Сцена IV
ЛИЦА:
Кисельников, 39 лет, одет в старое пальто, панталоны в сапоги.
Анна Устиновна.
Лизанька, 17 лет.
Боровцов, 57 лет, одет так же, как Кисельников, к пальто приколоты две миткалевые манишки, через плечо повешены ситцевые и холстинковые рубашки, как у площадных торговцев.
Погуляев.
Бедная комната с русской печью, за занавеской кровать; посредине комнаты дощатый стол и скамья.
Между третьей и четвертой сценой проходит 5 лет.
Явление первое
Кисельников и Боровцов (сидят за столом на скамейке), Анна Устиновна (сидит на кровати).
Боровцов. Сватьюшка, тебе много ли годов-то?
Анна Устиновна. Шестьдесят скоро.
Боровцов. Ну да, так. Я тебя одним годом моложе. А это чай мы свой пьем.
Анна Устиновна. Слышу, батюшка, что свой.
Боровцов. Свой, да. Мы вчера с зятем пять золотников купили. Собрался я нынче на площадь торговать-то: дай, думаю, к зятю зайду, вместе пойдем, — вот и зашел. Поставили мы с ним самовар, да вот и пьем сидим. (Зятю). Ты чем нынче торговать-то будешь?
Кисельников(суетливо). Да вот две жилеточки старенькие да утюг; вот тут у меня собрано. Соседи дали, — соседи у нас добрые; вот только ребятишки забижают. Да вот и гвоздиков старых в кулечек набрал. А соседи у нас добрые! Соседка «на, говорит, Кирюша, нам не нужно, все равно бросим, а ты за что-нибудь продашь». (Пьет чай.)
Боровцов. Сватья, манишки нынче в цене, мужские.
Анна Устиновна. Что мудреного!
Боровцов. Все носить стали, — вот они и в цене. У меня старухи шьют, а я продаю; вот тоже рубашки, ситцевые, холстинковые. Да шьют-то больно плохо, не видят старухи-то, и бродят, точно куры слепые; а сходят с рук, ничего. Вот и ты бы шила, а мы бы продавать стали.
Анна Устиновна. Где уж мне шить, я и вяжу-то — ничего не вижу; одна у нас работница, одна кормилица! Не будь ее, что бы мы были! Хоть по миру ступай!
Боровцов. Да, Лиза у нас рукодельница! Вот бы кому замуж ее взять! Для хозяйства-то уж больно ловка. Эта девка знает нужду-то, в чем она ходит; ни от какого дела у ней руки не отваливаются.
Анна Устиновна. Что она нейдет-то! Вышиванье понесла, да вот и замешкалась! Уж я и боюсь, одна ведь по Москве-то ходит.
Боровцов. Что ж такое! Не в лесу живем.
Анна Устиновна. Москва-то хуже лесу.
Боровцов. Вот, сватья, чем под старость торговать-то пришлось. А богат я был, по прежнему-то времени и очень богат, да мало показалось, за большим погнался. Не захотелось платить тем, кому должен был; так за это вдвое заплатил, кому и вовсе должен не был. Всё просудил до ниточки. Переярков меня уж очень доехал. «Ты, говорит, так делай да вот так делай», да тридцать тысяч с меня за науку взял. А как стали дело-то разбирать, он-то в сторону, а меня и потянули. За что ни возьмутся, все фальшь, и книги-то фальшивые, — а все его стряпня. Начали меня судить, начали меня мытарить, — и ямы-то ему мало, и в острог-то его! Возьмите, говорю, все, только душеньку отпустите. Так и вышел я из этого дела чист, как из баньки. Вот тебе и барыши! Вас-то я только тогда обидел ни за что ни про что; себе пользы не сделал, а вас ограбил.
Анна Устиновна. Ах, да молчи ты! Что ты при нем-то! Ну, очнется да вспомнит. Наладил одно и то же; не один раз я это от тебя слышала.
