, и поскреб чернила. В конце концов он пожал плечами:
— По моему мнению, они подлинные, мистер Холмс. Если бы вы оставили эти документы, я мог бы провести дальнейшие исследования, но сомневаюсь, что это изменило бы мое мнение.
— А не могут они быть палимпсестами?
— Именно это я проверяю первым делом. Один из самых распространенных трюков — взять кусок бесценного пергамента, быть может какой-то древний документ, и соскрести текст. Однако при этом всегда остаются следы. Поверхность обычно покрыта крошечными отметинами, и, кроме того, почти всегда видны следы первоначального текста. В данном случае этого нет, а потому я заключаю, что на пергаменте ничего не было перед тем, как на нем начали писать.
Теперь перейдем к чернилам. Вы должны понимать, господа, — продолжил он менторским тоном, — что в делах такого рода важно имитировать старину с самого начала, а не пытаться состарить надписи потом. Например, если вы готовите чернила из дубовых чернильных орешков и гуммиарабика, как делали наши предки, то нужно разбавить их перед использованием, чтобы чернила казались выцветшими, а не пытаться обесцветить написанный текст. И, даже будучи разбавлены, новые чернила хорошо пристают к пергаменту. Здесь я вижу, что чернила сухие и осыпаются. Несомненно, они весьма почтенного возраста. Итак, на основании всего вышеизложенного я делаю вывод, что ваши письма — подлинники той эпохи.
Холмс кивнул и взял письма.
— Благодарю вас, Франклин, — сказал он, и меня удивил его пренебрежительный тон. — Вы оказали мне ценную услугу.
Франклин мрачно улыбнулся в ответ. Когда мы вышли из лавки, Холмс пояснил:
— Франклин — браконьер, превратившийся в лес ничего, Уотсон. Когда-то он так искусно подделал завещание, что ненадолго меня провел. Мне подумалось, что человек с такими ценными талантами не должен томиться в тюрьме, потому что может быть мне полезен. Я отдал в руки полиции того, кто заказал подделку, а Франклина предупредил. Но я недвусмысленно объяснил ему, что еще одно такое преступление будет его концом. В благодарность за услугу он помогает мне разобраться с проблемами вроде сегодняшней. Теперь он зарабатывает на жизнь, реставрируя старинные тома. И если порой реставрация носит, скажем так, воображаемый характер, никому от этого нет большого вреда.
Однако вернемся к нашему делу. Оно становится все более интересным. Судя по всему, рукописи подлинные, поэтому мы можем предположить, что и нападение было настоящим. Давайте-ка зайдем теперь в Библиотеку Британского музея, тем более что до нее рукой подать, и узнаем мнение эксперта о содержании наших писем.
Музей находился через дорогу от лавки Франклина. Холмс повел меня через большие залы в самый центр, к читальному залу. Как всегда, я испытал благоговейный трепет от его величины и от огромного стеклянного купола над головой. Холмс, у которого имелся читательский билет, часто наведывался в библиотеку, чтобы исследовать исторический фон какого-нибудь дела, когда не хватало сведений в его собственном алфавитном справочнике.
У стойки Холмс спросил профессора Грэя. Этот джентльмен вскоре появился и тепло пожал руку моему другу.
— Здравствуйте, мистер Холмс! Чем я вам могу помочь сегодня? — спросил он.
Этот пожилой господин бодрого вида вполне соответствовал расхожему представлению о профессоре, непременно бородатом, в твидовом костюме.
— Здравствуйте, профессор! Мне доверили эти письма, якобы написанные Уильямом Мейтлендом Летингтонским. Я был бы безмерно вам признателен, если бы вы высказали мнение об их содержании.
Взяв письма, профессор Грэй принялся их читать.
— Гм-м, весьма интересно! — наконец сказал он. — Возможно, вам известно, что за свое коварство Уильям Мейтленд получил прозвище Макиуилли — от Макиавелли. Очень удачная игра слов! Он был замешан в заговоре с целью убийства Давида Риччо, личного секретаря королевы Марии и, по слухам, ее любовника. Несмотря на это, ему удалось вернуть себе расположение королевы, и позже он состоял при ней на важной государственной должности. Одно время Мейтленд был послом Марии в Англии и, несомненно, приобрел много знакомых среди тамошней знати. Судя по этим письмам, он служил и нашим и вашим.
