Глава 15. Встреча богов
– Отроки Валдутины, проросшие как жито, лель-лада, дид-лада, дитяти Тирлича, Чегира и Железна Колеса. Дедушка болотный проглядел глаза сквозь ночь. – Лочко радостно приплясывал вокруг Решмы. – И резали витязи друг дружку, пока не остались от них лишь кусочки, а Мать Матерей подобрала пятку славного Хорива и сделала из неё первого стреблянина. А кого она теперь сделает? Опять стреблян?
– Заткнись, пустоголовый, – сквозь зубы процедил ему Решма; он беспокойно оглядывался, останавливая взгляд то на верхушке недалёкой от этого места Медведь-горы, то на свежей гати, проложенной в глубь Волотова болота.
Гать была широкой, её ветки и вязанки соломы несли следы копыт, множества ног. Оттуда, где она прерывалась в осоке, в глубь леса, в сторону капища и Дорогобужа, уходила просека изломанных зарослей.
Из глубины болота, из-за островков и кочек, густо поросших развесистыми осинами, доносился то крепнущий, то пропадающий гул, были заметны белые мимолётные сполохи.
– Ты довёл их до самого капища? – Решма сковал Лочко пронизывающим взглядом. – Они вышли на поле?
– Конечно. Как раз Претич начал брать верх. Его люди захмелели от крови, ничего не видя. – Лочко ответил смиренным голосом, попятившись, едва не упав. – Там был Стовов с дружинами и варягами. Узрев швабов, он сбежал.
– Ничего, швабы отыщут его. Они очистят Тёмную Землю, окрестности Медведь-горы от всего этого сброда. Клянусь небом: что не удалось с помощью уговоров, удастся с помощью наёмников. А что, на Медведь-горе тихо?
– Тихо. Креп, Рагдаев служка, сидит там с этим бешеным псом. Не выходит. – Лойко заискивающе улыбнулся. – Ты не обманешь меня, Решма, возьмёшь с собой за сорок земель? Меня ведь теперь и Оря и Претич посадят на кол, как бы я ни блажил.
– Дурак дураком, а смекаешь, – рассмеялся Решма, сохраняя в глазах всё то же ледяное выражение. – Давай-ка разложи костер, холодно.
Ночь была безлунной, чёрной, как сажа.
Ни одна птица не нарушала торжественного шума ветвей, только невдалеке, с рваными промежутками выл одинокий волк, тоскливо и жутко, словно последний, единственный обитатель леса.
Костерок, сложенный из сухих сосновых лап, быстро запылал, треща и едко дымя.
Он бросал на болотные заросли колеблющиеся тени двух человек, склонившихся над пламенем, и казалось, что великаны творят своё непонятное колдовство.
– Решма, а почему боги не могут прийти в своём обличье? – спросил Лочко, зачарованно глядя на корчащиеся в огне ветви. – Почему они бросят свои железные повозки и оставят чрево Валдуты?
– С чего ты взял? – Решма вздрогнул и подозрительно покосился на убогого.
– Не знаю. Волх Мукор, что был порублен Стововом у Дорогобужа, говорил, что боги, приходящие на землю, теряют свою силу. Он ещё говорил, что в стародавние времена на Алатырь-горе жили боги и когда они спустились вниз, к людям, то растеряли свои колесницы и силу, поссорились меж собой и разошлись кто куда, став вождями племён.
– Любопытные сказки тут у вас. – Решма, поёжившись, завернулся в плащ, ссутулился, неожиданно вздохнул. – Чего ты ещё знаешь про богов?
– Это не сказки. Это так и было всё.
– Тебе лучше знать, Лочко. А ты и впрямь можешь разговаривать с лешаками и водяными дедами? Ты видел их?
Лочко не ответил, привстав и напряжённо всматриваясь в сторону Волотова болота; там, среди булькающих звуков дыхания водяных, возникло неясное движение.
