«После первого приема наркотика в тебе поселяются как бы две личности: одна твоя, а вторая циничная наркомана. И после каждого укола эта животная личина становится все сильней твоей истинной жизнерадостной личности. Не опускайся до того момента, когда эта личность станет капитаном вашего корабля, а твоя жизнь станет жизнью наркомана, который не имеет ничего общего с тобой».

Я очнулся в холодном поту. Сердце бешено стучало, меня всего колотило. Это означало лишь одно: скоро придет ломка. Депрессия навалилась камнем. Мне не хотелось жить. По мышцам пошла ломота. Я кинулся к шкафу, но на полпути споткнулся о спящего на полу Джека. Пес поднял на меня свои серые глаза и гавкнул.

Открыв шкаф, я обнаружил, что дозы нет. «Черт!» – выругался я и пнул ногой Джека. В ту же секунду мне стало жаль пса, и я извиняющим тоном сказал: «Прости меня». Джек вильнул хвостом.

Меня начало трусить, в разных частях тела запульсировала боль. «Нельзя терять ни минуты, нужно бежать к барыге», – решил я. Надевая куртку, я стремглав вылетел на улицу.

Погода тоже не радовала. На улице моросил дождь, дул ветер. Было очень прохладно. Хорошо, что продавец смерти/счастья/радости жил недалеко.

Трижды нажав на звонок, я еще и постучал три раза. Продавец не заставил себя ждать.

– Чего приперся? Деньги есть? Ты мне за прошлый раз должен, – пробурчал он.

– Мне нужна срочно она. Дай дозу. Я на все готов, – сказал я, чувствуя, что ноги и руки выворачивает, а под кожей зашевелились жуки. У наркоманов действительно при ломке появляется ощущение жуков под кожей, и многие даже, обдирая кожу до крови и мяса, ищут их.

– Я дам тебе дозу, – сказал барыга, – если ты перевезешь один товар. Прямиком из Италии сюда. Договорились? – и протянул мне пакет. Мое сердце стало стучать все сильнее.

Я, хватая воздух ртом, выхватил пакет из его руки и ответил: «Договорились».

Тогда продавец счастья сказал: «Я сам тебя найду. И без кидалова. Не кинешь – получишь еще один презент», – и захлопнул дверь.

Ложка. Огонь. Трясущимися руками варю ханку. Руки опять трясутся, не дай бог опрокину свое счастье на пол. Со стороны можно подумать, что я так делал тысячи раз, но сегодня первый раз в своей жизни я готовил себе ханку. Готово, жгут на руку, укол в вену, дрожащими губами ловлю приход. Вмазал. Тепло расползается по всему телу. Боль, ломающая мое тело, исчезает. Руки расслабляются, шприц падает на пол с таким звуком, будто бы упало что-то тяжелое. Приход.

Яркий свет. Он впился в мой мозг, сверлил мою голову. Нет, я вернулся в этот дурацкий мир, скоро боль вернется. Почему счастье все короче, а боль все длиннее, острее? Прикрывая лицо от яркого безжалостного света, я встал с пола. Сегодня – это еще сегодня? Или новый день? Неважно, от этого ничего не изменится. Надо к другу (хм, другу – самому не верится), может, есть что вмазать у него, а то в кумарах лазить нельзя. Все равно я долго не протяну, ломка не за горами. И эту собаку (как ее зовут?!) взять с собой, может, у него хавка есть. Хотя бы хлеб, а то вообще подохну. Ну и черт! Свистнув Джека, я вышел на улицу. Пес послушно потрусил следом.

В подъезде невыносимо воняло мочой, блевотиной, сигарами. Смрад стоял ужасный, но за последние три наркоманских года мой нос и не такие запахи выдерживал. Тем более что в загаживании этого подъезда сам принимал участие. Поднявшись на третий этаж и изрядно запыхавшись, я постучал. Три коротких удара, один длинный. Этот пароль Руслана – вряд ли он защитит его от рейдов, но прокуренный мозг не способен заучить более сложный.

– Заходи, браттелло! У меня что-то есть для тебя, – сказал он и захихикал противным смехом.

Я зашел.

– Здоров, Руслан. Что ты там нарыл?

