Книга: Хозяйка большого дома (СИ)
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16

Глава 15

Дорогой отец,
Пишу Вам это письмо, не потому, что боюсь сказать все то, что сказать собираюсь, в глаза, но единственно из желания избежать ссоры, которая дорого обойдется нам обоим. Зная Ваш характер, равно и мой собственный, я полагаю, что в запале мы многое можем сказать друг другу, а после будем оба клясть себя за слова, вернуть которые не выйдет.
Но чувствуя Ваше недоумение, спешу заверить, что впервые за долгое время я пребываю не только в здравом уме и твердой памяти, но также в полной силе. Болезнь моя, которая прежде представлялась мне, да и не мне одному, неизлечимой, отступила. Но за то время, что я пребывал в телесной немочи, я многое успел переосмыслить и понять.
А потому решение мое, пусть и покажется Вам ныне опрометчивым, окончательно и пересмотру не подлежит. Вряд ли вас это успокоит, но Ийлэ хорошего рода, некогда не менее сильного и знатного, нежели наш. Но рода этого больше нет во многом из-за жестокости и глупости моих соотечественников. Она умна. Красива. Обаятельна. Она пережила многое, чего я не в силах исправить, пусть и желаю этого всем сердцем. Я даже не способен избавить ее от тягостных воспоминаний, но единственное, что могу дать — это защиту и свою любовь в надежде, что когда-нибудь мне ответят взаимностью.
Кроме жены, которую я обрету уже после того, как отправлю это письмо, у меня есть и дочь, которую зовут Броннуин. Я не вижу смысла лгать Вам в том, что это дитя нашей крови, но меж тем я полагаю его своим.
Упреждая Ваши упреки, а также обвинения, хочу сказать, что я не бросаю род ради женщины, которую этот род не примет. Я полагаю, что сполна исполнил свой долг, отдал довольно, и отдам многое, если таковы будут Ваши воля и желание, однако жизнь моя дальнейшая, сколь бы длинна или, напротив, коротка она ни была, принадлежит единственно мне одному. И я хочу прожить ее так, чтобы, умирая, не испытывать сожаления за упущенное время.
В ином любом случае я, как и полагается послушному сыну, испросил бы Вашего согласия на брак и покорно ждал бы решения, надеясь, что Вы будете благосклонны. Но ныне я не имею ни малейших сомнений, что на мой брак с альвой Вы не согласитесь никогда. А потому спешу избавить Вас от неудобной необходимости искать способ воздействия на меня, а себя — от печальной перспективы прямого противостояния с Вами либо же с братьями, каковые, полагаю, будут также оскорблены сим браком. Я, пусть никогда не блистал особым умом, осознаю, что в Городе многие сочтут его позорным и оскорбительным для рода. А потому для этого рода будет лучше лишиться одного безответственного со-родича, тем паче, что к этому времени он и сам должен был умереть, с чем род согласился.
За сим остаюсь Вашим преданным сыном.
И прошу не принимать случившееся близко к сердцу, поелику матушка жаловалась, что вы, дорогой отец, вовсе себя не бережете.
Надеюсь, что все-таки однажды Вы смените гнев на милость и снизойдете до встречи с ослушником и его семьей.
Кланяюсь.
И что бы ни было между нами, я все одно останусь Вашим любящим сыном.
Райдо.
Сняв с мизинца родовой перстень, Райдо повертел его в пальцах. Странно. Привык как-то, и не замечал вовсе, и теперь, лишившись перстня, чувствовал себя в высшей степени неудобно.
Привыкнется.
А отец все одно разозлится. И наверняка, кричать станет, не на Райдо, но на того, кому не повезет под руку подвернуться. После, накричавшись, успокоится коньяком.
И напишет письмо.
Сомнет, отправит в камин… напишет другое и третье, и с каждым будет злиться все сильней, потому как со словами он ладит ничуть не лучше Райдо. А закончится все обыкновенно: в кабинете появится матушка с чаем ли, с бульоном, но холодная, спокойная.
И сама возьмется за перо.
Она сядет в отцовское кресло, которое занимает в исключительных случаях, и наведет порядок на столе, как делала сие всегда. Она подвинет чернильницу, пересчитает стальные перья, а быть может, и переложит их в футляре в одной ей известном порядке.
Она вытащит лист белой-белой бумаги.
Устроит его на подставке.