– Кажись, идут.
– Ступай им навстречу, покажешь путь через топь. Шестину возьми подлиннее.
Стреблянин кивнул, схватил сучковатую берёзовую жердь и, быстро пройдя до того места, где гать уходила в вязкую от ряски воду, остановился:
– Шивзда, вимзла, якутилима ми. Вспомни, Водяной Дедушка, подарки в берзозоль, пусти и выпусти меня. – Затем он, пробуя дно, осторожно двинулся дальше; он словно растворился в шорохах и болотных испарениях.
– Интересно, комары здесь когда-нибудь замёрзнут? Или и зимой будут? – Решма раздражённо отогнал от лица насекомых; ждать ему пришлось долго, подбрасывая в огонь хворост, коченея, борясь со сном и желанием встать и побрести куда-нибудь в темноту, всё равно куда, лишь бы только продвигаться вперёд, вперёд.
Решма почти задремал, когда невдалеке раздался жалобный бессвязный вопль Лочко, он только пожал плечами и поднялся, поворачиваясь к расступающимся затрещавшим камышам.
Первые двое, вышедшие к костру по гати, одетые в бесформенные меховые зипуны, высокие, перетянутые по-швабски, кожаные поржни, грубые рубахи, из-за воротов которых поблёскивали набранные из тонких колец кольчуги, в плоские кожаные шапки, усиленные железными пластинами на швабский манер, волокли за ноги Лочко.
Стреблянин то уходил головой под воду, пуская пузыри, то, схватившись за пучки осоки, увлекал их за собой, вытягивая шею и выгибаясь, чтоб не захлебнуться взбаламученной жижей.
– Засада, клянусь Велесом, я не знаю, кто они! Напали, нужно упредить богов об опасностях! Решма, Решма, засада!
Следом вышли ещё трое, в похожих одеяниях, угрюмые, с каменными лицами.
Последними из темноты показались двое, с заметно угловатыми и мощными движениями, в одних только ветхих рубахах, с громоздкими свёртками в руках.
Едва вступив в круг света, они уложили свёртки на траву и неподвижно замерли, вросли в землю широко расставленными ногами.
Остальные, бросив всхлипывающего Лочко, приблизились к Решме.
– Натоот! Вот и встретились, ягд Шлокрист, а ты жаловался, что никогда больше не увидишь своих. Какие тут дела? – сказал один из них, отличавшийся очень широко посаженными, почти круглыми глазами.
– Решма, беги, спасайся! – С криком, полным ужаса, Лочко попытался подняться, но был тут же придавлен ногой ближнего к нему носильщика.
– Натоот! Командор Кропор, я рад всех вас видеть живыми и одновременно скорблю, что это произошло так далеко от дома, на этом вонючем болоте. – Решма приветственно поднял правую ладонь. – Ну и вид у вас, словно у туземцев Фомнагтани эпохи Второй Великой войны.
– Да все они похожи, как однояйцевые близнецы, – что те дикари, что эти варвары швабы! А казалось бы, далековато живут друг от друга. – Кропор уселся на корточки перед костром и протянул к нему руки. – Замёрз. Как только они в этом ходят? Ноги промокают, шкура колется, преет, воняет. Насекомые в ней живут какие-то своей жизнью. Штаны в паху трут. От твоей маскировки, Решма, скорее издохнешь, чем от Империи. Правда, Свохгум? Тантарра?
– Лучше промокнуть, чем испепелиться, – ответил Свохгум, отжимая подол рубахи и поглядывая туда, где на фоне чёрного неба едва заметно выделялся силуэт Медведь-горы. – Только вот накладные эти бороды здорово мешают.
– Ничего, поносишь пока бороду, – вмешался в беседу здоровяк с особо длинной, по грудь, бородой, слегка съехавшей к левому уху. – Теперь, без брони, тебя любой палкой можно убить. Ничего, возьмём холм и покажем, кто тут будет править. Решма, а что это за урод под ногой у стрерха?
