Глава 8
Крепость Трифельс,
14 июня 1525 года от Рождества Христова
Пастух-Йокель восседал на троне в парадном зале Трифельса и вершил суд.
Перед ним, потупив взоры, стояли на коленях два крестьянина и ждали его приговора. Мимо открытых окон с криками летали вороны, словно предчувствовали скорую поживу. В остальном же царила тишина, едва ли не осязаемая под холодными закоптелыми сводами. По сторонам от сделанного из шкур, ивовых прутьев и кож трона стояли еще с дюжину человек. Скрестив руки на груди, они с мрачным видом дожидались решения Йокеля. Уже не первую неделю крестьяне устраивали эти судилища, чтобы показать, что они сами себе хозяева. Но с самого начала одного лишь Пастуха-Йокеля величали господином.
Йокель поиграл серебряным бокалом, украшенным самоцветами, и сделал вид, что задумался. При этом приговор свой он давно уже вынес.
— Вы покинули нас без разрешения крестьянского совета, под покровом темноты. Притом что нас, возможно, ждет последняя, решающая битва, — проговорил он тихим решительным голосом, рассматривая блестящий бокал у себя в руках. — Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Господин… — начал робко один из обвиняемых; изношенная рубаха висела на его тощем теле, он беспокойно мял шляпу в руках. — Не… не понимаю, про какую такую битву ты толкуешь. Однако битва или нет, какая разница, нам бы на поля вернуться. Кабаны опять осмелели и все вытоптали, ураган снес амбар… Дети и женщины одни не справляются…
— И вы просто решили бросить товарищей в беде и вместо ландскнехтов предпочли зарезать пару свиней? — спросил Йокель, состроив невинное лицо. Некоторые из крестьян тихонько засмеялись. — Сами скажите, на что это похоже?
— Это… заняло бы всего несколько дней, — пробормотал второй крестьянин. Он уставился в устланный костями, пометом и листвой пол, словно мог заглянуть прямиком в преисподнюю. — Потом мы обязательно вернулись бы.
— А если бы в это время объявился пфальцский курфюрст со своими людьми? Об этом вы, дурни безмозглые, подумали? Хоть бы раз подумали не о себе, а о нашем общем деле, чтоб вам провалиться!
Йокель вскочил и швырнул бокалом в съежившегося крестьянина со шляпой. Бокал угодил ему точно в лоб. Крестьянин охнул и осел на пол.
— Сейчас непозволительно отлучаться! — ревел Йокель. — Только не теперь! Именно этого они и ждут от нас! Что мы вернемся на поля, и они забьют нас одного за другим. Ваш поступок иначе как дезертирством не назовешь!
— В Эльзасе, в городе Цаберн, они наших тысячами порубили, — заметил неуверенно один из дюжины собравшихся в зале крестьян. — Пойми меня правильно, Йокель, мы не трусим. Но как быть с нашими женами и детьми?
Кое-кто одобрительно покивал, и он продолжил более уверенно:
— В Цаберне даже младенцев резали. А женщин ландскнехты заместо шлюх забрали! Нам в Пфальце тоже ничего хорошего не светит. С тех пор как Вюрцбург попал в руки противника и курфюрст натравил на нас свои армии, города сдаются один за другим. В Шпейере горожане сговорились с епископом, а в графстве Нойшарфенек крестьяне опасаются, что старый граф отправит против них карательные отряды. Может, пора бы договориться, пока есть еще о чем договариваться…
Крестьянин многозначительно замолчал, и Йокель снисходительно кивнул, словно относился к его словам с пониманием. Теперь следовало осторожно перейти в наступление.
— Договориться, ладно, — сказал наконец пастух и откинулся на троне. — Неплохая мысль. Именно так и поступили крестьяне в Цаберне. Герцог из Лотарингии обещал им свободный проход. Крестьяне без оружия вышли за городские ворота. И что потом?
Присутствующие смотрели на него выжидающе, и Йокель вздохнул.
— Потом началась резня. Почти двадцать тысяч крестьян зарезали, как свиней. Двадцать тысяч! Этого вы хотите? Договориться?
Крестьяне вокруг трона что-то забормотали. Йокель чувствовал, что они снова в его власти. В последнее время ему все труднее становилось удерживать людей под контролем, и это при таком-то многообещающем начале… Захват Шарфенберга, после того как обнаружился туннель, оказался плевым делом. К сожалению, Йокель не сумел обуздать людей, и они разорили крепость. Пока крестьяне грабили, пьянствовали и жрали, молодому графу удалось ускользнуть. А с ним исчез и богатый выкуп. Йокель был вне себя от бешенства и велел высечь двоих из наиболее буйных пьяниц.
В Трифельсе, который они практически без боя захватили на следующий день, крестьяне вели себя более осмотрительно. Все-таки Йокелю нужна была подходящая резиденция. С тех пор пастух и его отряд правили из Трифельса над всеми окрестностями Ойссерталя. Анвайлер примкнул к мятежникам и выплачивал дань. Окрестные крепости были разрушены, а хозяева уцелевших притихли.
Но в какой-то момент все переменилось. Пфальцский курфюрст Людвиг, который поначалу выказывал готовность к переговорам, объединился с епископом Трира и выступил против крестьян. Города сдавались один за другим, или их просто сжигали. Им не хватало предвестника, знака, который объединил бы всех. Йокелю иногда казалось, что он единственный, кто еще помнил, что ожидалось от предводителя.
Пастух оглядел покрытый грязью парадный зал и усмехнулся при мысли, что когда-то здесь, возможно, трапезничал Барбаросса. Теперь он, Пастух-Йокель, был кайзером, правителем Ойссерталя и Трифельса, хозяином жизни и смерти. Он властно хлопнул в ладоши.
— Послушайте, братья мои! — начал он громким голосом. — Еще не все потеряно. Наоборот, еще вчера я получил известия, что и в других странах крестьяне подняли восстание. Англия, Франция и даже далекая Испания — все на нашей стороне!
Это была чистейшая ложь, но слушатели были благодарны за любую соломинку. Все с надеждой взирали на Йокеля.
— Но если мы хотим победить, мы должны быть сильными, — продолжал он. — Сильными и безжалостными! И поэтому я повелеваю, чтобы подсудимых высекли и потом выставили у позорного столба в Анвайлере. Другим в назидание. Это вполне справедливо.
Он милостиво кивнул и махнул рукой. Вообще-то Йокель хотел, чтобы этих двоих повесили, но чувствовал, что зашел бы слишком далеко. Впрочем, возможно, что в ближайшее время ему доведется вынести и смертный приговор…
Позже, когда они наконец победят.
Потому что Йокель был твердо убежден, что крестьяне победят. И неважно, что эти робкие ягнята придерживались другого мнения. Чего им недоставало, так это символа, в который они поверили бы. Знамени, под которым бы они объединились, чтобы мощной кровавой волной смести правителей этого мира.
Йокель проследил, как несколько человек увели всхлипывающих осужденных, после чего щелкнул пальцами.
— Ведите следующих подсудимых, — приказал он. — И принесите мне новый бокал, полный пфальцского вина. После этих судов чертовски хочется пить.
* * *
По Рейну, в сотне миль от Трифельса, неспешно плыла широкая баржа. Она глубоко осела, нагруженная десятками винных бочек и солью. Судно двигалось до того медленно, что Агнес начала считать проплывающие мимо парусники, лодки и плоты. В последние дни им то и дело приходилось причаливать у бесчисленных таможенных постов, которые устраивало на берегу каждое графство, епископство и самое мелкое поместье. Подле Агнес у леера стоял Матис. Он широко зевал и потягивался.
— Пешком, наверное, было бы куда быстрее, — со вздохом обратился Матис к Мельхиору.
Менестрель как раз прошел к носовой части, хоть как-то обдуваемой слабым бризом. Близился полдень, и солнце палило нещадно.
— Может, и быстрее, но не безопаснее, — Мельхиор кивнул на крутой склон по левую руку, поросший кустарником и деревьями. — Кто знает, возможно, и здесь скрываются отряды мятежников. Как вы им объясните, что вы один из них?
— Один из них? — мрачно отозвался Матис. — После резни, которую учинили обе стороны, я не особенно в этом уверен. К тому же исход войны давно предрешен! Просто здешние крестьяне еще не в курсе.
— Не думаю, что нам так необходимо оповещать их об этом, — вставила Агнес. — Тот, кто приносит дурные вести, первым же и лишается головы.
Погруженная в раздумья, она тоже взглянула на покрытый лесом берег. Интересно, как там дела в Трифельсе? Стоит ли еще отцовская крепость? Может, ее захватили или даже сожгли?
Десять дней прошло с тех пор, как они покинули деревню Ингольштадт во Франконии и отправились на запад. Пешком или по воде преодолели почти полторы сотни миль по землям, еще охваченным пламенем. Из мести многие феодалы спалили деревни своих подданных. Пойманных мятежников обезглавливали, сжигали, разрывали лошадьми или ослепляли. Но в некоторых регионах крестьяне так и не сдались. На севере Пфальца, а также в предгорьях Альп еще пылали очаги сопротивления. Агнес была рада, что они без задержек и прочих препятствий добрались до Рейна. После Майнца слухи о восстаниях и карательных акциях постепенно улеглись. И все-таки они были начеку.
Чтобы не рисковать без нужды, Агнес подстригла волосы и оделась в мужскую одежду. Широкий, очень теплый плащ скрывал грудь. Мельхиор тоже сменил камзол на более скромный, так что все трое походили теперь на бродячих подмастерьев или музыкантов. Так им удалось заработать немного денег на места на барже, которая везла их теперь к заветной цели.
В Санкт-Гоар.
Утром Мельхиор переговорил с плотогонами и выяснил, что сегодня к вечеру они будут уже на месте. Агнес по-прежнему не знала, что надеялась там узнать. Однако она чувствовала, что должна совершить это путешествие, если хотела когда-нибудь избавиться от этих сновидений. И была рада, что Мельхиор с Матисом ее сопровождали. Особенно Матис в последние дни был с ней очень заботлив. Агнес не рассказывала ему о кошмарных ночах с Барнабасом, но юноша словно чувствовал, что в душе у нее зияла рана, и затянется она еще не скоро. После бегства из лагеря Матис несколько раз ее целовал и обнимал. Но когда замечал, как она внутренне сжималась, оставлял свои робкие попытки. Пройдет еще много времени, прежде чем Агнес сможет подпустить к себе мужчину. Возможно, это чувство к ней уже не вернется. Слишком ужасными были воспоминания о том, что сотворил с ней Барнабас.
«Одним только этим ублюдок заслужил смерти», — подумала она мрачно.
Агнес мягко провела по исцарапанной гравировке на кольце, которое снова носила на пальце. В сотый раз повторила она узор, образующий портрет бородатого императора. Сколько крови уже пролилось из-за этого кольца! Оно было проклятием и благословением одновременно. Агнес решительно кивнула. Пора наконец разузнать о его прошлом.
И о своем собственном…
С кормы вдруг трижды прозвонил колокол и вырвал Агнес из раздумий. Плотогоны опустились на колени и стали громко молиться.
— Что с ними? — спросила она смущенно у Мельхиора. — Случилось несчастье?