Боровцов. Да уж очень обидно! А ему где вспомнить! Он, сватья, ничего не помнит. Мы теперь с ним приятели. Кирюша, пойдем торговать.
Кисельников(торопясь). Пойдем, пойдем.
Боровцов(убирая посуду). Ты так жилетки-то не держи; долго ль до греха, потеряешь либо кто вытащит; а ты их надень на себя сверху, одну на другую. А я покуда самовар уберу. (Ставит самовар у печки.)
Кисельников. Сейчас, сейчас. (Надевает жилетки.)
Боровцов. Ну вот, теперь пойдем.
Кисельников. Пойдем, пойдем. Я все захватил, все. Талан-доля, иди за мной, я буду счастлив, и ты будешь счастлив!
Боровцов. Прощай, сватья! Вот хорошо. Это я его научил. Как, говорю, Кирюша, за чем пойдешь или получить чего хочешь, тверди эту пословицу — дело верней будет. (Уходят.)
Анна Устиновна. Что это, право, Лиза нейдет! Сердце у меня не на месте. Девушка беззащитная, кроткая, вся в отца — долго ль ее обидеть? Народ бессовестный, видят, что девушка плохо одета, ну и пристают. А не знают того, что эта девушка, как только на ноги поднялась, так семью кормить стала, с утра до ночи работает, отдыху не знает, что мы на нее чуть не молимся. Захворай она, так мы наголодаемся.
Вбегает Лиза, за ней входит Погуляев.
Явление второе
Анна Устиновна, Лиза и Погуляев.
Лиза. Ах, бабушка, бабушка! Никак дух не переведу.
Анна Устиновна. Что с тобой, душенька, ты испугалась чего-нибудь?
Лиза. Ах, испугалась! Вы погодите, я вам после скажу. Вон барин пришел.
Анна Устиновна. Какой там барин? Зачем к нам барин? Делать-то, видно, ему нечего.
Лиза. Нет, он, кажется, добрый. Что я за несчастная такая! (Садится к столику и со слезами принимается за работу.)
Анна Устиновна. Все они добрые, только упаси нас, Господи, от их доброты! (Погуляеву.) Что вам, батюшко, нужно?
Погуляев. Это ваша дочка?
Анна Устиновна. Дочка ли, чужая ли, никому до того дела нет.
Погуляев. Да и мне все равно, только если вы ее любите, так одну не пускайте по улицам ходить. Кто захочет впутываться в историю, заступаться на улице за постороннюю девушку; а обидеть охотники всегда найдутся. Вот нынче, сейчас, какие-то господа подхватили ее на бульваре под руки, она так испугалась, что и слова не вымолвит, а они идут, песенки распевают да на всех посматривают. Хорошо, что я подъехал.
Анна Устиновна. Ах, батюшко, покорнейше вас благодарю! Что ж ты, Лизанька, молчишь? А я и не понимаю, с кем говорю-то.
Погуляев. Они, конечно, большой обиды ей бы не сделали; сейчас видно, что это шалуны, но ведь она могла испугаться очень и даже захворать с испугу.
Анна Устиновна. Долго ли ее напугать; что говорить — кротости она у нас непостижимой.
Погуляев. Так вот я вам советую: вы ее вперед одну не пускайте!
Анна Устиновна. Да с кем же нам отпустить ее? Отец больной, я стара; она одна работает, одна нас кормит, одна и работу свою в магазин носит. Нужда, батюшко.
Погуляев. Вижу, что нужда! Эко дело-то! Вам бы женщину нанять.
Анна Устиновна. На какие, батюшко, деньги? Есть у нас заветные, на приданое отложены, — так тех трогать не хотим. Только тронь и не увидишь, как истратишь, а ей-то ничего не останется. Дорого достались нам эти деньги: из-за них отец ее рассудок потерял.
Погуляев. Мне кажется, что я вас где-то видал; мне ваше лицо знакомо.
Анна Устиновна. Было время, жили хорошо, — так и нас люди знали, а теперь все бросили.