– Да это не урод, Эйдлах, это, вероятно, помощник нашего Решмы. Он ещё на Ковахсе отличался неразборчивостью в связях, – ухмыльнулся Кропор, а остальные поддержали его невесёлым, скорее злым смехом. – Вон он, смотри, вылупился на нас, ни слова не понимает, что, впрочем, естественно, и тщится понять – где же обещанные ему боги. У Решмы хорошо получается рассказывать туземцам про богов. Перенял этот фокус у Двирта, наверное.
– Зря вы взяли с собой двух этих стрерхов. Через сотню шагов Холм уже среагирует на их массу, – сквозь зубы процедил Решма, принимая от Эйдлаха и опрокидывая в горло содержимое плоской металлической фляги. – И наверняка набрали разного оружия и прочего металла. Всё сделали не так, как я говорил.
– Да мы тебя уже четыре месяца слушали! Тебя и ещё Кречуна! И что в результате? Бредём по горло в болоте, на последних ботах возим варваров, а над нами кружат всё ниже и ниже, – зло сказал Кропор. – Мятежники, Империя или Аулисса, которому не нужны свидетели, – не всё ли равно? Кречун, этот идиот, упустил возможность у Перикольска, или как там называется эта дыра, у Марокового камня… Он показал себя полным идиотом ещё в Стигмарконте! Ну что, нечего сказать?
– Да, легко ягду Кропору было командовать оттуда, сверху! Это вам не Генеральный штаб, командор! А слабо какого-нибудь князька-недоумка заставить сделать шаг вперёд, если ему охота назад? Попробуйте покормить вшей в гостевых избах, похлебать дежень с редькой, помахаться железками с варварами, совокупиться из-за дела с грязной местной бабой и побегать от здешней нечисти. Тоже мне нашёлся небесный князь!
– А что такое дежень с редькой? – неожиданно спросил усевшийся рядом с Эйдлахом до этого молчавший Тантарра. – И вши?
Решма не ответил, уставившись на него тяжёлым взглядом, в котором была досада, усталость и одновременно превосходство.
– Нечисть что, действительно допекает? – Кропор несколько поубавил в голосе язвительности. – Как ты её берёшь?
– Да я уже сообщал сто раз, что тут её полно! Все наши датчики бесполезны, как булыжники! Разобраться не могу, что это такое и что к чему. – Решма махнул рукой. – Бросьте тут о ерунде говорить! Вы мне кости перемываете, потому что боитесь подумать о главном. Там, – он указал куда-то вдаль, – на поле у капища, утром решится наша судьба. А потом она решится там. – Он указал в сторону Медведь-горы. – Кречун, пусть и был идиотом, составил план типового укрытия. Мы знаем, где мегразин или его аналог! Близко, очень близко! Но мы за ним не пойдём, стрерхи – тоже. Пойдут варвары, а как им объяснить то, что нам нужно? Им даже перстень с экраном не наденешь!
Лочко продолжал стонать и всхлипывать.
– Да перестань ты блажить, Лочко, это и есть боги. А никакие не черемисы, клянусь Небом! – прибавил Решма уже по-склавенски.
Наступило долгое молчание.
Лочко лежал распластанный, лицом вниз, придавленный больше словами Решмы, чем тяжёлой стопой стрерха. Эйдлах с Тантаррой по очереди отхлёбывали из фляги, жевали что-то мелко нарезанное, командор Кропор морщил лоб и скрипел зубами.
Статуями стояли стрерхи, Свохгум и Двирт увлечённо ворошили костер, разбрасывая переливающиеся от красного к чёрному угли.
– Ладно, Решма, давай говори, что тут, как быть дальше, – прервал паузу Кропор. – У нас ведь не особо много вариантов, так ведь?