— Они молятся, чтобы его не случилось, — ответил менестрель и показал на правый берег. Баржа медленно приближалась к высокому утесу, что клином вдавался в русло. — В народе эта скала зовется Лореляй. Рейн здесь сужается, и образуются водовороты и побочные течения. Впереди как раз самый опасный участок. Немало путников нашли погибель в этих водоворотах.
Мельхиор кивнул в сторону плотогонов. Те поглядывали на них с недоверием.
— Похоже, и от нас ждут молитвы. Сделаем им одолжение.
— В любом случае, это не повредит, — сказала Агнес и опустилась на колени.
После некоторых колебаний Матис с Мельхиором последовали ее примеру.
Утес проплыл мимо, в тот же миг раздался могучий рокот. Казалось, он доносится отовсюду. Матис неуверенно оглядел крутые склоны, с которых то и дело с грохотом скатывались мелкие камни.
— Бояться нечего, — успокоил его Мельхиор. — Это всего лишь водопад Гальгенбах, и вы слышите его многократное эхо. Хотя местные считают, что это обитающие в пещерах гномы добывают золото… — Он вздохнул. — Я давно уже подумываю написать об этих местах красивую балладу. Может, про какую-нибудь русалку или колдунью, убивающую мужчин…
Внезапно баржа содрогнулась от удара, и трое путников, чтобы не упасть, растерянно похватались за привязанные бочки. Плотогоны прервали молитву и с криками устремились к носовой части. Мимо вплотную к барже проплывало громадное дерево. То был дуб шагов в десять длиной. Среди ветвей застряли какие-то обломки. Ствол скрежетал по левому борту, но баржа выдержала.
Агнес пригляделась и заметила среди ветвей двух утопленников. Шею одного из них стягивала размочаленная петля. Оба тела до того разбухли, что походили скорее на мешки с мукой, чем на людей. Судя по их рваной одежде, это были простые крестьяне.
— Бедняги, — пробормотал Матис. — Наверное, их повесили у самого берега проплывающим в назидание. А потом буря смела их в воду…
— И они едва не увлекли за собой еще нескольких смертных, — тихо отозвалась Агнес. — Помилуй Господь их души.
Она перекрестилась. Дуб со своим жутким грузом медленно скрылся из виду.
Грохот водопада начал стихать. Вместо этого на поверхности все чаще стали появляться пенистые водовороты. Из воды, точно спина гигантской рыбины, выросла песчаная отмель. Плотогон у руля обливался потом, поворачивая баржу то вправо, то влево, чтобы миновать опасные быстрины и отмель. У Агнес перехватило дыхание. Река с немыслимой скоростью змеилась сквозь скальный массив, и тени по ее берегам длинными пальцами тянулись к суденышку, которое, словно щепку, швыряло с волны на волну.
— Я видимо, молился недостаточно искренне, — проговорил Матис и судорожно вцепился в леер.
Лицо у него побледнело — похоже, плавание не лучшим образом отразилось на его самочувствии. Мимо проплывали все новые деревья или сломанные ветви и терялись в бурлящих водоворотах.
Наконец-то, спустя целую вечность, утес Лореляй остался позади. Снова выглянуло солнце, и Рейн лениво понес свои воды. Наступило такое спокойствие, что казалось: события последних минут происходили с кем-то другим. По террасам речной долины простирались зеленые виноградники. Справа показался нарядный городок, над которым возвышалась небольшая крепость. Слева виднелся другой город, сердцем которого была выкрашенная красно-белым церковь. Над местностью вздымалась могучая, обнесенная стенами крепость. На оштукатуренных зубьях развевались яркие знамена. Агнес еще не доводилось видеть столь роскошных крепостей. Трифельс по сравнению с ней казался грудой булыжников.
— Ах, Санкт-Гоар, — с облегчением объявил Мельхиор. — Похоже, у нас действительно получилось.
Агнес недоуменно взглянула на менестреля.
— Эта крепость и есть Санкт-Гоар?
Тот рассмеялся.
— Нет-нет! Это крепость Райнфельс, принадлежащая гессенскому ландграфу, самая большая на Рейне. Как-то я провел здесь пару недель, радуя графа своим пением. А Санкт-Гоар — это город и церковь у подножия.
— А я-то думала, мы ищем монастырь, а не…
Агнес замолчала, еще раз взглянув на церковь посреди городка. Только теперь она заметила, что с севера и юга к ней примыкали другие строения, образующие, вероятно, крупный монастырский комплекс.
— Перед вами прославленный канонический монастырь Санкт-Гоар. Он принадлежит могущественному бенедиктинскому аббатству Прюм, — пояснил Мельхиор. — Гессенский ландграф в бешенстве оттого, что каноники не выплачивают податей. Столетиями монахи подчиняются одному лишь кайзеру и обладают огромным влиянием.
Агнес задумчиво разглядывала нарядную церковь. После стольких месяцев лишений она добралась наконец до места, где надеялась получить все ответы. Но, вопреки ожиданиям, не испытывала радости.
— Не знаю, — пробормотала она. — Я… рассчитывала увидеть уединенный монастырь. На вершине горы или в укромной тенистой долине. Загадочное сооружение, полное тайн, вроде Трифельса. А это всего лишь приходская церковь… — Она повернулась к Мельхиору: — Вы уверены, что это тот самый Санкт-Гоар? Может, отец Тристан имел в виду что-то другое.
Менестрель пожал плечами.
— Во всяком случае, это единственный Санкт-Гоар, известный мне. Кроме того, вы несправедливы. Здесь покоятся останки святого Гоара. Паломники приходят отовсюду, чтобы коснуться его гробницы.
— Так или иначе, а на церковь мы взглянем, — вмешался Матис; к нему постепенно возвращался румянец. — Судя по всему, нам все равно придется здесь задержаться.
Он кивнул вперед. Поперек реки была натянута тяжелая цепь, принуждая путников заходить в небольшой порт у подножия крепости.
— К тому же я не для того тащился сюда сотни миль, чтобы теперь взять и развернуться. Тем более что я все равно не знаю, куда мне податься, — добавил юноша тихим голосом.
— Вы правы, — Агнес решительно кивнула. — Простите. Я наверное, немного растерялась. Не знаю, как вас и благодарить — вы проделали со мной такой долгий путь…
Баржа тяжело пристала к пирсу. Плотогоны ловко ее пришвартовали и отвязали несколько винных бочек. Капитан с кислой миной уплатил пошлину, которую взимали с каждого судна. Только после этого цепь медленно погрузилась в воду. Агнес с Матисом и Мельхиором попрощались и побрели вдоль пристани к городским воротам.
Как и многие селения в долине Рейна, Санкт-Гоар узким коридором теснился между рекой и крутым склоном. Высокая, окаймленная башнями крепостная стена защищала жителей от возможных нападений. Трое путников миновали портовые ворота и в скором времени подошли к монастырю, расположенному в самом сердце города. По мощеным улицам разгуливали горожане в пестрых нарядах, смеялись и болтали. Небольшая крепость за церковью служила, судя по всему, резиденцией наместника. Красивые фахверковые дома, оштукатуренные стены и полные посетителей трактиры производили впечатление зажиточного города. Вероятно, таможенные сборы приносили неплохой доход. Агнес невольно вспомнила утопающий в нечистотах Анвайлер. «Неужели и наш город когда-то выглядел так же? Тогда, во времена Гогенштауфенов?»
— Черный Ганс, может, и был разбойником, — проворчал Матис, — но эти речные владыки ничем не лучше. Сдирают с путников последние гроши, а сами наряжаются в бархат и бумазею…
— А я ничего не имела бы против шелкового платья, — отозвалась Агнес. Она вздохнула и посмотрела на свой простой плащ. — Во всяком случае, эти изящные наряды носить куда приятнее, чем грубую и пыльную мужскую одежду.
Матис ухмыльнулся.
— Теперь ты знаешь, что приходится терпеть простому мужичью каждый день.
Тем временем они дошли до рыночной площади перед церковью. По правую руку располагалась нарядная ратуша, посреди площади росла липа. Рядом пустовал запачканный грязью и гнилью позорный столб. Только теперь, стоя в непосредственной близости, Агнес поняла, каким большим был монастырский комплекс. Несколько крытых крестных ходов соединяли церковь с соседними строениями. Одно из них служило, вероятно, аббатством. По фасадам обители высились строительные леса, свидетельствующие о проводимых там работах. На лестницах стояли рабочие и покрывали стены новой штукатуркой. Чуть поодаль двое монахов несли к одному из строений больного на носилках.
— Паломнический лазарет Санкт-Гоара известен по всему Рейну, — заметил Мельхиор, окинув строения одобрительным взором. — Видимо, они постоянно расширяются. Во всяком случае, церковный неф видится мне довольно новым. Интересное сооружение, такое высокое и светлое… Помню одну церковь в Риме…
— Рад за вас, — перебил его Матис. — Но мы здесь не для того, чтобы восхищаться церквями, а хотим разгадать тайну. Так что идемте-ка внутрь и посмотрим, кто сможет нам помочь.
Он пересек площадь и толкнул створки низкого портала. Те со скрипом подались внутрь.
Агнес вошла в церковь и зябко поежилась. После полуденного зноя внутри оказалось на удивление прохладно. Свет едва пробивался сквозь дорогие разноцветные витражи, и центральный неф, утопающий в полумраке, производил едва не гнетущее впечатление. На высоте примерно четырех шагов тянулась оштукатуренная галерея. Своды покоились на подкосах и были искусно украшены изображениями различных святых. От апсиды с восточной стороны вглубь спускалась лестница. Снизу доносился размеренный шорох. Путники подошли к ступеням, и взорам их открылась крипта, посреди которой в окружении колонн стоял саркофаг на пьедестале. Монах в простой рясе бенедиктинца подметал перед ним пол.
— Гробница святого Гоара, — прошептал Мельхиор. — Святейшее из мест, мы не можем просто пройти мимо. Давайте взглянем на нее.
Менестрель знаком велел следовать за собой. Он спустился по ступеням и, встав перед монахом, прокашлялся.
— Dominus vobiscum, — пробормотал старик, не прерывая своего занятия. Лицо его скрывал капюшон.
— Et cum spiritu tuo, — ответил Мельхиор. — Простите, что помешали, почтенный. Мы проделали долгий путь, чтобы посетить это место.
Тут монах остановился и поднял голову. Из-под капюшона сверкнули дружелюбные умные глаза, слишком юные для изборожденного морщинами лица. Но внимание привлекали его кустистые брови, которые в полумраке походили на живых, мохнатых гусениц. Он мягко улыбнулся и произнес:
— В таком случае вам повезло. Вообще-то сегодня крипта закрыта — мы готовим ее к празднествам в день святого Гоара. — Он вздохнул. — Но я, видимо, снова забыл запереть церковь. Однако раз уж вы здесь… — Он обвел рукой надгробие, увенчанное тяжелой каменной плитой. — Можете оказать святому необходимые почести. Это не займет много времени.
Агнес взглянула на плиту с рельефным изображением монаха.
— Это святой Гоар? — спросила она.
Старец кивнул.