Вздохнет, сетуя, что повод для письма столь печален. И выведет кружевным совершенным своим почерком…
Дорогой мой сын.
Мы с отцом бесконечно рады узнать, что ты окончательно выздоровел. Я молила Предвечную Жилу быть к тебе благосклонной и одарить силами.
Ты победил болезнь, и сердце мое преисполняется радостью. И в любом ином случае мы с отцом немедля приняли бы твое любезное приглашение и навестили бы тебя, дабы воочию увериться, что тебе более не грозит опасность.
И если твое выздоровление — есть заслуга той женщины, которой ты столь неосторожно дал обещание, мы бы отнеслись к ней со всем уважением и любовью. Однако же мы бы сделали все возможное, чтобы избавить тебя от необходимости жениться, исполнив любое иное ее пожелание, будь оно разумно. Полагаю, ты не имеешь сомнений в том, что род Мягкого олова умеет быть благодарным, а также сполна платит свои долги. Мы сумели бы дать ей куда больше, чем ты в своем стремлении жениться.
Отец опечален.
Райдо, тебе известно, что он отнюдь не молод, а сердце его и без того подорвано, что войной, что многими заботами, которые он возложил на себя. Ты же лишь добавляешь волнений!
Я не упрекаю тебя. Я лишь прошу подумать и о нем.
Он пришел в ярость. И долго не мог успокоиться. И теперь в кабинете придется делать ремонт, а Гаррад слег в постель и надолго. Доктор утверждает, что ему потребуется не меньше недели, чтобы окончательно прийти в себя.
А ты знаешь, как он не любит болеть!
Я с трудом уговорила его отдохнуть. Но какой может быть отдых, если он только и думает, что о тебе и той женщине. Жила предвечная! Да нам сказали, что она даже не девушка. Мне бесконечно отвратительно писать подобные вещи, но ты не можешь не знать, что у этой особы имеется ребенок! Полукровка, Райдо!
Райдо закрыл глаза и заставил себя сосчитать до десяти.
До двадцати.
До сотни.
Он почему-то явно видел матушку, совершенную, как та самая фарфоровая статуэтка из ее коллекции. Видел лицо, на котором маска совершенства ненадолго треснула, выпуская почти непристойные для леди ее положения эмоции.
Недоумение.
И брезгливость.
Эта женщина позволила себя опозорить, а теперь обманом добивается того, чтобы ты собственным именем скрыл ее позор. Но Райдо, все будут знать, что ребенок не твой. Все уже это знают. И над тобой смеются.
Над отцом.
Над всем родом!
Матушка разволновалась, если позволила себе поставить кляксу, совсем крохотную, незаметную, да и вычищенную ножиком.
Райдо коснулся буквы.
Вряд ли ее волновало то, что смеялись над родом… но вот над нею…
И вправду смеялись?
Нет, пока никто не знает. Не должен знать. И следовательно, матушка спешит упредить удар, взывая к совести Райдо. Пожалуй, будь он моложе, совесть и вправду отозвалась бы. Но увы, за прошедшие годы она изрядно поумнела, а потому не вмешивалась, куда не просили.
Райдо, подумай, какой пример ты подашь младшим братьям!
Что станут говорить об отце, который не сумел удержать сына от поступка столь опрометчивого? Я надеюсь, ты помнишь и согласишься, что однажды уже имел неосторожность поддаться эмоциям, и та история всем нам дорого обошлась. А нынешняя грозится стать еще дороже.
Умоляю, остановись.
Как женщина и мать я могу понять твое желание обрести семью, которое вполне естественно в твоем возрасте. И с преогромным удовольствием я бы приняла посильное участие в создании этой семьи. В Городе бессчетное количество девушек достойных, из хороших семей, с положением, именем и приданым. Полагаю, среди них ты сумел бы найти ту, которая пришлась бы по нраву. Как только станет известно, что ты выздоровел, а новость эта быстро разнесется по Городу, отец получит множество брачных предложений. Тебе останется лишь сделать выбор.
Райдо вздохнул.
Матушке бесполезно говорить, что выбор сделан.
Ийлэ она не примет. Ни сейчас, ни спустя год… отец — другое дело. Злится, конечно. И упрямый. Райдо упрямством в него пошел, во всяком случае, так говорят. А он не спорит.
Только знает, что через месяц-другой злость уйдет.
Или через третий.