Вонь в квартире стояла хуже, чем в подъезде, к запахам постоянных варок примешался запах гниения. Оно-то и понятно: наркоманы – живые мертвецы, особенно стимульные, такие как Руслан. Стимульные наркоманы – сидящие на винте, первитине. Руслан был не один, с ним была, как их называют, «приходная девушка», Олеся. У них что-то вроде любви, хотя не знаю, у наркомана может ли быть настоящая любовь? Они вместе из-за секса, который под наркотиками доставляет великое удовольствие.

Руслан держал на руках статуэтку – золотую кошку. Я удивился:

– Откуда у тебя такая прелесть?

– Из дома стибрил. Мать деньги дома совсем не оставляет, хорошо, что замок не сменила. Тварь, – усмехнулся Руслан.

У меня кровь в жилах закипела, и я ему вмазал. «Ты скотина, это же твоя мать!»

Олеся завизжала, Руслан встал, держась руками за нос: «Смотри-ка, какой правильный! Скоро сам таким будешь. А мать, эта старая тварь, мне смерти желает. Говорит, когда ты уже умрешь, мне легче на могилку твою приходить. И это моя мать. Как я должен был с ней после этого поступить?» Он внезапно повернулся к Олесе лицом и толкнул ее: «Замолчи, сука, он думает, что он еще не с нами, что он не такой. Но какого черта он сюда приперся? Ему нужна книжка, хорошая книжка, иначе его будет кумарить, а это ох как нелегко». Я оторопел: «У меня все под контролем, я управляю собой, в отличие от некоторых. И смогу остановится, когда мне это нужно будет. Но я никогда не опущусь до кражи и убийства. Никогда не стану животным, готовым ради дозы на все, на любую подлость».

Олеся посмотрела на меня своими мутными глазами:

– Да, хорошо. Только нас уже не исправить. Мы уже дно этой поганой жизни. Ты еще барахтаешься, но скоро тоже пойдешь вниз, в самое дерьмо.

Руслан рассмеялся.

– Хватит философствовать, не пугай парня, который балуется. Тем более коксом, он не опасен. Помогает думать.

Руслан не знал о моем приобретении ханки. Во мне проснулся наркоман: вспомни, там остался второй пакетик. Надо вернуться к нему. Уходи от этих друзей, иначе они узнают о твоем сокровище. Ты не хочешь делиться, правда?

– Да, пошел ты к черту! – крикнул я на Руслана. – В этот дом я больше ни ногой. Ты уже опустился до воровства, ты не хочешь ли остановиться? Посмотри на себя, ты гниешь изнутри, у тебя зубов почти не осталось, вместо вен одни синяки и дорожки. Надеюсь, что ты не начал в пах колоться, иначе твоя дорога прямиком в землю.

Я, разозлившись, вышел и со всей дури хлопнул дверью. Воровство – это уже последний шаг, ну уж нет, я сильнее наркотика, тем более кокса. Да уж, далеко он зашел, а еще два года назад был нормальным парнем, спортом занимался. Я затянулся сигаретой. Вот черт его дернул познакомиться с этой Олесей. Она его и подсадила на винт. Страшная штука. От него со второго укола уже не слезешь, дальше – хуже. Причем делают его из всякой дряни: бензина, спирта, спичечных головок. Мрак. Я помотал головой, выкинул бычок и вышел на улицу. Дождь закончился, приближался вечер. Ветер обдувал мне лицо. Дрожь. Только от холода или нет? Я двинулся домой и вспомнил, что брал с собой Джека. И где эта собака? Паршивый пес. Он даже к Руслану не пошел. Пусть до утра погуляет, может, поест где-нибудь.

Джек ждал меня возле подъезда. Виновато виляя хвостом, он пару раз тявкнул и посмотрел на меня своим преданным взглядом.

– Эх ты, псина, – я подошел к нему и потрепал по голове.

Джек высунул язык и часто-часто задышал от радости. Он попытался меня лизнуть своим мокрым и розовым языком, но я отвернулся.

– Ну хватит, хватит с тебя извинений. Ты прощен.