— Он пришел в эти места, когда римляне неспешно возвращались после покорения других народов. Вероятно, он уберег от гибели немало судов. Кроме того, со своей родины в Аквитании Гоар принес в Пфальц виноградную лозу, — он хитро улыбнулся. — Не самое ничтожное из его благодеяний, хотя сам Гоар жил отшельником и предпочитал чистую рейнскую воду. В этой крипте находилась его пещера. Когда он умер, его последователи построили над ней небольшую церковь. Потом — еще больше, и…
— Простите, святой отец, — рядом с Агнес прокашлялся Матис. — Это все очень интересно. Но вообще-то мы ищем кого-нибудь, кто помог бы нам в одном чрезвычайно важном деле.
— Было бы весьма полезно поговорить с настоятелем этой обители, — добавил Мельхиор. — Может, вы знаете, где нам найти декана?
— Декана? — старый монах вскинул кустистые брови. — И зачем вы его ищете, позвольте спросить?
— Мы проделали сюда долгий путь, святой отец, — вмешалась Агнес. — Мой бывший исповедник говорил, что в Санкт-Гоаре я, возможно, получу ответ на вопрос, который издавна меня мучает.
Монах тихо рассмеялся.
— Многие ищут ответы на свои вопросы, — сказал он затем. — При этом истинный ответ всегда звучит одинаково: Господь. Не обязательно было идти за этим в Санкт-Гоар.
Матис беспокойно переступил с ноги на ногу.
— Послушайте, святой отец. Сейчас не время для наставлений. Перед вами графиня фон Шарфенек, и мы сопровождаем ее в долгих, нелегких поисках, которые привели нас в Санкт-Гоар, — он показал на Мельхиора и на себя. — Мельхиор фон Таннинген — странствующий рыцарь, а я — простой оружейник. Мы пришли из пфальцской крепости Трифельс, расположенной далеко на юге…
Глаза старца вдруг сузились в тонкие щелочки.
— Из Трифельса? — спросил он недоверчиво. — Уж не тот ли странный человек вас послал? Если да, то вы напрасно потратили время. Я не переменил своего мнения.
— Что… что за странный человек? — спросила Агнес. — Он тоже хотел что-то узнать про Трифельс? Говорите же, прошу вас!
Но монах не ответил и принялся дальше мести пол вокруг алтаря.
— Почтенный отец, — попытался теперь Мельхиор. — Это дело чрезвычайной важности…
— Тот человек говорил так же. И мой ответ неизменен: нет.
— С меня довольно! — воскликнул вдруг Матис, да так громко, что голос его эхом прокатился по сводам крипты. — Мы выбрались из стольких передряг, пережили столько сражений, прошли по разоренной земле и несколько раз едва не погибли лишь затем, чтобы попасть в это Богом забытое место. А вы стоите тут и молчите, как баран… Отвечайте уже, где декан! Пусть он сам решит, что можно говорить, а что нет. Говорите, или…
Он грозно двинулся на монаха, но Агнес его остановила.
— Матис, нет! — воскликнула она. — Это грешно.
Не раздумывая, женщина упала перед монахом на колени и молитвенно сложила руки.
— Прошу вас, святой отец, — взмолилась она. — Клянусь всеми святыми, мы явились с добрыми намерениями. Все, что мы хотим, это…
Агнес замолчала на полуслове, заметив, как взгляд монаха вдруг замер на ее руке. В одно из крошечных окошек под сводами заглянул лучик солнца, окружив юную графиню сиянием.
На пальце сверкнуло кольцо.
— Кольцо Барбароссы! — прошептал вдруг монах. Он откинул капюшон и наклонился, чтобы рассмотреть кольцо внимательнее. — Пресвятая Богородица! Пророчество сбылось… Оно и впрямь оказалось у нас! Это все меняет…
Под старыми сводами вдруг воцарилась странная тишина. Монах все рассматривал руку Агнес. В конце концов Матис кашлянул.
— Вам… знакомо кольцо? — спросил он.
Старец молчал. Лишь через некоторое время он взглянул на юношу, словно сейчас только пробудился от сна.
— Конечно, оно мне знакомо. Мне его подробно описывали, — он перевел взгляд на Агнес и окинул ее задумчивым взором. — Кольцо, но не его носительницу. Я и помыслить не мог, что увижу их так скоро… Похоже, времена и впрямь настали тяжелые.
Монах коротко взглянул на Матиса с Мельхиором, потом снова повернулся к Агнес.
— Это ваши спутники? Вы можете им доверять?
— Если не им, то больше некому, — растерялась Агнес. — Но почему…
— Что ж, тогда их тоже стоит посвятить в тайну. Защита будет нелишней.
— Чудесно! — Мельхиор хлопнул в ладоши, и наваждение спало. — Значит, наконец-то все встанет по местам и моя баллада обретет достойный финал. — Менестрель огляделся. — Прошу прощения, но вам бы и в самом деле поскорее отвести нас к декану.
Старый монах отставил метелку в угол и вытер грязные руки о рясу.
— Я и есть декан, — ответил он. — Зовите меня отцом Домиником.
Декан прошаркал к лестнице и, тяжело ступая, стал подниматься по ступеням.
— Прошу, следуйте за мной. Думаю, пора рассказать вам подробнее о кольце и его обладателях.
Он стоял на рыночной площади, в подворотне напротив монастыря, и ругался вполголоса. Лицо его скрывала тень, так что видны были только покрытые пылью сапоги, красные штаны и черный плащ из тонкого бархата.
Каспар коснулся пистолей, заткнутых за пояс рядом с саблей. Их металл приятно холодил руку, они вселяли уверенность посреди охваченной беспорядками страны. Агенту не терпелось убраться отсюда. До недавних пор он был убежден, что скоро ему это удастся. В Майнце его несколько недель выхаживал посредник-еврей. Каспар был на волосок от смерти. Однако Натанаель был ученым врачом и, в отличие от многих своих коллег, знал свое дело. Только ребра еще побаливали, в остальном же Каспар чувствовал себя вполне здоровым.
Из Майнца он без промедления направился в Санкт-Гоар — только затем, чтобы столкнуться с горсткой упрямых монахов. Они не пожелали ничего говорить. Ни деньги, ни угрозы не возымели действия, поэтому Каспар решил для начала осмотреться в обители, а ночью забрать то, что монахи так упорно от него скрывали. Он как раз увидел новый проблеск надежды…
И тут появился этот!
— Raios me partam!
Каспар прикрыл глаза и попытался успокоиться. Гнев — не лучший союзник. Лучше оставаться невозмутимым и ясным, как океан, чтобы в этот раз действовать рассудительно. Тот человек явно старался скрыть свое истинное лицо, но Каспар сразу его опознал. Кем были двое других, оставалось для него загадкой. Наверное, его подручные, которые ни перед чем не остановятся и устроят в церкви кровавую баню. Похоже, теперь и противник выяснил, где именно нужно искать. Они на все пойдут, лишь бы достичь цели. Каспар мрачно кивнул.
В точности как я.
Он еще раз глубоко вдохнул. Шелест волн в ушах успокаивал. Наконец Каспар вынул из-за пояса оба пистоля. Едва ли не с благоговением агент зарядил их свинцовыми пулями и порохом, который хранил в плотном огнеупорном мешочке. Проверил подложку и кусочек пирита, зажатый в спусковом механизме и сверкающий золотым блеском. Затем, напевая вполголоса, взвел оружие маленьким ключиком, который всегда висел у него на шее, и сунул пистоли обратно за пояс, так, чтобы их не было видно под плащом. Затем чуть наклонился и произнес короткую молитву. И только потом двинулся размеренной походкой к церкви.
Пора наконец выполнить это задание.
Человек, назвавшийся отцом Домиником, поднимался по ступеням и больше не оборачивался на своих спутников. Те нерешительно следовали за ним. Путь их оканчивался перед небольшой дверцей справа от апсиды. Каноник отворил ее ржавым ключом из связки. Он поманил троицу за собой. Комната за дверцей оказалась маленькой, с узкими окнами, сквозь которые едва проникал солнечный свет. В держателях чадили несколько факелов. Вдоль стен и по холодном полу тянулись надгробья, с которых на Агнес смотрели рельефные изображения покойных. Воздух был застоялый. Она почувствовала слабый ветерок, непонятно откуда взявшийся.
— Это старейшая часть церкви, — произнес святой отец, и его скрипучий голос эхом разнесся по сводам. — Крещальня Санкт-Гоара. Здесь покоится ряд знатных особ, которые принесли пользу обители, — он указал на надгробие на стене, изображающее пожилого человека с ягненком на руках. — Прюмский аббат Фридрих фон Фельс, например, при котором аббатство, еще во времена Гогенштауфенов, стало княжеством. А рядом аббат Регино, правил в тяжелые времена норманнов и был величайшим из летописцев своего времени. Или вот графиня Адельхайд фон Катценельнбоген… — Дрожащей рукой отец Доминик указал на вделанную в пол плиту с изображением изящной дамы в придворном платье с вуалью. — Она пожертвовала монастырю значительную сумму денег, что позволило заложить библиотеку. Ее сын Дитер фон Катценельнбоген наконец…
— Простите, святой отец, — перебил его Матис. — Это все очень интересно. Но не могли бы вы рассказать немного про кольцо на пальце Агнес?
— Помолчи, парень! — вскинулся на него отец Доминик, и кустистые брови чуть задрожали в свете факелов. — Вечно вы, молодые, рветесь вперед — и при этом упускаете суть. Если хотите понять, то, будьте добры, слушайте!
Он сделал глубокий вдох и продолжил:
— То, что здесь покоится много прюмских аббатов — не случайно. Могущественный бенедиктинский орден издавна заботится о нашей обители. Не кто иной, как Фридрих Гогенштауфен, внук Барбароссы, три столетия назад превратил аббатство в независимое княжество. Правда, кайзер поставил одно условие… — отец Доминик возвысил голос, так что эхо разнеслось по залу. — Фридрих был одержим знаниями! Его до безумия увлекали учения, изобретения, записи, книги, пергаменты — буквально все, что измыслило человечество. О его познаниях ходили легенды, это его ученые звали Stupor Mundi, чудом света. И он поручил аббатству Прюм собирать эти знания. Поэтому монахи задумали устроить библиотеку. Она должна была располагаться в самом сердце Священной Римской империи, в месте, доступном для путников, до которого и в неспокойные времена можно добраться рекой. В конце концов выбор их пал на Санкт-Гоар.
— Но… но я не вижу никакой библиотеки, — недоуменно заметила Агнес. — В смысле, если она такая большая, где же все залы, стеллажи? Явно ведь, что не в церкви. Может, в аббатстве рядом?
Отец Доминик тонко улыбнулся.
— Я ведь сказал: кто рвется вперед, не видит сути.
Он подошел к надгробию в стене, на которое показывал прежде. На плите был изображен священнослужитель с посохом, в правой руке он держал небольшой ящик. Только теперь Агнес заметила, что ящичек этот был закрыт вставленной в камень плиткой. Отец Доминик снял ее: в открывшейся нише торчал ржавый рычаг. Каноник потянул его. Что-то легонько дрогнуло, после чего надгробие отошло в сторону и открыло взору витую каменную лестницу. На Агнес и ее спутников повеяло прохладным воздухом.
