* * *
Должной она оказалась не четыре, а три желания, из-за разницы в «мелочи», рядовых фантиках, не в мою пользу.
— Ну и когда расплачиваться? Сейчас или после? — усмехнулась она. Жалко так усмехнулась.
Э, нет, детка, так не пойдет. Думаешь, что проиграла? Уже? Не так быстро! Ты еще даже не начала проигрывать. Игра в карты — это интерлюдия, фон. Главное сражение начинается только теперь, и боюсь, в таком состоянии у тебя нет шансов.
«Жестокий ты, Шимановский»! — покачал головой внутренний голос.
«Это не я такой. Это мир такой, — парировал я. — Сама виновата.»
«У тебя все „сами виноваты“ и всегда „мир такой“. Не находишь?»
«Что делать, что делать…» — лаконично вздохнул я про себя.
Я картинно задумался.
— Наверное, лучше сейчас.
— Что будешь загадывать?
— Ну, даже не знаю… — Я театрально закатил глаза к небу.
— Прям здесь? При всех? Думаешь, не отсосу?
Я не сомневался, что отсосет. Но такая перспектива меня не радовала.
— Затуши сигарету, — потребовал я, видя, что она следом за первой достала вторую и вновь нервно задымила. — Не люблю, когда курят женщины.
— А мне плевать, что ты любишь! — закричала она, срываясь. Рано, девочка. Ой, как рано. — Загадывай свое… желание и давай разойдемся! Что мне сделать? Минет не хочешь, значит просто так трахнешь? Мне раком встать?
Я отрицательно покачал головой.
— Не надо.
— Как тогда? А, поняла! Тебе неудобно будет — у тебя с ногой проблема! Пошли со мной, я знаю место, где проблема решится. Отоварю по полной программе! Ты же не против, когда сеньорита сверху?
— Афина, у тебя что, ни на что большее фантазии не хватает?
Моя альфа-самка задумалась.
— На столе станцевать? Голиком? Не здесь, а среди твоих друзей?
Я представил рожу Хуана Карлоса, перед которым танцует телохранитель ее величества. Неплохая идея! Но нет, мимо.
— Ты вообще можешь придумать что-нибудь кроме секса?
Не смогла. Честно думала, но так ничего и не придумала. Кажется, я переоценил ее интеллект.
Я встал, и, опираясь на здоровую ногу, наклонился через стол. Забрал у нее из рук сигарету. После чего демонстративно затушил ее в пепельнице. Альфа-самка от такого жеста опешила.
— Я сказал, затуши сигарету. И больше в моем присутствии никогда-никогда не кури. Это и есть мое желание. Первое.
Мы перестали быть центром внимания. Девчонки в зале начали заниматься своими делами, лишь отстраненно прислушивались к нашей перепалке, чем дело кончится. Но после этих моих слов вновь воцарилась тишина.
Афина очнулась первой и противненько захихикала:
— Ты хочешь сказать, что с таким трудом выигранное желание тратишь на безделицу? — Ее смех становился все громче и громче, пока не загремел на все помещение. Истерический такой смех. Я же повесил на лицо убийственно спокойную улыбку.
— Мое желание: что хочу, то и загадываю.
Смех оборвался. Кажется, она не верила, что я серьезно. Вплоть до этого момента.
— А секс?
— Зачем?
— Ты хочешь сказать, тебе не нужен секс?
— С тобой? — Я рассмеялся. — Ни в коем случае! Я ж потом не отмоюсь!
Ее лицо вновь начало наливаться краской.
— Это оскорбление?
— Нет, констатация.
Она подалась вперед, ее руки остановились в нескольких сантиметрах от моего лица:
— Не зли меня, мальчик!
Я и не собирался. Окинул презрительным взглядом ее сжатые кулаки, и указал на место напротив.
— Садись.
Села.
— Хочешь я расскажу тебе, кто ты?
Вокруг нас вновь начал собираться зрительный зал. И мне это было на руку.
— Попробуй, — усмехнулась она, но неуверенно, скорее чтоб подбодрить себя.
— Как твое имя? Настоящее?
— Имена у нас не принято называть, — ответила она, ища в моих словах подвох. — Ты штатский.
Я презрительно усмехнулся:
— Но все-таки?
Она оглянулась на своих товарок, посмотрела вокруг, но не найдя поддержки, выдавила:
— Камилла. Камилла Диез де Сарагоса.
— Ну, здравствуй, Камилла Диез де Сарагоса, приветливо усмехнулся я.
Глава 5
Конфликт ожиданий
— Все правильно, я с тобой здороваюсь. — До этого мы не были знакомы.
Начал я издалека, и по лицу моему было видно, что приближаться буду медленно. Она вся перешла во внимание.
— На самом деле я сейчас разговариваю не с тобой, а с Афиной, твоей аватарой. Но в отличие от начала вечера, ты меня хотя бы слышишь.
— Тебя две, Камилла, — объяснил я. — У вас обеих одно тело, одно сознание, одни на двоих навыки и жизненный опыт. Но вы — разные.
Кажется, промелькнула искра понимания.
— Первая и главная из вас — собственно сеньорита Диез де Сарагоса. Давай начну с нее?
Я прокашлялся и сделал глоток футбольного коктейля. (2)
— У нее было тяжелое детство, — начал я. — Нищета, приют. Медом ту жизнь не назовешь. Верно?
Вопрос был риторический.
— Трудно ей было. Но однажды эта девочка разозлилась и захотела стать сильной, крутой. В собственном понимании, конечно. Сделать так, чтобы ее больше не обижали. С этой целью она написала заявление в службу вербовки корпуса королевских телохранителей, отбирающей кандидаток для программы пополнения.
Данная история применима ко всем здесь сидящим, я не сказал ничего нового. И поэтому всем стало интересно, что последует дальше. Каждая невольно проецировала ситуацию на себя. Аудиторию я приобрел.
— Затем эта девочка прошла все мыслимые и немыслимые отборы, — продолжил я, — и… О, чудо! Ее взяли. И начали учить тому, чему не научат нигде. Никто из сверстниц в детском доме с того момента не сравнился бы с Камиллой, ни по одному параметру. Но…
Я вздохнул.
— …Но жизнь в корпусе оказалась точно такой же, как и вне его.
Дисциплина, учеба, обязанности, наряды и вахты, кураторы… Это важно, это внове, но сам принцип остался таким же, как везде. Старшие и здесь диктовали, как жить, что делать и что не делать, чтобы не отхватить. Если я ошибаюсь, поправь меня, пожалуйста?
Я бы удивился, если б она поправила.
— Но годы идут, Камилла, время неумолимо, — усмехнулся я. — И вот уже эта маленькая девочка прошла Полигон. А вот приняла присягу. Ну, а после примерила нашивки хранителя, личного стража коронованных особ. Хороший подъем в ее жизни, неправда ли? Теперь уже никто не посмел бы пнуть эту девочку, обидеть ее…
Пауза.
— …Но былой девочки к тому моменту больше не существовало. К моменту присяги ее вытеснила другая девочка, которая совсем даже не девочка.
Ее зовут Афина. Она гордая надменная воительница, достойная имени великой богини, которое взяла себе в качестве прозвища и щита прежняя Камилла. Щита, родная моя! — повысил я голос. — Афина — аватарка, за которую ты пыталась прятаться. Хорошая динамичная, но… Не настоящая. Ты придумала ее, где-то на подсознательном уровне, вложила в нее свои желания и стремления, и заблокировала ей страхи. Она стала сильной, давала за тебя отпор, не позволяла не считаться с твоим мнением. Ты поднималась по ступеням негласной иерархической лестницы, при этом, в душе оставаясь самою собой. И это было удобно: ты знала, что то, что она делает — не твои поступки, и от этого становилось легче.
Но она маска, Камилла! — закончил я. — Удобная, решающая проблемы… Маска.
Я говорил эмоционально, вкладывал в каждое слово все свои силы, будил в себе весь имеющийся дар красноречия. Они должны были не просто понять, но почувствовать, что я говорю. Ведь дело не в ней, не в Афине. И наша дуэль — не состязание двух людей. Это состязание человека и Системы, меня и корпуса. И если я не нанесу удар по Системе, по ее внутреннему устройству, а именно мировоззрению девочек, корпус прогнет меня под себя, и я даже не пикну.
Я не строю иллюзий, Систему нельзя победить в принципе, мое противостояние с доном Витковским тому подтверждение. Но поставить ее в условие, когда она не будет отторгать меня, как чужеродный элемент, я должен. Или хотя бы должен попытаться это сделать.
— Итак, каждое утро слабая, и в глубине души несмотря ни на что добрая Камилла просыпалась, — подытожил я. — Видела наяву жестокий мир и быстро, как мышка, юркала за свой щит, надевая суперброню непобедимой Афины. День за днем, неделю за неделей, год за годом. Но вопрос: а что делало Афину такой непобедимой?
— Правильно, то же, что Камиллу — слабой, — сам же ответил я. — Агрессия.
Камилла не способна на агрессию. Ну, не на такую запредельную, какая от нее требовалась. Афина же — очень даже, ведь именно ради нее и была создана.
Афина давит, топчет слабых и бодается с сильными. Это в понимании Камиллы и делает ее сильной, поднимает над остальными. Жизнь жестока, иначе выжить нельзя, и я не осуждаю ее за это… Но все зашло слишком далеко, к сожалению. Афина перестала быть просто аватаркой. Она стала личностью.
— Ты стала ею, стала Афиной! — воскликнул я. — Эта стерва задвинула тебя на второй план, задавила, да и не могло быть иначе! Потому что ты — слабая, а задача Афины — давить таких, как ты!