– Хорошо, всё по порядку. Утром швабы покончат со стреблянами и рассеют Стовова с приблудными варягами. После этого можно будет беспрепятственно приблизиться к Холму с помощью тех же швабов, попробовать разобрать участок склона, выкурить сидящего там человека-смертника и взять то, что нам нужно. Все детали будут ясны только после проникновения внутрь. Тащить ёмкости через болото, обратно, нам помогут швабы и пленные стребляне, если такие будут. А сейчас я хочу отправить этого лазутчика к капищу. После уничтожения стреблян мы двинемся туда, без стрерхов и барахла, возьмём людей и приступим к Медведь-горе. Всё, ягд Кропор, других вариантов у нас нет. – Увидев, что командор нехотя кивнул, Решма поднялся, подошёл к Лочко, рывком за шиворот заставил его встать. – Ты сейчас пойдёшь к капищу и будешь смотреть. Как только швабы сломят Орю и Третника, вернёшься. Сделаешь всё, клянусь Даждьбогом, боги возьмут тебя с собой. Я у них спрашивал, они согласны. Ступай.
– Всё сделаю, Решма, всё. – Трясущийся во всех суставах Лочко покосился на стрерхов. – Скажи, ради всех богов, вот эти главные?
– Нет, главный вон тот, у костра. – Решма указал на Кропора. – Всё. Не медли. – Он слегка подтолкнул стреблянина к лесу.
Пятясь, кланяясь до земли, бормоча что-то, Лочко вышел из освещённого круга и, насколько было сил, побежал, не замечая хлещущих по лицу ветвей, со всего маха налетая на стволы и едва не вывихивая ноги в невидимых колдобинах. Он успокоился и перешёл на шаг, только когда отблески костра пропали совсем.
Впереди замаячила прогалина, и к ней Лочко приблизился уже осторожно, крадучись. Там, перед открытым пространством, он остановился, не решаясь выйти из надёжно скрывающих зарослей, прислушиваясь и до рези в глазах всматриваясь в орешник напротив. Лочко хотел было двинуться дальше, но на прогалине бесшумно возникли силуэты троих вооружённых людей.
– Слышишь, Бардольф, тут кто-то есть. Кто-то дышит, клянусь Ирмином. Надо бы позвать дозоры Адальберта и Хильдебранна да обшарить эту поляну.
– Да нет, тебе показалось, Хлодвиг, тут нет никого, разве только тролли бродят в отдалении.
Лочко затаил дыхание, ощутил на спине струйки холодного пота. Силуэты направились прямо в его сторону, продолжая переговариваться по-швабски. Едва они сделали несколько шагов, как вокруг зашумело, затрещало, заклацало и на прогалину выскочило с десяток воинов. Они мгновенно окружили швабов и напали на них.
– Быстрее, Гельмольд, Хенрик, готовьте веревки! Вяжите вот этого, здоровяка!
Несколько раз звякнули мечи, брошенное копьё глухо ударило в чей-то щит.
Один шваб был сразу убит, другой, схватившись за грудь, согнулся и визжал, захлёбываясь кровью, третьего сшибли с ног, повалили, начали крутить за спиной руки.
– Всё, уходим, Гуттбранн сказал взять одного, мы взяли. Этого добейте. – Сказав это, один из нападавших повернулся в ту сторону, где прятался Лочко, и добавил: – Эй, Овар, Хринг, живее сюда, уходим!
Лочко схватили прежде, чем он успел сообразить, что эти Овар и Хринг должны, судя по всему, находиться совсем рядом.
Кто-то заключил его в грубые объятия, прижимая руки, кто-то, дыша чесноком, обшарил, ища оружие:
– Ингвар, мы тут захватили стреблянина. Что с ним?
– Хорошо, Хринг, захватим и его.
Шваба и Лочко, связанных парой, с кляпами во рту, повели непролазной чащей, далеко огибая капище и поле, с которого ветер иногда приносил отрывистые крики швабов, заунывную стреблянскую песню и дым множества костров.