Погуляев. Конечно, в вашем положении вспоминать о старом неприятно; но вы меня извините за нескромность, позвольте узнать вашу фамилию.
Анна Устиновна. Что ж тут неприятного! Божья воля! Я — Кисельникова, батюшка.
Погуляев. Кисельникова? И вы не матушка ли Кирила Филипповича Кисельникова?
Анна Устиновна. Так точно.
Погуляев. Ах, Боже мой, Боже мой! Жив он?
Анна Устиновна. Жив-то жив, да уж лучше вы и не спрашивайте! А вы-то кто же такой будете?
Погуляев. Погуляев. Помните, еще я у вас часто бывал студентом, потом один раз был у него у женатого. Теперь адвокат, стряпничеством занимаюсь.
Анна Устиновна. Помню, как не помнить; а не скажите, ни за что бы не узнала. Вот полюбуйтесь на наше житье.
Погуляев. Что ж такое с вашим сыном сделалось?
Анна Устиновна. Семья, батюшко, да родные Кирюшу сгубили. Служба ему не далась; как-то он к ней не присноровился; пока были свои деньги, так мы еще бедности не видали. А потом тесть все деньги у Кирюши отобрал; тут жена умерла; тесть обанкрутился; пропали все денежки; беда за бедой; захворали дети, — а жить чем-нибудь нужно! Тут, как на грех, и подвернулся чей-то поверенный, сунул Кирюше тысячи три денег: тот от бедности да от горького житья и прельстись на деньги-то, да фальшь какую-то в суде и сделал. И напал на него страх, суда очень боялся, так и помешался в рассудке со страху. Сколько я денег пролечила, ничего не помогает.
Погуляев. Какого же роду у него помешательство?
Анна Устиновна. Ничего не помнит, что было с ним, никого почти не узнает. Прежде у него это временем проходило, — иногда, бывало, и опомнится, говорит складно, вспоминает свою жизнь, жену-покойницу, плачет; а теперь все реже да реже. Все бегает да суетится, точно зверек какой, прости Господи! Гвоздиков, пробок наберет, да надают ему всякой дряни, бежит продавать, — принесет мне денег копеек пять-шесть, забормочет: «Детям, детям принес. Берегите детям». Как он всю жизнь для детей хлопотал, бедный, о том только и помнит. А уж я и детей-то всех прихоронила, одна вот только и осталась.
Погуляев. Так это его дочь! (Лизе.) Позвольте мне на вас поглядеть хорошенько. Я вашего папеньку знал молодым, красивым.
Лиза. Разве он был когда-нибудь молод?
Анна Устиновна. Что ты, глупенькая! Все были молоды.
Лиза. Я не то хотела сказать… (Подумав.) Нет, то! Я никак и вздумать его не могу, чтоб он был молод.
Погуляев. Он был щеголь, веселый!
Лиза. Бабушка говорит, что и деньги у него были, а теперь вот нет. У вас есть деньги?
Погуляев. Есть.
Анна Устиновна. Что ты, матушка, как глупо говоришь.
Лиза. Об чем же мне говорить с вами? Я больше ничего не знаю.
Погуляев. Нет, ничего. Она хорошо говорит.
Лиза(серьезно). Где ж вы деньги взяли? Вы нашли или вам кто-нибудь дал?
Погуляев. Я за работу получал, вот и накопил.
Лиза. За работу очень мало дают, накопить нельзя. Я вот очень много работаю, а денег дают мало.
Погуляев. Наша работа больше вашей ценится.
Анна Устиновна. Боюсь я, надоест она вам своими глупостями.
Лиза. Нет, бабушка, позвольте! У меня давно в голове поговорить с кем-нибудь. Они уйдут, с чужими я говорить не стану, так у меня на сердце и останется. Я и то все одна сижу да сама с собой думаю.
Погуляев. Говорите, ради Бога, говорите! Я всегда готов вас слушать.