Я уже говорил, что нас слушали все, кто был в этом помещении? Добавлю, незаметно для меня в него вошли две тетки с голубыми нашивками наказующих и винтовками за плечами, и внимательно вслушивались в то, что я говорю. Наверное, у них где-то пульт, с которого наблюдают за всеми общественными помещениями. Под завершение игры их оператор почувствовала, что пахнет жареным, то бишь дракой, и подстраховалась, прислав бойцов.
Ничего, девочки, все хорошо. Драки не будет — не дурак ведь я до нее доводить?
— Она задвигала тебя все дальше и дальше, — продолжил я, переводя взор на показно равнодушно рассматривающую столешницу собеседницу. — И самое страшное, ты понимала, что тебе это нравится. Тебе было нужно это, чувствовать себя сильной! А без Афины ты не могла таковою быть. И ты сдалась.
— Проблема в том, что Афина не права, — я усмехнулся. — Точнее, не права была Камилла, вложившая в ее личность ложные установки. Камилла считала, что сила — возможность притеснения слабых. Притесняешь? Сильный. Нет? Притесняют тебя, и слабый ты. Это распространенное заблуждение, множество людей покупается на него и со временем деградирует. Но это САМЫЙ простой способ получить силу.
Камилла не знала этого, к сожалению, — повторился я и деланно вздохнул. — Ты читала Звездные войны?
Вопрос предназначался всей аудитории. Ответам мне стали потупленные мордашки большинства присутствующих.
— М-да, имя вашего сеньора взято из этой саги, а многие из вас не удосужились почитать даже базовые вещи из нее! — Я довольно усмехнулся и расслабленно откинулся на спинку стула. — В этой саге есть подобный момент. И есть деление силы на так называемую «темную» и «светлую». Советую посмотреть на досуге.
Так вот та сила, которой стала «служить», назовем это так, Афина, условно «темная». Эта сила проще для понимания и легче для достижения. Но название ее говорит за себя. ТЕМНАЯ. Плохая. Для ее получения нужно забрать «силу», авторитет у кого-то, и чем больше ты забираешь его, тем сильнее, круче становишься. Вот и весь смысл.
Почему ты напала на девочку, принесшую тебе коктейль? — резко конкретизировал я теоретические доселе выкладки.
Аудитория слегка загудела, но так и должно быть — я и не думал, что со мной сразу все согласятся.
— «Воспитывала» ее! — Я натужно рассмеялся. — Ты забирала авторитет у слабой, поднимая этим свой. То есть демонстрировала эту пресловутую силу.
Во-первых, демонстрировала ей и ей подобным — чтоб боялись.
Во-вторых, Камилле. Говоря этим: «Я сильная, подруженька, а значит, крутая. И тебе не нужно беспокоиться о том, чтобы перехватить управление над нашим общим сознанием».
И, в-третьих, мне. Со мной еще интереснее — ты обозначала этим поступком, что если я не признаю твою силу, последую за той девочкой. Ты не знала, сильный я или слабый, собиралась выяснить это, и унижение девочки — своеобразный вызов, обрисовывание границ того, как далеко ты пойдешь.
Я вновь оглядел лица девушек вокруг. Кажется, я не сказал ничего для них нового. Все все знали и прекрасно понимали. Однако на всех лицах я видел задумчивое выражение.
«Что ж, Шимановский, заставить думать — уже достижение» — усмехнулся мой бестелесный друг.
— Но есть и другая сторона силы, — закончил я, понизив голос и подавшись вперед. — Силен не только отбирающий, силен и дающий. Камилла не знала этого, в приюте ей не объяснили, но это так.
Чтобы быть сильным не обязательно унижать и отбирать. Достаточно давать.
— Что давать?! — зло фыркнула она и натужно рассмеялась. В ее голосе я услышал иронию, но она не была уверена в своих словах. — Что можно давать такого, чтобы быть сильным?…Люлей?
Вокруг засмеялись, но жидко.
Я покачал головой и одарил ее улыбкой, какой воспитатели награждают неразумных, но пытающихся что-то постичь деток.
— Зачем сразу…люлей? Разве нельзя дать ничего другого?
— Например?
— Например, любовь. Уважение. Сочувствие. Да, кулаки важны, без них не выжить в этой гребанной жизни, я прошел этот урок, но разве заработаешь кулаками авторитет среди окружающих? А любовь? А желание идти с тобой до конца, плечом к плечу?
…Согласен, у тебя есть твой взвод, твоя семья, — сделал я отступление, чтобы снять любые возражения. — С ними ты искренняя, с ними ты — Камилла. И они пойдут за тобой, поддержат в беде. Но разве это показатель силы?
Афина слаба, — закончил я. — Очень слаба. Несмотря на всю свою крутизну. А твоя ошибка, даже больше, твоя вина, что ты позволяешь ей быть такой, не изменяешь ее. Не берешь управление в свои руки.
Ты слаба этим, Камилла. Трусостью. Боязнью перемен. Слаба тем, что боишься быть слабой. И ты не вызываешь у меня ничего кроме жалости. Извини.
Воцарилось молчание. Никто не ждал, что пришлый мальчик начнет философствовать, разводить одну из самых крутых местных девочек на дешевый трюк, описанный во всех учебниках психологии. Но именно это и сработало. Я давал. Давал то, чего не было у них. Они знали все, что я говорю, но этого у них НЕ БЫЛО. Глупо звучит, да?
Но я не могу описать это иначе. И следуя собственной теории силы, я только что нанес по местной Системе удар, показав, что сам я — сильный, и я на «светлой» ее стороне. И пусть теперь попробуют со мной потягаться.
— Бред! — закончила свои размышления девушка. Кем она была в данный момент, я определить не мог, скорее ни Афиной, ни Камиллой в полной мере, а кем-то промежуточным.
— Почему же? — мило улыбнулся я.
— Потому. Все, что ты только что сказал — бред собачий.
Говорила она уверенно. Впрочем, время я ей дал достаточное, чтобы сделать выводы, и она их сделала. Вновь спряталась за щит, теперь уже неприятия чуждой позиции. Ничего, я тебя, голубушка, из под щита выковыряю!
— Разве? — Я удивленно распахнул глаза. — А я так не думаю. Хочешь, докажу обратное?
Она хмыкнула, но кивнула. Червячок сомнения ее все-таки грыз.
— Знаешь, когда Афина уходит и Камилла становится сама собой?
Ее усмешка приобрела вопросительные черты.
— Тогда, когда ее сила не требуется. Когда ты ложишься спать, например. Или расслабляешься. Или мечтаешь. Или тоскуешь. Или нервничаешь, но нервничаешь не в боевых условиях, а бытовых. А теперь озвучь нам всем, на что ты больше всего на свете сетуешь?
Афина подняла непонимающие глаза.
— Одиночество. Ты сетуешь, жалуешься на одиночество. Не так ли?
В яблочко! Лицо ее сразу напряглось, а от былой спеси не осталось и следа.
— Ты мотивируешь его разными причинами. Плохими нечестными подругами, особенно «той мымрой», которая сделала тебе «что-то там». Плохими парнями, «козлами и тупицами», которым «только одно и надо». Много чем. И даже не задумываешься, что корень твоих бед совсем не в мальчиках. И не в неблагодарных подругах.
Не спорю, плохие мальчики есть, — вновь сделал я отступление. — Как и плохие подруги. Но твоя ошибка СИСТЕМНАЯ, моя дорогая. Ты не видишь среди них хороших, и не можешь увидеть. Хотя они есть, их не может не быть согласно банальной статистике.
Потому, что ты сильная, Камилла, — передразнил я с издевкой. А сильные не унижаются до того, чтоб понять кого-то другого, и не обязательно слабого. Да и как понимать, если привыкла только давить и забирать?
Эффект превзошел все мои ожидания — девушка скукожилась; остальные же в помещении стояли с вытянутыми лицами, некоторые отводили глаза. Не все поняли, что я хотел сказать, но я и не ставил это целью. Моя цель сидела передо мной, и она поняла меня правильно.
— Что ты делаешь долгими вечерами и ночами, когда нет вахт и нет работы? — не унимался я. — Когда не надо никуда идти, бежать, стрелять, рисковать? Ты воешь, пытаясь не залезть на стенку. Сходишь с ума. Пока тобой управляет Афина ты бодра и полна энергии, тебе плевать на «всякую там лирику», это недостойно гордой воительницы. Но когда ты остаешься один на один с действительностью, без щитов и помех… Одиночество бессердечно и бескомпромиссно.
Ты затаскиваешь себе в постель мальчиков на один день, проводишь с ними ночи, или даже пытаешься играть в чувства — но это лишь средство сбежать от главного своего бича. Эти чувства насквозь фальшивые, ты знаешь об этом лучше других, потому честные мальчики на одну ночь вызывают у тебя даже большее воодушевление, чем жалкие попытки самообмана. А если на твоем пути встречается Человек… — Я выделил это слово, давая понять, какой именно. — У тебя ничего не складывается с ним, как бы ты не старалась его удержать.
Не потому, что ты — ангел, как ты наверняка пытаешься себя убеждать, — закончил я, глядя ей прямо в глаза и вновь подавшись вперед. — И не потому, что «все мужики козлы».
А потому, что ты — дрянь. Хвастливая дрянь, подавляющая всех альфа-самка, которой не надо ничего, кроме собственной показной силы. Дрянь, которая не хочет делать выводов и чего-то менять, потому, что ей нравится быть дрянью. Трусливая дрянь.
А теперь подумай, хочу ли я заниматься с тобой любовью? Надо ли мне это, трахать такую суку, как ты? Или я, действительно, фиг потом отмоюсь?