Пятый.
Райдо будет ждать. И письма писать.
И когда-нибудь да получит ответ…
Он перевернул лист, пропустив пару абзацев, в которых матушка наверняка расписывала прелести тех самых девиц, имена которых давно внесла в особый список.
Надеюсь, дорогой сын, на твое благоразумие.
Телесное влечение к кому бы то ни было — еще не повод отворачиваться от рода и со-родичей. С глубочайшей печалью в сердце, я завершаю это письмо.
Любящая тебя матушка.
И аккуратный завиток, не то роспись, не то просто украшение.
Райдо вновь вздохнул.
Ответить придется, хотя бы затем, чтобы матушка не наведалась в гости.
Ийлэ ее не выдержит.
Дорогая матушка!
Я бесконечно рад был получить от Вас письмо, и узнать, что вы тоже рады моему выздоровлению. Однако же, касаемо вопроса моей женитьбы, то спешу вас огорчить: ныне это дело решенное. И я с превеликой радостью, которую вы вряд ли разделите, могу назвать Ийлэ своей женой, о чем имеется соответствующая запись в местной регистрационной книге, а также брачное свидетельство.
Увы, я далек от мысли, что сие обстоятельство хоть как-то усмирит Ваш гнев или же поспособствует Вашему с Ийлэ примирению. Впрочем, о примирении говорить не след, поелику Ийлэ с Вами не ссорилась, и вовсе не испытывает к Вам ненависти.
Я же не теряю надежды, что однажды и Вы, если не полюбите ее, а видит Жила Предвечная, что она заслуживает любви моих со-родичей хотя бы тем, что спасла мою жизнь, но хотя бы примете ее в качестве моей жены. Впрочем, я прекрасно осознаю, насколько мои намерения идут вразрез с Вашими амбициями. И мне прискорбно, что всей силы Вашей ко мне любви, в которой я не сомневаюсь, недостаточно для того, чтобы попытаться понять меня.
Касаемо же иных упреков, то поступок мой, быть может, и отразиться на репутации рода Мягкого олова, чего я, конечно же, не желаю, но полагаю, что этот удар род выдержит. Если же моего ухода, каковой дался мне непросто, недостаточно, то в силе Вашей и отца объявить мой поступок следствием тяжелой душевной травмы, которую я перенес. Или же иной, приличествующей случаю причиной. Что же до примера, подаваемого мною братьям, то, боюсь, никогда я не мог служить образцом добродетели и нравственности, тогда как Вы, не сомневаюсь ни на мгновенье, сумеете подобрать нужные слова, дабы избавить братьев от моего тлетворного влияния.
И матушка, сколь ни печально будет Вам слышать, но ныне я более благоразумен, чем когда бы то ни было. Мне действительно жаль, что обстоятельства ныне таковы, что иного выхода для себя я не вижу.
Был и остаюсь Вашим любящим сыном.
И да простите меня за некоторую резкость, вызванную единственно желанием донести до Вас мою позицию.
Райдо.

 

Дорогой братец!
С твоей стороны было подло вот так подставлять меня, поскольку теперь наша матушка прониклась мыслью о необходимости срочной моей женитьбы. А ты сам понимаешь, как старательно избегал я сего мероприятия.
Но вместе с тем я бесконечно счастлив узнать, что ты здоров!
Что до родичей, то отец, конечно, после твоего письма в ярость пришел. А матушка вновь изволила приболеть, на сей раз слегла с нервическим расстройством на целую неделю. И всю эту неделю мне пришлось изображать идеального сына, поскольку сил моих не было видеть ее в подобном состоянии. Не подумай, что я тебя в чем-то упрекаю. Напротив, я прекрасно отдаю себе отчет, что матушка — великолепная актриса, и что она привыкла добиваться желаемого, а ты вновь сумел все сделать неправильно. Но я скажу тебе так: я рад за тебя.
Не только тому, что мне не придется присутствовать на твоих похоронах, которые были бы, несомненно, крайне унылым мероприятием. А после мне еще бы вменили траур носить, тогда как он мне не идет категорически. Нет, я рад тому, что ты нашел свою женщину.
Это многое значит.
Ты, пожалуй, понимаешь это лучше меня. Я всегда был и останусь балованным младшим братом. И от связи этой я не собираюсь отказываться. Мне плевать глубоко, на ком ты там женишься, уходишь из рода или остаешься. Главное, чтобы ты был счастлив.
