29

Не успела жизнь войти в более-менее привычную колею, как новости посыпались, словно из рога изобилия. Босягин попросил подкрепления, и в колыбель революции укатила пресс-группа в полном составе. Только на этот раз я не решился оставить своих интеллектуалов без охраны в такое донельзя криминогенное время. Поэтому команду Бойко сопровождали десять человек, вполне способных устроить в городе на Неве такой шорох, что легендарный выстрел «Авроры» рядом с ним может показаться фрагментом праздничного фейерверка.

Рябов тоже сюрприз преподнес. Не предупредив меня, укатил в Москву вместе со своей командой экс-ментов, о чем мне поведал исполняющий обязанности коммерческого директора Воха. Однако на этом все новости не закончились. Генеральный менеджер так бурно обсуждал производственные проблемы с главным инженером, что в их спор вмешалась бухгалтерия, позабывшая, на свое горе, старинную поговорку: не ищи приключений на свою задницу — они сами тебя найдут. В результате генеральный менеджер и главный инженер между собой все-таки договорились, а бухгалтер получил больничный лист и возможность елозить задом на свежих простынях. Еще хорошо, что его жене сообщили, мол, дедушка наш в автомобильную аварию попал, слава Богу ничего страшного, легкими ушибами отделался. Если бы она знала о способностях главного инженера — меньше бы расстраивалась. Потому что, чем под него попадать, лучше сразу под автомобиль ложиться; этот специалист в течение нескольких минут способен придать человеку такой вид, словно его не «Жигули» сбили, а как минимум «Икарус».

Самое смешное, что генеральный менеджер, за которого бухгалтер попытался вступиться, заявил мне — так этому козлобородому и надо, сам нарвался. Его же никто не просил участвовать в дискуссии, как лучше организовывать Центр современного искусства.

Главного инженера я не осуждал. В конце концов именно ему была поручена эта работа. И если генеральный менеджер, как всегда, начал выдавать свои дельные советы, остается только удивляться, почему бухгалтер успел вмешаться в действия главного инженера? Видимо, этот деятель с серебряной флягой за пазухой был чересчур мирно настроен. Иначе генеральный менеджер, несмотря на вмешательство бухгалтерии, сегодня имел бы вид главного персонажа полотна Чистякова «Патриарх Гермоген отказывает полякам подписать грамоту».

На этом все новости не закончились. Анастасия Вишневская почему-то не утопилась и, больше того, навсегда отказалась от мысли охотиться за мной с помощью хозяйственной сумки. Да и Снежана ведет себя не совсем обычно. Сейчас на ней нет даже нитки из торгового дома «Гермес». Совсем стыд молодое поколение потеряло, решил я, когда увидел ее полностью обнаженной, раньше хоть как-то тело прикрывала, а теперь на ее ножках нет даже туфель на длинных шпильках, которыми она изорвала не одну простынь.

— Снежана, ты отчего родителей не слушаешь? — спросил я, после того, как девушка наверстала упущенное время нашей вынужденной разлуки.

— Мамочка сказала, что я уже взрослый человек, — поведала Снежана. — И могу делать, что хочу.

— И чего же ты хочешь?

Снежана лукаво улыбнулась и прошептала:

— Я хочу повторить.

Классическая литература воспитала во мне рыцарское отношение к женщине, поэтому я без лишних слов принялся исполнять ее желание. Розовые соски девушки обрели твердость под моими пальцами, по спине пробежала дрожь желания, ноги Снежаны обвили мою поясницу и настойчиво потянули вперед к заветной цели.

Прежде чем помочь девушке окончательно провалиться в нирвану, я отчего-то подумал о предостережении Рябова. По-видимому, Сережа все-таки прав, я привязываюсь к этой девочке все больше и больше.

— Еще, — задыхаясь требовала Снежана, — еще…

Девушка явно стремилась облегчить мою задачу по поддержанию формы, во всяком случае сегодня я точно могу отказаться от вечерней разминки хотя бы потому, что перенес центр тяжести, упираясь на вытянутые руки, в то время когда ноги девушки переместились с поясницы на плечи.

Перед тем, как Снежана издала протяжный стон, я понял: пресс-группа даже при большом желании не сможет сказать, что их руководитель бездельничает, пока они вкалывают на благо фирмы. И кто вообще знает, чем они в служебных командировках занимаются, может быть, сейчас в каком-то кабаке расслабляются, а я здесь потом обливаюсь, как кочегар возле ненасытной паровозной топки.

