Глава 3

Ну вот, теперь я по-настоящему ужасно опаздываю к Кэссиди. Плохой, плохой Саттер! Теперь она будет смотреть на меня этим своим укоризненным взглядом, словно я испорченный ребенок, а не ее парень. Ну, ничего. Я не из тех, кто боится гнева своей девчонки. Да, она умеет очень болезненно и едко подколоть, когда злится, но я могу с этим справиться. Люблю, когда мне бросают вызов, это все равно что увернуться от града сюрикэнов в твою сторону. К тому же, она того стоит.

У меня не было девушки лучше Кэссиди. Я встречаюсь с ней целых два месяца, дольше, чем с кем-либо еще. Она умная, и веселая, и необыкновенная, и может пить пиво залпом быстрее, чем большинство моих знакомых пацанов. Главное, она абсолютно прекрасна. Спецэффектна.

Если уж мы говорим о чистоте цвета, то Кэссиди – это «full HD». Скандинавская блондинка с глазами голубыми, как море во фьордах, с кожей, как ванильное мороженое, или как цветочный лепесток, или как сахарная глазурь – хотя она ни с чем не сравнится, у нее просто такая кожа. Правда, она слишком верит в астрологию, но мне на это наплевать. Это все девичьи забавы. Я воспринимаю ее увлечение так, словно у нее внутри вращаются разные созвездия и счастливые случаи.

Но что делает Кэссиди особенной, так это то, что она восхитительно, прекрасно толстая. И, поверьте, я говорю слово «толстая» не в отрицательном смысле. По сравнению с ней модели из модных журналов – просто высушенные скелеты. У нее безупречные пропорции. Как если бы все формы и изгибы Мерилин Монро накачали насосом размера на три. Когда я провожу пальцами по телу Кэссиди, я чувствую себя адмиралом Бэрдом или Коронадо, исследующим неизведанные земли.

Однако она отказывается открывать. Но она дома. Я слышу музыку, громкую и рассерженную. Я опоздал на полчаса, и за это она будет мариновать меня под дверью. Потоптавшись на коврике минуты три, я возвращаюсь к машине за бутылкой виски и иду прямиком на задний двор. Сидя за столом в патио, я щедро доливаю виски в газировку и обдумываю свой следующий шаг. Теперь бутылка «7Up» полна почти под завязку, и после большого душевного глотка меня осеняет идея. Окно в ее спальне наверху наверняка приоткрыто – она там курит и выпускает дым в щелочку. Она хитрая, но не хитрее меня.

Забраться в окно Кэссиди, признаюсь, не просто. Я пробовал раз, но тогда чуть не разбился в лепешку, и из одежды на мне были только купальные плавки. К счастью, сейчас у меня есть виски, чтобы поддерживать равновесие.

На дерево – магнолию с низко растущими ветками – залезть несложно, а вот добраться с большой пластиковой бутылкой в зубах до качающейся вершины – задача потруднее. Потом я ползу по анорексичной ветке, стараясь сделать так, чтобы она согнулась под моим весом точно над крышей. В какой-то момент мне кажется, что я вот-вот шлепнусь пузом прямо в барбекюшницу.

Я благополучно добираюсь до крыши, но это еще не конец пути. Скаты ее задраны под диким углом. Я не очень шарю в геометрии, иначе попытался бы прикинуть его градус. На моих кроссовках резиновая подошва, так что я по-паучьи долезаю до окна целым и невредимым. Если бы не одна моя особенность: иногда я не могу вовремя остановиться. Мне всегда хочется сделать чуточку больше.

Я вынимаю изо рта бутылку, отвинчиваю пробку, чтобы сделать большой победный глоток, и тут – чтобы вы думали – все это выскальзывает у меня из рук. И катится вниз по серой черепице, а виски и «7Up» хлещут во все стороны.

Конечно, моя естественная реакция – поймать бутылку, поэтому я выпускаю из пальцев подоконник. В следующее мгновение я понимаю, что скольжу по крыше вниз, пытаясь ухватиться за что-нибудь, а хвататься-то и не за что. От падения вслед за бутылкой меня спасает водосточный желоб. Тут бы мне расслабиться, но оказывается, что желоб не в лучшем состоянии. Я не успеваю перевести дыхание, как он начинает скрипеть под моим весом. И поддается. Скрип переходит в треск, желоб соскакивает с креплений, и уже ничто не мешает мне круто пикировать вниз.

