НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

Подполковник Урманов вызвал в управление Михаила почти тотчас, как ушла из отделения делегация рабочих. Михаил отправился по вызову с неохотой. Сидеть на совещании безмолвным статистом, смотреть, как работают другие или выполнять мелкие поручения подполковника было нетрудно, такая работа не требовала ни большого напряжения сил, ни размышлений. Но это именно и претило деятельной натуре лейтенанта. По временам, когда наплывали подобные мысли, Михаил имел мужество поругивать себя: «Зазнался! Высоко прыгнуть захотел», — однако от этого не становилось легче.

Он шел по улице вялой походкой, не особенно беспокоясь, что опоздает — все равно от него на совещании толку будет мало, а задание получить он всегда успеет.

В управлении подполковника не оказалось, его срочно вызвали в министерство, и Михаилу было предложено придти часа через полтора. Возвращаться в отделение не было смысла. Поговорив кое с кем из знакомых, Михаил сделал круг по двору, покурил, окончательно расстроился и пошел на улицу. Не успел он пройти и полквартала, как увидел Марину Игнатьевну, Встреча с этой женщиной обрадовала, — что-то необычное кроется в ее судьбе, думалось ему, да и вообще она ему казалась симпатичной. Женщина уже спешила ему навстречу.

— Здравствуйте, Михаил Анисимович! — еще на ходу поздоровалась она радостно. — Несколько раз к вам заходила и не могла застать.

Марина Игнатьевна выглядела посвежевшей, красивые глаза ее излучали мягкий ласковый свет. В каждом жесте, в интонации голоса Марины Игнатьевны было столько женственности, столько обаяния, что Михаил откровенно залюбовался ею. А она неожиданно опустила глаза и торопливо достала из сумочки носовой платок.

— Як вам по делу заходила, Михаил Анисимович, — сказала Марина Игнатьевна.

— Опять что-нибудь случилось? — встревожился Михаил, осторожно пожимая мягкую шелковистую руку женщины.

— Нет… То-есть, случилось, но не со мной, — заторопилась она. — Я хотела посоветоваться.

— Пожалуйста. А сынишка здоров?

— Конечно. Я вас и поблагодарить не успела…

— Не обязательно. Муж-то успокоился?

— Наладилось.

— Ну что ж, рад за вас. Может быть, мы пройдемся?

— Да, да.

Они пошли по тротуару. Марина Игнатьевна все еще. смущенно мяла в руках носовой платок и не глядела па Михаила. Недоумевая, он спросил:

— О чем же вы хотели посоветоваться?

Марина Игнатьевна встрепенулась, посерьезнела и спрятала платок в сумочку.

— Видите ли, Михаил Анисимович, у моих соседей несколько дней назад куда-то ушла дочка и до сих пор не возвратилась. Девушка взрослая, лет двадцати. Трудно предположить, что она от родителей убежала. Мать и отец ее люди старые, тихие, мы, соседи, от них никогда громкого слова не слышали, да и сама девушка скромная, обходительная. Родители, конечно, заявили о милицию, однако, до сих пор никаких следов девушки не найдено.

— Как звать девушку? — спросил Михаил.

— Мария Туликова.

— К сожалению, ничего о ней не слышал, — признался Михаил. — Надо в городском управлении поинтересоваться.

— Вы не можете знать все, что твориться в таком большом городе, как наш Ташкент, — согласилась Марина Игнатьевна. — Бедные родители везде уже побывали. Но я не об этом пришла вас просить. Сегодня я вспомнила такой случай. Однажды приходит ко мне Март (мы с ней дружили, хотя и в церковь не хожу, и в бога не верю), так вот, приходит она и показывает мне несколько листков бумаги. «Вот, говорит, дали мне переписать песни, а в них что-то неладное. Посмотри, Марина». Песни были напечатаны на ротаторе, буквы расплылись, и я читала их с большим трудом. Это были, собственно, не песни, а толкования некоторых мест библии, в основном тех глав, где говорится о страшном суде, пришествии дьявола, о той каре, которая постигнет безбожников. Всех религиозных людей призывали готовиться прогнать дьявола. Я сказала Мане: «Отдай ты эту стряпню, не связывайся. Не наши люди занимаются такими делами». Она согласилась. А сегодня мне и подумалось: нет ли тут какой тайны?