Ночь была по-прежнему безлунной, чёрной как уголь и, казалось, нескончаемой. Она словно не желала поворачиваться к рассвету, пока сотни бодрствующих не уснут и не вкусят предназначенных им снов или кошмаров.
Оставив капище и поле слева, пленных заставили войти в ледяную воду Журчащего Крапа.
В том месте, где ручей был заперт бобровой плотиной, швабу почудился в плеске родной говор. Он дёрнулся на берег, увлекая за собой Лочко, но был остановлен ударом рукояти меча.
Затем шваба некоторое время сосредоточенно били тупыми концами копий, ногами, ножнами, пока он не прекратил двигаться вообще.
Миновав несколько смешанных секретов из варягов и дружинников Стовова, лазутчики с пленными вышли к шалашам, раскинутым между стволами старых сосен.
Повсюду горели костры, в полном вооружении сидели, слонялись без дела дружинники Стовова, варяги. Играли в кости, спорили о нравах и силе разных богов, хлебали толокняную похлёбку, шкрябали заточными брусками по лезвиям мечей, чинили поржни, ковырялись в зубах, задавали корм лошадям, вполглаза дремали, ломали хворост, вздорили.
Стовов, подперев щеку кулаком, сидел на поваленном стволе, только что разбуженный Гуттбранном, и, с трудом удерживая слипающиеся веки, глядел на доставленных языков. После того как Ацур перевёл ему рассказ Ингвара, князь пробубнил:
– Значит, это чёрное воинство из самых простых смертных и не есть кара Даждьбогова. Все-таки швабы, чтоб их лихая закрутила. Ты понимаешь швабский, Ацур, да? Тогда спроси его, кто их привёл и что им тут понадобилось.
Шваба освободили от кляпа, сняли его со спины Лочко, похлестали по щекам и поставили перед Стововом и Гуттбранном.
– Я Бардольф из рода Дитмара. Меня и ещё десяток воинов нашего рода призвал три дня назад кёниг Рандвольф Смелый, повелитель Швабии от Зигибурга до Эрсбурга. Я не знаю, зачем он меня призвал. Я и воины моего рода клялись ему на мече в верности и всегда с честью держали свою клятву. – Шваб размял затёкшие от пут руки и осторожно потрогал разбитое лицо. – Вы все умрёте. Рандвольф Смелый – победитель алеманнов, моравов, чехов, хорутан. Его боится и чтит даже кёниг франков, Дагобер. И Само также предпочитает обходить его владения…
– Какой говорливый попался, клянусь Одином, – хмыкнул Гуттбранн. – Может, он объяснит, как так получилось, что этот пустоголовый Рандвольф призвал его три дня назад, а сегодня он оказался здесь, в этом лесу. Шатается тут. В битву влез. Насколько я знаю, от Швабии до Тёмной Земли не менее двух месяцев пути. И это если идти без остановок. Без заготовки еды, починки поклажи, стычек… Нужно пройти через злые земли лужицких сербов, волян, пруссов, перейти с обозом Лабу, Одр, Бук и много других рек. Если идти морем, то и тогда меньше месяца не будет, клянусь мечом Фрейра.
Пленный в ответ только пожал плечами.
Стовов разъярился, задёргал щекой:
– Да они, небось, с весны готовились, чтоб подоспеть после сбора урожая и к концу торговых путей. Слышал я об этих готах! Кто был у вас проводник? Кто указал дорогу через Волзево болото? Этот? – Князь ткнул пальцем в Лочко и озадаченно почесал висок. – Погодь, так это дурак из Дорогобужа, Решмин сведун. А-а, значит, Решма и есть швабов лазутчик! То-то я замечал за ним странное. Семик, повесить их обоих! Нет, подожди… Ладно, вешай.