А потому, поцелуй от меня свою женушку, и ребенка заодно. Не сомневаюсь, что вырастет красавицей. Также надеюсь, что с тебя станется где-нибудь летом или поздней весной вспомнить о младшем брате, которому городские дымы уже поперек горла стоят, и пригласить его для поправки здоровья, а ты помнишь, что оно у меня слабое, в ваши благословенные края.
Торжественно клянусь вести себя прилично.
Твой любящий братец, Кейрен.
P.S. Но все-таки с твоей стороны было форменным свинством оставить меня наедине с матушкиными матримониальными планами! Ты видел ее знаменитый список? Там сорок семь девиц!
Дорогой брат.
Уверен, что со списком ты разберешься. В отличие от меня, Жила Первозданная, тебя не обделила фантазией, а потому не сомневаюсь, что ты найдешь способ отвадить девушек от ненужного им замужества.
Приглашение же тебе не нужно, поскольку тебя я буду рад видеть в любое время.
Но вместе с тем у меня имеется небольшая просьба, с которой мне следовало бы обратиться раньше, однако сам понимаешь, прежде имелись у меня иные заботы. Помнится, однажды ты мне рассказывал кое-что прелюбопытное о неком убийце, с которым тебе случилось иметь дело. Ты именовал его человеком, одержимым манией, сиречь, маниаком, утверждая, что во всем остальном будучи всецело нормальным, обыкновенным даже, он не умел противостоять жажде убийства, при том, что жажду эту вызывали исключительно женщины определенной внешности.
Понимаю, сколь странно выглядит мой интерес, но мне очень нужны подробности того дела. В частности, я хочу понять, что именно представлял собой твой маниак.
К письму прилагаю копии полицейских отчетов, которые объяснят суть дела, и мои пометки, не знаю, сколь уж они будут полезны. И местный шериф полагает, что все эти смерти не связаны друг с другом. А поскольку человеком он является неглупым, то этакая слепота вызывает закономерные подозрения.
С нетерпением жду ответа.
Райдо.
Многоуважаемый Райдо из рода Мягкого олова.
Ваша просьба поставила меня в ситуацию крайне неловкую. Вы, надеюсь, осознаете, что, пойдя вам навстречу, я поставлю себя и свое будущее под удар. А мое будущее по вполне очевидным причинам, мне куда дороже, нежели Ваше.
Вместе с тем, я не желаю ссориться и с Вами, понимая, что в случае моего отказа, вы все одно сделаете все так, как задумали. Я же обрету в Вашем лице недруга. Впрочем, не обманываю себя надеждой. Меня вы и без того крепко недолюбливаете, хотя, видит Господь, что я никогда и ничего не делала Вам во вред. А то недопонимание, которое возникло между нами вследствие одной приснопамятной беседы, естественный итог моей недостаточной информированности. Если бы Вы дали себе труд поставить меня в известность о Ваших намерениях относительно нам обоим известной особы, я вел бы себя совершенно иначе.
А за сим приношу Вам и Вашей будущей супруге мои нижайшие извинения. И в доказательство глубины моего раскаяния, отправляю Вам искомый документ, заверенный согласно всем существующим нормам. Спешу уверить, что соответствующая запись в книге регистраций, тоже имеет место быть.
От души поздравляю Вас с обретением этакого личного счастья, уповая лишь на то, что Вы всецело отдаете себе отчет в последствиях Вашего поступка.
И заметьте, я даже не спрашиваю, изъявила ли невеста согласие!
К сожалению, удивительную эту новость скрыть от общественности не выйдет, поскольку наша дама-секретарь столь же любопытна, сколь и говорлива. А потому я сам возьму на себя труд сообщить моей супруге и всему ея семейству о событии столь примечательном, чего, полагаю, Вы и добивались.
Касаемо же документов об удочерении, желаю сказать, что будут они выправлены в самом скором времени. К сожалению, некоторые правила лучше не нарушать, поскольку в случае судебных разбирательств, а они, как подсказывает моя интуиция, неизбежны, эти нарушения превращаются в достойный повод признать удочерение недействительным.
На том откланиваюсь.
С пожеланиями долгой и счастливой жизни
Альфред.