Михаил вспомнил о письме, которое отобрал у Лебедевой и сунул в сейф, и пожалел, что до сих пор. никому, кроме Копытова, о нем не говорил и не поинтересовался, откуда взялось это письмо. Видно, его кто-то усиленно распространяет.

— Маня сказала: письмо просила переписать какая-то старуха, но фамилию не назвала, — словно отвечая на мысли Михаила, продолжала рассказывать Марина Игнатьевна. — Вот я и решила посоветоваться с вами: как мне быть. Вы человек внимательный, с ласковой душой…

Марина Игнатьевна улыбнулась, но так скупо, что Михаил подосадовал на нее. Приятная у нее была улыбка.

— Ничем не могу вам помочь, мне самому надо посоветоваться, — признался Михаил.

— Конечно, посоветуйтесь. А я как-нибудь к вам еще зайду.

— И я узнаю побольше о вас? — улыбнулся Михаил.

Как и в прошлый раз, когда он попросил Марину Игнатьевну рассказать о себе, она посмотрела на него настороженно, и в ее голубых глазах мелькнул испуг. Подавая руку, она грустно улыбнулась:

— Ничего интересного вы не услышите, одни беды.,

— Тем более.

— Вы собираете биографии? Ах, да, вы только бедами и занимаетесь… Как-нибудь на свободе поговорим… — пообещала она и поспешно ушла.

Михаил решил, не откладывая, сходить к Максиму Петровичу. Подобные дела именно его должны интересовать. По дороге Михаил думал о Марине Игнатьевне, «Хорошая женщина, чувствительная и, пожалуй, умная. Почему она испуганно смотрит на меня, когда я спрашиваю о ее прошлом? Видно, что-то тяжелое лежит у нее на душе. Надо обязательно поговорить».

Максим Петрович на телефонный звонок ответил тотчас же, обрадованно спросил о здоровье и, когда Михаил попросил разрешения зайти, загудел в трубку:

— Валяй, скорее, а то не сыщешь.

Через несколько минут Михаил был в комитете. Максим Петрович сидел за столом все такой же взлахмаченный, как и в больнице, но выбритый до синевы, и в фисташковых глазах его то и дело вспыхивал смех. Весь он был подтянутый, пружинистый, словно только что вернулся с южного берега Крыма. Он поднялся, вышел из-за стола и усадил Михаила рядом с собой на диван.

После расспросов о здоровье, воспоминаний о совместном пребывании в больнице, Михаил поведал Максиму Петровичу все, что услышал от Марины Игнатьевны, сообщил и о письме, которое нашел у Лебедевой.

Максим Петрович закурил, помолчал, потом блеснул глазами и сказал:

— О том, что пропала Мария Туликова, я знаю. А вот то, что она отказалась переписывать религиозные бредни, для меня новость.

Зазвонил телефон и Максим Петрович подошел к столу.

— Сейчас, — сказал он и, бросив на телефон трубку, обернулся к Михаилу, — Извини, Миша, я должен ехать на совещание к подполковнику Урманову. Как-нибудь в другой день встретимся — и поговорим подробнее. Может быть, даже завтра, если ты сумеешь.

— А я тоже иду к подполковнику на совещание, — с нарочитым равнодушием сказал Михаил.

— Да? — удивился Максим Петрович. — Тогда вместе поедем. Ты по делу Венковой?