– Постой, князь! – бухнулся на колени Лочко, ударяя лбом в ковёр из жёлтой хвои. – Решма шлёт тебе поклон и просит возобновить дружбу. С тем и заслал он меня. Пощади, во имя всех богов, как Хорив великодушен будь, гуси-лебеди из пыли, Стожарь-звезду в росу-медвяницу окунуло, на Водопол-праздник ухозвон, и воронограй великий… – Лочко забубнил дальше совсем бессвязно и жутко.
– Погоди, Стовов, – вмешался Гуттбранн, делая знак Ингвару, чтоб тот унял неприятное бормотание стреблянина. – Это всё хорошо. Но как всё же готы дошли сюда за три дня? Клянусь Одином, тут не без колдовства. Ацур, скажи ему, чтоб рассказал всё как было.
– Только я не гот, я шваб, – начал пленный, с некоторым вызовом глядя на Стовова. – А было всё просто. Мне передали весть, что Рандвольф собирает по десятку от каждого рода. Я пришёл к Вогатисбургу в день Ворона. Ночью принесли обильные жертвы богам, кёниг сказал, что мы идём туда, где очень много золота. Потом, той же ночью, выступили в Чёрный Лес, во тьме вошли в пещеру на склоне Анвальда, просидели в полной темноте до утра. Гору трясло, и она гудела. Потом вышли, перешли болото и вступили в битву. Нас, видимо, перенёс Ирмин на своей колеснице войны. Всё. И скажу ещё. Род Дитмара заплатит вам за мою голову три меры серебра.
– Слишком далеко идти за твоим серебром, шваб, – развёл руками Стовов и, поддержанный недобрым смехом дружинников, добавил: – Я тебя не повешу, я отрежу твою серебряную башку и брошу тут. Авось кто-то из твоих родичей за ней придёт. Если мы их встретим, клянусь Перуном, мы скажем, где её отыскать. А этого стреблянина всё же подвесьте, пусть поголосит напоследок, чтоб его было далеко слыхать. – Стовов отвернулся, показывая, что допрос окончен; его уже привлёк шум, поднявшийся у дальнего шалаша.
Там в окружении десятка дружинников, держащих наготове мечи, ехали между кострами семь всадников на откормленных бурундейских конях.
– К Стовову, бурундеи!
Вглядевшись в одного из послов, Гуттбранн вскочил, затряс бородой.
– Вот он, проклятый Вишена! И Эйнар тут. Теперь их странствия окончились, клянусь Одином!
– Не забывай, варяг, что ты на моей земле. Сначала я узнаю, что они хотят донести мне. – Стовов принял величественную позу, надел шлем и стряхнул крошки с усов. – Они идут покориться. Пусть.
Несколько варягов столпились за спиной Гуттбранна, готовые по первому знаку броситься на послов.
Стовов угрожающе поглядел на Гуттбранна и повернулся к прибывшим:
– Что, милости просить явились?
Когда все спешились, коренастый бурундей с рябым широким лицом сказал:
– Я Кудин, мечник Швибы, вирника Водополка Тёмного. Со мной кудесник Рагдай со своими другами. Вирник шлёт тебе в знак примирения эту гривну бели, просит о помощи и повторяет заверения в том, что он от имени Водополка обещает тебе не тревожить боле Стовград, не ходить под Ладогу и дать хорошие дары. Во имя всех богов склавенских.
– Ну, кто из вас Рагдай? Ты? – Князь приблизился к Рагдаю, наклонил голову набок, как охотничий пёс, разглядывающий диковинную добычу. – Полукорм, принеси ещё огня для света… И что, кудесник, правду говорил Решма, будто в Медведь-горе груды золота?
– Князь, ответь послу. – Кудин побелел, выступил вперёд. – Это неуважение правды и богов, чьим именем к тебе взывают!