Дом, милый дом. Точнее, квартира, милая квартира. Я скинул куртку на диван, Джек сразу улегся на нее. Порыскав в холодильнике, нашел два яйца и одну сосиску. Немного, но для перекуса хватит. Пожарил себе яичницу, поставил чайник и, глотая слюну, сел на диван рядом с Джеком. Пес моментально проснулся. Его глаза так и просили: «Дай кусочек». Я расщедрился и отрезал ему кусочек яичницы с сосиской.

Попивая чай и поглаживая свой живот, наполненный (не полностью, но и не пустой), я думал, что еще для счастья надо. Снова во мне проснулся наркоман: белый порошок. Пакетик на столе. Рука так и тянется к нему. Продли себе удовольствие. Раскрась этот прекрасный вечер. Мой мозг отключился, и, вскочив на ноги, я схватил пакетик со стола. «Мое сокровище, моя прелееесть!» – захохотал наркоман внутри меня. Ложка, огонь, белый порошочек, вена, жгут. Вздох облегчения. Волна тепла распростерлась по всему телу. Бабочки в животе. Как-то слишком хорошо стало. Очень хорошо. Темнота и блаженство. Серый мир исчез. И я потерял последнюю нить с реальностью.

Вот я в квартире. Стены украшены какими-то фотографиями. Я беру одну из них. На ней запечатлен мой день рождения. Мне тогда исполнилось 12 лет, и родители преподнесли мне щенка, Джека. Моя великая радость, счастье плескается в глазах. Джек такой неуклюжий. Тут фотография потускнела, стала черно-белой. Я от удивления выронил ее на пол. Она разбилась. Я беру следующую фотографию. На ней изображена моя мать. Она такая красивая, такая родная… Внезапно фотография стала тускнеть, светлое лицо матери, выглядевшее молодым, осунулось, она постарела лет на десять. Фотография рассыпалась в прах. «Что за черт?» – пронеслось в моей голове. Тут я заметил какую-то странную фотографию. Она переливалась. На ней была изображена вечеринка, точнее, ее конец, когда одни трахаются, а другие блюют. Я в дурацком колпаке держу две бутылки пива в руках. Лицо идиота. Именно на этой чертовой вечеринке я познакомился с тетей Норой. Первый раз. Игра чувств, всплеск эмоций, прилив энергии. Счастье в одном миллиграмме. Его принес Руслан – я тогда не знал, что он уже сидит на наркотиках. Внезапный порыв ветра сметает фотографии со стола, они в круговороте улетают в окно. «Что происходит?» – думаю, а ноги меня несут к окну. Я прыгаю вниз и приземляюсь на ноги. Идет сильный дождь, капли бьют меня по лицу, но я иду следом за фотографиями. Они потихоньку исчезают, растворяются в воздухе. Я выхожу на полянку. Мое внимание привлекает человек, копающий яму. Он орудует лопатой, комья земли летят в разные стороны. Тут начинается самое странное: он простирает руки к небу и к нему опускается звезда. Она светится серебряным светом. От этой красоты нельзя оторвать глаз. Человек берет ее и кладет в яму. Начинает закапывать. Свет звезды угасает. Человек бросает лопату и начинает руками, своим руками, закапывать звезду.

– Что вы делаете? – закричал я. – Зачем закапывать такую красоту?

Человек перестал закапывать, встал и обернулся. Его лицо оставалось в темноте:

– Нельзя закапывать эту красоту? Почему? Это моя мечта, моя жизнь, но она потеряла смысл. У меня есть прелесть, всего остального мне не надо.

Он протянул мне какой-то пакет. Это была кока. Тут его лицо осветила луна и я снова закричал. Это было мое лицо, но оно было какое-то безжизненное, серое. Я, не в силах выдержать этот страх, побежал. Дождь все сильнее стал хлестать меня по лицу. Капли стали холоднее. Мою щеку прорезала боль, и я очнулся. Из щеки шла кровь, сверху лилась холодная вода. «Что за черт?» – подумал я. Джек прыгал вокруг винтика с холодной водой. Он пытался пастью его покрутить, и вода шла от его стараний все сильней.

– Что на тебя нашло? – спросил я, и тут меня вырвало.