— Я ведь в бригаде…

— И верно! Вспомнил! Прекрасно! — Максим Петрович обнял Михаила за плечи и прижал к себе, смеясь:- А ты, брат, здоров!

Неудобно было особенно-то досаждать вопросами, и все же Михаил посчитал момент подходящим и спросил Максима Петровича:

— Вас тоже интересует дело Венковой, если не секрет?

Максим Петрович глянул на Михаила испытующе и пошутил:

— Бывает, Миша, мертвецы антисоветской агитацией занимаются.

— Вот черт, не знал! — засмеялся Михаил.

— Учение Христа и убийство — по законам библии несовместимы. Когда же они все-таки совмещаются, можно предполагать, что имеется постороннее вмешательство. А это последнее бывает иногда потусторонни м. Понятно?

Максим Петрович улыбнулся, но расшифровывать загадку не стал, и они, перебрасываясь шутками, поехали в городское управление.

На совещание собралось народу много, обширный кабинет подполковника едва вместил прибывших, и Михаил был несколько обескуражен. Он не предполагал, что делом об убийстве Венковой занимается столько людей, и откровенно признался себе, что свою роль немного преувеличивал. Поэтому сейчас, чувствуя себя неловко, он забился в уголок.

Урманов взял из стаканчика карандаш, придвинул к себе блокнот и, не мешкая, открыл совещание.

— Так вот, товарищи, сообщаю последние данные: девушка Соня Венкова, как мы и предполагали, прекрасно здравствует, находится в деревне у родителей, так сказать, проводит отпуск на лоне природы, — В голосе подполковника ясно слышалась ирония. Он оглядел присутствующих.

Послышался скрип стульев, шепот. Михаила сообщение обрадовало. Сначала он не понял, чем вызвана эта радость, только спустя минуту догадался: Поярков будет немедленно освобожден.

— Документы у нее были похищены в пути, — продолжал Урманов сухо. — Из этого прямой вывод: преступники решили пустить нас по ложному следу. При опознании мы не знали точно- убита Венкова или нет. Как известно, показания свидетелей разошлись и, к нашему стыду, мы много потеряли времени на ее поиски, поддались не особенно хитрой уловке преступников.

Урманов подождал. Теперь в кабинете была тишина, словно он мгновенно обезлюдел.

— За день до того, как мы обнаружили на кладбище свежую могилу, пропала другая девушка-Мария Туликова. Все принятые отделением милиции и городским управлением меры для выяснения причин убийства до настоящего дня не дали ощутимых результатов. Нам только удалось точно установить: захоронена была именно Мария Туликова. О ней пока сведения ограниченные: девушка была очень религиозная, своим поведением не вызывала никаких подозрений.

Затем Урманов привел некоторые биографические данные о девушке, результаты последних поисков и предложил высказаться по существу дела. Версий и предположений было много. Все согласились на одном: в первую очередь надо искать старуху, жену сторожа кладбища, которая, по многим данным, или принимала участие в преступлении, или была связана с преступниками,

Михаил сжимал в руках пачку папирос и не заметил, как сломал ее. У него была своя версия, более определенная. Возникла она два дня назад. Материалов он успел собрать мало и поэтому сидел сейчас взволнованный и нерешительный. В кабинете находились опытные работники городского управления, и ему очень не хотелось, чтобы над ним подтрунивали, считая выскочкой. И все же он поднялся.

Офицеры смотрели на него с интересом. Все они знали историю поимки преступника Старинова в горах, и Михаил, оглядев присутствующих, понял, что напрасно опасался.

— У меня есть предположение: преступление на кладбище совершила нищенка Лебедева, которая арестована за кражу ребенка.

— Какие у вас основания? Она одна убивала? Для чего же труп был закопан? — посыпались вопросы.

— На все вопросы я ответить не могу, — сказал Михаил, — у меня очень мало материалов, но они есть. Прежде всего, экспертиза установила: следы у могилы оставила Лебедева…

— Это еще не точно, туфли у Лебедевой новые, прямо из магазина, — возразил полный капитан, участвовавший в осмотре квартиры Венковой.