P.S. Не знаю, сколь обрадует Вас это известие, но не так давно я имел честь познакомиться с Вашим старшим братом, который произвел на меня весьма благоприятное впечатление. И надеюсь, оно было взаимно. Хочу сказать, что в отличие от Вас, Ваш брат отдает себе отчет, что некоторые игры требуют хорошего запаса перчаток.
Надеюсь, Ваша эскапада, в которой я имел неосторожность принять участие, не повредит нашему с ним сотрудничеству. Полагаю, в отдаленной перспективе оно будет весьма плодотворным.
P.S.S. Не знаю, в курсе ли вы, но в последнее время в городке нашем ходят престранные слухи, коим я бы не придал значения, когда б эти слухи не отличались несвойственным им единодушием. Речь идет большей частью о бесчинствах, творимых Вами и Вашими людьми в поместье. Вам уже приписали несколько убийств, во многом сходясь на том, что число жертв много больше, нежели сие известно в городе. По самым вольным подсчетам, Вы собственноручно замучили досмерти дюжины три женщин. Не спрашивайте, сколь сие логично, полагаю, Вы сами прекрасно осознаете, что логика и людская молва — вещи мало между собой совместимые. А потому прошу Вас проявить благоразумие и исчезнуть месяца этак на два, на три, скажем, в свадебное путешествие.
P.S.S.S. Согласно упомянутым мною слухам, в столь разительных переменах Вашего миролюбивого характера виновата именно альва. Она очаровала Вас и свела с ума. Сегодня наша помощница кухарки с жаром рассказывала о пропаже некоего младенца, которого, что известно достоверно, умыкнули именно по Вашему приказу, дабы принести в жертву альвийским богам. Уезжайте. Не дразните этих гусей.
Райдо хмыкнул и развернул свидетельство о браке. Перечитал трижды, внимательно, но подвоха не нашел. Бумага выглядела настоящей.
Следовало признать, что Альфред, пусть и был сволочью, но сволочью весьма полезной.
А слухи… слухи в общую картину вписывались.
Младенец, значит.
Альвийским богам… и ведь поверят.
Чтоб их.
Здравствуй, брат.
Ты вновь сумел меня озадачить.
Несомненно, ты прав, потому как дагерротипы, пусть и дрянного качества, что тоже подозрительно, потому как это надобно суметь постараться сделать такой снимок, чтобы ничего-то приличного разглядеть невозможно было, но указывают на несомненное сходство этих дел.
А на себя ты клевещешь. Читал и дела, и твои пометки, и хочу сказать, что если вдруг возникнет у тебя мысль о службе, то полиция приобретет весьма толкового следователя.
Ты прав в том, что та девица была первой. И полагаю, именно она поспособствовала тому, что маниак начал убивать.
Ты спрашивал о Дайниче, и я приложил к письму копию его личного дела, прочтешь. Но по моим собственным впечатлениям, был он личностью совершенно ничтожной, однако желавшей возвыситься. И средством для этого возвышения он избрал убийство. Благодаря же усилиям газетчиков, весьма к тому делу неравнодушных, он обрел желаемую славу. Что же до выбора жертв, то Дайнич всякий раз убивал свою мачеху. Отец его вступил во второй брак, когда Дайничу исполнилось шестнадцать. Его мачеха была на два года старше. И полагаю, он имел неосторожность влюбиться в эту женщину или же просто ее домогался. Но она не ответила взаимностью, а пожаловалась мужу, который и выставил сына из дому, лишил наследства и содержания, тем самым обрек на вынужденную самостоятельность.
Дайнич не справился с жизнью.
В тот же год его выставили из университета. Он лишился и должности ассистента профессора, взамен устроился санитаром кареты скорой помощи. В этой должности он и провел многие годы, постепенно преисполнившись уверенности, что именно мачеха виновата была в не сложившемся его бытии. По собственным его словам, на убийство он решился после крушения крана на Ривидж-роуд. Не знаю, слышал ли ты о том происшествии, повлекшем за собой немалые жертвы. Дайнич был среди тех, кто приехал за пострадавшими. И он нашел среди завалов молодую женщину, которая показалась ему похожей на мачеху. Дайнич сказал, что женщина была еще жива. Но вместо того, чтобы оказать ей помощь, он смотрел, как она умирает и получил от этого немалое удовольствие.
Пережитое столь сильно взволновало его, что Дайнич долго не мог прийти в себя. Он говорил, что и во сне, и наяву продолжал видеть умирающую женщину, которая в его воображении превратилась в мачеху. И когда видения поблекли, он понял, что должен убить вновь.