Пока Холмс беседовал с профессором, я взглянул в сторону и заметил промелькнувший знакомый профиль.
— О, герр Шульдиг! — воскликнул я. — Какой сюрприз — увидеть вас здесь!
Шульдиг вздрогнул и резко остановился. Повернувшись ко мне, он сказал с угодливой улыбкой:
— Доктор Уотсон! — Его полные щеки блестели от пота. — Как приятно снова увидеть вас так скоро!
— Вы здесь по делам службы?
— Да-да, конечно! Компания «Сименс» проводит электричество и в этой библиотеке. Самая изумительная коллекция в мире! Это большая честь для нас. Однако прошу меня извинить, я тороплюсь по делу: в этом большом здании так много работы.
— Конечно.
Холмс заметил, что я беседую с немцем.
— Мы познакомились с герром Шульдигом сегодня в доме одного из наших клиентов, — сообщил он как бы невзначай профессору, когда толстяк поспешно удалился. — По-видимому, он хорошо знает свое дело.
— Безусловно. Бесценный специалист! Возможно, вы этого не помните, мистер Холмс, но десять лет назад в этой библиотеке было темно и мрачно. Всего один газовый фонарь горел под куполом, и в сумрачные и туманные дни мы не могли здесь работать. И, конечно, всегда существовала ужасная угроза пожара, который нанес бы немыслимый урон.
К счастью, теперь все это в прошлом. Электрический свет позволяет нам работать в любое время, и мы не зависим больше от капризов климата и времени года. Правда, читатели, привыкшие к газовому освещению, жалуются, как ни странно, на то, что электрический свет слишком яркий!
— Перемены поначалу даются трудно, — заметил Шерлок Холмс. — Позвольте выразить вам искреннюю благодарность за оказанную помощь. Ваша эрудиция всегда была потрясающей.
— Вы не торопитесь? Мне бы очень хотелось, пользуясь случаем, снять копии с этих писем. Конечно, если нет возражений.
— Полагаю, мой клиент не будет против, — любезно произнес Холмс.
А я, хоть и был настроен менее оптимистично, зная о собственническом отношении сэра Саймона к рукописям, счел за благо промолчать.
Пока профессор Грэй снимал копии, мы с Холмсом сидели на кожаном диванчике, переговариваясь вполголоса, чтобы не мешать читателям.
— Вы сделали какие-нибудь выводы? — осведомился я.
— Мне по-прежнему неясен мотив кражи, — пожаловался мой друг. — Если нападавший нуждался в относительно небольшой денежной сумме, почему просто не ограбил какого-нибудь богатого пьяницу на темной улице в Сохо, вытащив у него бумажник? Очевидно, нужно было именно это конкретное письмо. Однако вряд ли кого-то настолько интересуют письма елизаветинской эпохи, если только они не написаны одним из монархов того времени.
— Быть может, вся важность письма заключается в том, что написано на пергаменте? — предположил я. — Скажем, если украденное письмо проливало свет на бесчестный поступок, совершенный знатной особой того времени, то не исключено, что потомок захотел любой ценой защитить доброе имя своей семьи.
— Четыреста лет спустя? Сомневаюсь. Даже самый возмутительный скандал покрывается романтической патиной за столь долгое время. Герцог Сент-Олбенский спокойно заседает в палате лордов и не считает, что его достоинству вредит родство с прекрасной, но распутной Нелл Гвин.
— А как насчет теории сэра Саймона, что тут замешан его соперник, коллекционер из Далиджа?
— Я не принимаю это всерьез, Уотсон. Мания коллекционирования приобретает у людей различные формы. Интересы коллекционера из Далиджа лежат главным образом в области антропологии: он ценит экзотику. Сомневаюсь, чтобы его заинтересовал кусок пергамента елизаветинских времен, что бы на нем ни было написано. Кроме того, хотя коллекционеры и не разборчивы в средствах, когда охотятся за добычей, я сомневаюсь, чтобы он дошел до кражи.
Я подозреваю, что, скорее всего, письмо украли ради выкупа и скоро у сэра Саймона потребуют крупную сумму — вероятно, угрожая уничтожить письмо, если он не заплатит. В таком случае будет понятно, что это не случайная кража: негодяй прекрасно знал, что делает, и строил свой расчет на мании коллекционеров, которые заплатят сколько угодно, лишь бы собрать всю серию.