— Кроме того, я нашел на кладбище спичечную коробку в оправе. Она принадлежала Виктору Копытову, а парень по моим наблюдениям, был связан со старухой и Лебедевой.

— И это еще надо доказать, — сказал капитан.

— Всякая версия требует доказательства, — обиделся Михаил и сел.

Офицеры зашумели. Урманов махнул рукой и все затихли.

— Никому не запрещено высказывать предположения, товарищи. Пусть лейтенант Вязов разрабатывает свою версию силами отделения. Это делу не повредит.

Максим Петрович слушал молча, непрерывно курил, изредка поглядывал на Михаила, хмурился. Только к концу совещания он высказал пожелание, чтобы поинтересовались взаимоотношениями, которые могли быть между девушкой и служителями церкви.

— Я не возражаю, — сказал подполковник. — Если удастся получить какие-либо данные, они могут пригодиться, как я полагаю. Может быть, вы сами, Максим Петрович, займетесь этим делом? Оно ведь вас тоже интересует…

— Пожалуйста, — согласился Максим Петрович, — только лучше будет, если я просто приму участие.

— Понимаю. С кем бы вам хотелось поработать?

— Не надо особенно-то привлекать внимание служителей церкви, прямо вмешивая работников уголовного розыска. Лучше бы, мне кажется, послать работника отделения милиции, которого в округе знают.

— Ну, что ж, могу вам пока порекомендовать лейтенанта Вязова, — взглянув в сторону Михаила, сказал подполковник. — Вот он здесь сидит. Он из отделения майора Копытова, неплохой оперативник и сообразительный малый.

— Мы с ним знакомы, — улыбнулся Максим Петрович, — вместе в больнице загорали. В общем… я не возражаю.

— Договорились.

Михаил не возражал, даже обрадовался: поработать с Максимом Петровичем было лестно, ведь он ловил не просто воришек или хулиганов, а преступников большего масштаба.

После совещания Максим Петрович похлопал Михаила по плечу и предупредил, что вызовет, когда потребуется.

— Возможно, завтра, — добавил он.

Михаил, распрощавшись с Максимом Петровичем, направился в приемную начальника управления. Долго сидел в кресле, выкурил две папиросы. Секретарь — пожилая полная женщина — много раз взглядывала на него с недоумением, но не тревожила вопросами: к начальнику не очень-то решаются заходить лейтенанты. Михаил же не заходил в кабинет не из-за нерешительности, он обдумывал свой разговор с полковником.

Докурив вторую папиросу, он попросил секретаря доложить о себе.

Полковник встретил его дружески, подал через стол руку, указал на кресло, поинтересовался здоровьем. Михаил пошутил:

— В больницу надо посылать в наказание.

— Но малость хоть отдохнул, — засмеялся полковник.

Они посмеялись, посетовали на скуку в больницах, полковник покряхтел, говоря о своих пятидесяти пяти годах и почти таком же количестве болезней.

— Если по врачам бегать, они найдут еще десятка полтора болезней, и тогда даже на леченье времени не хватит, — с улыбкой добавил он.

Вид у полковника был усталый, под глазами набрякли мешки, но держался он до зависти бодро, и Михаил количество болезней полковника принял за шутку.

— Я пришел к вам как парторг, — сказал он, когда почувствовал необходимость прервать шутливый разговор. — Мне кажется, давно пора решать вопрос о майоре Копытове.

— В каком смысле? — полковник пододвинулся к столу, и вместо улыбчивых морщинок на лице его выпрямились строгие линии.

— К сожалению, после разоблачения Поклонова, у нас в отделении не состоялось партийное собрание, как это намечалось. Я заболел, Стоичев ушел. В управлении же и в райкоме об этом не побеспокоились. А такое собрание необходимо провести во что бы то ни стало.