Мне было так плохо, живот крутило, тело трусило. Передоз. Небольшой, но передоз. Если бы не Джек, я мог бы умереть. Главное – не заснуть, главное – не потерять связь с реальностью. Еще нужно пить. Я прильнул к льющейся воде. Меня снова вырвало. Интересно, это само пройдет? Я мотнул головой, пытаясь не потерять связь с реальностью. Мне становилось холодно от душа, я потихоньку приходил в себя. Если очнусь, выживу, то обязательно куплю Джеку самую большую косточку. И брошу… Нет, не спать! Джек гавкнул, отрезвляя меня. Я снова наклонил кран и попил из него. Дыхание, главное, не сбить.

Через полчаса я был уж в норме. Холод, вода и, главное, Джек сделали свое дело. Никогда больше не прикоснусь к этой гадости. Но у меня одного не хватит сил, надо бросать вдвоем. Буду Руслана просить, надеюсь, он не хочет так быстро умереть.

Осень. Увядающая природа радует глаз, шелест сухих листьев под ногами, игра красок, серость успокаивали мою душу. Но сегодня осень была еще одной причиной для депрессии. Утро, встретившее меня, было ужасным. Боль распиливала мое тело, мышцы ломило. При каждом малейшем моем движении в тело впивались тысячи тоненьких иголок. Я хотел остаться в кровати на весь день – организм устал от вчерашней передозировки. Но меня что-то гнало к Руслану, я понимал, что с каждым днем у меня все меньше шансов выбраться из этого болота, у Руслана счет шел на часы. Понимая безысходность этого положения, я встал с кровати и заорал от боли. Но стиснув зубы, я начал одеваться. Джек, увидев меня, радостно завилял хвостом. Мы вышли на улицу. Погода была хорошей, светило солнце, но мне казалось, что свет от него исходил какой-то тусклый. День, несмотря на солнечную погоду, был какой-то серый. Наркоман во мне очнулся: «Не хватает красок? Ты знаешь, что нужно делать. Барыга живет недалеко». Но я не поддался провокации, мне хватало вчерашнего баланса на грани между жизнью и смертью, я и продолжил путь.

Дверь у Руслана была открыта, что очень странно, учитывая постоянные шмоны притонов. В квартире была Олеся, она стояла, наклонившись, возле дивана и шептала: «Дыши, дыши, дыши». Промелькнувшая в моей голове догадка заставила меня вбежать в квартиру. На диване лежал Руслан. Казалось, он спит, но что-то настораживало в его ангельски спокойном лице.

– Что с ним? – заорал я.

– Передоз. Он уже мертв, – и продолжила как ни в чем не бывало: – Дыши, дыши, дыши.

Так, с Олесей все ясно: она в заморочках. Я схватил холодную руку Руслана и пытался нащупать пульс, но тщетно.

– Дура, он умер! – заорал я на Олесю. – Надо вызывать скорую. Пусть труп заберут.

– Если вызывать скорую, то нужно называть причину – узнают о передозе, вызовут ментов. Начнут шмонать, и нас загребут, особенно увидев наши дорожки.

– Что же делать? – отозвался я. Перспектива оказаться на нарах совсем меня не радовала. Но и друга (точнее, его труп) оставлять тут нельзя.

– На кухне мешки для мусора были, – безучастно ответила Олеся.

– Олеся, очнись! Ты совсем свои мозги прокурила? Он жил вместе с тобой, помогал тебе. Я знал его с самого детства. Хоть он и наркоман, но его нужно похоронить по-человечески, гроб, похороны, отпевание, – пытался я образумить Олесю.

Но она лишь пожала плечами:

– Был человек, нет человека, но труп-то остался. Если мы будем хоронить по-человечески, то опять скорая, плюс у тебя есть деньги на гроб и всю эту лабуду? Он уже мертв, а мне этих денег хватит, знаешь, на сколько минут счастья?

– Олеся, ты же с ним жила. Ты не чувствуешь боли утраты, горечи? В тебе хоть что-то осталось человеческое? – возмутил меня ее спокойный тон.

– Ты скоро поймешь, что это не больно. Наркотик уже у руля. Нет боли, нет печали, нет чувств. Это не больно. Но ты же такой человечный, поможешь мне убрать труп? – спросила она.

Я понял, что Олеся стала дном наркомании, до ее души невозможно достучаться. В который раз себя проклял, что попробовал кокс. Не хочу стать циничным животным, безжалостной машиной, которой нужна жизнь лишь для кайфа, в постоянной погоне за счастьем я не хочу потерять свою душу.