Минут через двадцать профессор Грэй вернулся с нашими оригиналами. Стороны обменялись благодарностями, и мы снова очутились в широком дворе музея.
— По-моему, у нас есть время перед чаем, чтобы посетить итальянца, — сказал Холмс. Он помахал своей тростью кэбу. — Саффрон-Хилл! — крикнул он кэбмену.
На Саффрон-Хилл, длинной и узкой грязной улице, отделяющей Холборн от Клеркенуэлла, с недавнего времени стали селиться итальянцы. Шарманщики, продавцы мороженого, музыканты, художники — словом, представители типично итальянских профессий нашли здесь приют.
Остановив кэб у давно не крашенной, облупившейся двери, мы постучались. Открыла нам молодая женщина, которая взглянула на нас с опасливым подозрением.
— Нам синьора Ладраццо, — пояснили мы.
Она не ответила — возможно, не говорила по-английски или понимала, но плохо. Однако фамилия Ладраццо ей все же что-то сказала, и, подойдя к подножию лестницы, женщина позвала:
— Луиджи!
Через пару минут дверь распахнулась и по лестнице спустился молодой человек. Он был красив в итальянском духе: голова молодого Давида и тугие кудри.
Ладраццо смерил нас подозрительным взглядом.
Холмс поклонился и спросил:
— Синьор Ладраццо, как я понимаю? Нас нанял сэр Саймон, чтобы мы разобрались с кражей его письма. Можно нам войти и задать вам несколько вопросов?
Похоже было, что итальянец с удовольствием отказал бы нам в этой просьбе, но не осмеливается.
— Пройдемте в мою комнату, — выговорил он не охотно и, повернувшись, направился туда первым.
Поднявшись по грязной деревянной лестнице на второй этаж, мы вошли в его комнату. Ладраццо указал на потрепанный диванчик, и мы уселись на него, сам же он устроился на кровати. Комната была невообразимо грязной и захламленной. Однако тут обнаруживались признаки ученых занятий или, по крайней мере, торговли антиквариатом: повсюду громоздились горы книг в кожаных переплетах и связки пергаментных рукописей.
— Могу я прежде всего спросить, синьор, — начал Шерлок Холмс, — когда вы начали работать на сэра Саймона?
— Наверно, год назад.
— И это всегда были рукописи елизаветинской эпохи?
— Нет. Вначале я принес ему инкунабулы. Старые молитвенники из Германии.
— А когда вы предложили серию елизаветинских писем?
Ладраццо задумался и ответил после паузы:
— В январе.
— Значит, месяца три тому назад? — Да.
— А каков был источник этих документов?
Итальянец лукаво взглянул на Холмса:
— Если я вам скажу, вы сможете получить письма сами и перехватить у меня выгодную сделку. Это коммерческая тайна.
— Стало быть, вы никому больше не говорили о существовании этих писем?
— Нет, я хранил все в секрете.
— Грабитель знал, что при вас ценное письмо, и был осведомлен о времени, в которое вас ожидали на Чиниз-сквер. Кто бы это мог быть?
Ладраццо пожал плечами:
— Откуда же мне знать? Может быть, тут дело в женщине, в мисс Латимер? Женщины так болтливы.
— И она, и сэр Саймон заявляют, что никому ничего не говорили.
— Ну, тогда я не знаю, — упорствовал итальянец. Холмс продолжал задавать вопросы, но было ясно, что мы не вытянем из этого человека ничего существенного. В конце концов мой друг поднялся и поклонился:
— Благодарю вас за помощь, синьор Ладраццо. Надеюсь, нам не понадобится больше вас беспокоить. Могу заверить, что приложу все усилия, чтобы отдать в руки правосудия негодяя, напавшего на вас.
Возможно, это игра моего воображения, но мне показалось, что по лицу молодого человека пробежала тень тревоги.
Выйдя из дома, мы пошли по направлению к Клеркенуэлл-роуд в поисках кэба.
— Мы заслужили наш чай, Уотсон, — заметил мой друг. — Давайте вернемся на Бейкер-стрит и посмотрим, что нам может предложить миссис Хадсон.
Назавтра ранним утром мы получили еще одно безапелляционное послание от сэра Саймона, где говорилось, что у него требуют выкуп за украденное письмо.
У Холмса был довольный вид.