— Правильно, — согласился полковник. — Проводите, пожалуйста. И дело Поклонова надо разобрать.

— Он еще до моего выхода из больницы снялся с учета. Его дело обсуждали на бюро райкома, он получил строгий выговор. Сейчас не о нем речь. Майор Копытов остался в стороне…

— Ну, что ж, поставьте вопрос о политико-воспитательной работе в парторганизации отделения.

— Опоздали мы, — Михаил чуточку помедлил, подыскивая наиболее точные слова, — Майор Копытов не извлек урока из дела Поклонова, продолжает командовать по-старому. Вчера он арестовал невинного человека, чем вызвал возмущение коллектива машиностроительного завода. Поэтому необходимо ставить вопрос о неправильном руководстве отделением.

Полковник отодвинулся от стола и осел в кресле, словно кто-то надавил на его плечи.

— Вы понимаете, товарищ Вязов, что такая постановка вопроса косвенно будет оценивать руководство отделением как со стороны управления, так и райкома партии?

— Понимаю. И поэтому зашел к вам.

— В управлении нет мнения, что майора Копытова надо снимать с работы. Мы его пошлифуем сами.

— Наша партийная организация, я надеюсь, не вынесет резиновую резолюцию. Я по крайней мере буду этому препятствовать всеми силами.

— Вас поправит райком.

— Надеюсь, поддержит.

Михаил встал и приложил руку к козырьку.

Михаил только что явился в отделение, как его вызвал майор. В кабинете начальника сидел Акрамов. Капитан окинул Михаила хитрым взглядом, но так, чтобы начальник не заметил, и Михаил сразу понял в чем дело, прошел к столу и сел. Майор продолжал бушевать, он уже знал о результатах совещания в управлении и бушевал потому, что ему было приказано немедленно отпустить Пояркова, извиниться перед рабочим.

— В нашей работе может случиться всякое. Я не вижу необходимости приносить извинения. Нам надо держать свой авторитет высоко, иначе какому черту мы нужны!

Капитан не возражал, Михаил тоже молчал: перекричать майора никому еще не было дано, да и не имело смысла спорить. Они понимали — майор отводил душу.

— Ну, чего вы молчите, как рыбы? — набросился на подчиненных майор. — Вас не тревожит судьба отделения, вам все равно: будут ли нас хвалить или будут над нами смеяться!

Видя, что ни капитан и ни лейтенант не собираются возражать и не поддакивают, майор с прищуром оглядел их, снял фуражку, вытер платком лысину и приказал Михаилу:

— Ты, Вязов, поедешь извиняться.

Михаил никогда не думал, что признание ошибок подрывает авторитет, поэтому встал и сказал добродушно:

— Слушаюсь.

Но майор, ожидавший от лейтенанта возражений. и удивленный быстрым его согласием, опять набросился на обоих:

— Я вижу, вам безразлично отношение граждан к нашему отделению. Вы не болеете душой за нашу работу… Вы черствые люди, формалисты! Пусть нас разносят, пусть над нами смеются!..

— Терентий Федорович, успокойтесь, — вмешался невозмутимо Акрамов. Его напущенные на глаза брови на мгновенье поднялись, но тут же опустились и из-под них проглянули умные с грустинкой глаза. — Баран только ночью страшен, на волка похож, а днем — это безобидное животное. Зачем щупать шерсть и не доверять своим рукам? Ошибку нашу надо исправить, а потом подумать, как нам действовать дальше. Я надеюсь. мы поможем управлению в раскрытии преступления. Вот лейтенант непосредственное участие принимает, нам это зачтется.

Майор встал и отошел к окну. Не оборачиваясь, ои сказал:

— Ладно, идите.

Акрамов и Михаил вышли из кабинета начальника вместе. В коридоре Акрамов спросил Михаила:

— Может быть, мы на завод поедем вдвоем?