Взорвалось. Все помещение. Слишком круто для чужака я закончил. Но не рассчитал я не только это, вышла накладка с еще одним моментом, и здесь мой недочет непростителен. Да, я не святой, нельзя предугадать все на свете, но взялся за гуж…
Она бросилась на меня, через стол, отпихнув ногой мешающий ей стул. Да так резко — я лишь успел выставить руки в защитном жесте, не давая добраться до моего горла, в которые она и вцепилась прежде, чем мы опрокинулись и покатились по полу. Назвать ее лицо человеческим не повернулся бы язык. Оно было перекошено, и такой ненависти к себе я еще никогда не видел. Из утробы ее раздавался нечеловеческий же хрип, а руки пытались любой ценой добраться до меня. Вот и не довел до драки!
* * *
Пол оказался мягким, вероятно подобные случаи здесь не редки. А может, так было задумано изначально, в эстетических целях. В общем, я не потерял сознание и не дезориентировался, и ударившись затылком, смог удержать ее на безопасном для себя расстоянии.
Схватка продолжилась всего несколько секунд, да и то благодаря общей расслабленности находящихся в помещении девчонок — все растерялись, не ожидая подобного финала. Ну, разговаривают люди, изысканно поливают друг друга грязью; ну, у одного из них получилось чуть лучше, но так другая не вчера родилась, тоже может кой-чего ответить…
…Не ответила. Бросилась с кулаками, имея несколько долгих-долгих секунд форы для того, чтобы удавить меня. И то, что не сделала этого — заслуга физиологии: некоторые вещи, например, мышечная масса, иногда полезнее быстроты и ловкости. Стой мы на ковре, лицом к лицу, она бы спокойно меня уработала, сведя мои преимущества на нет, но сейчас, действуя на эмоциях, просто забыла о том факте, что я сильнее.
— Ты в порядке? — надо мной нависло лицо одной из «морпехов». Другая тем временем фиксировала за спиной руки Афины-Камиллы, придавленной телами полудюжины девчонок. Злости и ненависти на ее лице больше не было, только растерянность, осознание того, что только что натворила. И недоумение, почему это сделала.
Я кивнул и приподнялся.
— Вроде да.
— Зачем ты с ней так?
Она смотрела с осуждением, а в голосе ее звучали раздражение и неприязнь. Если бы не должность, высказалась бы сеньора куда как крепче.
De puta madre, одна и та же пластинка, второй раз за вечер!
Я не знал, что ответить. Я вообще до конца еще не понял, что произошло и каковы могут быть последствия.
А вот сеньора понимала. И переключившись с осуждающего тона на повелительный, коротко бросила:
— У меня предложение, философ хренов. Ты громко, чтоб все слышали, заявляешь, что здесь ничего не произошло, что на тебя никто не нападал, а катались по полу вы… По-дружески. Баловались. Мы уведем ее, поговорим и приведем обратно, и трогать тебя она больше не будет, а ты в обмен получишь отсутствие проблем после зачисления, если все же решишься идти сюда, чего, после сегодняшнего, я тебе делать не советую.
Я кивнул. Все понятно. Что ничего не понятно. Гений, блин! Развил целую теорию, как «опустить» человека, чтоб тебя не трогали, а в итоге…
…А в итоге получил результат, после которого сюда лучше вообще не соваться. Если верить этой сеньоре, а у меня нет оснований ей не верить, глядя на выросшую стену отчуждения со стороны окружающих девчонок.
— Я правильно понимаю, что если я откажусь, у этой сеньориты будут проблемы, которые могут закончиться летальным исходом? После чего такие же проблемы начнутся и у меня?
— Правильно, — наказующая кивнула. — Думай, Ангелито, думай. — «Ангелито» она презрительно выплюнула.
— По-моему, тут нечего думать, — я хмыкнул. — Что тут такого, собственно? Девочка бросилась мне в объятия… Не рассчитала, мы упали!..
— Громче!
Я повторил, вполоборота, громко. Все, кто меня услышал, при этих словах начали облегченно вздыхать. Ну, что проблемы у Афины будут — сомнений не было, но то, что у нее появился шанс, всех явно обрадовало. Впрочем, степени отчуждения это не убавило.
— Да и если б она хотела свернуть мне шею, свернула бы, — добавил я, кивая на костыли. — В моем-то положении. Неправда ли?
Последний вопрос предназначался самой Афине, вместо ответа отвернувшей мордашку в сторону. Я про себя проговорил: «Сама такая!».
— То есть, — тон наказующей приобрел официальные нотки, — ты утверждаешь, что нападения на тебя не было? Так?
— Истинно так, сеньора.
Я не боялся за себя. Мне, действительно, не хотелось, чтобы у Афины возникли проблемы, и тем более с летальным исходом. Но наказующая восприняла это по-другому, как слабость с моей стороны, и одарила презрительным взглядом, от которого я до хруста сжал кулаки. Сука!
— Это правильное решение, Хуан! Очень правильное! А ты пошли с нами, — бросила она Афине-Камилле и толкнула ее в сторону выхода.
Я остался один. Нет, люди вокруг были — девчонки рассаживались за столами и креслами, возвращались к своим делам, которыми занимались до эксцесса, но мою персону все показно игнорировали. Пополнившаяся новыми игроками команда за столом вернулась к игре, забыв о моем существовании. Мне оставалось только одно — ретироваться.
«Плевать. На все плевать» — твердила одна часть сознания, пока я бесцельно, еле переставляя костыли, брел по коридорам. — «Она тварь, и заслужила!»
Другая же ей возражала: «Так нельзя, Шимановский! Ты пришел сюда, в их дом, в заведение, живущее по своим правилам, где действуют иные моральные императивы, и унизил одну из них. Унизил так, что хоть она и не права, но все встали на ее сторону. Да, ты добился целей, что ставил, тебя будут воспринимать всерьез, как человека, могущего дать сдачи. Ты победил. Но это Пиррова победа! Стоит ли она этого?»
Я не знал, что ответить. Истина пряталась где-то между двумя крайностями, но я ее не видел. Как и не понимал того, почему она на меня набросилось. И что теперь делать дальше.
Побродив какое-то время по кубрику, я нашел уединенную оранжерею, заполненную экзотическими растениями. С потолка, с полос, проходящих прямо над рядами с кадками, лился свет, по спектру напоминающий солнечный — белый и яркий, и поэтому эту оранжерею использовали как библиотеку. Да-да, библиотеку — стол посередине был завален книгами.
…Ну, «завален» я загнул, конечно, книг лежало всего штук десять, сложенных в несколько аккуратных стопок — видимо, оставили, чтоб дочитать позже. Мало ли кого и где могла застать тревога? Но поразил меня внешний вид книг: настоящие, бумажные, не пластиковые, потрепанные временем, будто из антикварной лавки. Как у мистера Смита, только букинистической. Стоимость каждой из них… Стесняюсь даже представить, какая, и лежат себе, без охраны…
В основном это была любовная лирика, но покопавшись, я взял в руки одну вещь, которая выделялась на общем фоне. Самая потрепанная на вид, даже запахам отдающая старостью, и явно не про розовые сопли. Автор ее носил непереводимое имя «Zelazny», вероятно, польское, а сама книга называлась красочно: «El señor de sueños». «Повелитель снов». Красивая некогда голографическая картинка обложки стерлась, показывала полуразвалившиеся фрагменты мозаики, но после того, как я прочел год издания и дарственную надпись на форзаце, на это стало наплевать. Вообще стало на все наплевать.
«Сестренке Аделлине. С днем Рождения! Ты же обожаешь такие вещи, моя дорогая?
И подпись:
Твоя неугомонная Ева.»
Красивый почерк, вычурный, с завитушками. Аристократичный. В голове услужливо всплыло: «Ева Веласкес, младшая дочь Алисии Мануэлы, основательницы династии. Погибла во время обороны Флорианополиса во время войны за Независимость. Сестра первой венерианской королевы»…
Я открыл книгу и принялся жадно изучать ее на предмет иных надписей или пометок, но ничего более не обнаружил. Бумага, специальная, книжная, ее делают уже пару веков (потому книга сохранилась в достаточно хорошем состоянии), также ни о чем более не сказала. Книга — и книга. Обращались с нею аккуратно, ни загнутых страниц, ни каких либо следов небрежного отношения, да и глупо было бы ожидать подобного от людей, читающих книгу первой королевы, из личного архива семьи Веласкес. Волновал вопрос, почему она лежит здесь, в открытом доступе, но ответ на него напрашивался.
Воровать тут некому. Посторонних нет, а среди своих не принято, да и найти подобный атрефакт легче легкого. Как и выяснить, кто именно привел его в негодность, если кто-то решит совершить подобное безумие. Что говорило о сплоченности корпуса, о том, что это все-таки единый живой организм, хоть и состоящий из трех сотен людей. Наверное, оставь я сам здесь что-то ценное, да хоть ту же памятную пластинку из золота, одолженную у Бэль, она будет спокойно дожидаться меня на том самом месте, где оставлю, сколько бы я ни отсутствовал.
Из моей груди вырвался обреченный вздох. Я понял, каковы масштабы ловушки, в которую попал с этой долбанной Афиной-Камиллой.
Я аккуратно сел, поставив костыли рядом со столом, и принялся поглощать книгу, страница за страницей. Я редко держал в руках бумажные книги, в наше время это дорогое удовольствие, а таких древних не держал вообще никогда — хотелось насытить жажду неизведанного. Бумажная книга и читалась иначе, не так, как голограмма. Мягче, с трепетом. И чувство это мне нравилось.
Камилла… Разберусь с ней позже. И с ней, и с накалившейся вокруг атмосферой. Кажется, я понял, почему она повела себя так. И понял свою в этом ошибку. Действительно, философ хренов!
Ошибкой был весь наш разговор, вся моя сольная партия. Стоявшие рядом «морпехи», как единственные в достаточной степени умудренные жизнью, наверное, смеялись надо мной, над моими аргументами. А может не только они. Да и сам я: почувствовал в девчонке слабину, захотел ударить, ударил. Но лезть на доты, без артподготовки, без разведки местности!.. Мне еще повезло, что легко отделался.