В глазах Снежаны светилась явная благодарность, а ее пальчики скользили по старому шраму на груди. Я молча курил сигарету и вспоминал, как много лет назад рядом со мной лежала другая девушка и ее пальцы точно также поглаживали этот шрам.

Как все-таки незаметно бегут годы, тогда Снежаны еще на свете не было. Сегодня девушки, с которыми я занимался любовью, сильно изменились, некоторые уже внуков воспитывают. И, глядя на них, нужно обладать большим воображением, чтобы представить себе, какими прекрасными любовницами были эти хранительницы домашних очагов. Зато теперь — они любящие матери и верные жены. Как, например, мадам Вишневская.

О том, что Рябов все-таки прав, я подумал еще во время встречи с Анастасией. Зачем мне лишнее напряжение, вон их сколько, фотомоделей, успевай только их снимать. Конечно, было бы проще сделать вид, — я слишком испугался неприятностей, которыми грозила мадам Вишневская, и поэтому порвал со Снежаной. Только это не для моего нелегкого характера, потому что никто не имеет права диктовать мне условий. Анастасия стала лояльной по отношению ко мне — тоже еще великая радость. Она, видите ли, позволяет встречаться со своей дочерью. Спасибо, мама дорогая, только теперь мне не хочется. Хотя, быть может, и хочется, однако я давно научился спрашивать с себя гораздо строже, чем с подчиненных. Так что придется расстаться, мадам Вишневская, с вашей дочерью, этой чудо-девочкой, которая в любой момент может превратиться в ловушку для мужчины среднего возраста, если успею привязаться к ней. Сам себе могу признаться — общение со Снежаной превращается в привычку. А если на чем и можно поймать профессионала, то только на его привычках. Так что предположение Рябова рано или поздно придется поддержать.

Я поцеловал Снежану и неожиданно для самого себя сказал:

— Девочка моя, всему на этом свете приходит конец. По-моему, нам нужно расстаться.

— Шутишь? — весело бросила Снежана. — Ты всегда шутишь. Я тебя за это тоже люблю.

— Мы можем обманывать кого угодно, даже себя, — задумчиво протянул я, — нельзя только обмануть время. Ты слишком поздно родилась, чтобы мы были счастливы. Через лет десять ты войдешь в пору своего расцвета, а я постепенно начну превращаться в развалину.

— Мне все равно. Десять лет, подумаешь…

— Это сегодня они тебе кажутся вечностью. А потом, не успеешь оглянуться — кончен бал, погасли свечи.

— Я не хочу, чтобы бал кончался.

— Это от нас не зависит. Тем более, я женат, разводиться не буду. Тебе нужно устраивать свою жизнь. Подумай, девочка. Встретишь хорошего парня…

Я тут же осекся, ноготки Снежаны вошли в мою кожу, да так глубоко, что капельки крови проступили. Снежана смотрела на меня с каким-то непонятным исступлением. Я прикурил сигарету и растер место, израненное с помощью ногтей и душевных переживаний.

— Мне все равно, за кого выходить замуж, — глухо сказала Снежана. — Понял, старичок?

Я все понимал, девочка, когда тебя еще на свете не было. Это сейчас для тебя другого мужчины не существует, а потом ты будешь только изредка вспоминать меня. Пройдет каких-то лет двадцать, вовсе позабудешь. Это я по своему опыту знаю, хотя, говорят, память о первом мужчине женщины хранят до гробовой доски. Как бы то ни было, решение принято. А от своих слов я никогда не отказывался.

Не все сюрпризы закончились, решил я, выйдя на улицу. При этом о дальнейших отношениях со Снежаной думать уже не приходилось: за рулем моей машины сидел Саша с таким видом, словно он не исчезал в известном только Рябову направлении, а терпеливо ждал моего появления в течение нескольких часов.

— Саша, ты не успел соскучиться за мной?

— Успел, — улыбнулся водитель и, по своему обыкновению, тут же замолчал.

Саша никогда не отличался многословностью, наверное, именно поэтому Рябов поставил перед ним какую-то задачу. Другой на его месте обязательно бы посекретничал со мной перед тем, как отправиться на задание. По всей видимости, Саша решил реабилитировать себя в глазах коммерческого директора после того, как год назад получил от него нахлобучку. С точки зрения Рябова, мой водитель был просто обязан предупредить коммерческого директора, что мы собираемся посетить ресторан.