— Библиотека внизу, — сказал отец Доминик, сняв со стены один из факелов. — Крупнейшая сокровищница мудрости во всей Священной Римской империи. Настоятель Дитер фон Катценельнбоген выстроил ее на деньги своей матери. Теперь его собственная гробница служит входом, — старец стал тяжело спускаться по ступеням. — Идите и взгляните на чудо Санкт-Гоара.
Словно раковина улитки, лестница ввинчивалась всё глубже в недра. Наконец ступени окончились перед порталом с массивной дощатой дверью, усиленной железными пластинами. Отец Доминик зажег от факела стеклянный, черный от копоти светильник, висевший на крюке возле входа. Он осторожно погасил факел и только потом достал из-под рясы большую связку и вставил один из ключей в замочную скважину.
— Сюда запрещено входить с факелами и свечами, — пояснил декан. — И все залы, которые мы скоро пересечем, разделены огнеупорными дверьми. В случае пожара мы хотя бы сможем удержать его в определенных пределах. За последние триста лет такое случалось уже дважды, и ущерб был весьма ощутим.
Дверь отворилась, и у Агнес перехватило дыхание.
До сих пор она видела лишь библиотеку Трифельса, и однажды ей довелось побывать в библиотеке Ойссерталя. Но здесь было нечто совершенно другое. Перед глазами раскинулась целая книжная вселенная. На высоту почти десяти шагов вздымались полки, заставленные увесистыми фолиантами, тонкими тетрадями, документами, письмами и пергаментными свитками. Они тянулись вдаль и терялись во мраке. Лестницы вели на верхние этажи, всюду нависали балконы. Агнес услышала шорох и заметила, как по проходу слева прошел, сгорбившись, монах со стопкой книг. Он не произнес ни слова, но шаги его разносились под сводами диковинным эхом — словно капли дождя стучали по крыше. Откуда-то доносился слабый шелест, как если бы непрошеные гости пробудили зверя.
Отец Доминик тем временем шел впереди, и в свете фонаря шаг за шагом проявлялось все величие сводов. Агнес прикинула, что в длину зал составлял не меньше пятидесяти шагов. Ряды полок то и дело прерывались проходами, которые заканчивались новыми дверями. Похоже, все это было с усердием вырублено в скале. Местами на стенах белели пятна, словно гипсовые. Агнес так и не поняла, что это. Она вдруг обрадовалась своему теплому плащу. В туннелях было холодно, как в могиле.
— Не самое подходящее место для библиотеки, — заметил Мельхиор, зябко потирая руки и глядя в высокий потолок.
— Зато безопасное, — отозвался отец Доминик. — Холод и сухость защищают книги от плесени. Наверное, все дело в соли, которая всюду выступает из скал. Мы точно не знаем. Но лучшего места для такого количества книг не найти.
— Сколько же их здесь? — спросила Агнес.
— По нашим расчетам, около ста тысяч. Правда, бо́льшая часть представлена пергаментами и потрепанными актами касательно повседневной рутины. Кстати, знаменитая библиотека в Александрии раз в пять богаче. И все-таки мы, как мне кажется, можем гордиться.
Отец Доминик все шагал вдоль высоких стеллажей. Им снова повстречался одинокий монах со стопкой книг. Он кивком поприветствовал декана.
— Почему об этой библиотеке никто не знает? — спросил Мельхиор. — Вы говорили, что она доступна путникам. Почему же я о ней до сих пор не слышал?
— Прежде, во времена Фридриха, в библиотеку действительно имели доступ все желающие. Однако потом настало тяжелое время, когда трон остался без кайзера. И мы сочли за лучшее закрыть ворота. Теперь о ней снова узна́ют. Мы сами подбираем людей, и круг их с каждым годом растет… — Отец Доминик вздохнул. — С изобретением печатного станка книги уже не в диковинку. В каждом городе есть. Конечно, они теперь не столь притягательны для воров, но и очарование их тоже утрачено.
Между тем они свернули в один из проходов и подошли к следующей двери. Декан отворил ее ключом из связки. Комната за ней оказалась куда меньше, зато была сплошь заставлена книгами и пергаментными свитками. Стеллажи высотою до самого потолка делили комнату на коридоры и ниши, тонущие во мраке. Сводное пространство посередине занимал массивный круглый стол. Столешницу украшали три черных льва на желтом поле. Вокруг стояли несколько древних на вид скамеек. Отец Доминик осторожно поставил светильник на стол и зажег ряд стеклянных люстр, свисавших на цепях с каменного потолка. Агнес облегченно вздохнула. Наконец-то стало светло настолько, что она не чувствовала себя погребенной заживо.
— Это самое сердце библиотеки, — начал отец Доминик. Он прошел вдоль книжных рядов, что-то выискивая, и скрылся за стеллажом. — Здесь собраны труды, прочитанные лично кайзером Фридрихом или им самим написанные.
Декан вернулся с потрепанной книгой, на обложке которой был изображен король с ловчей птицей.
— Я знаю эту книгу! — воскликнула Агнес удивленно. Стены, казалось, волшебным образом поглощали ее голос. — У меня есть такая же. Это…
— De arte venandi cum avibus, — с улыбкой перебил ее декан. — Искусство охоты с птицами. Кайзер Фридрих сам ее сочинил. Это оригинал, хотя многие считают, что он был уничтожен во время осады Пармы… — Он с любовью провел рукой по кожаному переплету, после чего вернул книгу на полку и снова повернулся к своим гостям. — Но мы здесь не для того, чтобы рассуждать о птицах, верно? Можно мне взглянуть на кольцо?
Агнес нехотя стянула кольцо с пальца. Отец Доминик достал из-под рясы линзу и вместе с кольцом поднес к самому лицу, так что на Агнес уставился громадный рыбий глаз. Наконец декан удовлетворенно кивнул.
— Кольцо Барбароссы, без сомнений. Оно единственное в своем роде, и узнать его можно по крошечным инициалам, скрытым в бороде. Невооруженному глазу они кажутся лишь царапинками.
— А я считала, что таких колец целое множество, — заметила Агнес.
Отец Доминик рассмеялся.
— Тот, кто сказал вам это, либо ничего не смыслил, либо хотел от вас что-то утаить. Гогенштауфены передавали это кольцо из поколения в поколение как символ власти. Сначала его носил Фридрих Барбаросса, потом — его сын Генрих Шестой и Фридрих Второй, а после — его сыновья Генрих, Конрад и Манфред. Все они умерли, в том числе и внебрачные сыновья Фридриха: в бою, от яда или болезней. Когда шестнадцатилетний Конрадин, внук Фридриха, пал от рук французов, кольцо перешло к последнему наследнику рода Гогенштауфенов, его дяде Энцио, который более двадцати лет, до самой смерти, провел в заточении в Болонье.
Агнес задумчиво кивнула.
— Отец Тристан, мой исповедник в Трифельсе, тоже рассказывал мне о потомках Фридриха. Правда, о кольце он при этом не упоминал… Мне все кажется, что отец Тристан хотел от меня что-то скрыть. Вот только зачем?
Несмотря на теплый плащ, ее вдруг пробрала дрожь. Матис, похоже, это почувствовал. Он взял ее за руку и мягко пожал.
— Агнес нашла кольцо недалеко от Трифельса, — обратился он к декану. — Ну, скорее ее сокол нашел. Может, вы знаете, как оно туда попало? Возможно, это всего лишь совпадение…
— Совпадение? Нет, не думаю. Даже наоборот. Но чтобы вы всё поняли, я должен рассказать вам долгую историю…
Отец Доминик жестом пригласил всех сесть за стол. Потом взял с полки увесистый фолиант и принялся перелистывать страницы с красочными рисунками. Отыскав нужную страницу, декан положил книгу на стол перед Агнес. Он показал на изображенного там юношу в привычном для рыцарских времен пажеском одеянии.
— Это Энцио, любимый сын Фридриха, пусть и внебрачный, — начал декан мягким голосом. — Должно быть, он очень походил на отца — любознательный и склонный к поэзии. Но еще юношей, в сражении под Фоссальтой он попал в плен и до конца жизни пробыл в Болонье. Ему разрешали писать письма и принимать посетителей. Но его никогда не оставляли с ними наедине. Кроме одного единственного раза… — декан прокашлялся. — Была, вероятно, одна монашка. Звали ее Элеонорой Авиньонской, она происходила из знатного норманнского рода и была невероятно красивой. Энцио влюбился в нее еще в молодые годы. От любви этой родилось дитя, девочка по имени Констанция…
— Бог мой, Констанция! — вскрикнула Агнес. Ее снова охватила дрожь. — Это… женщина из моих сновидений!
— И не известная доселе наследница рода Гогенштауфенов, — Мельхиор снял с плеча лютню. — Великолепный материал для баллады! Сами послушайте, как…
Менестрель ударил было по струнам, но под сердитым взглядом Матиса промолчал.
Отец Доминик чуть раздраженно взглянул на Мельхиора и наконец продолжил:
— К тому времени как родилась Констанция, род Гогенштауфенов практически вымер. Оставались, конечно, разбросанные по миру наследники, но без кольца их притязания были незаконны. Кроме того, Фридрих Второй оставил завещание, чтобы избежать споров о наследстве. Только кольцо, подкрепленное этим завещанием, давало право называться преемником Гогенштауфенов, и не важно, мужчина это или женщина. И то, и другое находилось у Энцио, и он передал их своему единственному ребенку…
— Констанции, — пробормотала Агнес. — Поэтому ее и пытались убить?
Отец Доминик кивнул.
— Энцио понимал, что жизнь его дочери в опасности. Карл Анжуйский, брат французского короля, уже убил Конрадина и Манфреда. Сыновей Манфреда заточили в Кастель-дель-Монте. Два брата в конце концов ослепли и лишились рассудка. Только одному удалось бежать, но и он, помешанный, умер в далеком Египте. Поэтому Карлу Анжуйскому нельзя было знать о Констанции!
Декан перелистнул несколько страниц. Изображенную на рисунке крепость Агнес не спутала бы ни с какой другой. По спине побежали мурашки, и вовсе не холод был тому причиной.
— По этой причине Энцио тайно отправил ребенка в Трифельс, где она росла камеристкой, — продолжал отец Доминик тихим голосом. — Констанция и сама ничего не знала о своем высоком происхождении. Лишь тогдашний наместник Трифельса, Филипп фон Фалькенштайн, был осведомлен о нем. Он также хранил для Констанции кольцо и завещание. В конце концов девушка познакомилась с милым оруженосцем, которому предстояло посвящение в рыцари. Его звали…
— Иоганн, — прошептала Агнес. — Иоганн фон Брауншвейг… Господи, все в точности, как в моих снах!
Отец Доминик смерил ее изумленным взглядом.
— Да, Иоганн фон Брауншвейг, — подтвердил он наконец. — Урожденный Вельф, отпрыск второго по могуществу рода после Гогенштауфенов. Лишь на свадьбе Констанция узнала от наместника о своем прошлом. Филипп фон Фалькенштайн торжественно передал ей кольцо с завещанием, и она посвятила в тайну Иоганна.