Лиза(решительно). Вот что: укажите мне работу такую, за которую бы больше платили; а то, посмотрите, вот какая комната, вон бабушка, как она одета! У нас ничего нет; я работаю-работаю и никак из нужды не выбьюсь. (Плачет.)
Погуляев. Перестаньте! Давайте потолкуем.
Лиза. Я девушка молодая, а взгляните, что на мне! Мне стыдно на улицу выйти. Я не хочу рядиться, мне хоть бедное платье, да чтоб оно было чисто, ново, по мне сшито. Я хороша собой, молода — это уж ведь мое; мне хочется, чтобы и люди видели, что я хорошенькая, а у меня сердце замирает, как я начну надевать эти лохмотья: я только себя уродую. (Плачет.)
Погуляев. Да перестаньте же, перестаньте! Ах, Боже мой! Потолкуем так, без слез.
Лиза. Легко вам говорить: «без слез»! Да и что толковать! Нам, бедным людям, толковать некогда. Вы мне работу дайте! Пусть она будет вдвое, втрое труднее, только бы мне денег больше вырабатывать, чтоб комнату нанять посветлее да одеться почище.
Погуляев. Я вам найду работу, погодите.
Лиза. Найдите, только поскорей. Мне уж надоела нужда, я выбилась из сил. Если найдете, я вам буду очень благодарна. (Шьет молча.)
Погуляев. Поищу, поищу.
Анна Устиновна. А вы сами-то себя устроили?
Погуляев. Не совсем.
Анна Устиновна. Чего же вам недостает?
Погуляев. Счастья. (Подходит к Анне Устиновне.) В память старого знакомства не откажитесь принять от меня эту малость. (Дает ей ассигнацию.)
Анна Устиновна(берет). Если счастья у вас нет, так деньги есть, значит, еще жить можно. Покорно благодарим, что нас, сирот, вспомнили. Навещайте.
Лиза. Куда же вы? Я еще хотела с вами поговорить.
Погуляев. Мне нужно домой. Вы извините. Я зайду к вам! У меня есть дело!
Лиза. Вы не привыкли видеть бедность! Вам тяжело с нами. Ну, ступайте!
Погуляев уходит.
Явление третье
Анна Устиновна и Лиза.
Анна Устиновна. Что это, Лиза, ты так груба?
Лиза. А со мною кто ласков, кроме вас?
Анна Устиновна. А чем же он-то не ласков? Вот посмотри, он нам денег дал.
Лиза. На его деньги нам весь век не прожить, лучше бы он мне работу дал.
Анна Устиновна. У тебя и то работа из рук не выходит, а тебе все мало, хоть бы ты себе отдых дала. Лиза. Отдых? Нет, отдыхать некогда, да и нельзя.
Анна Устиновна. Отчего же нельзя?
Лиза. А вот отчего: если работать сплошь, день за день, так работа легче кажется; а если дать себе отдых, так потом трудно приниматься. После отдыха работа противна становится.
Анна Устиновна. Что ты, что ты! Господь с тобой!
Лиза. Да, противна. Она и всегда не сладка, да уж как свыкнешься с ней, так все-таки легче. Вы думаете, что мне самой погулять не хочется? Вы думаете, что мне не завидно, когда другие гуляют?
Анна Устиновна. Как, чай, не завидно.
Лиза. Нет, нет. Я вас знаю. Вы думаете, что я с радостью работаю, что мне это весело; вы думаете, что я святая. Ах, бабушка!
Анна Устиновна. Святая, святая и есть.
Лиза. Сказать ли вам, что у меня на душе?
Анна Устиновна. Да что ж у тебя, кроме ангельских помыслов?
Лиза. Нет, лучше не говорить. Сказать, так вы испугаетесь.
Анна Устиновна. Ангел-хранитель над тобой!
Лиза. Ах, бабушка, я боюсь, я боюсь…
Анна Устиновна. Чего же ты, душенька, боишься?