Саша этого не сделал, на что я и рассчитывал. Потому что я тоже кое-что умею, а после нашего визита в этот загородный кабак «Баркас», он до сих пор никак не откроется. Переучет мы с Сашей и Астрономом там навели очень тщательно, даже Рябов не может упрекнуть меня в том, что в этом кабаке остался в живых хоть один рэкетир. Или сотрудник фирмы «Ромашка», как кому нравится. Вряд ли «Ромашка», собравшаяся в «Баркасе» для экстренного совещания, ожидала, что именно Саша с помощью гранатомета поставит финальную точку в бурных ночных дебатах.

Как ни странно, Рябов узнал о побоище в «Баркасе» вовсе не от меня, и тем более — не от Саши. Поэтому Сережа объявил водителю строгий выговор. По-видимому, Саше пришлось сильно постараться, чтобы Рябов снял с него наложенное взыскание.

— Ты где был? — на всякий случай спрашиваю Сашу, хотя прекрасно понимаю, какую фразу он сейчас произнесет.

— Тебя Рябов ждет, — подтвердил мое предположение водитель, повернув ключ в замке зажигания.

Я прикурил сигарету и окончательно решил, что после такого ответа Рябов вряд ли имеет моральное право называть Сашу моим любимчиком.

Рябов расположился за моим письменным столом и с наслаждением потягивал кофе.

— Сережа, — широко раскрываю глаза при виде такого безобразия, — ты стал наркоманом? Яд пьешь. Не удивлюсь, если курить уже начал.

— С тобой и такое возможно, — заметил Рябов. — Когда ты начал подозревать Ляхова?

— После тебя, — отрезал я. — И перед командировкой Саши в столицу нашей бывшей родины.

— Он доложил?

— Нет. Саша молчит, как советский резидент в гестаповском кабинете. Реабилитируется в твоих глазах.

По лицу Сережи скользнула тень сомнения.

— Ладно. Я тебе почему-то верю.

— Как, ты мне веришь? Ты же всегда говорил, что получаешь деньги только за то, что никому никогда не веришь. Отчего же такое исключение?

— Давай говорить по делу, — внезапно предложил Рябов. — Я устал. А работы, чувствую, прибавится.

— Давай, — охотно согласился я и чуть было не добавил фразу насчет боевого поста в сортире с копьем в руке.

— Так когда все-таки…

— Сережа, ты сам догадался когда. Во время нашей первой встречи. А капканчик вот какой. Картина Минаса Аветисяна «Портрет старика». И Ляхов влетел в него.

— Расскажи подробнее.

— Чувствую, что сегодня ты ответишь мне взаимностью. Ляхов сказал, что Маркушевский продал ему этот портрет. Врет Ляхов. Петр Ефимович ни за что бы не продал работу Аветисяна. Вовсе не потому, что сперва пожар в мастерской, а затем землетрясение в Спитаке уничтожили почти все наследие этого незаурядного художника. Картину я подарил Маркушевскому к годовщине его серебряной свадьбы. Во время нашей последней встречи старик сказал, что она является для него как бы лучшей памятью о счастливых годах с покойной женой. Потом вдруг портрет оказывается у Ляхова, а сам Маркушевский становится покойником. Думаю, что его лихо обрабатывали перед смертью. Иначе, наверное, Маркушевский бы погиб в автокатастрофе, а не от зверского избиения во время ограбления.

Маркушевский нужен был не только для получения информации, но и как прямой вход к нам. Его грохнули, чтобы он не смог сказать мне — никакого Ляхова не знаю. Однако Ляхов прекрасно понимал, что ссылка на покойника вызовет лишь подозрения. Поэтому он подключил Тенгиза. С Тэнго мы тоже разберемся. Он, наверное, у этого деятеля экспертом подрабатывает. Что их связало — мне пока неясно. Знаю только одно, кроме Ляхова, смерть Маркушевского никому не нужна.

— Ты можешь доказать такой факт?

— Сережа, ты видимо переобщался со своими дружка-ми-ментами. Мне ничего доказывать не нужно. Я просто выводы делаю. Кроме того, Ляхов — коллекционер липовый, по верхам плавает, не больше. Интересно, зачем ему потребовалась такая многоходовая комбинация?