Агнес словно под гипнозом слушала повествование декана.
— Констанция родила Иоганну сына, и они назвали его Зигмундом. Какое-то время они жили счастливо. Но потом случилось нечто ужасное. Габсбурги, которые уже правили в Священной Римской империи, узнали об истинном происхождении Констанции. И о ребенке… — Отец Доминик тяжело вздохнул. — Только представьте! Ребенок, рожденный от двух могущественнейших, когда-то враждующих династий! И это в такое тяжелое время, когда дворяне еще боролись за немецкий трон… Князья, несомненно, избрали бы маленького Зигмунда своим королем. Габсбурги не могли этого допустить и поэтому отправили своих людей, чтобы убить молодую семью.
Агнес задумчиво кивала. Хорошо, что она сидела на шаткой скамейке, потому что ноги ее стали ватными. Матис по-прежнему держал женщину за руку.
— Но им удалось сбежать, — пробормотала она. — Я и это видела во сне. Что… что с ними сталось?
Отец Доминик снова вздохнул.
— Иоганна настигли в Шпейере и обезглавили на месте. Констанция тоже угодила в ловушку к Габсбургам. Ее подвергли пыткам и замуровали в стенах Трифельса. Габсбурги не знали жалости.
— Господи! — выдохнула Агнес. — А что же ребенок?
— Исчез. А с ним и кольцо с завещанием.
— Исчез? — Матис склонился над столом и резко взглянул на декана. — Что значит «исчез»? Не думаю, что вы распинались бы тут перед нами, если это уже конец.
Отец Доминик слабо улыбнулся.
— Тут вы, возможно, правы, мой юный друг… Ладно, ребенок не исчез. Констанции в последний момент удалось укрыть его и кольцо с завещанием в семье кожевников из Анвайлера. Она рассказала им о происхождении мальчика и попросила его уберечь. Зигмунд вырос простым кожевником. Только когда он достиг совершеннолетия, приемные родители открыли ему правду. А Зигмунд рассказал обо всем своему первенцу, а тот передал тайну своему перворожденному ребенку. Со временем потомки Гогенштауфенов доверились некоторым из горожан Анвайлера, которые помогали им сберечь тайну и защищали их. Так продолжалось не одно поколение, и вокруг последних потомков императорского рода в Васгау сложилась целая легенда, — декан встал и поднял глаза к потолку, молитвенно сложив руки. — Легенда, хранимая небольшим орденом. Тайное братство, которое поклялось защищать наследство Гогенштауфенов и передавать это знание из поколения в поколение, пока над миром вновь не сгустятся тучи и Рейх призовет истинного кайзера. Многие верят, что этот день как раз настал…
Наконец декан замолчал. Лишь отдаленные шаги других монахов разносились по обширным катакомбам.
— От… откуда вам это все известно? — спросил наконец Матис запинающимся голосом.
— Откуда? Ну, слухи о Констанции, которая родила в Трифельсе наследника Гогенштауфенов, ходили давно. Но около года назад мы наконец удостоверились. К нам прибыл посланник того легендарного братства, и он принес дурные вести. Спустя столько столетий Габсбурги снова узнали о тайне, оберегаемой с таким тщанием. Однажды, несколько лет назад, они уже пытались убить последнего потомка Констанции. И вот предприняли новую попытку…
Отец Доминик прошаркал к дальней полке, где лежал один перетянутый кожаным ремешком пергаментный свиток. Печать на нем изображала голову бородатого мужчины. Декан развязал шнурок и аккуратно развернул на столе тонкий пергамент. Строки, написанные на латыни красными чернилами, чуть поблекли, но были еще вполне различимы.
Nos Fridericus Dei gratia imperator Sacri Romani Imperii possessorem huiusce diplomatis heredem singularem ducatus Sueviae declaramus…
Агнес разобрала лишь первые строки. Затем ее охватила слабость, и в глазах потемнело.
Я, Фридрих, Божьей милостью кайзер Священной Римской империи, объявляю владельца сей грамоты единственным наследником рода Гогенштауфенов. Символом его должно стать наше фамильное кольцо, знак власти, носить который следует всегда при себе…
— Это завещание принес нам посланник из Анвайлера, — словно сквозь плотный занавес Агнес слышала голос священника. — Сам Энцио передал его вместе с кольцом маленькой Констанции, чтобы доказать ее происхождение. Позднее документ хранило Братство, чтобы не подвергать опасности обладателя кольца. С тех пор в завещание стали вносить имена перворожденных наследников. По этому списку ясно, кто тот загадочный наследник, которого Габсбурги во второй раз пытаются убить. Посланник назвал нам имя и сказал, если эта особа или кто-то из ее потомков явится в Санкт-Гоар, то нам следует посвятить ее в тайну, если при ней окажется опознавательный символ. Предмет, который, как и завещание, передается из поколения в поколение.
Агнес сидела в оцепенении. Декан с улыбкой вернул ей кольцо, после чего встал перед ней на колени и склонил голову. Только теперь Агнес, как сквозь пелену, заметила, что через прикрытую дверь входили остальные монахи и опускались на колени.
— Приветствуем вас, Агнес фон Эрфенштайн, баронесса рода Гогенштауфенов, последняя законная наследница Барбароссы, — провозгласил декан скрипучим голосом. — Поначалу я не узнал вас в мужской одежде и с короткой стрижкой. Вот и настало время. Священной Римской империи нужна ваша помощь.
Каспар стремительно приближался к монастырю; плащ так и развевался за его спиной. На ходу агент поглядывал на залитую солнцем рыночную площадь. Мимо со смехом прошла молодая пара, не обратив на него никакого внимания. Под липой сидел точильщик и дремал, сморенный полуденным зноем. Издалека доносились крики плотогонов. До церкви никому не было дела. Каспар улыбнулся. Момент выбран удачно, случайные свидетели ни к чему. В запасе всего два выстрела, потом придется полагаться на саблю.
Он в последний раз огляделся, отворил портал и шагнул в прохладу церкви. Взгляд его скользнул по центральному и двум боковым нефам, алтарю и галереям, но в зале никого не было. Может, эти трое уже покинули церковь? Каспар лихорадочно огляделся, но других выходов не заметил. Кроме того, он был твердо убежден, что тот человек по-прежнему в монастыре. Здесь его путешествие подходило к концу. Его и Каспара.
Каспар осторожно прокрался по центральному нефу. Впереди обнаружилась лестница, ведущая вниз. Она оканчивалась в едва освещенной сквозь узкие окна крипте с гробницей посередине.
Трое его противников как сквозь землю провалились.
Каспар чертыхнулся вполголоса и собрался уже обратно наверх, но тут услышал звук шагов и приглушенные голоса. Тихий, едва уловимый шепот.
И доносился он прямо из стены.
Каспар недоверчиво огляделся. Может, у него разыгралось воображение и ему уже призраки мерещатся? Помедлив немного, он взбежал по лестнице и в этот раз увидел справа низкую, чуть приоткрытую дверцу. Должно быть, не заметил в спешке. За нею находилась часовня, по стенам и полу которой тянулись надгробные плиты. Однако и здесь не было ни души.
Каспар задумчиво обошел плиты. Под ногами что-то скрипнуло. Он нагнулся и провел пальцами по крошечным крупицам земли — вероятно, с площади перед церковью. Земля лежала прямо под одной из плит, на которой был изображен священнослужитель с посохом и странным ящичком в руках.
Каспар снял со стены один из факелов и внимательнее осмотрел пол. Он различил у подножия плиты изогнутый полукругом след. Судя по всему, что-то тяжелое стирало камень, причем с некоторым постоянством.
Что за…
Агент тщательно изучил священника на плите и наконец ощупал ящичек в его руках. Крышка отделилась и открыла взору железный рычаг. Каспар повращал его, подергал и наконец с силой потянул. Раздался скрежет, и надгробная плита открылась наружу, словно дверь.
С довольной ухмылкой Каспар увидел ведущую вглубь лестницу. Он вынул из держателя один из оставшихся факелов и бесшумно скользнул вниз по ступеням. Где-то внизу щелкнул замок. Агент резко остановился. В следующий миг послышались шаркающие шаги.
Недолго поразмыслив, Каспар решил спрятаться в нише и дождаться, пока неизвестный не покажется в поле зрения. Если внизу требуется ключ, то он раздобудет его быстро и, главное, бесшумно.
Агнес по-прежнему сидела в оцепенении. В голове отдавались слова декана.
Приветствуем тебя, баронесса Агнес фон Эрфенштайн, последняя наследница Барбароссы…
Вокруг стояли на коленях с полдюжины монахов. Мельхиор и Матис смотрели на нее, разинув рты. А сама она и пальцем шевельнуть не могла.
— Но… но этого не может быть, — выдавила она наконец. Попыталась рассмеяться, но получилось вымученно и натянуто. — Ни у кого из моих родителей не было могущественных предков. Мой отец — простой рыцарь, Трифельс достался ему лишь от кайзера Максимилиана. А мама…
— Матери, о которой вы говорите, никогда не существовало, — мягко перебил ее отец Доминик. — Пора вам узнать правду, Агнес! Посланник из Анвайлера, старый кожевник по имени Непомук Кистлер, все нам рассказал. У Филиппа фон Эрфенштайна и его супруги Катарины не было собственных детей, не получалось завести! Но однажды они обнаружили у крепостных ворот девочку лет пяти, всю в слезах, со светлыми растрепанными волосами. У нее ничего при себе не было, кроме смятого клочка бумаги. В нем значилось, что девочка высокого происхождения и родители ее мертвы. Ее следовало приютить. Ваши приемные родители сочли девочку даром небес и приняли как родную.
— Моя… моя мама… — снова начала Агнес, и по щекам ее покатились крупные слезы.
— Не Катарина фон Эрфенштайн, а Фридерика из рода Гогенштауфенов! Всех перворожденных потомков Зигмунда из тайной династии Гогенштауфенов называли Фридериком или Фридерикой, как напоминание об их могущественных предках. Так решило Братство. Кроме того, орден обучал перворожденных древнему языку бардов, песням и историям давно минувшего времени. Чтобы знание никогда не было утрачено. — Отец Доминик улыбнулся. — Вот и вы, Агнес, та самая Фридерика. Других детей у вашей матери не было.
— А… мой отец… — с трудом выдавила Агнес.
— Был простым кожевником из Анвайлера. Он состоял в Братстве и был посвящен в тайну, — декан милостиво взглянул на Агнес. — Я вот думаю, сохранились ли у вас воспоминания о настоящих родителях… Вам ведь было уже пять, когда вы попали к Эрфенштайнам.
Агнес вдруг припомнила старую окситанскую песню, которую ей всегда напевала мама. Она почувствовала во рту сладкий вкус молока с медом, уловила слабый аромат фиалок…
Coindeta sui, si cum n’ai greu cossire, quar pauca son, iuvenete e tosa…
Возможно ли, что эти скудные воспоминания связывали ее не с Катариной фон Эрфенштайн, а с незнакомкой по имени Фридерика?