Лиза. Я боюсь, что надоест мне работа, опостылеет, тогда я ее брошу…
Анна Устиновна. Поди ко мне, поди, дитя мое! Господи, сохрани ее и помилуй!
Лиза(вставая). Бабушка, давайте молиться вместе! Трудно мне, трудно! (Подходит к Анне Устиновне.)
Входит торопливо Кисельников.
Явление четвертое
Анна Устиновна, Лиза и Кисельников.
Кисельников. Конура, конура…
Анна Устиновна. Что, что ты?
Кисельников. Конура, говорит, собачья конура…
Анна Устиновна. Да кто говорит-то?
Кисельников. Вот я пришел, вот я пришел… Вот деньги! Я взял, принес… Деньги спрятать, спрятать… (Отдает Анне Устиновне десятирублевую ассигнацию.)
Анна Устиновна. Где ты взял, Кирюша, столько денег? Товару-то у вас всего на какой-нибудь рубль было.
Кисельников. Нет, товар здесь, не продали, ничего не продали. Нынче день тяжелый, тяжелый день. Торговцы говорят, — нейдет, говорят, товар с рук, день тяжелый.
Анна Устиновна. Где ж ты взял?
Кисельников. Там… барин, такой…
Анна Устиновна. Приятель твой, Погуляев?
Кисельников. Нет.
Анна Устиновна. Неужли ж ты не помнишь приятеля своего, Погуляева? Учились вместе. Ведь он твой приятель.
Кисельников. Приятель, Погуляев? У меня один есть приятель, два есть приятеля.
Анна Устиновна. Так это не он тебе дал деньги?
Кисельников. Нет, он, он…
Анна Устиновна. Погуляев?
Кисельников. Да. Вот деньги… Только он не Погуляев, он Грознов.
Анна Устиновна. Барин, сосед наш? Это богач-то?
Кисельников. Да, богатый, богатый! У!! Дом… всё лакеи, лакеи…
Анна Устиновна. За что же он тебе дал?
Кисельников. Он дома, а я на улице; он говорит: «Поди сюда!» Я пошел, пошел, на крыльцо иду, говорю: «Талан-доля, иди за мной, я буду счастлив, и ты будешь счастлив». Он и дал.
Анна Устиновна. Да за что, все я не пойму. Так, на бедность, что ли?
Кисельников. Да, на бедность. «Ты, говорит, в конуре живешь… И дочь, говорит, держишь в собачьей конуре… Вот, говорит, ей флигель, хороший, хороший. И тебе, говорит, и всем дам. Хочешь, говорит?» Я хочу, я пойду; вот я все возьму, я пойду. (Собирает вещи.) Я пошел. Талан-доля…
Анна Устиновна. Постой, Кирюша, не ходи.
Кисельников останавливается.
Лиза. Погодите, бабушка. (Кисельникову.) Как он сказал? Дочь твоя в конуре живет?
Кисельников. Да, в конуре… Ей, говорит, вот как надо жить, вот какой дом… она красавица.
Анна Устиновна. Что ж бы это такое значило?
Лиза. Подумайте, бабушка.
Анна Устиновна. Ума не приложу.
Лиза. Ну, так я вам растолкую. Это дело касается меня, одной меня.
Анна Устиновна. Тебя? Как же это?
Лиза. Я ему давно нравлюсь.
Анна Устиновна. Да ведь он женатый, у него жена в Петербурге.
Лиза. Ну, так что ж, что женатый! Эх, бабушка! Уж не пришло ли вам в голову-то, что он жениться на мне хочет! У него, говорят, сто тысяч доходу. При таких деньгах все купить можно.
Анна Устиновна. Ах, батюшки! Вот беда-то! Как же нам быть-то?
Лиза. Думайте, бабушка.
Анна Устиновна. Ох, не спрашивай ты меня, не спрашивай! Что мать, что бабка — обманщицы, лукавые поноровщицы; на добро детей не учат, всяким их шалостям потакают. Вот я раз Кирюшу пожалела, не на добро его научила; словно как от тех моих слов и сталося. А грех-то на моей душе. Первые-то матери грешницы, первые за детей ответчицы.