– Страшно – вмажься, станет легче, – по-своему восприняв свою задумчивость, предложила Олеся.

Нет, только не наркотики. Но тут во мне проснулся наркоман: «В тебе остались человечность, доброта, душа. Давай, ширнись, я встану у руля. Я все сделаю за тебя. И тебе легче, ведь ты не будешь принимать в этом участие, ВСЕ СДЕЛАЮ Я».

– Так ты мне поможешь? – снова спросила Олеся.

Помимо моей воли вырвалось:

– Да, но я не смогу в трезвом сознании. Иди, приготовь мне винт.

«Зачем мне наркотики? Тебе вчерашнего было мало?» – спросил я сам себя. Но ответ был уже заранее подготовлен: он встанет у руля. Ты ничего не будешь делать. Это будет в последний раз. Потом ты бросишь, но сейчас мне необходимо принять, иначе ты не сможешь помочь Олесе, соседи узнают про труп, вызовут ментов, начнут нас искать. Тебе это нужно? Аргументы весомые, но это в последний раз я принимаю. И боль, сверлящая меня, исчезнет. Только нужно сходить за шприцами. Не хватало мне и гепатита со СПИДом, а то и так слишком далеко зашел». Крикнув Олесе, что пошел за шприцами, я вышел из квартиры.

На улице мне представилась странная картина: Джек притаился в кустах и за чем-то внимательно наблюдал. Проследив за его взглядом, я увидел большого, жирного и вполне аппетитного голубя. Стараясь не спугнуть добычу пса, я на цыпочках направился к аптеке. Но не прошел я метров десяти, как раздался шум и я обернулся. Весь в голубиных перьях и держа барахтающегося голубя в зубах, стоял Джек. «У голубя не было ни малейшего шанса выбраться», – подумал я, зная сильную хватку пса. Зато он хотя бы поест, в отличие от хозяина.

Когда я возвращался к Олесе, Джека на улице не было. Опять, наверно, погнался за кошкой или пошел домой. Поднявшись в квартиру, я зажал нос: невыносимо воняло бензином. Это означало лишь одно – джеф готов.

Олеся была уже упоротая. Заплетающимся языком спросила:

– Ты впервые винт пробуешь? Тебе пять точек?

– Да, давай, – сказал я.

Небольшая боль в области вены. Приход. Теплая волна, начиная снизу живота, распространяется по всему телу. Яркость красок заполоняет мир, он становится красивым. Даже уродливое серое лицо Олеси стало казаться мне привлекательным, и мы начали целоваться. Но она меня оттолкнула:

– Потом, пока кайф не кончился. А то ты не сможешь убрать труп. Ты готов?

Я не счел нужным отвечать на вопрос. Готов убрать труп? Да я готов горы свернуть, не то что тут тушу выкинуть.

Нужно труп расчленить и в разные мешки положить. Сверху шмотки – за мусором приедут завтра-послезавтра и заберут. Мусороуборщики. Она рассмеялась, и я вместе с ней. Мне было так хорошо, что я сказал:

– Тащи топор, пилу, все что есть. Будем рубить и пилить. Лесоруууубы.

Мы снова начали смеяться. Потом Олеся пошла за инструментами. Она принесла топор, ножовку и мешки для мусора. Мы принялись за дело. Труп Руслана кинули на пол, я взял топор, вдохнул и нанес первый удар по ноге. Там у него был развитый некроз, мышцы уже сгнили. С двух ударов кость разрушилась. Олеся вовсю орудовала ножовкой. И все это было прекрасно: мне нравился запах, исходящий от трупа, чавкающие звуки, бурая кровь. Мне все это нравилось.

– Джеф, хорошая штука, – сказал я, и мы засмеялись. Словно это была какая-то шутка. И так продолжалось – мы рубили, пилили и смеялись, смеялись, смеялись.

Олеся сказала:

– Что-то таска кончается, надо догнаться.

И я согласился.

Мне было страшно возвращаться из этого прекрасного мира в ужасную квартиру Руслана. Тем более ужасным было осознание того, что мы сделали. Надо поскорей бы закончить с этим и убраться отсюда. Олеся принесла еще дозу винта, и мы продолжили. Смеяться и рубить.