Незнакомкой, которая приходилась ей матерью…
Монахи по-прежнему стояли перед нею на коленях. Казалось, они чего-то ждали от нее, какого-то знака, приказа. Но Агнес не представляла, что бы это могло быть. Да и Матис с Мельхиором уставились на нее так, словно после разъяснений декана она совершенно переменилась.
— Законная наследница Гогенштауфенов и Вельфов, укрытая в Трифельсе! — Мельхиор вздохнул и недоверчиво покачал головой. — Если это правда, то я, несомненно, выиграю на вартбургском состязании.
— Я… видела маму во сне… — начала Агнес, как под гипнозом. Пальцы стиснули холодное золото кольца. — Совсем недавно. Должно быть, запах выделанных кож в повозке Барнабаса пробудил во мне воспоминания. Запах кожи и дыма от буковых поленьев…
— Барнабас? — недоуменно спросил отец Доминик. — Кто такой…
— Мои родители были кожевниками, — продолжала Агнес, словно и не слышала декана. Мысленно она унеслась далеко в прошлое, на много лет назад. — Мы вместе ехали в повозке, — бормотала она. — Мы… везли выделанные кожи на рынок в Шпейер, как всегда делали. Отец три года выдерживал кожи в растворе. То была хорошая телячья кожа. И пергамен для епископского архива. С выручки мне собирались купить новую куклу, я этого так ждала… — Агнес уставилась в пустоту, голос ее зазвучал громче. — Но потом, в лесу, на нас напали. Я слышала топот копыт, крики, хрип… Все случилось так быстро. Наш… старый кучер Иероним унес меня. Бог мой, родители! — она резко замолчала и уставилась на декана. — Что с ними стало?
Отец Доминик тяжело вздохнул.
— Боюсь, люди Габсбургов убили их во время мнимого ограбления. К тому времени германский король Максимилиан, дедушка Карла, был уже коронован в императоры, но положение его оставалось шатким. В особенности Франция не желала отсиживаться на вторых ролях в Европе. Максимилиан опасался возрождения Гогенштауфенов. Узнав о наследнице в Анвайлере, Габсбурги не церемонились. Но вам в последний момент удалось ускользнуть.
Агнес кивнула.
— Меня… спасла тогда старая женщина. Я и ее узнала во сне. Она увидела кольцо, которое мама отдала мне перед гибелью.
Она рассеянно взялась за кольцо Барбароссы, которое холодным металлом стягивало ей палец. Оно вдруг показалось слишком тесным и тяжелым, и носить его дальше не представлялось возможным.
— Вы правы. Это знахарка из Анвайлера нашла вас в лесу, — отозвался декан тихим голосом. — К счастью, она тоже состояла в Братстве. Ваша встреча стала Божьим провидением! Знахарка отдала кольцо Братству и отнесла вас к воротам Трифельса, единственному, как она решила, месту, где вам ничего не грозило.
— Значит, кольцо снова оказалось в руках ордена, — вставил Матис; он, как и Мельхиор, все это время лишь потрясенно слушал. — Как же оно вернулось к Агнес?
Отец Доминик вздохнул.
— Посланник из Анвайлера и это нам рассказал. В прошлом году, когда Габсбурги снова прислали убийц, знахарка, вероятно, испугалась. Она захотела избавиться от кольца. Когда у нее объявился сокол Агнес, она сочла это знаком судьбы…
— И надела кольцо Парцифалю на коготь! — взволнованно закончил Матис. Он повернулся к Агнес и сжал ее руку. — Теперь мы хоть знаем, почему ты с того самого дня видишь эти проклятые сны. Кольцо напомнило тебе о раннем детстве! Возможно, мама рассказывала тебе про Констанцию и Иоганна…
Агнес не ответила. Ей вдруг вспомнилась баллада, которую Мельхиор сложил после их побега из Шарфенберга.
Казалось, с этими строками вспомнились давно забытые стихи и легенды. Ее страсть к рыцарям и баронессам, приключениям короля Артура, Ланселота, Гавейна и прочих героях — обо всех личностях, которые корнями восходили к ее детству, ей рассказывала мама. Снова мысли унесло прочь, в далекую, туманную страну…
Лежу в кровати, одеяло натянуто до самого подбородка. Снаружи свистит ветер по переулкам Анвайлера. Мама, расскажи мне про Констанцию! Расскажи, как она впервые встретилась с красавцем Иоганном! Расскажи про кольцо! Мама вздыхает и закатывает глаза. Каждый раз эта грустная история, Агнес. Она тебе не надоела? Давай, я лучше расскажу тебе про алого рыцаря и… Нет, про Констанцию, я хочу послушать про Констанцию и про кольцо! Пожалуйста, пожалуйста! Я плачу и дрыгаю ногами. Мама наконец сдается…
— Наверняка были люди, которые с самого начала знали, что Агнес не родная дочь Эрфенштайнов, — высказал Матис мысль и тем самым вырвал женщину из ее раздумий. — Старожилы крепости, наверное. Кухарка Хедвиг и старина Ульрих. Перед смертью он намекал на что-то такое… Да и этот убогий секретарь Хайдельсхайм, — думаю, он тоже знал.
Агнес продолжала молчать, очарованная собственным прошлым. Лишь через некоторое время она встряхнулась и оглядела монахов. Вместе с отцом Домиником они по-прежнему смотрели на нее, словно чего-то ждали.
— Что ж, ладно. Даже если все, что вы рассказали, правда… — обратилась она ломким голосом к декану. — Если кайзер Барбаросса действительно был моим предком… Это ведь всего лишь красивая история. Почему она так вас интересует?
Декан тихо рассмеялся.
— Красивая история, воистину!.. А вы знаете, Агнес, какой силой могут обладать истории? Особенно в такое время? Как думаете, почему Габсбурги уже во второй раз пытаются вас разыскать? Потому что людям хочется верить в истории! Страна в огне. Людям нужна утешительная легенда, кто-нибудь, с кем связали бы свои надежды и стремления, — он выдержал короткую паузу и улыбнулся. — Вы и есть этот кто-то, Агнес фон Эрфенштайн, преемница Гогенштауфенов. Но лишь после того, как действительно примете наследие, символическую силу которого невозможно переоценить.
— Что… что вы хотите сказать, — нахмурилась Агнес. — Что за наследие?
— Что ж, послушайте, — ответил отец Доминик. — История на этом не заканчивается. Вам следует…
В этот миг дверь с грохотом распахнулась. Агнес испуганно вскрикнула. В подземный зал вошел воплощенный дьявол.
В следующее мгновение вокруг разразился ад.
Когда раздался грохот, Матис тоже развернулся, по-прежнему сбитый с толку рассказом декана. Потрясение сменилось ужасом, едва он взглянул на человека, вошедшего в комнату. Перед ним стоял мужчина с лицом черным, как смоль. Пыльный плащ его тоже был черным, а штаны — кроваво-красными. Незнакомец вышиб дверь ногой; в каждой руке он сжимал по взведенному пистолю.
«Колесцовые пистоли! — пронеслось в голове у Матиса. — Это не какой-нибудь разбойник. Такое оружие стоит целое состояние!»
Скованный страхом и удивлением, он уставился на пистоли. До сих пор Матис знал о них лишь по рисункам — и вот теперь столкнулся с ними вживую.
Краем глаза юноша заметил, как Мельхиор заслонил собой Агнес. Затем раздался оглушительный грохот, за которым последовал крик. Рядом со стоном рухнул на пол декан. Из правого плеча его хлынула кровь. Должно быть, в него угодила одна из пуль.
— Кольцо, — простонал отец Доминик и попытался подняться. — Сохраните кольцо и завещание. Нельзя… чтобы они… попали в чужие руки…
Монахи заметались, как безмозглые куры, ища защиты в темных нишах или за стеллажами, и бросались на пол. Один из них ухватился за тяжелую конструкцию, отчего та медленно накренилась и с грохотом упала. На Матиса с Агнес посыпался град из книг, пергаменных свитков и отдельных листков. В суматохе Матис забрался под тяжелый стол. Агнес последовала за ним. Похоже, она переборола внезапный приступ слабости.
— Осторожно, ублюдок снова целится!
Рядом неожиданно появился Мельхиор. Он уперся плечом в тяжелую столешницу и опрокинул стол, устроив из него подобие укрытия.
Комнату сотряс новый выстрел. В этот раз пуля угодила в столешницу. Брызнули щепки. Пробив столешницу, пуля просвистела в сантиметре от Мельхиора, прошила его лютню и увязла в стене. Менестрель сорвал инструмент со спины и в недоумении уставился на развороченный корпус и порванные струны.
— Он… заплатит за это! — прошипел Мельхиор. — Эта флорентийская модель обошлась мне в две сотни гульденов. Ее украсили моими инициалами из слоновой кости!
Он в последний раз провел рукой по грифу и, точно топором, метнул лютней в сторону противника, но промахнулся.
Агнес между тем съежилась на полу и зажала уши руками.
— Кто… кто это? — только и сумела она выдавить.
Матис едва расслышал ее среди воплей монахов и грохота падающих стеллажей.
— Наверно, убийца, которого послали Габсбурги! — прокричал он сквозь шум. — Не двигайся! Мы с Мельхиором…
Он замолчал на полуслове: уши прорезал нечеловеческий крик. Матис осторожно поднял голову и увидел, как один из монахов, объятый пламенем, с воплями носился вдоль стеллажей. Судя по всему, в стычке одна из люстр сорвалась на пол, и от нее загорелись несколько страниц. Огонь уже перекинулся на гору книг, и над ней извивались красные с синим языки пламени.
Матис выглянул из-за столешницы. Размахивая руками, охваченный пламенем монах заковылял к незнакомцу. Чернокожий неразборчиво выругался и прянул в сторону. Каноник выскочил в большой зал.
«Бог ты мой, библиотека! — пронеслось у Матиса в голове. — Он же спалит всю библиотеку!»
Незнакомец между тем убрал пистоли и выхватил саблю. Готовый к схватке, он приближался к столу. За его спиной из комнаты с криками выбегали остальные монахи. Только отец Доминик лежал на полу, прикрыв глаза и истекая кровью. Матис не знал, жив ли еще декан или уже умер.
Дым тем временем сгустился настолько, что в комнате почти ничего не было видно. Всюду горели книги и пергаментные свитки. Рухнули еще несколько стеллажей, дав огню новую пищу. Рядом закашлялся Мельхиор. Он выхватил шпагу, по лицу его пробежала легкая улыбка.
— Боюсь, мне снова нужна ваша помощь, мастер Виленбах, — торжественно объявил менестрель. — Этот дьявол позарился на нашу Агнес. Что ж, я возьму на себя нечистого. Но вы в это время должны увести благородную девицу в безопасное место, пока все здесь не пожрало пламя.
— Хватит распинаться, я и сама идти в состоянии! — прошипела Агнес, потирая слезящиеся от дыма глаза. — Но, Богом клянусь, я ни на шаг не сдвинусь, если мы не поможем отцу Доминику!
Она кивнула на декана. Священник, похоже, пришел в себя. Он лежал за грудой горящих книг и громко стонал.
— Нельзя, чтобы он умер лишь потому, что этот полоумный вместо меня попал в него! — продолжала Агнес, дрожа от злости.