А если бы оказался не прав насчет нее? Промахнулся? Если бы она рассмеялась мне в лицо? Что бы я делал тогда? Как отмывался? Интуиция — хорошая игрушка, когда ее используешь с умом, а с этим у меня пока осечка за осечкой. И аргумент, что мне всего восемнадцать, не отмаз. Раз влез в эту петлю, надо или тянуть ее, или вешаться. Третьего не дано.
А главный вывод, который я сделал за сегодня — я совершенно не знаю корпус! Но при этом пытаюсь его судить.
Мое уединение было нарушено вначале заглянувшей внутрь, а после робко вошедшей сеньоритой со слишком знакомым профилем:
— А, ты здесь! А я уж думала, пошел к себе.
— К себе?
— Ну да, к себе. В каюту, — пояснила Афина, оправившаяся от потрясения и даже бодрая. И совершенно не агрессивная. Видимо, разъяснительную беседу с ней провели, а сами неприятности отложили на потом, к возвращению начальства.
— У меня нет «к себе», Камилла, — горько усмехнулся я, аккуратно закрыл книгу и отложил в сторону. — И нет своей каюты. Я здесь никто, чужак. А каюта — всего лишь спальня девчонок из вашего взвода номер тринадцать, в которой я временно пребывал, так как где-то же мне пребывать было нужно.
— Но… — Она хотела поспорить, но задумалась, и постепенно начала приходить к выводу, что я прав.
— Они чужие, — продолжил я. — Просто в отключке я валялся в ИХ спальне, а не в чьей-то еще. Мне все здесь чужие. И тот вопрос, станет ли хоть кто-нибудь «своим».
Может в чем-то я и преувеличил, те же девчонки из «чертовой дюжины» восприняли меня хоть насторожено, но с энтузиазмом, но в целом прав. Я — чужой. И я специально сказал ей именно так — пускай почувствует наше родство. Спорное, чисто гипотетическое, но тем не менее родство. Я тоже одинок, как и она.
Она поняла меня правильно, и ее лицо осветила гораздо более дружелюбная улыбка.
— Я это… Извиниться хотела. Хуан… — «Хуан» она выдавила, словно перешагивая важный барьер — За то, что напала…
И тут я сделал очередную ошибку. Высокомерно, даже брезгливо пожал плечами:
— Бывает!
Тут же понял, что к чему, но было поздно. Ее глаза в ответ сверкнули, а голос вновь окреп до стального:
— Ну, вот и хорошо! А еще спросить хотела: у тебя будут еще желания, или остальное позже, когда придешь в себя?
Я сидел в легкой прострации. Mierda! Ну, не хотел я становиться с ней врагами! Не хотел! Как убедить, что это было не высокомерие, учитывая, что это было оно самое? Хотелось двинуть куда-нибудь кулаком от досады, но в моем положении это было проблематично.
Домой! Срочно домой! Отдохнуть, прийти в норму, отоспаться! Почувствовать себя в своей тарелке! И только после что-то делать дальше. И это, пожалуй, можно загадать вторым желанием.
— Я хочу домой, — озвучил я мысли вслух. — Но меня не выпускают, говорят, нужен пропуск. Королева не приехала, не слышала?
Афина отрицательно покачала головой.
— Нет. Но четвертая эскадра висит над городом. Еще пару часов, и спустится.
Я довольно кивнул:
— Вот видишь! Ваша оперативная дежурная занята встречей, и «морпех» на входе к ней не пускает. Хотя отдать приказ о разрешении на выпуск дело трех секунд, а ждать королеву еще несколько часов.
— А от меня что ты хочешь? — не без злорадства выслушала она мои злоключения.
— Ты можешь пойти в диспетчерскую и попросить для меня пропуск?
Афина отрицательно покачала головой.
— Кто ж меня туда пустит! Да еще сейчас.
— Но, может, ты знаешь того, кого пустят?
Девушка задумалась, затем кивнула.
— Да, знаю. Главное, чтобы эти люди были на базе. Я попробую, но не обещаю. Это все?
Я пожал плечами.
— Если меня выпустят — мы в расчете.
Она кивнула и убежала, торопясь разделаться с долгом.
Прошло полчаса прежде чем она вернулась. И вернулась не одна. С нею шла…Норма, старая знакомая тренер рукопашной.
— Слышала, успел отличиться! — с улыбкой бросила мне техаска, но улыбка эта насквозь была пронизана напряжением. Афина же при этих словах опустила голову. Я приподнялся, вновь откладывая книгу, чувствую, теперь уже надолго.
— Есть, маленько.
— И что так?
Она не осуждала. Но только потому, что делала скидку на неопытность. Но поступок мой ей также не нравился, и «не нравился» сказано мягко.
— Конфликт ожиданий, — мягко сформулировал я происшествие за столом. — Воспринимаю некоторые происходящие здесь вещи со своей колокольни, хотя относиться к ним нужно проще.
Афина отвернулась, то ли чтоб прошептать ругательства, то ли в смущении. Норма же поддерживающее похлопала по плечу.
— Правильно. Ну ничего, привыкнешь. И чем быстрее привыкнешь, тем лучше.
Здесь я не мог не согласиться.
— В общем, езжай домой, приходи в себя, лечись. Марселла не знала, что ты уже очнулся, ей не сказали, иначе бы оставила на тебя пропуск. И, я надеюсь, подобного больше не повторится?
Ее глаза сверкнули. Я виновато уставился в пол.
— Так точно, сеньора. Не повторится.
— Вот и хорошо, — она осталась довольна ответом. — Сеньора Диез назначена твоим провожатым. Сам ты, как понимаю, далеко не уйдешь. Можете взять служебную машину. — Это моей теперь уже спутнице.
По лицу сеньоры Диез было видно, как сильно она рада такому назначению. Но прозвучало оно в не требующей двоякого осмысления форме. Я же не мог про себя ехидно не усмехнуться на ее растерянное недовольное выражение. 1:1.
— Предписания врачей выполнять, — это снова мне, и снова строго. — Режим нагрузок на колено соблюдать. Ты не представляешь, что тебе с ним сотворили, и хвала богам, все получилось. Как здесь все установится, мы с тобой свяжемся. Можете идти.
На этой ноте она развернулась и ушла. Мы же с моей альфа-самкой вновь остались наедине, и оба были друг другу ужасно «рады».
— Пошли, что ли? — хмыкнул я и поднялся. Проковылял мимо нее к выходу. Ей не осталось иного, кроме как молча последовать за мной.
* * *
И все равно я испытывал неприязнь. Как и она ко мне. И ничего с этим не поделаешь.
Мне надоело идти молча первому:
— Тебе за это что-нибудь будет?
Она не сразу поняла, о чем я.
— Ну, тебе за это что-нибудь будет? За то, что напала на «гостя ее величества»?
Альфа-самка недовольно поджала губы:
— А тебе так интересно?
— Вообще-то да.
— Хочешь позлорадствовать?
Я как можно более равнодушно пожал плечами.
— Нет. Просто интересно.
Ее веки оценивающе прищурились, но все же она снизошла до ответа.
— Пока дело висит в воздухе. Но его спустят на тормозах. Мишель столько сил приложила, чтобы тебя сюда вернуть, да еще это твое долбанное испытание на дорожках… Никто не захочет рисковать. Ты же понимаешь, что если меня накажут, у тебя будут неприятности?
Я понимал, к счастью. Как и то, что эта сучка здорово подстраховалась, вызывая меня на конфронтацию. Впрочем, это не перестраховка, всего лишь объективно логичный поступок в ее условиях. Чувствуя за собой мощь древней организации, я вел бы себя точно так же.
— Но меня отстранили. — В голосе ее появились грусть и сожаление, но не отчаяние. — С завтрашнего дня. Будут промывать мозги, заставят сдавать кучу тестов. Если сдам — восстановят. Ну, немного накажут, естественно, но не думаю, что сильно. Просто так надо. Видишь, я тебя огорчила, все будет в порядке!
Последнюю фразу она бросила с усмешкой, которую я благополучно проигнорировал.
— Ты ведь хранитель, да?
Этот вопрос вызвал новый приступ злости.
— Была! Час назад!
— Не переживай, восстановят, — улыбнулся я, вкладывая в голос уверенность айсберга, прущего на древний деревянный парусник.
— Тебе откуда знать!
Я понял, что разговаривать бесполезно — любое мое слово только еще больше злит. Откуда такая неприязнь? Что такого я сказал там, за столом? Ведь не было же, когда я только вошел в игровую!
— Ты тоже… Извини меня… — я попробовал сменить пластинку, решив все же попытаться наладить мосты. Сама судьба толкает к этому, грешно противится высшим силам. — Я не хотел довести тебя. Вывести — да, но не до такого состояния.
Она парировала точно так же, как и я полчаса назад — высокомерно усмехнулась. И многозначительно промолчала, дескать, чего взять с такого тупицы, как я?
М-да. Но я честно пытался.
Следующий виток беседы начала она. Шли мы медленно, идти далеко, и, видимо, остыв, она поняла, что совершает ту же ошибку, и это неправильно. Ведь возможно нам придется работать в одной лодке; не сейчас, так через десять, пятнадцать, двадцать лет. А фраза «корпус — семья» здесь не пустой звук. Момент же сейчас исторический, определяющий: если расстанемся врагами — будем врагами до конца, и барьер, что останется, станет непреодолимым.
— Я знаю, что ты хочешь спросить, — как бы выдавила она из себя. — У тебя по глазам это видно. Ты правильно понял, это действо было разыграно специально для тебя, с самого момента твоего появления. Нам нужно было пощипать тебя, и я щипала. Пыталась.
Я молча ковылял, не реагируя.