— Как я и предсказывал, Уотсон, письмо украли ради выкупа. Теперь дело может проясниться. Многое можно узнать из самой депеши с требованием выкупа, а при обмене денег на похищенные вещи есть немало возможностей схватить проходимца. Итак, вперед!
Когда мы прибыли, слуга, открывший дверь, сообщил, что сэр Саймон в своем кабинете и приглашает нас туда. Мы последовали за слугой вверх по лестнице — на этот раз на третий этаж. Путь с лестничной площадки лежал через арку с декоративной металлической решеткой, которая определенно когда-то охраняла вход в сераль великого калифа. Я на несколько минут опередил Холмса, который задержался на лестнице, рассматривая гравюры Хогарта.
Проходя вслед за лакеем под аркой, которая была довольно узкой, я случайно коснулся решетки. И сразу же всего меня пронзила ужасная боль, которая еще усилилась, когда моя рука непроизвольно сжала металл. Я попытался отдернуть руку, но мускулы мне не повиновались. Мое тело начало корчиться в конвульсиях. Я попытался закричать, но из горла выходил лишь сдавленный писк. Из-за диких корчей я соприкоснулся с пьедесталом. Сильно ударившись об него, я увидел, что стоявшая на нем статуя начинает падать. Она опрокинулась, и под весом мрамора меня отбросило на ковер. При падении я поневоле отпустил решетку. Боль сразу же уменьшилась, хотя я и чувствовал, что сильно расшибся.
Я услышал шаги на лестнице — Холмс в два прыжка оказался подле меня.
— Уотсон! — закричал он, опустившись на колени и склонившись надо мной. — Ради бога, что случилось?
Я был не в состоянии говорить и лишь безмолвно указал на электрическую лампу над головой и на решетку. Холмс сразу же понял, что я пытаюсь ему сказать.
— Электричество! — пробормотал он.
Послышались шаги с другой стороны, и появился сэр Саймон, обеспокоенный шумом. Когда он обвел глазами всю сцену, черты его исказились от потрясения и страха.
— Моя Венера! — горестно вскричал он. — Она повреждена? — Бросившись к упавшей статуе, он опустился на колени, чтобы осмотреть ее. — Нет-нет, она цела! — наконец сказал он. — Ты не разбилась, моя красавица, не откололся даже крошечный кусочек. Тебя спас ковер, да? Умница! — Он чуть ли не сладострастно гладил белый мрамор.
Холмс посмотрел на коллекционера с отвращением:
— Уотсон пострадал от удара током, сэр Саймон. Не прикасайтесь ни к чему металлическому. Где герр Шульдиг?
— Недавно был здесь, — ответил сэр Саймон, поднимая взгляд. — Думаю, он проверяет новую систему освещения в голубой гостиной.
— Не окажете ли вы любезность, послав за ним? Через несколько минут прибыл Шульдиг. К тому времени у меня уже хватило сил сесть.
— Герр Шульдиг, — мрачно произнес Холмс, — Уотсона ударило током от этой решетки. Кажется, это в вашей компетенции?
— О да, я вижу. Какое несчастье! — униженно причитал немец. — Попрошу вас всех оставаться на своих местах, пока я не я отключу ток. — И он поспешно удалился.
— Чем я могу вам помочь, старина? — спросил Шерлок Холмс.
— Просто оставьте меня ненадолго, Холмс. Боль от удара током скоро пройдет. Я, по-видимому, ушибся и обжег ладонь.
Вскоре вернулся Шульдиг. Повернувшись к нему, Холмс сказал:
— Не соизволите ли вы проверить, каким образом такое могло случиться, герр Шульдиг? Результаты могли оказаться весьма плачевными.
— Да, конечно. Я сделаю это немедленно! — выпалил Шульдиг по-немецки. — Должно быть, дело в новой проводке. Да! Посмотрите — изоляция прорвалась в том самом месте, где провод проходит возле решетки. Какое невезение! Я представить себе не могу, как это вышло.
— Действительно! — воскликнул Холмс, и в голосе его звучало недоверие. Наклонившись, он взглянул на провод, потрогал его и повертел в руках. — Гм-м! Лучше сразу же его заизолируйте. Пойдемте, доктор. Если вы способны встать, я помогу вам добраться до нашей квартиры, где вы сможете восстановить силы.
— Вы подозреваете нечестную игру, Холмс? — тихо прошептал я, спускаясь с его помощью по лестнице.