— Многоходовая? — удивился Рябов. — Я не в курсе.

— Сережа, я тоже не в курсе всех твоих дел. Но смотри, что получается. Фридриху срочно понадобился янтарь, Тенгизу — японский фаянс. Тенгиз выдает мне клиента для бартера, естественно, с соблюдением своих интересов. Понимаешь?

— Ты же всегда говорил, что сделки полностью лежат на тебе. Зато их безопасность… Я стал подозревать Тенгиза после того, как КГБ его под колпак взял. Ладно. Что дальше?

— Дальше все проще пареной репы. Я позвонил Тенгизу, а он, между прочим, поведал, что Ляхова много лет знает. И тот по-прежнему красавец. А ты мне говорил, что этому деятелю не так давно морду перекраивали. Тогда я понял: Ляхов меня пытается подставить. И еще догадался — он такой же Ляхов, как ты — папа римский. Сережа, скажи, как его зовут?

— Подожди, — попросил Сережа, задумался, а потом сказал: — Значит, они хотели, чтобы янтарь пошел в Германию именно через тебя. И возможно засветить эту операцию, чтобы не было сомнений — мы занимаемся контрабандой произведений искусства. Знаешь, что я тебе скажу в таком случае. Твой партнер германский — «красный носок». Удивляешься?

— Я уже ничему не удивляюсь. Если Тэнго решился подставить меня, отчего Фридриху не помогать «штази»? Не зря Ляхов говорил, что трудился в одном из силовых министерств. Наверняка ему есть кого за границей за кадычок подержать. И в Германии, и в Грузии.

— Тут ты не совсем… Словом, ни в каком силовом министерстве он не работал. Тенгиза заставили вовсе не потому, что… Ты думаешь, они его Шагалом шантажировали? Нет. Ту историю доказать невозможно. А сын Тенгиза в Москве давно. На сыне он и сломался. Хорошо, что у меня детей нет.

Я почему-то подумал: пусть у меня сын есть, однако хрен кто меня на нем сломит, все равно как и на драгоценной жене. Такая семейная жизнь, как у меня, имеет ряд преимуществ — в критической ситуации поймать меня из-за чрезмерной любви к домашним не сможет никто.

— Сережа, по-моему, сейчас твоя очередь что-то поведать.

— Отпечатки пальцев Ляхова у меня были. Связи кое-какие, сам понимаешь. Пригодились наши контакты с госбезопасностью. Саша немного поработал в Москве, потом я подключился. Словом… Ляхов не из КГБ, как это тебе до сих пор кажется. Он — партийный работник.

— Неужели кто-то из этих ребят перекроил свою морду, чтобы делать очередную Великую социалистическую революцию? Он, наверное, не ниже, чем из бывшего ЦК, морда всем известна.

— Самое смешное… Да, он работал в аппарате ЦК КПСС. В группе парттехники. Техника у партии была еще лучше, чем у нашей фирмы. Знаешь, чем они занимались?

— Экспорт революции?

— Это тоже. У них была целая мастерская по изготовлению фальшивых документов. Я тебе даже кое-что в подарок привез. По-видимому, наша партия не во всем КГБ доверяла, если в главном корпусе ЦК такую работу вели. Руководил этой группой некий Осенев. Когда его взяли, так только дома нашли килограмма три печатей и пустых бланков. У этой группы были практически все печати, штемпели, бланки любой страны мира, образцы бумаги, краски. Техника такая… Фальшивомонетчики до сих пор мечтать не могут. С размахом работали. Да, Осенева взяли, а его заместителя до сих пор найти не могут. Анатолия Павловича Покровского. У Анатолия Павловича, не сомневаюсь, одних паспортов — пару дюжин. В том числе и на фамилию Ляхов.

— Он ради этого морду кроил?

— Нет, только для того, чтобы красавцем стать. Так ему легче мужикам нравиться и баб убалтывать. Покровского сейчас подозревают во многих интересных делах — от участия в смертях «парашютистов» до размещения партийных денег за рубежом.

— Слушай, а чего их «парашютистами» называют? Их же товарищи по партии из окон без парашютов сбрасывали. Хотя… Знаешь, Сережа, дело «попрыгунчиков» уже гремело, так что пусть себе будут «парашютисты», нам это без разницы. А что, этот вездесущий Анатолий Павлович такой всеядный? Мало ему наворованного партией, что он антиквариатом промышляет?