Лиза. Кто ж меня, бабушка, на ум наведет? У кого же мне себе ученья искать, как мне на белом свете жить; что на свете хорошо, а что дурно? Молода ведь я, какие у меня силы, какой у меня разум!
Анна Устиновна. Ох, не знаю я! Ты у нас хозяйка, ты у нас большая. Думай сама об себе, как тебе лучше. Что я тебе посоветую! И там беда, и здесь беда.
Кисельников. Я все собрал, я пошел. (Надевает картуз.)
Анна Устиновна. Погоди, Кирюша! Стара я стала, кости мои покоя хотят; теплую бы мне комнату да уход бы за мной! Да на тебя-то бы поглядела, на нарядную да на богатую. Ох, да не слушай ты меня, старую дуру, не слушай.
Лиза. Кто же мне теперь поможет! Стою я над пропастью, удержаться мне не за что. Ох, спасите меня, люди добрые! Бабушка, да поговорите со мной что-нибудь!
Входит Погуляев.
Явление пятое
Анна Устиновна, Лиза, Кисельников и Погуляев.
Лиза. Ах, как вы вовремя! Мне нужно совета спросить, а не у кого. Помогите мне!
Погуляев. Я за тем и пришел.
Анна Устиновна. Что ты, Лиза! Да разве говорят об этом посторонним людям?
Лиза. Значит, это очень дурно, коли не говорят.
Анна Устиновна. Что хорошего? Только крайность заставляет.
Погуляев. Да что такое?
Анна Устиновна. Уж не знаю, как и сказать вам. Барин богатый, сосед наш, дает нам даром квартиру и все; так вот мы и думаем, переезжать ли нам.
Кисельников(Погуляеву тихо). Он мне денег дал. Еще даст… много…
Погуляев(кивая головой). Ах ты, несчастный!
Лиза. Говорите со мной, он вас не узнаёт.
Погуляев(Лизе). Так вы моего совета спрашиваете?
Лиза. Что лучше — стыд или нужда? Стыд, говорят, скоро проходит, а нужда вечно точит, покоя не дает.
Погуляев. И то, и другое нехорошо.
Лиза. Это я знала и без вас. Хорошего у нас нет, мне его и не дождаться, а вот из дурного-то что мне выбрать?
Погуляев. Я вам вот что посоветую: не думайте ни о том, ни о другом, а подите замуж за меня.
Лиза. Замуж? Вы не шутите?
Погуляев. Что за шутки!
Лиза. Мы так бедны, так несчастны, что с нами шутить грех.
Погуляев. Нет, я решился твердо. Давайте руку. (Берет ее руку.) Вот так! Я как ушел от вас, все ходил по улице да думал, вот и решился.
Анна Устиновна. Вот радость-то! Привел-таки меня Бог счастья дождаться, не дал в горе умереть.
Погуляев. Оно, знаете ли, было бы гораздо лучше, если б вы меня любили. Ведь вы меня не любите, вы от нужды за меня идете.
Лиза. Все равно, ведь я никого не люблю. Вы меня умнее, вы сделаете так, чтоб я вас любила.
Погуляев. Как же это сделать?
Лиза. А вот как: любите бабушку да не попрекайте нас бедностью.
Погуляев. Ну, так это просто.
Лиза. Да будто вы не знаете? Это вы нарочно спрашиваете. Вы гораздо лучше нас знаете.
Анна Устиновна. Скажите, батюшка, как это вас Бог надоумил?
Погуляев. Очень просто. Я всю жизнь жил один, это мне надоело; человек я одинокий, денег нажил — ну и стал подумывать, как бы семьей завестись; а тут вдруг вышел случай; думаю, чего ж мне лучше!
Кисельников(со слезами). Что ж вы меня не пускаете! Он теперь ждет, он говорил: «Ждать буду».
Анна Устиновна. Куда теперь идти! У нас Лиза замуж выходит.