– Раз кудесник приехал с тобой, значит, он тоже посол. – Стовов ухмыльнулся. – Хорошо, бурундеин, я отвечу тебе. И отвечу так. Швабы завтра перебьют стреблян и дружину Швибы, в семник обшарят всё окрест. Брать тут особо нечего. Они уйдут. И Тёмная Земля будет моей. Я поселю тут своих данников из чуди, отстрою детинец в устье Стохода, посажу тут своих вирников. Зачем мне спасать стреблян?
– А если швабы не уйдут и следующим летом продвинутся к Каменной Ладоге? – спросил Рагдай, лукаво прищуриваясь.
– Этого не будет. Швабы пришли без семей, без скота и без скарба. Они не выживут здешнюю зиму, если я их буду тревожить и не дам охотиться в лесах. У них нет ни зерна, ни тёплой одежды. Ты просто пугаешь меня, хитришь, кудесник. Решма пред упреждал о твоём коварстве и влиянии на людей, – ответил Стовов и прибавил, уже без нарочитой весёлости: – Отдай мне золото Медведь-горы или умри.
Послы при этих словах плотно обступили Рагдая, Вишена решительно вытащил меч, Кудин побелел ещё больше и гневно выкрикнул, так чтоб слышало всё становище:
– Князь Каменной Ладоги не сыскал в Склавении доброй славы на бранном поле, так он сыщет славу позорную, убив послов. Клянусь Велесом, никогда твоему роду не смыть со щитов кровь такого злодейства!
– Схватить их! – шепнул Гуттбранн своим воинам, и те быстро развернули просторную сеть, снабжённую по углам метательными камнями; будучи удачно брошенной, такая сеть без труда накрыла бы сразу всех послов вместе с лошадьми.
– Хорошо, Стовов, – неожиданно тихим, спокойным голосом сказал Рагдай, отстраняя руками своих защитников и выступая вперёд. – Я покажу тебе сердце Медведь-горы. Только там нет золота, клянусь Небом. Мне жаль, что ты не чуешь опасности, пришедшей со швабами, я считал тебя более мудрым. Над твоим становищем смрад. Это твои союзники варяги варят мухоморный отвар для храбрости, чтобы быть берсерками. Но твоим людям лучше попить медовухи да влезть на деревья, пока враг будет шарить по лесам. Вот это Верник, мой человек. Если со мной что-нибудь случится в завтрашней сече, он проведёт тебя внутрь Медведь-горы. А теперь, князь, нам нужно идти. Нам очень жаль тебя, Стовов. – Рагдай подтолкнул вперёд несколько ошалевшего Верника, почтительно поклонился и, приняв из рук Искусеви повод своего коня, влез в седло.
Довольно долго обе стороны осмысливали сказанное, открыв рты и почесывая бороды.
Видя, что Стовов не решается захватывать кудесника, Сигун строго прикрикнул на людей Гуттбранна, уже готовых бросить сеть.
– Ничего не понимаю, Гельмольд, – сказал Гуттбранн, глядя то на понурого Верника, отдающего Полукорму свой меч и нож, то на усаживающихся в седла Эйнара и Вишену, то на озадаченного князя, на лице которого словно отразились воспоминания всей его жизни и жизней его предков. – Он что, их отпускает? – Конунг обрадовался было, когда Стовов поднял руку, ожидая, что тот молвит наконец «Вяжи их!», но князь решительно махнул рукой в сторону капища: он отпускал их.
– Не стоит ссориться с князем, Гуттбранн, у него слишком много людей, – ответил Гельмольд. – Я возьму несколько человек. Мы настигнем их после того, как они покинут лагерь, и захватим. Клянусь Одином, у них тут, в Гардарике, всё слишком сложно. Нам же нужно золото Гердрика и головы предателей.
Гуттбранн согласно кивнул. Он не отрываясь глядел на спину Вишены, медленно удаляющуюся, ненавистную, беззащитную. Он мог добросить до неё копьё, но Гельмольд успокаивающе похлопал по плечу:
– Они не уйдут на этот раз. Ты же видишь, от них отступились даже боги. Удача оставила их.