Роковой конец неизбежен. У меня перед глазами мелькает мой гроб. Я ничего не имел против красного. Или в клеточку. Может даже с отделкой из жатого бархата. Но тут, в последний момент, случается чудо: мне удается обхватить желоб руками, и я соскальзываю по нему в патио. Жесткое приземление на задницу отдается такой острой болью в копчике, что я прикусываю язык. Поднимая голову, я вижу Кэссиди, которая стоит за стеклянной дверью и таращится на меня с отвисшей челюстью и ужасом в глазах.

Однако такой ужас у нее вызывает не мое падение. Дверь резко отъезжает в сторону, и вот уже Кэссиди возвышается надо мной, руки в боки. На лице знакомая гримаса, без слов говорящая мне, что я последний идиот. Я говорю:

– Эй, это было случайно.

– Ты совсем с ума сошел? – вопит она. – Это так тупо, Саттер. Поверить не могу. Посмотри на желоб.

– А я тебя совсем не волную? Вдруг я сломал позвоночник или типа того?

– Жаль, но не сломал. – Она оглядывает крышу. – Что я теперь скажу родителям?

– Как обычно скажешь, что не знаешь, как это случилось. Они же не станут устраивать тебе перекрестный допрос.

– У тебя на все есть ответ, да? А сейчас-то ты что ты делаешь?

– А на что похоже? Поднимаю желоб.

– Оставь его в покое. Может, они решат, что его сдуло ветром.

Я бросаю желоб и поднимаю пустую бутылку.

– Глазам своим не верю, – говорит она, – там же был виски.

– И чуточку «7Up».

– Как я сразу не догадалась, – говорит она, косясь на бутылку на столе в патио. – Тебе не кажется, что пить в половине одиннадцатого – это слишком рано даже для тебя?

– Эй, я не пил. Я немножко тонизировался. Тем более, вчера вечером я не пил вообще, можно считать, что я просто поздно начал. Что если так на это посмотреть?

– Я из-за тебя пропустила стрижку. – Она разворачивается и идет в дом.

Я хватаю бутылку и бегу за ней.

– Я вообще не понимаю, зачем тебе стричься. У тебя слишком красивые волосы, чтобы их отрезать. Я люблю, как они развеваются у тебя за спиной, когда ты ходишь. И как они щекочут меня, когда ты сверху.

– Ты, Саттер, все о себе да о себе. А я хочу перемен. И мне не нужно твое одобрение. – Кэссиди садится на табурет у барной стойки, отделяющей кухню от гостиной. Она скрестила руки на груди и не хочет даже смотреть на меня. – Между прочим, в салоне не любят, когда клиент не приходит в назначенное время. Они теряют деньги. Но тебе, я уверена, плевать. Ты думаешь только о себе.

И вот он, подходящий момент, чтобы рассказать историю Уолтера. Под конец я успеваю смешать нам обоим выпивку, и она уже не держит руки скрещенными на груди. Она смягчается, но пока не прощает меня окончательно. Поэтому я ставлю стакан на стойку перед ней, а не даю сразу в руки: не хочу, чтобы у нее была возможность отказаться.

– Ладно, – говорит она. – Думаю, ты раз в жизни сделал доброе дело. Но все равно мог бы позвонить мне и предупредить, что опаздываешь.

– Мог бы, но я потерял свой мобильник.

– Опять? Это же третий раз за год.

– Они у меня не задерживаются. И, кроме того, тебе не кажется, что это как-то по-оруэлловски, – ходить по улицам с устройством, по которому в любой момент можно определить твое местонахождение? Мы должны восстать против мобильников. Ты будешь Троцким, а я Че.

– Ты опять в своем репертуаре, – говорит она. – Все время все высмеиваешь. Ты хоть раз бы сел и подумал, что значит – быть в отношениях? Ты понимаешь, что это подразумевает доверие и обязательства?

Ну вот, приехали. Очередная лекция. Я уверен: все, что говорит Кэссиди – правильно. У нее это все тщательно продумано и осознано настолько, что хоть сейчас пиши отличное эссе из пяти абзацев по английскому. Только я не могу сосредоточить на этом все свое внимание, когда она сидит рядом, вся такая, как сейчас.