— Партийные деньги вовсе не его. Да и не такой он наивный. Сразу понял, что из него тоже «парашютиста» сделать могут. Хотя наглый. Привык к своему имени, даже не меняет его. И вообще… Посмотришь материалы, сразу поймешь, отчего Покровский испарился. У него такое прошлое. Богатое. Круче, чем у графа Монте-Кристо. Сам убедишься. Что там «парашютисты»? Удивляюсь, как это Анатолия Павловича не ликвидировали. Наверное, просто сперва не до него было. А когда спохватились — след простыл. Теперь я могу сказать, кто кроил ему морду. Помнишь, ты спрашивал? Сергей Александрович Пчелкин. Был в Москве такой специалист, гроссмейстер пластической хирургии. Мне о нем подробно рассказали, даже фильм один показывали. Он еще совсем молодой был, а ему доверилась Любовь Орлова. Фильм этот называется «Скворец и Лира». Орловой тогда было почти семьдесят лет, но благодаря Пчелкину… В фильме главную роль играла молодая, красивая женщина — ты бы ей и тридцати пяти не дал. После этого фильма Пчелкина пригласили для сотрудничества в группу парттехники. Кроме того, он был консультантом четвертого Главного управления Минздрава СССР. Так что Покровский знал, кто может перекроить его морду. Что Орлова, Пчелкин изменил лицо Корвалана… Помнишь частушку «Поменяли хулигана на Луиса Корвалана. Где б найти такую блядь, чтоб на Брежнева сменять?» Так никто этого Корвалана не обменивал. После пластической операции его нелегально заслали в Чили.

— А кого сейчас обслуживает Пчелкин?

— Никого. Он погиб при не выясненных до сих пор обстоятельствах.

— Интересный все-таки у нас клиент, Сережа. Кто бы с ним не работал, всем одинаково жизнь надоедала.

— Вот-вот. Поэтому я требую… Словом, давай договоримся. Ляхов у меня под контролем, пока еще не все ясно. Не вздумай после нашего разговора брать в руки автомат и идти к Ляхову выяснять отношения. У него есть поддержка в городе на высоком уровне.

— Догадываюсь.

— Может, ты знаешь, отчего Ляхов решил подставить нас?

— Не знаю. А ты?

— Пока не знаю. Только он начал заниматься бомбежкой коллекционеров давно. Еще до того, как партия была вынуждена прятать свои деньги. Кое-какие факты у меня есть.

— А какой подарок ты мне привез?

Рябов раскрыл «дипломат» и вывалил на стол целую груду документов, печатей и штемпелей.

— Иди знай, может понадобится, — заметил Сережа и достал из бокового кармана небольшой целлофановый пакет. — Знаешь, что это?

— Никогда не видел такой радости. Просвети темного.

— Это резиновые матрицы. С отпечатками пальцев Ляхова. Думаю, они нам пригодятся.

— Оставь это хозяйство в сейфе, Сережа. Не волнуйся, я не стану дергаться. До тех пор, пока не выясним, зачем Ляхову понадобилась многоходовка. Сережа, ты сказал, что это подставка. Думаю, ты ошибаешься. Это самая настоящая ловушка. Значит так, ты по своим каналам проверяешь, является ли Фридрих стукачом в импортном варианте. А я до конца разбираюсь, откуда у Ляхова появился янтарь. Тем более, что в связи с появлением у него этого янтаря у меня кое-какие соображения есть.

— Поэтому пресс-группа в Ленинграде?

— Ты не прав, Сережа. Она в Петербурге. Зато могу сказать, что в другом ты прав. Я имею в виду взаимоотношения со Снежаной. Впрочем, с девушкой сам как-нибудь разберусь. А для того, чтобы тебе не приходилось меня сдерживать, судьба Тенгиза — в твоих руках. С Краузе тоже разбирайся. Только запомни, Рябов, Ляхова я оставляю для себя.

— Только действовать будем вместе, — торопливо поспешил обеспечить полную безопасность шефа Рябов. — Не так, как в прошлый раз.

— Конечно, Сережа. Тот, кто постоянно не меняет методов работы, рано или поздно обречен на поражение.