— Вы мне не доверяете? — удивился Михаил.

Капитан улыбнулся.

— Зачем? Просто хотел помочь. Четыре глаза совесть поделят.

Они рассмеялись.

Домой Михаил возвращался поздно, ему очень хотелось пить. Будки были уже закрыты, пивные тоже, а в ресторан идти не было никакого желания. Он завернул в парк. Там веселье было в самом разгаре. От влажных песчаных дорожек и фонтанов веяло прохладой, тонкий запах роз смешивался с запахом древесной коры. В парке сверкало все: лампочки, листья, струи фонтанов. Михаил тихонько пошел по аллее. За деревьями видны были взлетающие люльки качелей, у раковины эстрады раздавался хохот, из-за ограды летнего театра слышались дружные аплодисменты. По аллеям двигались густые потоки отдыхающих, у будок толпились жаждущие воды, все скамейки были заняты.

Михаил свернул в сторону, увидел в павильоне мороженого одно свободное место и поспешно занял его.

Ноги у него гудели: за день пришлось пошагать порядочно и вдоволь попотеть. В павильоне было прохладно, словно холодок разносили продавщицы в белых халатах и белоснежных чепчиках. Он блаженно потянулся, заказал мороженое и вынул из кармана пачку папирос, предвкушая получасовой отдых.

А в это время, в другом конце парка, две подружки: веселая рыженькая синеглазая Зоя и чернобровая Катя приставали к Наде:

— Где твой боевой Миша? Куда он пропал?

— Лежал в больнице. Теперь работает, — отвечала Надя.

— Почему его не видно? Он, как демон, является к тебе, когда ты одна? — хохотала Зоя.

— А ну тебя, — отбивалась Надя. — Увидите своего Мишу, когда надо будет.

— А мы соскучились! Понятно?

— Ох, уж эти мне больничные палаты, — вздыхала Зоя. — Попала я туда разок. Слева слышишь — ох, справа — ах, пойдешь по коридору, заглянешь в палаты — везде бледные люди. Со страха умереть можно.

— Там, наверное, все от твоего смеха бледнели, — сказала Катя.

— А ведь верно, девочки, — всплеснула руками Зоя. — Как засмеюсь, со всех сторон кричат: «Тише, пожалуйста». Когда много смеешься, обязательно скорее выздоровеешь, — добавила она серьезно.

Девушки хохотали.

— Миша имеет дело с людьми такими… — Зоя пригнула голову, чуть склонив ее на бок, стряхнула на лоб кудряшки, нахмурила брови и оглядела подруг исподлобья, с перекошенным ртом. Но тут же вскинула голову, засмеялась.

…Михаил шел по тенистому тротуару, не слыша стука своих каблуков, не видя ничего вокруг. На него смотрели темные глаза Нади. Казалось, она шла с ним рядом и молчала. И как много было глубокого смысла ь этом молчании!

Ему стало душно, он растегнул ворот кителя. Капельки пота поползли от висков по щекам, повлажнели руки. Он пришел к каналу и разделся. Холодная вода обожгла горячее тело, перехватила дыхание, но он плыл и плыл, борясь с быстрым течением, настойчиво, упорно, почти с остервенением.

К дому он подходил посвежевший и почти успокоившийся.

Костя уже спал. Михаил не стал его будить, разделся и, ложась в постель, увидел на полу женскую заколку. Поднял ее и с недоумением осмотрел. Откуда она могла появиться? В последние дни Костя творил чудеса: чистота в комнате, тюлевые занавески и вот — женская заколка… Что это могло значить?

Спрятав заколку в ящик стола, Михаил покосился на Костю и лег в постель. Долго размышлял о странных явлениях. Засыпая, усмехнулся: «Что-то вокруг меня все стало загадочным: и поведение Нади, и кульки с яблоками, и тюлевая занавеска, и женская заколка… А не Вера ли тут командует?..»