— На самом деле над ними не издеваются. Воспитывают, да, перепадает им лишнего… Не без этого. Но беспредела, как ты подумал, здесь нет.
Я нацепил на лицо выражение уязвленной гордости. Дескать, хочу тебе поверить, но не могу. Не так просто. Теперь она должна «уломать» меня помириться, иначе это будет не извинение с ее стороны, а высочайшая милость и «прощение». А мне такого не нужно.
— Сам подумай, откуда взяться беспределу с нашими жесткими порядками? — продолжила Афина, повышая тональность. — У нас чихнуть нельзя без разрешения! За малейшее нарушение — наказание! От простого телесного до какого- нибудь экзотического, вроде карцера метр на метр, где нельзя выгнуться. Или где льется вода, а ты сидишь, мокрая, дрожишь, и молишься, когда тебя оттуда достанут и высушат!
— Я не знаю ваши порядки, — недоверчиво покачал я головой. — И о ваших наказаниях. — Ничего не слышал о них.
Она пожала плечами: можешь не верить, потом все равно убедишься.
— Они делают кое-какую работу, — продолжила альфа-самка тише. — Но отхватывают в основном те, кто реально провинился. Или кто много на себя берет. И та девочка… Провинилась. Она знала, за что получала.
— А я — нет! — воскликнул я.
— А ты — нет, — согласилась она. — Потому она и получала на глазах у тебя. Чтоб ты вышел из себя, разозлился и стал уязвимым.
— А вы бы поставили меня на место.
— Естественно. — Смешок. — Ты слишком хорошо начал, взял слишком высокий старт. Это многим не понравилось. Офицеры бегали на цыпочках перед твоей персоной, стелились, устраивали операции в городе, каких никто из нашего поколения и не упомнит. И все непонятно ради чего. Затем твое испытание. Ты знаешь, что оно произвело здесь фурор?
Я отрицательно покачал головой.
— Все посходили с ума. Младшие вообще чуть в штаны писать не начали от счастья, что с нами будет такой крутой мачо!..
И мы решили поставить тебя на место. Сразу и навсегда. Объяснить, что то, что было раньше — было раньше, а сейчас будет так, как будет, начиная с вот этого момента.
— «Мы» — это хранители?
— Да. Разных взводов. Собрались и решили. Но ты очнулся в самый неподходящий момент — на базе из тех, кто решал, осталось всего три человека, из них в кубрике только я. Остальные или с нулевыми объектами, или встречают королеву, или в городе. А я твою проверку провалила…
Она разочарованно вздохнула. Слишком уж искренне, чтоб ей не поверить.
— И чего я стОю? — довольно усмехнулся я. Во дают девочки!
Моя альфа-самка фыркнула и пошла быстрее.
М-да, конфликт ожиданий, точнее не скажешь. Все друг от друга чего-то ждут, но все в итоге обламываются. Им не по зубам моя интуиция, я на ощупь бью одну из них, чувствуя слабину в психике. Они же оказываются… Самыми обычными девчонками, совсем не страшными и не такими уж опасными.
Незаметно мы вышли к воротам. Нас встретили те же самые три девчонки, с которыми я разговаривал несколько часов назад.
— Привет! Все-таки решил идти? — воскликнула ближайшая ко мне, поднимая забрало. — А почему именно с нею? Она же не это… Не того! — Глаза девчонки смеялись.
Ну у них и «телеграф»! Все все знают, даже кто на посту!
Вторая, стоящая за ее спиной, также откинув с лица щиток, непонятно усмехнулась:
— Расскажете лучше, что там у вас произошло? Из первых рук? А то мы тут стоим, не в теме…?
Я сделал вид, что меня нет, предоставляя слово спутнице. Правильно, пусть отдувается.
Афина помялась, затем бросив в мою сторону недовольный взгляд, развернулась к девчонкам:
— Да, тут такое дело! Сидим мы с девчонками, в «конкур» режемся. И тут один сукин сын заходит к нам на огонек…
Дальше я не слушал. Она говорила шутливо, совсем не желая обидеть, скорее посмеяться над ситуацией, но мне было все равно. В голове набатом звучало ее «сукин сын». «Hijo de puta».
Я дал ей несколько секунд — ровно столько времени, сколько надо, чтобы поудобнее перехватить костыль и со смаком запустить ей в голову…
…Бум!
Я попал. И если честно, считаю это невероятным чудом. Она считала примерно также, поэтому медленно обернувшись, зыркнула со смесью злости и удивления. Последовала пауза, несколько секунд, во время которых первая взяла верх над второй, и моя альфа-самка вновь набросилась на меня, валя на землю и пытаясь дотянуться до горла. Рефлекс у нее такой, что ли?
На сей раз схватка окончилась быстрее — девочки стояли на вахте и были готовы ко всему. Лишь только мы приземлились, руки, усиленные гидравликой доспехов, подхватили ее, как пушинку, и оторвав от меня, отбросили прочь.
— Я!.. Я покажу ему!.. Да он!..
Одна из девочек перегородила дорогу:
— Что он?
— Он!.. В меня!.. Запустил!..
Раздалось дружное ржание. Девчонки не смогли сдержаться при виде комичности ситуации. Хранителя! Сзади! По голове! Костылем!
— И не стыдно бросаться на увечного? — произнесла та из них, которую я мысленно держал за старшую. — Если кому расскажем, засмеют ведь!
— Но он!..
Вновь смех.
Афина начала остывать, понимая нелепость ситуации, в которой оказалась. Стояла с раскрытым ртом, не в силах ничего произнести. Моя половинка, взывавшая все это время о мщении, получила незабываемое удовольствие от ее мимики.
Я, опираясь на стену, поднялся, подобрал оставшийся костыль и довольно оскалился.
— Это тебе за сукиного сына, тварь! — пояснил я. — Подбирай выражения! А скажешь еще слово про мою мать — отрежу язык!
Воцарилось молчание. Слишком боевую тональность я взял, помягче надо было. Такого поворота не ждали даже смеявшиеся минуту назад девчонки. Не от мальчика-новичка, толком еще не принятого, по отношению к хранительнице. Да, кажется, я перевыполнил все планы в стремлении себя поставить! Как и восстановить здесь всех против своей персоны.
Старшая покачала головой, подняла и протянула мне пущенный снаряд:
— Жди здесь. Я свяжусь с Марселой, тебе выделят другого провожатого.
И направилась в сторону, активируя «перчаткой» внутреннюю связь.
— Не стоит, — ответил я ей в спину. — Камилла справится.
Старшая развернулась:
— То есть?
Я пожал плечами.
— Камилла справится. Довезет меня. Не надо менять провожатого.
— Но она… — Девчонка кивнула в сторону не менее удивленной Афины.
— И что? Она раскаивается и больше так не поступит. Правда, Афина?
Та молчала.
— Пока, девчонки, до встречи! — Я помахал всем ручкой, и проходя к шлюзу, подтолкнул свою альфа-самку в плечо. — Ладно, пошли!
Пришлось подождать несколько секунд, пока створки не начали разъезжаться в стороны. Все-таки девчонки не до конца поверили в то, что я серьезно. И когда я уже прошел их, старшая громко усмехнулась:
— Смотри, Хуанито, как знаешь!
Я напоследок обернулся и одарил ее белозубой улыбкой.
— Спасибо, — прошептала альфа-самка, когда мы прошли вторые створки и начали спускаться в гараж.
— Не за что, — хмыкнул я.
Почти всю дорогу ехали молча. Она лишь спросила адрес, прежде чем загрузить его в бортовой терминал. Затем сидела и смотрела по сторонам, думая о своем. Как и я. «Мустанг» — машина большая и просторная, даже в кабине пилотов нам было достаточно места, чтобы не чувствовать друг друга локтями.
— Что теперь, Хуан? — не выдержала она, когда мы подъехали к космонавтам.
— Что именно? — не понял я.
— Что будем делать дальше?
Я пожал плечами.
— Может, для начала попробуем понять друг друга?
Она задумалась.
— Я не против. Но у меня не получается.
— Ты пристрастна. У тебя цель — поставить на место. Ей ты и следуешь.
— Нет, не следую. Уже не следую. Но все равно не понимаю.
— Я всего лишь пытаюсь защитить себя, — решил я раскрыть карты. — Не хочу быть бесправной «зеленью». Ангелом я не буду еще долго, но и так, как та девочка с коктейлями…
— Только и всего?
Я кивнул.
— И только ради этого ты устроил целый концерт?
— А чего мелочиться?
Она вновь задумалась.
— Поняла. Просто… Не думала, что упреждающие удары могут быть сильнее планируемых. НАСТОЛЬКО сильнее.
Помолчали.
— Моя очередь, — напомнил я.
— Спрашивай.
— Почему ты напала?
Это был ключевой вопрос всей сегодняшней ситуации. Если отвечу на него, вся мозаика разом встанет на свои места. Корпус в моем восприятии лишится очередной тайны, я стану сильнее… Но что-то подсказывало, что тайн у него еще много.
— Вы хотели меня испытать, разозлить. Вывести из себя. Ты встретила отпор, бывает, но извини, ты ХРАНИТЕЛЬ! Тебя учили владеть собой, своими эмоциями! Не поверю, что это не так! Ведь если иначе, то наши королевы обречены. Как же ты сорвалась? Да еще дважды за какой-то час?
Афина потупилась.
— Учили. И испытывали. Знаешь, какие у них методики! — воскликнула она с жаром. — Все прошла, все сдала. А с тобой…
Вздох.
— А с тобой вдруг как тормоза сорвало. Будто… Нет, не могу. Сама поражаюсь, а объяснить не могу. Ты мне как душу наизнанку выворачивал. Сидел и выворачивал. Ни с кем так не было, никогда. Я же говорю, сама в шоке!