Я рубил не переставая, не чувствуя усталости, Олеся тоже не отставала. Мы закончили очень быстро (я думал, что прошло полчаса, на самом деле мы потратили на это тело/дело более трех часов). Пораскидав куски Руслана по мешкам и смешав их с его шмотками, мы вышли на улицу.

Уже вечерело. Красивое серое небо над нашими головами, прохладный ветерок ласкает наши лица. И тишина. Но непоколебимость этого мира разрушил голос:

– Граждане, стойте. Почему вы все в крови? И что это у вас в мешках?

Я от ужаса обернулся. Это был молодой парнишка, лет девятнадцать, от силы двадцать три, в милицейской форме. «Черт, да это же мент», – дошло до меня. Олеся даже не повернулась.

– Гражданка, стойте! – крикнул милиционер и попытался ее остановить.

Видя его замешательство, я схватил кирпич (откуда он там взялся?) и ударил его по голове со всего маху. Парнишка вскрикнул и начал оседать.

– Видишь, это не больно, – захихикал наркоман.

Олеся обернулась и захихикала:

– Он такой мертвый.

Я тоже засмеялся:

– Он такой убитый.

Мы взяли и труп мента и понесли его к мусорному контейнеру.

– Место мусора в мусорке, – сказала Олеся, и мы опять захихикали, выбросили тело милиционера в контейнер.

Следом полетел Руслан, а точнее то, что осталось после Руслана. И все это время мы смеялись. Я понял одну важную вещь: наркотик разрушает границы, которые тебе насаждает чертово общество, ты не обязан им подчинятся. Убивать не больно. Хоронить не больно. Терять друзей не больно. Осталась лишь одна боль – физическая. Все остальное не больно.

В жизни каждого наркомана есть очень опасный момент: пошатнувшаяся нервная система от каждой дозы тяжелых (читайте «внутривенных») наркотиков может резко сломаться в любой момент. Наркоманы этот момент называют изменой, когда человек под воздействием наркотиков теряют последнюю нить с реальностью, то есть они остаются в мире иллюзий навсегда и выбраться самостоятельно не могут. Но это иллюзии страха, паранойи. Жизнь становится бесконечным кошмаром, днем сурка, где опасность на каждом шагу, и в лучшем случае все кончается в сумасшедшем доме, в худшем – на кладбище. Хотя кто знает, что в данном случае лучше?

Ночь оказалась самой ужасной в моей жизни. Я не мог заснуть: сначала из-за действия джефа, потом из-за ужасов вчерашнего дня. Кровать казалась мне камерой пыток – то холодная, то горячая, то колкая, то мягкая. Мне все не нравилось. Воздействие винта стало угасать, и в мой мозг, словно осы, впились воспоминания: кровь, убийство, топор, мешки с кусками друга, это не больно. Я заорал от нахлынувших чувств. Что я наделал?! Джек подпрыгнул с коврика от моего крика и подбежал ко мне. Он пытался лизнуть мне руку, но я его оттолкнул: «Не до тебя сейчас».

Мне нельзя оставаться в этом холодном, бездушном мире, хочу туда, где цветочки. Тут мой коварный мозг подкинул еще одно неприятное воспоминание: дозы нет. Я все употребил. Ноги сами понесли меня к выходу.

– Наплевать на время суток! – захихикал мой наркоман. Джек побежал за мной.

Ночная улица оказалась еще одной камерой пыток: луна слепила меня, каждый шаг отражался гулким эхом. И холодно, очень холодно. Дом барыги словно светился изнутри. Сначала я подумал, что мне привиделось, но оказалось, хозяин не спал. Я забарабанил кулаком в окно, дверь отворилась, и раздался хриплый голос:

– Кого еще черт принес?

– Это я, – дрожащим от волнения голосом ответил я.

– На ловца и зверь бежит, – наконец увидев меня, сказал продавец. – А ты почему голый?

Тут только до меня дошло, почему мне было холодно. Одни трусы навряд ли согреют.

– А зачем вы меня искали? – пытаясь понять его пословицу, спросил я.

– Полет в Италию. Помнишь? Я до тебя дозвониться не мог, а ты тут как раз вовремя, только голый и с собакой. Сейчас что-нибудь придумаем, – сказал он. – Билет на шесть часов утра, сейчас три. Так, помоешься в тазу на улице, потом вынесу тебе одежду. Дозу, как я понимаю, сейчас давать.