— Может быть, — ответил Холмс, тоже понизив голос. — Если так, то это было очень искусно сделано. Изоляция провода, по-видимому, истерлась именно в том месте, где он проходит у самой решетки. Лакей был защищен, так как он в перчатках. Лицо, подстроившее ловушку, разбиралось в электричестве.
— Значит, это Шульдиг? — спросил я.
— Такой вывод кажется наиболее вероятным. Несомненно, ловушка предназначалась для меня. Риск просто несоразмерный — ведь дело касается куска старого пергамента! Однако поедемте домой, на Бейкер-стрит. Там вы сможете прилечь, и миссис Хадсон напоит нас чаем.
Мы доехали до дома в кэбе, и там мой друг, удобно меня устроив, пошел справиться о чае. Вернувшись, он опустился в свое любимое кресло, набил трубку табаком и начал задумчиво выпускать кольца дыма.
— За последние двадцать лет мы прошли огромную дистанцию, Уотсон, — размышлял он. — Когда в семидесятые годы я изучал естественные науки в Кембридже, об электрическом токе едва упоминали. Это явление очень мало применялось за пределами лаборатории — ведь генераторы только что изобрели. Теперь, конечно, мы повсюду наблюдаем его преимущества и, как вы только что обнаружили, также и недостатки!
Холмс умолк и погрузился в размышления, обдумывая все аспекты проблемы. Хорошо зная его привычки, я не стал ему мешать и занялся чаем и газетой, стараясь не шуршать страницами. Не знаю, сколько прошло времени — возможно, я задремал после утренних треволнений. Я очнулся, когда мой друг с восклицанием вскочил с кресла.
Холмс устремился к книжным шкафам, как часто делал, желая проверить какой-то факт. Однако, к моему удивлению, он не извлек том из своего обширного собрания, а подошел к полке, на которой стояли мои немногочисленные книги по медицине. Он выбрал трактат о кожных покровах и, усевшись, стал его пролистывать. Минут через десять он отложил книгу и повернулся ко мне.
— Вы пришли в себя, Уотсон?
— Да, совершенно, благодарю вас. Вы намереваетесь снова куда-то отправиться?
— Я намерен вернуться на Чиниз-сквер, доктор! Мне нужно задать сэру Саймону крайне важный вопрос!
Мы поспешили в дом клиента, и нас сразу же провели к нему. Холмс тотчас взял быка за рога.
— Сэр Саймон, — спросил он, — вы присутствовали при том, как мисс Латимер врачевала синьора Ладраццо?
— Да, почти все время. Услышав шум, я последовал за ними в комнату экономки, где мисс Латимер оказывала помощь несчастному молодому человеку.
— А вы не заметили, много ли было крови?
— Немного. Я ясно помню, что, беспокоясь о своем персидском ковре, как раз собирался приказать, чтобы слуга убрал его. Но тут я заметил, что в этом нет необходимости, поскольку крови было очень мало.
— Превосходно! — воскликнул Холмс, к немалому моему удивлению. — Не будете ли столь любезны послать за синьором Ладраццо и попросить, чтобы он немедленно прибыл? Думаю, с его помощью мы могли бы прояснить этот вопрос. И, наверно, надо бы послать и за мисс Латимер: полагаю, она также способна нам помочь.
Сэр Саймон отдал приказания, и мы прождали чуть не целый час, пока прибыл итальянец. Все это время мы пытались вытянуть что-нибудь из Холмса, но он был неумолим: если у моего друга и есть слабость, так это его любовь к драматическим развязкам.
Наконец появился итальянец, угрюмый и недовольный.
— Синьор Ладраццо! — бурно приветствовал его Холмс, вскакивая со своего места. — Я очень рад вас видеть. Не будете ли вы так любезны опуститься на колени?
Ладраццо отступил, его лицо исказилось от гнева.
Холмс лишь улыбнулся и быстро шагнул к нему. Схватив итальянца за руку, он выкрутил ее и, обладая большой силой, заставил упасть на колени. Ладраццо вскрикнул от боли и злости. Сэр Саймон встал, но в замешательстве ничего не смог возразить.
— А теперь, Уотсон, — сказал Холмс, удерживая итальянца на полу, — не осмотрите ли вы рану?
Я опустился на колени рядом с Ладраццо. Он вырывался, но его крепко держали. Я разделил его густую шевелюру, характерную для средиземноморских народов. Тщательно проверив кожу головы, я был изумлен.