В деле подробно расписаны его жертвы.
От себя же хочу сказать, что в отличие от убийцы обыкновенного, движимого весьма приземленными мотивами, будь то корысть или страсть, маниака с жертвой связывает тонкая нить не безумия, но воображения. Дайнич не знал имен своих жертв. Ему были безразличны и их положение, и сами они, он вновь и вновь убивал одну женщину из своего прошлого, о существовании которой мы узнали лишь от самого Дайнича. И помнится, были удивлены этакой причудливой игре разума. Но как я теперь думаю, именно эта вот игра и отличает людей, подобных Дайничу, от настоящих.
К чему это я расписался?
Соскучился по разговору с тобой. Жаль, пока навестить не выйдет, потому как влез я в одно дело, весьма мерзкого характера. И пусть в нем ныне стоит тишина, но сама эта тишина весьма мне тревожна.
Так вот, не пытайся найти прямой связи. Твой убийца навряд ли желал убить именно этих женщин, то бишь, ему они были безразличны, но не та, которая приводит его в ярость. Как мне кажется, между жертвами имеется некое сходство. Мне сложно его уловить, поелику портреты, которые я имею, весьма дурного качества. Но ты приглядись. И быть может, это натолкнет тебя на мысль о том, кого же именно он желает убить на самом деле.
Лишь поняв это, ты найдешь убийцу.
А я не сомневаюсь, что найдешь.
Если уже не нашел.
Но будь осторожен, Райдо. Не стоит недооценивать людей.
За сим откланиваюсь.
И если тебе понадобится еще какая-нибудь помощь, не важно, какая, пиши.
Да и сам по себе пиши.
Скучаю по тебе.
Кейрен.
Райдо перечитал письмо и хмыкнул.
Он или прав… или не прав. Хорошо бы, конечно, если прав, но все одно сомнения остаются. Да и логических его выводов для обвинения недостаточно. Тем паче, что и выводы эти сделаны единственно на наблюдениях и знании человеческой натуры, которая, как Райдо успел убедиться, была весьма изменчива.
Он закрыл глаза, откинувшись в кресле.
Убитые женщины.
Изуродованные.
За зиму — пятеро, и говорит о них шериф с большой неохотой. Почему? Потому ли, что не желает признавать собственную слабость? Некомпетентность?
Или дело в ином?
Он ли убийца?
Вряд ли… он бы сумел с телами управиться… не стал бы подставляться столь откровенно. Но если не он, то… догадывается? А тогда почему молчит?
Боится?
Или ему не выгодно пока задерживать убийцу… почему?
Потому что удобно.
Пригодится.
Тот, кто убил пятерых, вполне способен продолжить счет. А тело лучше прятать среди тел.
Райдо вздохнул. Собственные выводы ему очень не нравились, хотя бы тем, что доказать и половины не выйдет. А без доказательств… за Перевалом множество городков, среди которых человеку затеряться просто.
— Нат! — он позвал, не сомневаясь, что Нат держится где-то поблизости.
— Чего?
— Найди мне Гарма… задание есть.
— Для него? — Нат нахмурился, определенно прикидывая, пора ли обижаться или еще нет.
— Для вас обоих. Правда, тебе оно не понравится, — на всякий случай предупредил Райдо. — Отправитесь в публичный дом…
— Куда?! — Нат вспыхнул.
— Туда. Радуйтесь, что в городе он один… посидите пару часиков… побеседуете с девушками о том, о сем…
— З-зачем?
— З-затем, — передразнил Райдо, — что мне любопытно, есть ли в этом городке люди… скажем так, с особыми интересами.
— Особыми — это как? — обида сменилась любопытством.
— На месте узнаешь. А заодно разрешаю пожаловаться на жизнь… на мое здоровье…
Нат моментально подобрался.
— Тебе хуже?
— Нет. Не хуже… но пусть думают, что хуже… надо же оправдать надежды людей?
— Ты собираешься…
— Собираюсь… сдается мне, что в городе вот-вот наступит сезонное обострение…
— Чего?
— Да чтоб я знал… — Райдо постучал пальцами по столу. — Послушай, чего говорят… про нас… про альвов… только аккуратно, ладно? Держись Гарма и… Нат, в городе неспокойно.
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16