– Да, и как можно скорее. Джефа, – я начал наглеть, но винт – единственная штука, которая меня может спасти.

– Хорошо. Джеф так джеф, – ответил продавец.

Через полчаса я плескался в тазу, в теплой воде. Джеф скоро должен был появиться. Пытаясь расслабиться, я окунал голову в эту теплую воду. Вскоре появился ОН. Он вошел в мою вену нежно, наполнил мое тело собой. Вены набухли, тело стало расширяться. Но тут что-то лопнуло, что-то пошло не так. Мой хрустальный мир резко рухнул, треснул. Я оказался опять в настоящей реальности. Я мотнул головой, пытаясь вернуться назад. Ничего. НИЧЕГО. Я заорал:

– Шеф, еще джефа!

Шеф вышел, но что-то в нем изменилось: его маленькие крысиные глаза наполнились кровью, руки в кулаках. «Он хочет меня убить», – пронеслось в моей голове. Продавец приближался, злая ухмылка на его лице становилась все шире. Тут мой взгляд ухватил вилы, стоящие возле ворот. Быстро вскочив из таза, я крикнул:

– Джек, фас.

И побежал за вилами. Джек накинулся на продавца, схватил его за ногу. Он заорал. Мои руки схватили вилы, и с криком: «Хрен ты меня убьешь!» я пригвоздил его к земле. Продавец скорчился от боли, кровь мелкими ручейками потекла из дырок.

Понимая, что тут нельзя оставаться, я выбежал на улицу. «Нужно найти место, где меня никто не найдет, никто», – лихорадочно соображал мой мозг. Память вежливо подкинула воспоминания: подвал в моем районе. Там точно никто не найдет. «Прямо не пойдем, там за деревом кто-то стоит», – решил я. Машины пытались меня задавить. Водители следили за мной взглядом и по рации передавали мои координаты. Они, скорей всего, вызовут вертолет. Быстрей нужно добраться, за мной следят, идут. Джек, быстрей, быстрей! Пес словно услышал меня и действительно побежал за мной. К подвалу мы прибыли быстро. Надежно затворив дверь, я огляделся. Хоть и в подвале должно быть темно, но там по какой-то причине мерцала лампа. Никого. Я один.

Джек заскулил и улегся на пол. Мой взгляд переместился на него. Как я мог забыть! Пес. Чертов пес. Я прямо слышу, как они говорят: «Давай пришлем этому придурку собаку. Он ее к себе подпустит, а у нее жучок в животе. Мы его найдем и убьем. Убьем!» Шепот все возрастал в моих ушах: «Собаку, он нам поверит, пес ему поможет с продавцом, а потом мы его убьем». Я схватил пустую бутылку со стола. Джек поднял на меня свои глаза и вздохнул. Ударив стеклянную бутылку об каменный пол, я сделал розочку и подошел к псу.

– Все хорошо, – потрепав его шкуру, воткнул ему розочку в живот.

Джек заскулил, начал лизать мне руку. Я все сильнее вдавливал розочку в живот. Теплая кровь хлынула мне по руке. Пес заскулил и поднял на меня свои чистые серые глаза.

– Меня жалостью не возьмешь! – вскрикнул я и резко распорол брюхо.

Голова пса опустилась на пол. «Последний враг повержен», – подумал я и засмеялся. Наркоман подкинул дельную мысль: «Нужно уничтожить улики, собака была у них главарем. Знаешь, что с тобой сделают за главаря?»

Я окинул взглядом подвал. Тут спрятать нельзя, на улице тоже. «Тогда съешь ее», – захихикал наркоман.

Точно – съесть. Я приблизился к собаке и прильнул к зияющей ране на животе. Потом неспеша засунул руку и что-то достал. Какой-то орган, почка или селезенка. Поднес ко рту и начал жевать. На вкус горчит немного, теплая. Я облизал себе пальцы. «Ну как тебе хот-дог?» – захихикал наркоман.

И я вместе с ним захихикал. Джек-хот-дог был ничего на вкус.

– Только майонеза не хватает, – сказал я, снова захихикал и продолжил есть.