Кисельников. За кого? За кого?
Анна Устиновна. Погляди за кого. Ведь это твой приятель.
Кисельников(кланяется Погуляеву). Здравствуйте!
Погуляев. Кирила Филиппыч, да погляди на меня хорошенько! Помнишь? Ну, помнишь Погуляева?
Кисельников. Я к барину пойду.
Погуляев. Ах, чудак! Да неужли ты забыл? Помнишь, учились вместе? Помнишь, в Нескучном саду гуляли? А помнишь, я у твоей жены на именинах был? Ну, а не помнишь — все равно, давай снова познакомимся. Давай руку. Ну, вот мы и приятели.
Кисельников(припоминая). Ты мне денег дал?
Погуляев. Вспомнил теперь?
Анна Устиновна. Хоть бы он немножко-то очнулся, хоть бы порадовался, бедный.
Погуляев. А ты на мои деньги тестю рому купил. Чудак ты этакой!
Кисельников. Мне Погуляев деньги дал.
Погуляев. Я Погуляев-то и есть.
Кисельников. А жена у меня умерла… умерла!..
Погуляев. Слышал, слышал. А на дочке вот я женюсь.
Кисельников(Анне Устиновне). Маменька! Лиза! Он женится?.. Правда?
Анна Устиновна. Слава Богу, очнулся! Правда, Кирюша, правда.
Погуляев. Вот вы ко мне и переезжайте; будем жить все вместе.
Кисельников(подумавши). А я упал, обнищал, видишь. Под судом, брат, под судом за подлог, за подлость! А ты вспомнил нас, приютить нас хочешь; спасибо тебе…
Лиза. Папенька, благословите меня.
Кисельников. Господи, Господи! Не было мне счастья, весь век не было; авось на твою долю, Лиза, счастье выпадет. (Целует Лизу.)
Лиза(Погуляеву). А вы меня выучите такой работе, за которую много денег дают?
Погуляев. Да зачем вам теперь?
Лиза. А затем, чтоб помогать бедным девушкам. Много их в таком положении, в каком я была.
Входит Боровцов.
Явление шестое
Анна Устиновна, Лиза, Кисельников, Погуляев и Боровцов.
Боровцов. Мир честной компании! Ну, брат Кирюша, с тебя спрыски. Что ты приуныл? Этакое тебе счастье, а ты нос повесил.
Кисельников. Да, счастье, счастье…
Боровцов. Да как же не счастье! Квартира будет хорошая, хлеб даровой; дочку пристроил; у богатого барина нужды знать не будешь. Одно слово — Грознов, — всю нашу Палестину купить может и выкупить.
Кисельников. Нет, не Грознов.
Боровцов. Да что ты отнекиваешься-то! Уж я, брат, знаю, торговал ты хорошо, барыши у тебя большие. Вот за это магарыч с тебя; веди в трактир, угощай чаем!
Кисельников. Погуляев! Ты возьми к себе матушку и Лизу, а меня не бери.
Погуляев. Отчего же?
Кисельников(тихо). Знаешь ли ты, кого ты пригреть хочешь?.. Мы с тестем… мошенники! Мы все продали: себя, совесть, я было дочь продал… Мы, пожалуй, еще украдем у тебя что-нибудь. Нам с ним не жить с честными людьми, нам только торговать на площади! Нет! Ты нам только изредка когда давай по рублику на товар наш, больше мы не стоим.
Анна Устиновна. Что ты, Кирюша, что ты!
Лиза. Папенька, не оставляйте нас.
Погуляев. Что ты за вздор говоришь!
Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя не оставит; а нас гони, гони! Мы вам не компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно по нас. (Тестю.) Ну, бери товар, пойдем. Вы живите с Богом, как люди живут, а мы на площадь торговать, божиться, душу свою проклинать, мошенничать. Ну, что смотришь! Бери товар! Пойдем, пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Талан-доля, иди за мной… (Уходит.)