Когда исчезли среди стволов огни становища Стовова, только блики его костров ещё мерцали на листве, Рагдай наконец нарушил тягостное молчание:
– Мне понравился Стовов.
– Я в полном недоумении, кудесник, – отозвался Кудин, едущий впереди. – Ты отдал врагу своего друга, ты хвалишь врага, ты прервал разговор. Пусть пустой, но необходимый. Клянусь Перуном, тебе ведом какой-то секрет. Скажи о нём.
– Секрет? – Рагдай задумался. – Ты прав, наверное, есть какая-то тайна и в том, что происходит. Но знать о ней – это удел богов. Чёрная книга, рунические письмена и звёзды говорят нам об этом. Только вот понять их нелегко. Я знаю лишь одно – грядёт нечто такое, чего мы не ждем. Ни стребляне, ни черемисы, ни варяги, ни швабы. И все это чуют. И Стовов. Я понял это. И он отпустил нас с миром. Почти.
Вишена и Эйнар переглянулись, вернее, повернули друг к другу головы в полнейшей темноте.
Свои поводья они бросили, полагаясь только на чутьё коней и Искусеви, вызвавшегося вести к полю у капища.
– А что, Рагдай, как ты чувствуешь, Гуттбранн изменился? Бросил свою паучью сеть в костер? – спросил Эйнар. – Это я к тому, что я видел краем глаза, как Гельмольд, Хринг, Ингвар и ещё четверо влезли на коней и покинули лагерь чуть в стороне от нас. Клянусь Одином, они сейчас припали ушами к земле и ловят каждый звук.
– Верно, Эйнар. Интересная может получиться охота в трёх полётах стрелы от передовых швабских застав, – согласился Рагдай. – Остаётся одно – повторить уловку воителя Мусы бен Назейра, вроде той, что проделали они с маврами. Правда, там не было такого леса, зато была пыль.
– Это как? – изумился Кудин, понимая, что кудесник спешивается.
– Искусеви возьмёт наших лошадей и поведёт их через чащу. Шумно и важно. Всё. Слезайте. Я уже слышу погоню. – Рагдай передал Искусеви повод, который чудин, сообразив, тут же укрепил на седле своего коня. – Жаль коней, да всё равно идти на них через швабские заставы несподручно.
Вчетвером, оставив Искусеви, они быстро двинулись дальше. Рискуя потерять остальных, постоянно цепляясь за ветви, Кудин волочил на себе седло, не пожелав оставлять хотя бы его:
– Седло-то с ладными аварскими стременами. Клянусь Велесом, другого такого не сыскать на всей Вожне!
– А что, все бурундеи такие жадные? – нерадостно усмехнулся Эйнар, а когда Кудин с шумом упал, в очередной раз зацепившись за ветви, зло прошипел: – Тише, собачий сын. Клянусь Фрейром, тебя можно было пускать вместо коней. Грохоту столько же.
Они застыли, вслушиваясь.
Совсем неподалёку через чащу кто-то ломился, громыхая железом.
Затем донеслись возбуждённые крики погони, словно охотники загоняли оленя или лося.
– Я всегда знал, что этот Гельмольд глуп как булыжник. Попался на мавританскую уловку, – сказал Вишена, на ощупь помогая Кудину подняться и снова навьючить на спину седло. – А чудин, я думаю, выпутается.
Прежде чем выйти на поле у капища, они ещё долго, бесконечно долго крались во тьме, чудом минуя волчьи ямы, уклоняясь от швабских секретов и двух небольших конных отрядов, поскакавших на шум, поднятый незадачливыми преследователями.
Что-то двигалось вслед за ними, над головами, или это лишь казалось, словно великан, сотканный из ветра, перешагивал с дерева на дерево, ворча и постанывая.