Сейчас ее красота начинает атаковать меня, проникает под кожу, электризует кровь, рассыпает в животе искры возбуждения. Я делаю большой глоток виски, но не могу подавить эрекцию. Я говорю об этом только потому, что у меня есть теория, по которой эрекция – основная причина появления сексизма в истории человечества. В смысле, что абсолютно невозможно вникать в женские идеи, как бы глубоки и истинны они ни были, если у тебя стоит.

Именно поэтому мужчины считают женщин милыми, аппетитными пустышками. Хотя пустышки как раз не женщины. Это у парня разжижаются мозги, и он сидит и пялится на девчонку, плохо соображая, что она говорит, но считая, что та лепечет что-то милое. Она может объяснять хоть квантовую физику, а он будет слышать лишь кокетливо-жеманное сюсюканье.

Я знаю это, потому что со мной часто так случается. Вот и сейчас. Пока она выдает мне идеальное эссе на тему отношений, я думаю о том, как мне хочется наклониться к ней и поцеловать ее в шею, а потом стащить с нее свитер и зацеловать ее всю, от ключиц до пупка, так, чтобы там, где ее кожи касались мои губы, маленькие алые пятнышки расцветали красными розами на белом снегу.

– И если ты сможешь так сделать, – говорит она, – у нас, думаю, все получится. У нас будут отличные отношения. Вот такие дела, Саттер. Я говорю тебе это в последний раз. Как ты думаешь, у тебя получится?

Эх-эх. Проблема еще та. Откуда мне знать, получится или нет? Ведь она могла говорить о том, чтобы я наряжался в коктейльное платье и ходил на «шпильках». Но времени углубляться в свою теорию сексизма и эрекции у меня нет, поэтому я отвечаю:

– Ты же знаешь, Кэссиди, ради тебя я готов на все. Она прищуривается.

– Я знала, что ты скажешь, что готов на все ради меня.

– Ха, разве я ради тебя только что не залез на крышу двухэтажного дома? Я отбил себе задницу ради тебя. Да ради тебя я встану на голову и допью виски вверх ногами.

– Тебе не обязательно это делать. – Она смеется и делает глоток из своего стакана, и я понимаю, что она моя.

Я иду в гостиную, ставлю свой стакан на ковер и у спинки дивана делаю стойку. У меня слегка кружится голова, но это не мешает мне приставить стакан к губам и одним глотком допить виски. К сожалению, мне не удается удержаться, и я падаю, как небоскреб, взорванный, чтобы освободить место под строительство чего-нибудь покруче.

Кэссиди от души хохочет, и мне приятно смотреть на нее. Я бросаю на нее свой знаменитый взгляд из-под бровей, она делает глоток и говорит:

– Ты действительно самый настоящий идиот, но ты мой идиот.

– А ты – потрясающая женщина. – Я забираю у нее стакан, отпиваю и ставлю на барную стойку. Она разводит колени, чтобы я мог встать между ними, откинуть волосы с ее лица, скользнуть пальцами по ее плечам. – Твои глаза – это голубая вселенная, и я проваливаюсь в нее. Без парашюта. Он мне не нужен, потому что она бесконечна.

Она хватает меня за толстовку и притягивает к себе. А вот уже другое дело. Теперь и она падает в ту же пропасть.

Так и бывает: у парня размягчаются мозги, он начинает нести что попало, и девчонке хочется приласкать его. Он превращается в ее милого дурачка, который просто не может без нее обойтись. Она тает, и он тает, и на этом всему наступает конец.

Чтобы описать Кэссиди в постели, лучше всего подойдет слово «победительница». Если бы секс был включен в Олимпийскую программу, она точно завоевала бы золотую медаль. Стояла бы на верхней ступеньке пьедестала, прижимала руку к сердцу и плакала под национальный гимн. А после сидела бы в телестудии, и Боб Костас задавал бы ей вопросы насчет технического мастерства.

Я знаю, что я везунчик. Я знаю, что иметь с ней такие вот отношения – все равно что быть частью самых глубинных процессов космоса. Но по какой-то причине я чувствую, что у меня в груди образуется темная трещина. Почти незаметная, не толще волоса, но очень не хочется, чтобы она расширялась. Возможно, это все из-за ее ультиматума. «Вот такие дела. Я говорю тебе это в последний раз». Но что она хочет от меня?

Глупо сейчас переживать по этому поводу. Я лежу в объятиях своей толстой и прекрасной подруги на чистейших простынях. Рядом на тумбочке есть виски. Жизнь прекрасна. Забудем о неприятностях. Выпьем, и пусть время несет их туда, куда оно уносит все остальное.