— Ничего нет, Холмс. Я не смог найти никаких рваных ран. Но даже поверхностная царапина не могла бы зажить за такое короткое время!
— А никакой раны и не было! Как многие южане, он слишком труслив, чтобы поранить себя даже для дела. Что вы использовали, синьор Ладраццо? Кусок сырого мяса? Вымазали голову в крови перед тем, как постучать в дверь?
Он отпустил итальянца, который вскочил с пола и стоял теперь, сжав кулаки и трясясь от гнева.
— Когда сэр Саймон сказал нам, что было мало крови, я догадался, как было дело. Рана на коже головы обильно кровоточит — не так ли, доктор? — потому что кожа в этом месте хорошо снабжается кровью и ее кровеносные сосуды не сокращаются, как в других частях тела.
И, разумеется, — продолжил Шерлок Холмс, резко поворачиваясь к мисс Латимер, которая сидела с застывшим бледным лицом, — это с головой выдает вашу помощницу. Она действовала в сговоре с итальянцем. Итак, мадам? — холодно произнес он, не получив от нее ответа. — Вам нечего сказать?
Она продолжала молчать, и Холмс обратился к сэру Саймону:
— По моему мнению, сэр, вы обнаружите, что письма, купленные вами у Ладраццо, заключались в одной из тех связок, что вы приобрели на аукционе. Составляя каталог, мисс Латимер наткнулась на елизаветинские письма интересующего вас периода. Вместо того чтобы обратить на них ваше внимание, она сговорилась с итальянцем обмануть вас.
Ясно, что какое-то время они были любовниками. В конце концов, она не первая молодая женщина, которую околдовали южная красота и бурные страсти. Какое-то время все шло хорошо, но потом они решили, что пять фунтов за письмо — это маловато. И тогда они имитировали нападение, надеясь, что естественное желание коллекционера завершить серию позволит им запросить большую сумму за возвращение письма.
После моего визита к Ладраццо он решил, что я представляю для него опасность, и вознамерился меня уничтожить. Ему пришла в голову идея воспользоваться тем, что в доме проводят электричество. Не забывайте, что электричество открыто итальянцами. Наш друг, по-видимому, обладает разносторонними талантами и отнюдь не лишен интеллекта. Интересно, уж не учился ли он когда-то в своей родной стране у последователей Гальвани и профессора Вольты? Полагаю, мисс Латимер сегодня тайком провела его в особняк, когда в передней части дома никого не было. Возможно, во время завтрака. Синьор Ладраццо устроил ловушку и затем позаботился о том, чтобы сэру Саймону доставили письмо с требованием выкупа, зная, что меня немедленно вызовут.
А теперь, сэр Саймон, если бы вы послали слуг в ближайший полицейский участок, мы могли бы арестовать эту парочку по обвинению в краже и мошенничестве.
Наш клиент, по-видимому, был шокирован этими разоблачениями. Он не ответил на предложение моего друга, уставившись в пол и медленно качая головой. Спустя какое-то время он поднял взгляд на преступную пару.
— Убирайтесь! — воскликнул он яростно. — Уходите сейчас же, и чтобы я вас больше никогда не видел!
Ладраццо повернулся и сразу же поспешил к дверям. Мисс Латимер не заставила себя просить и последовала за ним. Ясно было, что они собираются воспользоваться великодушием сэра Саймона.
Холмс повернулся к нашему клиенту, подняв брови:
— Если вы не хотите предъявлять обвинения, сэр, то я ничего не могу поделать. Однако должен сказать, что вы совершаете ошибку, позволяя остаться безнаказанными таким отъявленным негодяям.
Сэр Саймон как-то сразу состарился и осунулся.
— Они были моими друзьями, мистер Холмс, — печально произнес он, — моими единомышленниками. Я никогда бы не подумал, что они могут меня так предать. Пришлите ваш счет — я не поскуплюсь. Вы сделали то, о чем я просил.
Что касается вас, доктор Уотсон, то я буду вам признателен, если вы не присоедините этот тягостный эпизод к той коллекции сенсационных рассказов, которыми развлекаете невзыскательных читателей. А теперь я должен попросить вас обоих оставить меня.
Я кивнул в знак согласия, и мы раз и навсегда распрощались с нашим клиентом.