Я задумался. В ее словах было нечто, какая-то информация, могущая перевернуть мою жизнь. Я чувствовал это, ощущал своей воспаленной интуицией… Но не мог понять и вычленить нужное.
И в итоге просто принял к сведению, что произошло так, а не иначе.
— Против тебя я будто беззащитная была, будто на ладони, — продолжила она. — Или как в гинекологическом кресле, только в душЕ. Понимала, что завожусь, а ничего сделать не могла… Не знаю я! — воскликнула она, подводя итог своей аргументации.
М-да, неубедительная аргументация.
— И все же? Ну, беззащитная. Но что я такого сказал? «Тварь»? Ты же сама ею передо мной предстала, целенаправленно. Знала же, что делаешь! Отчего такой глюк?
— Ты знаешь, что такое одиночество? — грустно усмехнулась вдруг она.
Я раскрыл рот, чтоб ответить… И начал понимать.
Пазлы принялись вставать на свои места, и получившаяся картинка оказалась настолько простой…..Насколько и трагичной.
— Ты сам выл когда-нибудь? — продолжала она, повышая и повышая тон. — Лез на стену? Тебе хотелось когда- нибудь удавиться, залезть в петлю? Да, у нас специальные программы, с нами постоянно работают психологи, да и сами мы друг за другом присматриваем… Но этого недостаточно.
Нас ломают. Психологически. А потом противопоставляют всему остальному миру. Ты знаешь, что дворцовая стража ненавидит нас? И не потому, что мы — женщины, а они — мужчины. И поэтому тоже, но не только. И гвардейцы. И все остальные.
Это способ программирования лояльности. Создать замкнутую структуру, запитанную саму на себя. Любое отклонение, желание эту структуру предать, означает одиночество. Полное и безоговорочное. Предав корпус, каждая из нас лишится последнего, что удерживает от оного. Весь мир — враги, только мы — мы.
— А как же аристократия? А браки с представителями знати?
Горькая усмешка.
— Понты. Это ПРИКОЛЬНО, брать нас замуж. А королеве выгодно.
Нет, на самом деле есть счастливые пары. Находят себе спутников, обустраивают семьи, многие счастливы… Но все равно корпус — дом, что бы ни было за его пределами. И муж, или спутник… ВСЕГО ЛИШЬ муж или спутник. Дальше, за границами семейного мирка, все тот же враждебный мир.
— Считается, что мы не знаем этого, не понимаем, — закончила она. — Но только учитывая средний IQ бойцов глупо думать, что это так.
И с теми же мальчиками нас специально разводят, чтобы создать барьер. Чтоб потом… Проще было арендовать на ночь, чем найти по сердцу. Многие не выдерживают, замыкаются, уходят в работу… Что и нужно королеве, и тем, кто этот корпус придумал.
Я сидел ошарашенный:
— Но зачем?
Она пожала плечами.
— Мы — лучшие. Это официальная версия. Реальная — дополнительная форма контроля. На самом деле не все так плохо, и девчонки находят счастье, и всякое разное случается не намного реже чем за забором. Но стоит это гораздо больше нервов и сил. И времени. И в итоге получается корпус телохранителей в том виде, какой он есть. Вот так, Хуан.
Потому я и сорвалась с цепи. Не тебе, чужаку и юнцу, да еще мужчине, об этом рассуждать. А что самоконтроль не сработал… Уже объяснила.
Я молчал. Не знал, что ответить. Но этого и не потребовалось.
— Вот видишь, выговорилась — и самой легче стало! — Она глубоко вздохнула и улыбнулась. — Везучий ты сукин сын, Ангелок! Пришел, всех сделал, на белом коне… — Она грубо выразилась. — И ничего за это! Теперь еще духовником станешь!
— Духовником?
— Конечно! К кому кинутся твои девчонки, как ты думаешь, когда ты дорастешь до того, чтобы можно было делиться с тобой такими проблемами?
Я вновь пожал плечами. Ее логика мне не нравилась. И еще более не нравилось то, что это абсолютно вероятная логика — к кому им еще бежать?
— Я вот с тобой поговорила, поплакалась, и хоть ничего вроде не сказала, а уже легче. Нет, Мутант — мудрая сука! Теперь понимаю, для чего тебя взяла!
— Быть духовником для всего корпуса? Лекарем душ? — Я натужно рассмеялся, хотя смешно мне не было.
— Почему бы и нет?
— У меня нет опыта. Только интуиция.
— А он и не нужен, опыт. Поверь. Будь собой, доверяй себе. И все получится.
Тронуть тебя после сегодняшнего вряд ли кто решится — показал ты себя хорошо. Так показал, что… — Она вновь выразилась в выражениях, от которых у меня покраснели кончики ушей. — А кто решится — сама виновата, я той макаке не завидую. А так глядишь, девчонки к тебе потянутся. И ты их девчонками сделаешь, настоящими, а не этими ряжеными куклами с иглометами. Мы ж все такие, хотим быть настоящими…
— И корпус перестанет быть корпусом, — закончил я иным умозаключением, — так как сломается несколько его основополагающих принципов.
Она отрицательно покачала головой.
— Ничего не сломается. И Мишель это понимает. Просто не может она против своих попереть, вот так, напрямую. А «свои» — закостеневшие неудовлетворенные сучки, которые боятся что-то менять. Нет, Мутант молодец! Я за нее!
Я вновь не нашел, что ответить. Лучше помолчать, а то так и богом меня сделают. Каким-нибудь Древним, посланным к ним со спецмиссией. Но с души свалился камень. Пусть девочки думают что хотят, лишь бы не трогали.
— Ну что, поняли друг друга, как считаешь? — усмехнулась она, видя мою реакцию.
Я скупо кивнул.
— Мир?
— Мир. — Я пожал протянутую руку.
— А как насчет третьего желания? — Она быстро-быстро отстегнулась, залезла в кресло ногами и перелезла ко мне на колени, сев сверху. Поскольку я и так сидел в ауте, отреагировать не успел, а потом стало поздно.
— Третье желание? Для закрепления примирения?… — она наклонилась и обдала меня горячим дыханием, плавно переходящим в касания губами шеи, подбородка… А затем резко и красноречиво впилась в губы.
Я осоловел от одного запаха ее волос и тела, не говоря об остальном. Она была ничего девочка — и спереди все при ней, и сзади. Не то, что я не хотел сопротивляться вообще, хотел, неправда, но я трезво оценивал свои шансы. А шансов у меня, восемнадцатилетнего юнца, против нее, не было совершенно. Если бы я лишь попытался ее оттолкнуть, мое тело объявило бы импичмент, потому все, на что меня хватало, не вцепиться в нее и не продолжить банкет с моей стороны. Но и так сопротивляться я мог далеко не до бесконечности.
К счастью, она была достаточно опытной девушкой, чтобы понять мой настрой и мои смятения, и в самый последний момент, за миг до того, как мне стало бы все равно, отстраниться.
— Ками… — Вздох. — Камилла… — Еще вздох. И еще. — Камилла, ты классная, — все-таки, я взял себя в руки, — но поверь, сейчас это последнее, в чем я нуждаюсь. Не надо. Пожалуйста.
Она погрустнела, но понятливо пересела назад.
— Она красивая, да?
Молодец! Умная девочка! Хотя и понимает все по-своему. Но незачем разубеждать, я скупо кивнул в ответ.
— Ты ее любишь?
— Безумно.
— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь ради меня пошел бы на такое. Правда.
— Может ты и найдешь его. Когда-нибудь.
— Может быть… — потянула она. Затем бодро вскинулась:
— Хорошо, Хуан. Не переживай, я поговорю с девочками. Объясню ситуацию с нашим конфликтом, что ты нормальный. Не бойся, примут. Половина и так готовы расхватать тебя на сувениры, вторую же половину я обработаю. Дальше все будет зависеть от тебя, но изгоем ты не станешь. Это в моих силах.
Я тепло улыбнулся — кажется, впервые искренне тепло.
— Спасибо. А можешь еще кое о чем попросить? Ну… Из области того, о чем ты не договариваешь, а я не спрашиваю?
В ее глазах появилось удивление.
— Валяй?
— Объясни им, что у меня… Что я не могу с ними. Ни с кем. Во всяком случае, не сейчас. Чтобы не устраивали охоту. Об этом ведь идут разговоры, как и о том, кто первая меня того… — Я сделал неприличный жест.
И по ухмылке Афины понял, что попал. Наверняка все еще запущеннее, но ограничимся перечисленным.
— Хорошо, — она вновь кивнула, — поговорю. Ну что, ангелок, приехали! И тебя встречают!
Последнее обращение ее звучало с маленькой буквы и с легкой издевкой. Но я не обиделся. Люк тяжелого «Мустанга» поехал вверх, и я, почти не напрягаясь, вылез наружу, вооружаясь своими пластиковыми помощниками на ближайшие несколько дней.
Внизу, у подъезда, меня уже ждала мама — видно, ее предупредили, что я еду, и увидев меня, со слезами на глазах кинулась навстречу. Я бросил короткий взгляд через плечо — Афина довольно улыбалась.
…Уже лежа в кровати, привычной и уютной, я долго не мог уснуть, перебирая по фрагментам события минувшего дня. Или дней. И никак не мог прийти в себя от пресловутого конфликта ожиданий. Девочкам проще: они ожидали некого загадочного высокомерного монстра, а получили обычного парня. Я же представлял себе корпус некой таинственной организацией, населенной суровыми всемогущими амазонками… А получил обычных девчонок.
К самой же организации с кондором на символике я больше не испытывал никакого благоговения. Да что там, благоговения я не испытывал давно. Но было уважение, преклонение перед мощью, организованностью. Теперь же все чувства вытеснила огромная безбрежная… Жалость.