— Вы говорите как настоящая героиня, — вздохнул Мельхиор. — Что ж, можете вывести его. Хотя я не думаю, что…
В этот миг незнакомец перемахнул через стол и занес саблю для смертельного удара. Мельхиор взмахнул шпагой, но противник предугадал его действие и ловко увернулся. В пылу схватки Матис и Агнес устремились к отцу Доминику.
— Надо уходить, святой отец! — прокричал юноша сквозь треск пламени. — Сможете идти?
Декан не издал ни звука. У него дрожали губы, на полу вокруг растеклась большая лужа крови. В конце концов Матис подхватил его под мышками. Отец Доминик слабо вскрикнул.
— Надо аккуратнее, — предостерегла Агнес. — Любое неверное движение может убить его.
— Времени нет! Если задержимся хоть ненадолго, то все погибнем.
Матис взвалил священника на плечо и шатко двинулся к выходу. На ходу он еще успел заметить, как Мельхиор и его чернокожий противник схватились перед опрокинутым столом.
Потом их заволокло густым черным дымом.
С хриплым криком Каспар бросился на противника. На полу, прямо между ними, лежали пистоли. Первый раз в жизни они его подвели. Чтобы снова их зарядить, потребовалось бы слишком много времени. Так что оставалось рассчитывать лишь на саблю. Притом что у него снова разболелись едва зажившие ребра.
Лучше надо было целиться…
Эта последняя встреча развивалась совсем иначе, чем Каспар надеялся вначале. После того как он расправился с монахом и забрал у него связку ключей, проникнуть в библиотеку не составило труда. Каспар с радостью ознакомился бы с этим чудом архитектурной мысли, которое не ожидал увидеть в варварской стране. Но время поджимало. Поэтому агент крался дальше по коридорам, пока не услышал голоса за прикрытой дверью. То, что он услышал, было крайне интересно. В точности, как рассказывал ему заказчик.
Однако в решающий момент что-то пошло не так. Пистоли подвели — видимо, дула слегка погнулись в суматохе последних недель. И вот он ввязался в эту изнурительную схватку, а девчонка унесла ноги.
Пора наконец поставить точку в этом деле.
Некоторое время чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Слышался лишь звон стали и рев бушующего пламени. Вокруг пылали ветхие, покрытые пылью полки, один за другим с грохотом валились стеллажи, и содержимое их становилось пищей для усиливающего пожара.
Дым сгустился уже до такой степени, что Каспар едва различал своего противника. И хоть удары его были точны, как часовой механизм, этому изящному человечку немыслимым образом удавалось от них уворачиваться. На такой отпор Каспар не рассчитывал.
На него обрушилась очередная серия ударов. Каспар вскинул саблю, и клинки столкнулись с противным скрежетом. Лица оказались так близко, что едва не соприкасались. Каспар обнажил зубы в ухмылке. В дыму и вихрях пепла противник стал чуть ли не чернее самого агента. Подобно двум шахматным фигурам черного дерева, они стояли друг напротив друга.
— Опустите оружие, пока еще не поздно! — прошипел Каспар. — Даю слово, что отпущу вас. Не вы мне нужны!
Противник лишь улыбнулся. Со лба его ручьями стекал пот, оставляя на лице белые дорожки.
— Вы испортили мою лютню, — просипел наконец щуплый мужчина. — Уже поэтому я не могу принять ваше предложение. Сожалею.
— Упрямый дурак!
Каспар в отчаянии отбросил менестреля на один из стеллажей. Конструкция рухнула с оглушительным грохотом, и оба противника свалились в книжное море. Каспар извернулся, как утопающий, чтобы высвободиться. Неприятелю тоже стоило немалых усилий, чтобы выбраться из завала. Они вскочили почти одновременно. Но, в отличие от Каспара, противник остался без оружия — должно быть, выронил шпагу при падении.
— Еще не передумали? — прорычал Каспар и взмахнул саблей. — Боюсь, теперь уже поздно.
Но тот не выказал страха. Вместо этого он сплел руки, как во время фокуса, и что-то быстро проговорил. В ладони его, словно из ниоткуда, появилась связка ключей. У Каспара замерло сердце.
«Проклятье, ключи от библиотеки! — подумал он. — Но как…»
— Вы не это ищете? — с нарочитым простодушием спросил противник. — Видимо, выпало у вас из кармана при падении. Пришлось выпустить шпагу, чтобы подхватить их. Но, думаю, оно того стоило.
Тут Каспар впервые почувствовал страх. Он и сам не мог объяснить его причины — ведь оружие-то осталось у него в руках. Огонь пылал так близко, что волосы его на загривке начали потрескивать.
— Что… что вы задумали? — выдавил агент. — Мы еще можем все…
— Думаю, пора нам раскланяться. Как я уже сказал, вы испортили мою лютню. Я такого не прощаю. Никогда.
Менестрель поддел ногой несколько горящих книг и запустил Каспару в лицо, после чего ловко бросился к выходу. Агент почувствовал, как языки пламени лижут его лицо. Он с ревом отшвырнул саблю, стряхнул с растрепанных волос горящие страницы и бросился вслед за противником.
Но уже на бегу понял, что не сможет его нагнать.
Господи, только не…
Дверь с грохотом закрылась, и в следующий миг в замке провернулся ключ. Каспар дергал ручку, всем весом бился в усиленные железом доски, но дверь не поддалась.
— Откройте! Дьявол, откройте же! — кричал он раз за разом, хотя понимал, что своими мольбами ничего не добьется.
Вскоре Каспар сдался. Он развернулся и лихорадочно огляделся в поисках другого выхода, какой-нибудь лазейки, через которую смог бы сбежать. Дым сгустился до такой степени, что продвигаться можно было только ощупью. Задыхаясь от кашля, Каспар спотыкался о поваленные стеллажи и кучи раскаленного пепла. Горящие страницы красными ангелами взмывали ввысь. В комнате стало жарко, как в печи. Плащ, сюртук и штаны — вся одежда начала тлеть по краям.
В этот миг его осенила простая и в то же время спасительная мысль. Высушенное пеклом горло обожгла боль. Каспар судорожно рассмеялся.
Возможно, еще не все потеряно.
Задыхаясь, Агнес мчалась вслед за Матисом. Тот по-прежнему нес на плече истекающего кровью декана. Оказавшись наконец в большом зале, они замерли в ужасе. Здесь стало значительно светлее, нежели час назад, когда отец Доминик вел их вдоль полок. Казалось, всюду зажглись светильники. В следующий миг Агнес поняла, откуда взялось это сияние.
Бог мой, это не светильники вовсе! Вся библиотека в огне!
Вероятно, охваченный пламенем каноник на бегу поджег еще несколько книг. Всюду мерцали небольшие пожары, пламя перекидывалось на новые участки. Куда бы ни взглянула Агнес, книги, точно маленькие фонарики, рассеивали мрак пещеры. Монахов и след простыл — судя по всему, они уже сбежали из библиотеки.
Путь к спасению стоил невероятных усилий. Вокруг с грохотом начали рушиться балконы, рассыпая по полу горящее содержимое. На головы сыпался дождь из тлеющих обломков и хлопьев пепла. И снова плащ сослужил Агнес добрую службу, защитив ее от снопа искр.
Спустя целую вечность они пробрались к выходу. Перед самой дверью лежал обугленный, еще дымящийся сверток. Агнес собралась было перешагнуть его, но неожиданно вскрикнула. На нее скалилось крошечное, почернелое лицо. Агнес решила уже, что перед ней Сатана, маленькая обезьяна. Но потом поняла, что это труп монаха, обгоревшего до неузнаваемости.
— Господь всемогущий! — прошептала она. — Бедняга, видимо, пытался выбраться и сгорел у спасительного выхода.
— И тем самым уберег всех от чистилища, — просипел Матис. Он окончательно выбился из сил под весом декана. — У меня дурное предчувствие…
Он протиснулся мимо Агнес и, толкнув дверь, грязно выругался.
— Заперто, как я и боялся! — чертыхнулся Матис. — Трусливые монашки! Решили, видимо, что за ними гонится дьявол, и заперли нас тут! Что теперь?
Агнес указала на отца Доминика, безжизненно обмякшего на плече Матиса.
— Связка с ключами! — крикнула она сквозь рев пожара. — Она все еще при нем.
— Ты права, черт возьми…
Матис осторожно опустил священника на пол, торопливо его обыскал и вскоре нашел висевшую на поясе связку ключей. Но не успел юноша снять ее, как декан вдруг протянул к нему руку и крепко схватил за ворот.
— Не бойтесь, ваше преподобие, — успокоил его Матис. — Мы только возьмем ключ, чтобы отворить дверь. Мы вас вынесем, и все снова…
— Помолчи, юноша, и послушай! — прохрипел отец Доминик. — Вам следует знать… еще кое-что.
— А нельзя ли рассказать это наверху? — отозвалась Агнес и боязливо огляделась. — Если мы тут задержимся, нас, чего доброго, завалит горящими полками.
В подтверждение ее слов всего в нескольких шагах рухнул высоченный стеллаж.
— Нет… сейчас, — простонал декан. — Я чувствую… что конец близок.
— Господи, святой отец… Не умирайте, только не сейчас!
Агнес склонилась над отцом Домиником. Взглянув на его худое лицо, она невольно подумала об отце Тристане, который столь же ужасным образом расстался с жизнью. Декан схватил ее за руку и сжал из последних сил.
— Агнес, помните! Я… говорил о наследии. О символе, который вновь объединит раздробленную империю. Вы… должны разыскать его! Вот ваша миссия!
— Что именно разыскать? — Матис тоже склонился над деканом, которого, несмотря на пекло, била дрожь. — Прошу вас, святой отец, говорите скорее! У нас действительно не так много времени!
Отец Доминик застонал. Голос его звучал так тихо, что пришлось наклониться почти вплотную, чтобы разобрать слова.
— В тот день, когда… Иоганн и Констанция сбежали с малолетним Зигмундом из Трифельса, они прихватили с собой кое-что, — шептал священник. — Это стало бы их залогом, если с ними что-нибудь случится. Их поймали, но залог… он пропал!
Декан снова схватил Агнес за руку и притянул к себе, так что губы едва не касались уха.
— По этой причине Габсбурги подвергли Констанцию таким ужасным пыткам, — прохрипел он. — Они… пытались выяснить не только, где находится ребенок, но также где она спрятала ту неизмеримой ценности реликвию. Однако Констанция упорно молчала. В конце концов они замуровали ее в подземелье, оставив лишь небольшую щель, чтобы пленница могла назвать своим мучителям место. Но не услышали ничего, кроме стихающих стонов и пения. Наконец воцарилось безмолвие. Констанция… унесла тайну с собою в могилу.
— Да что же это? — спросил Матис, поглядывая краем глаза, как рядом один за другим рушились стеллажи; в библиотеке бушевал уже настоящий огненный шторм. — Говорите же, святой отец! Пока мы сами не унесли тайну Констанции в могилу!
— Что спрятали Констанция с Иоганном? — спросила следом Агнес. — Что там было такого ценного, чтобы умереть погребенным заживо?
По лицу отца Доминика снова пробежала легкая улыбка.
— А ты не догадываешься, Агнес? — прошептал он. — Самое ценное, что есть в Священной Римской империи? Важнейший символ всех германских кайзеров и королей?
Священник прикрыл глаза, и ответ последним вздохом сорвался с его губ:
— Это же… святое копье.
В следующий миг библиотеку сотряс мощный взрыв. Прямо над ними обрушился горящий балкон и, окруженный снопами искр, рухнул на Агнес.
Каспар чувствовал, как сердце колотится все быстрее.
Порох! Мне нужен порох!
Он отложил мешочек вместе с пистолями, чтобы не мешали в бою, и теперь лихорадочно его искал. Если положить мешочек под дверь и вовремя укрыться, то взрывом, возможно, разворотит дверь, и Каспар сможет спастись. Если же не разыскать его вовремя, порох скоро воспламенится от жары.
В худшем случае — там, где стоял сейчас Каспар.
Где же он? Где он, черт его подери!?
Агент ползал на коленях по огненному хаосу и рылся обожженными, окровавленными руками среди книг, пепла и тлеющих пергаментных свитков. Дым вязкой, тяжелой жидкостью затекал в легкие. Дышать в охваченной пламенем комнате стало почти невозможно. Чтобы удержать хоть часть дыма, Каспар повязал лицо лоскутом своего плаща. Глаза горели и слезились так, что он ползал по полу почти вслепую. И непрерывно шарил перед собой.
Каспар помнил, что оставил мешочек где-то рядом с большим столом, от которого теперь остались лишь горящие обломки. Оттуда он и начал искать, постоянно увеличивая радиус. Во время отчаянных поисков агент наткнулся на два своих пистоля, раскаленных, словно только что из кузни. Каспар тут же отбросил их. Вот и дальняя стена. Там стояли несколько стеллажей, до которых еще не добралось пламя.
Каспар продолжал лихорадочно шарить по полу. Порох лежал в мешочке из толстой кожи, устойчивой к огню. Но агент живо представил себе, что будет, если мешочек окажется погребенным под горящей полкой. Каспар никогда не молился и не собирался делать этого сейчас. Но чувствовал, как губы беззвучно бормочут слова, точно заклинания, словно это могло помочь ему отыскать порох, прежде чем дым и жара убьют его.
Ищи! Ищи дальше, дьявол тебя забери! Он должен быть где-то здесь!
Между тем Каспар снова оказался возле стола. Он лихорадочно разорвал плащ на лоскуты, замотал ими руки и разворошил несколько горящих балок, чувствуя, как жар проедает тонкую материю и обжигает пальцы. Огонь впивался в кожу тысячами иголок. Вскоре ткань и плоть спеклись в сплошную почернелую корку.
Ищи, ищи! Не сдавайся!
Неожиданно Каспар нащупал что-то мягкое, что, вероятно, не заметил вначале. Поднял сожженными руками, приоткрыл глаза и что-то неразборчиво просипел.
Это и вправду был мешочек с порохом!
По щекам бежали слезы облегчения — и тут же высыхали. Еще не все потеряно! Оставалось только положить мешочек под дверь, кинуть сверху несколько головешек и…
Вскрикнув от боли, Каспар выронил мешочек. Тот оказался до того горячим, что держать его не было сил. К своему ужасу, агент увидел, что мешочек упал на одну из горящих книг. Тот самый фолиант, над которым разговаривали девица со священником. С открытой страницы на него смотрел Энцио. Сначала лицо любимого сына Фридриха стало коричневым, затем пламя побежало к краям страницы…
Наконец огонь добрался до мешочка.
Каспар издал гортанный вопль, в котором не осталось ничего человеческого. Он принялся лихорадочно хлопать по мешочку в надежде сбить пламя.
Нет! Не смей…
Порох взорвался с оглушительным грохотом, вспыхнув гигантским огненным шаром. В считаные секунды бывшая библиотека превратилась в ад.
Последнее, о чем успел подумать Каспар, что вместе с ним обратится в пепел и значительная часть человеческой мудрости.
Обе потери были весьма прискорбны.
Взрыв сотряс подземелье, словно мощное землетрясение.
В последний момент, когда на нее рухнула балюстрада, Агнес удалось увернуться. Горящий балкон с грохотом похоронил под собой декана, и Матис скрылся за стеной искр и пламени.
— Матис! Матис! — закричала Агнес.
Прошло несколько секунд, показавшихся ей вечностью, затем послышался сиплый кашель.
— Я… в порядке! — прохрипел юноша. — Стой, где стоишь. Я иду!
Искры наконец улеглись, и Агнес заметила, как Матис выбрался из груды дымящихся обломков. Лицо у него почернело, одежда тлела в нескольких местах, но сам он, похоже, не пострадал. Между ними лежали доски, горящие книги и останки балкона, который до недавнего времени нависал над входом. Отца Доминика нигде не было видно.
— Господи, декан… — прошептала Агнес.
— Предстал перед Творцом, — перебил ее Матис, шагнув к ней и расшвыряв ногой обломки. — И если мы не поторопимся, то скоро сами окажемся в лучшем мире, — он закашлялся и поднял связку ключей, которую в последний момент сумел уберечь от падающих обломков. — Чертова дверь открывается вовнутрь. Придется расчистить…
Матис вдруг замолчал. По подземелью к ним приближался, пошатываясь, черный от копоти человек. Он нес стопку книг, до того высокую, что та скрывала его лицо. Только когда их разделяло всего несколько шагов, Агнес убедилась, что это Мельхиор.
— Слава Богу! — воскликнула она. — Я уж думала, этот черный дьявол утащил вас в преисподнюю…
— Если я не обманулся со взрывом, то он отправился обратно в ад, — отозвался Мельхиор, покачиваясь под тяжестью книг. — Зря он испортил мою лютню. Я ему ясно сказал…
— С удовольствием послушаем вас наверху! — вмешался Матис. — Будет мило с вашей стороны, если вы поможете нам сейчас расчистить завалы… — Он покачал головой, глядя на стопку книг в руках менестреля. — Что вы вообще такое притащили?
— Тут «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха в чудесном иллюстрированном издании. Также собрание старинных баллад, Книга турниров кайзера Максимилиана и еще кое-какие труды, которые заслужили, чтобы их сберегли для грядущих поколений, — Мельхиор вздохнул. — Но вы правы. Пора убираться отсюда.
Он осторожно положил книги на пол и помог Агнес и Матису разобрать горящие завалы перед дверью. В скором времени они расчистили достаточно места, чтобы юноша смог подобраться к замку.
— Постараемся подобрать нужный прежде, чем дым затуманит нам рассудок, — просипел он и разочарованно вынул из скважины первый ключ. — Этот не подошел.
— Поторопись! — Агнес кашляла и не сводила слезящихся глаз с груды тлеющих обломков, под которой покоился труп декана. — Не знаю, сколько еще я смогу терпеть этот дым и жару!
— Опять не тот, — пробормотал Матис и спешно попробовал следующий ключ.
— Я тоже раздобыл такую связку, — заметил Мельхиор. — Может, мне…
— Ха, подошел! — воскликнул юноша с облегчением, провернув ключ в замке. Дверь со скрипом отворилась. — Уходим, живо! Пока тут все не обвалилось!
Агнес с Матисом побежали вверх по витой лестнице. Дым тянулся за ними клубящимся призраком. Мельхиор между тем снова подобрал книги и следовал за ними на некотором расстоянии. С каждым шагом воздух становился прохладнее и чище. Они, подобно Орфею, поднимались из подземного мира. Наконец-то впереди показался проем, ведущий в часовню. Агнес облегченно вздохнула. Видимо, напуганные бенедиктинцы второпях забыли запереть гробницу Дитера фон Катценельнбогена.
— Столько знаний утеряно! — вздохнул позади них Мельхиор. — Досадно, что и говорить… Насколько я знаю, в Священной Римской империи другой такой библиотеки не существует.
— Надеюсь, спасенные вами экземпляры особенно ценные, — отозвался Матис, добравшись до выхода.
Мельхиор усмехнулся.
— Не сомневайтесь. Не то чтобы я собирался продать их, но каждая из этих книг стоит, как дюжина чистокровных коней.
Матис изумленно уставился на менестреля.
— Черт возьми, не вздумайте повторять такого. Иначе я спущусь обратно и сам прихвачу с собой парочку.
Измученная, охваченная мелкой дрожью, Агнес шагнула в часовню. Из прохода еще тянулись тонкие клубы дыма. С соседних плит на нее и ее спутников, казалось, с укором взирали знатные особы. Штаны и рубашки были изорваны и обуглились по краям, руки и лица почернели от копоти — только глаза белели. Агнес вытерла пот со лба и огляделась. В часовне, кроме них, никого не было. После грохота пожара тишина казалась неестественной.
Совсем рядом вдруг затрезвонили колокола.
— Монахи, наверное, скоро вернутся обратно, — сказал Матис. — Надо бы поскорее убраться из церкви, если не хотим новых неприятностей.
— А как насчет всего, что мы сейчас узнали? — Агнес устало потерла испачканные сажей глаза. Она была так измучена, что пришлось прислониться к стене, чтобы не потерять сознание. — Кажется, я видела все это в кошмарном сне, и только теперь медленно просыпаюсь…
— Может, это и вправду только сон, — мрачно отозвался Матис. — Наследница Барбароссы, ха! Без завещания кайзера Фридриха это всего лишь красивая история. Кольцо, конечно, при тебе, но это еще не доказывает, что ты действительно происходишь от Гогенштауфенов. — Он кивнул на дымящий проем. — Доказательство сгорело там, внизу.
— А может, мне и не нужно это доказательство. Может, я и рада остаться Агнес фон Эрфенштайн, дочерью простого наместника…
Матис одарил ее строгим взглядом.
— А как же святое копье? Отец Доминик возложил на тебя эту миссию. Уже забыла?
— Черт подери, и чего всем вздумалось указывать мне, что делать! — глаза у Агнес сверкнули, будто рубины на черном от копоти лице. — Может, я сама разберусь? Вот что я тебе скажу, Матис Виленбах: я рада, что это чертово завещание сгорело! Теперь мы хотя бы можем поставить точку в этой истории и вернуться домой!
— Ты, может, и вернешься, госпожа графиня, а вот я беглый мятежник. Об этом ты, видимо, позабыла?
— А ты, видимо, позабыл, что я сбежала от полоумного, мстительного супруга?
Рядом прокашлялся Мельхиор.
— Не хотелось бы прерывать вашу увлекательную беседу, — бросил он. — Но что касается завещания, вынужден разочаровать госпожу графиню.
Менестрель с улыбкой вытянул из стопки книг сложенный пергамент, слегка обугленный по краям. Это был тот самый документ, который показывал им декан. Агнес разглядела родословное древо и печать Гогенштауфенов.
— Когда началась вся эта суматоха, я счел за лучшее забрать завещание, — продолжал Мельхиор. — Полагаю, оно представляет бо́льшую ценность, чем все эти книги, вместе взятые.
Он спрятал пергамент под черный от сажи камзол, подхватил книги и изящной походкой двинулся к выходу из часовни.
— А теперь давайте убираться отсюда. Пока нас не отправили на костер за гибель крупнейшей в Германии библиотеки.