С этой мыслью я и уснул, прокручивая в голове песню, которую услышал, проходя с Камиллой мимо русскоязычной «диаспоры» на пути к выходу. Теперь мне было понятно, отчего на глазах девочек блестели влажные капельки.
У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,
Тебя манит незримая миру звезда.
А в глазах у тебя неземная печаль…
Ты-сильная птица, но мне тебя жаль.
Одинокая птица, Ты летаешь высоко,
И лишь безумец Был способен так влюбиться:
За тобою вслед подняться, За тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой Разбиться…
Глава 6
Покушение
Сентябрь 2447 г., ЮАИ, префектура Сеара, Форталеза
Всеобщее напряжение передалось и ей. Девчонки что-то долго слушали по шестой, недоступной ей линии, что-то возражали, затем Мамочка отошла на пару десятков метров, и, отвернувшись, принялась горячо спорить. Кровавая Мэри же стояла с потерянным видом, рассматривая трупы, будто первый раз в жизни их видит. Наконец, затянувшаяся пауза закончилась, но немного не так, как ожидалось. Метрах в пятидесяти от них остановилась большая бронированная машина, из которой лениво вылезло четверо одетых в броню людей, двое из которых держали в руках массивные ручные игольники, двое же — легкие винтовки. Изабелла бы не удивилась, в принципе, они и ждали, вооруженных представителей имперских властей, если бы не одно «но». Машина была окрашена в зелено-желто-синие бразильские цвета местной полиции, как и доспехи вышедших бойцов.
Первой отреагировала Мамочка, двинувшись к ним навстречу, выставляя вперед и чуть вверх паспорт. Обычный, не дипломатический, который выдали для легенды. Движения ее сразу приобрели текучесть и плавность:
— Сеньор! Мы — граждане Венеры! Эти люди на нас напали, и мы…
Естественно, всех их сразу взяли на прицел. Но и без этого дергаться в их положении представлялось нерациональным. Да, это не служба имперской безопасности, и тем более не его императорского величества служба дворцовой охраны, но полиция все равно представляет власть.
— Сеньорита, руки за голову! На колени! Резких движений не делаем! Вот так!
Один полицейский, прицепив к специальной защелке на поясе игольник, принялся профессионально ощупывать Мамочку. Другой, с винтовкой, встал сбоку от нее и держал на мушке. Двое оставшихся подошли к ним, бросая косые взгляды на гору трупов рядом; было видно, что им не по себе и подобную картину они явно не ждали здесь видеть.
— Прошу вас, сеньориты, без глупостей, — растерянно обратился боец, которого она посчитала командиром патруля — он был на десяток лет старше остальных. — Руки за голову. Резких движений не делаем. Если имеется оружие — предупредить и медленно вытянуть в сторону. На колени. Опускаемся, опускаемся, сеньориты!
Изабелла бросила украдкой взгляд на Мэри, та еле заметно кивнула. Линия связи с Ланой молчала.
— Что за… здесь творится?! — вдруг воскликнул его напарник и крепко высказался на нелитературной смеси испанского и португальского.
— Разберемся, — зло, сквозь зубы выдавил командир.
— Мы не виноваты, сеньор! — Изабеллу начала охватывать паника. В таком дурацком положении она оказалась впервые в жизни. Даже там, на Венере, когда их с Хуаном окружили отморозки, она не чувствовала себя так беспомощно.
— Разберемся! — вновь бросил командир и нехорошо усмехнулся. — Что у вас? — обернулся он к напарникам, закончившим осматривать Мамочку.
— Сто девятый AEG. И ножи. Много ножей, — покачал головой ощупывавший ее телохранительницу страж порядка, внимательно разглядывая извлеченный метательный нож. Командир скривился:
— Давай ее сюда, будем разбираться… — Судя по его лицу, делать это ему ой как не хотелось.
Первый полицейский, зафиксировав Мамочке магнитами руки за спиной, грубо толкнул ее в спину, после чего подвел к ним и так же грубо, тычком, обозначил, что надо опуститься. Тем временем другой передал командиру ее документы, а оставшийся в стороне, не участвовавший в обыске Мамочки, вначале зафиксировал им с Мэри руки, а затем принялся методично их обеих ощупывать. Это было похоже на дешевую комедию. Если бы они были на Венере, она подозревала бы, что вот-вот из-за угла появится довольная рожа ведущего популярной сетевой передачи и крикнет: «Внимание, вас разыграли!» Но они не были дома, а на Земле разыгрывать ее просто некому. Это во-первых. Во-вторых, ее девчонки, которые по инструкции должны знать обо всех планируемых сторонними людьми розыгрышах, в целях безопасности прежде всего разыгрывающих, судя по выражениям лиц не знали о подобном ничего. Ну, и наконец, трупы. Трупы были реальными, из крови и мяса, подделать такое сетевой развлекательной передаче вряд ли под силу даже с современным уровнем развития технологий. И судя по всему, именно обилие настоящих мертвых тел так завело полицейских — еще не начав интересоваться, кто перед ними, те готовы были растерзать и ее, и девчонок.
Мысли Изабеллы были самым мерзким образом прерваны — ощупывавшие ее руки, вполне профессионально проверившие наличие всевозможных скрытых средств смертоубийства, позволили себе лишнее и начали щупать то, что с профессиональной точки зрения ощупывать не нужно. Это было настолько откровенное облапывание, что…
Изабелла сдержалась. Глубоко вздохнула и стерпела. Хотя видит бог, ей ОЧЕНЬ хотелось врезать подонку. Но она понимала всю серьезность своего положения — если бы все было просто, Лана и девочки никогда бы не довели дело до подобного. Что-то случилось. От нее пока скрывают, что именно, но делают это с целью не дать ей наделать глупостей. И она должна облегчить девчонкам работу настолько, насколько можно.
Впрочем, она не сомневалась, ситуация разрешится. Рано или поздно. И она отомстит этому легавому. Так, что помнить тот будет до конца жизни. Пока же ее мысли заработали, лихорадочно анализируя происходящее и пытаясь сделать хоть какие-то выводы.
Полиция не занимается дипломатическими персонами. И тем более не занимается членами семей глав иностранных государств. Вдвойне тем более государств дружественных. Этим занимается имперская тайная служба, а именно одно из ее подразделений, «императорская служба дворцовой охраны» — аналог их дворцовой стражи, но с более широкими полномочиями. В частности, представители ИСДО должны курировать их, ее саму и ее охрану, пока они находятся на территории империи. И именно они должны реагировать на любое происшествие с их участием. Да, она гуляет по городу одна, и никого не ставит о планах дальнейшего маршрута в известность, так как сама не знает эти планы, но кто-то из чинов ИСДО обязательно должен присутствовать, или хотя бы висеть на связи в эфире. Непрерывно. Во избежание. Соответственно, после нападения уличной гопоты именно сотрудники этого учреждения должны были приехать сюда для протоколирования происшествия и принесения первичных извинений. Ни о какой полиции речи в принципе идти не может, тем более местной, муниципальной. Полиция не решает вопросы государственной важности.
Это в теории. На практике же ее глаза видели следующее:
а) приехали именно полицейские.
б) ведут они себя нагло и вызывающе, видимо, даже не представляя, кто перед ними, и
в) намерения у них очень агрессивные.
Впрочем, не все стражи выглядели растерянными от произошедшего, глаза одного из них, того, кто первым ощупывал Мамочку, выдавали куда большее напряжение, и почти совсем не выдавали изумления. И это вносило в царивший вокруг хаос элемент порядка. Изабелла знала, что все, находящиеся здесь, давно под прицелами девчонок Ланы, что те успеют отреагировать на любую угрозу, но видимо, обладая большей информацией, та шла на риск чтобы что-то проверить. А значит, нужно подыгрывать, пока Лана не решит, что достаточно.
— Сеньоры, мы просто шли по улице, — подала голос Мамочка. — А они вышли наперерез и сделали недвусмысленное предложение. Мы — честные девушки, порядочные… — при этих словах полицейские скривились. — …И когда мы отказались, они напали на нас.
— Мы просто защищались! — добавила Мэри. — Мы невиновны!
Полицейские рассредоточились. Один по-прежнему держал всех на мушке, командир патруля достал ручной терминал и внимательно изучал данные изъятых у них паспортов, третий, не скрывая омерзения, принялся обходить тела и считывать данные их браслетных чипов, тут же сверяя их с сетчатками глаз. Четвертый же, «скользкий», как она про себя его окрестила, отошел в сторону.
— Что там? — спросил командира державший их на мушке, когда тот в очередной раз скривился.
— Бред. Пай-девочки, студентки. Прибыли «в целях ознакомления с местными достопримечательностями». — Он грязно-прегрязно выругался. Уши Изабеллы, в отличие от девчонок, не привыкшей к подобной лексике, чуть не свернулись в трубку. — А ну-ка, девочки, быстро говорим, кто такие и чего вам здесь нужно?!
Мамочка лаконично пожала плечами, жестом передавая презрение вышестоящего существа нижестоящему.
— Я думаю, вас это не касается, сержант. Мы будем разговаривать только в присутствии венерианского консула.
— М-да!.. — Сержант вновь выругался и обратился как бы к напарнику. — Пай-девочки студенточки венерианочки, «случайно» забредшие в фавелы, располагающиеся за десятки километров от туристической зоны, так же «случайно» валят перегородивших им дорогу отморозков местного эскадрона. Некоторых убивают из запрещенных к ношению игольников, которые, кстати, туристам абсолютно без надобности, других же режут, как свиней на бойне. При этом количество отморозков более чем в два раза больше их, и ребята они не из пугливых. Что скажешь?
— Скажу, мутно это все… — Его напарник выразился так, что покраснели не только уши, но и щеки Изабеллы. — Мне не нравится.
— Пьер, что там? — бросил командир проверяющему трупы. Тот, явно борясь с тошнотой, подошел и протянул свой терминал.
— Дерьмо там, вот что.
Сержант взглянул на его планшетку, внимательно пролистал данные, затем вновь выматерился, но на сей раз сквозь зубы.
— Солано. — Он отточенным движением отстегнул защелку одной из вспомогательных сумок на боку, предназначенную для хранения боеприпасов, и ловким движением, требующим длительных тренировок, вытащил мятую пачку сигарет, после чего не менее ловким движением выдавил из нее сигарету и подкурил от пистолета-зажигалки, извлеченной из другого не предназначенного для подобного хранения кармана.
— Вон тот парень — племянник самого сеньора Солано, — пояснил для остальных Пьер.
Установилась тишина, нарушаемая лишь нервными выдыхами старшего группы, пускающего вверх едкие струи дыма.
— Может кончить их? — предложил «скользкий». Изабелла вздрогнула. Чего-то подобного она подсознательно ожидала. — И это будут уже не наши проблемы.
Старший выдохнул ядовитую струю и щелчком отправил в сторону то, что осталось от сигареты.
— Это иностранные граждане. Причем непростые — он окинул место побоища. — Контрразведка оторвет нам головы.
— А если нет, — возразил тот, который держал их на мушке, поддерживая «скользкого», — это сделает сеньор Солано. И ему будет плевать, что это клиенты «красноперых», помяните мое слово. Погиб его племянник, ему будет на них…
Видимо, сержант думал о том же, поскольку нервно потянулся за второй сигаретой.
— Если не отдадим «красноперым» — будут проблемы. Если отдадим — будут проблемы. — Он снова выматерился, причем многие обороты его речи Изабелла вряд ли когда-нибудь услышит еще.
— Пусть Солано сам достает их из лап «красноперых», — подал голос Пьер. — Это не наше дело, в конце концов!
Пьер был на вид самым молодым из группы. И посмотрели на него после этих слов… Ну, как на идиота в лучшем случае.
— Сеньор Солано будет иметь НАС, мой друг, — воскликнул «скользкий». — Именно МЫ отвечаем за район, на НАШЕЙ территории убили его племянника. И плевал он на «красноперых» и их игры с разведками, а с этими девочками однозначно не все чисто. — Он ухмыльнулся, бросив на них презрительный взгляд. — Если «красноперые» их заберут, а их заберут, его племянник останется неотмщенным, и догадайся, кого он назначит крайними?
«Вас, продажных полицейских», — мысленно закончила за него Изабелла. Она начала понимать кое-что, ситуация постепенно выстраивалось в ее голове. Но этого было недостаточно, чтобы охватить всю картину.
— Они перестреляли друг друга, — закончил свои раздумья командир, приняв решение, и с облегчением отправил в полет второй бычок. — Слышали меня? Эти девки полегли в перестрелке с парнями Солано, все до единой. — Затем бросил на них ТАКОЙ злобный взгляд, что Изабелле на мгновение сделалось дурно. — Кто сейчас за пультом? — вопрос предназначался «скользкому».
— Луиджи. Свой парень.
— Отлично. — Старший принялся обходить их с девчонками со спины. Изабелла нервничала все больше и больше. — Пьер, давай сюда оружие вон того и того. — Он окинул взглядом улицу. — Стреляли вот оттуда, под тем углом. Как только девки порешили парней Солано, двое его ребят, оставленных в том конце улицы, покрошили их в ответ, но было поздно. Парней Луиджи нам организует, их трупы найдут через пару часов. Все, действуем! Поднимайте этих б. дей, ведите сюда.
Дуло штурмовой винтовки больно ударило Изабеллу между лопатками, она упала вперед, в последний момент успев сгруппироваться и рухнуть боком, а не лицом, а затем сильная рука дернула ее, ставя на ноги. Скованные браслетами руки просто чесались от желания зарядить. «Скользкий» же грубо схватил Мамочку за волосы и поволок вперед, а Пьер лаконично приставил к уху Мэри свой игломет, предпочитая насилию уговоры:
— Встала! Пошла!
Мэри поднялась, и, видимо, получив соответствующие указания по внутренней линии, начала «истерить». Вначале скромно, с опаской, затем все более и более уверенно:
— Мы — телохранители ее величества королевы Венеры!.. Мы просто гуляли. Правда, гуляли! И на нас напали!
Лица стражей порядка были самой непробиваемостью.
— Если вы убьете нас, наш корпус вас найдет! Найдет и порешит, у нас действует обычай вендетты! Вы должны знать об этом!
При словах о «телохранителях ее величества» полицейские не зло скривились, видимо, понимая, почему находящиеся рядом бандиты мертвы. Однако вселенского ужаса, каковой бы застыл в глазах венерианина, услышь он подобное, не последовало — легавым было все равно. Славу корпуса здесь воспринимали как красивую сказку, которую придумали сами венериане от нечего делать.
— Ее величество не оставляет безнаказанными убийства своих вассалов! Никогда! Наши эксперты все равно выяснят, что произошло, найдут вас, после чего вы будете умирать долго и мучительно! — распалялась Мэри, входя в роль и вновь отвлекая своими криками внимание. — Ваш император сам выдаст вас нашей королеве!..
…А Изабелла в этот момент думала о том, как прогнил этот мир. И втайне гордилась тем, что она с Венеры, где при всем царящем беззаконии подобные случаи немыслимы.
Шакалы. Перед ними были шакалы преступного мира, носящие форму городской полиции, но при этом кормящиеся с руки местного криминального хефе. Изабелла слышала это имя, «Солано». По местным критериям «владелец» Форталезы. Всей, от моря до гор, от полиса, до последней фавелы. Этот тип одно время даже пытался наезжать на венериан, на некоторые расположенные в городе, но имеющие отношение ко дворцу структуры. Что они ему не платят, как все. Но ему популярно объяснили, что за Венерой закреплена не только часть земли, ограниченная поместьем; все остальные объекты в городе также неприкосновенны. Она слышала эту историю от дворцовых стражей дома, на Венере — несколько человек погибло тогда в операции по «разъяснению» неправоты Солано, и история эта передается из уст в уста. Это было лет десять назад, уже тогда старый лис здесь царствовал.
Хефе, потеряв несколько десятков бойцов, понял, что связываться с инопланетянами не стоит, а борзота — не есть добродетель криминального дона, и отступил, выплатив неустойку золотом. Но уже тогда мать сильно раздражало что в ЕЕ городе, где стоит ЕЕ дворец, какому-то криминальному шишке официальные власти позволяют слишком многое. Устранить она его не пыталась, видимо, не считала нужным. А может как-то использовала в своих играх с дядей Себастьяном. Но сейчас Изабелла своей кожей ощутила, что это была не совсем правильная позиция. В СВОЕМ городе терпеть таких тяжеловесов нельзя, пускай имперцы и не согласятся с определением понятия «своего» города.
Естественно, вся полиция города принадлежит этому Солано. Где-то там, «наверху», есть местные кланы, есть император, есть его тайная служба, но здесь он бог.
Про методы имперской полиции она так же была наслышана — прикончить преступника на месте, без суда и следствия… Здесь, в фавелах, это норма. Может быть в полисе, в центре, они повели бы себя иначе, но не здесь. Из этого следовало, что у нее, представительницы иностранного правящего дома, возникли большие проблемы в любом случае, при любом дальнейшем развитии событий. Потому, как ИСДОшники так и не объявились, и судя по приказу, полученном Мэри от Ланы, уже не объявятся.
— Вы уроды! Сволочи! Вас всех повесят! — разорялась ее младшая в охраняющей паре телохранительница, подпрыгивая и пританцовывая, и даже пытаясь, насколько возможно, размахивать руками. — А затем будут медленно отрезать вам яйца! Вот такими вот кривыми ножами, специальными, для яиц!
— Кончай их, — отдал приказ старший, отмеривший угол атаки и отошедший на рассчитанное по одним ему известным критериям расстояние, отдавая Пьеру оба изъятых у поверженных бандитов игольника.
Кровь у Изабеллы застыла в жилах. Мэри заткнулась. Пьер поднял оба игольника…
…И опрокинулся назад. Левая рука Мамочки, почему-то не закованная более в магнитный наручник, была вскинута в его сторону. Изабелла прикинула расстояние — метров тридцать, для вельветки точность приличная!
— Какого?.. — обернулся к Пьеру командир, но на его шлеме, на затылке, проступили следы крошечных отверстий — очереди игл, прошивающей шлем насквозь, словно картонку. До их ушей донеслось противное «вииии», звук царапания иглами легированной стали шлема.
«Скользкий» и четвертый полицейский отреагировали одновременно, но по-разному. «Скользкий» бросился в сторону и на землю, а затем, вскочив и снова упав, помчался прочь. Державший же на мушке и ее, и Мэри, вскинул игломет для стрельбы… Но получил «бабочкой» от ее второй, так же освободившейся от наручников телохранительницы, прямо в незащищенное забралом лицо.
— Не стрелять! Отставить! — раздался в ушах грозный окрик Ланы. Мамочка, уже вскинувшая трофейный игломет, опустила ствол. — Им будет нужен кто-нибудь для допроса. Потом. А после его все равно передадут нашим. Должны, во всяком случае… — Уверенности в ее голосе было хоть отбавляй! — …И если мы доживем. — закончила она на той же ноте, — Один хрен, этот козел успел дать сигнал тревоги. Он и был здесь для этого — успеть его дать. — Лана грязно, иногда повторяя фразеологизмы поверженных полицейских, выругалась.
Изабелла, не стесняясь более и не боясь нарушить конспирацию, включила скрытое устройство прямой связи:
— Лана, что происходит? Я не понимаю!
В ответ услышала именно то слово, которое меньше всего хотела слышать, но которое больше всего ожидала:
— Покушение.
