21
Не знаю, зачем понадобилось Рябову, чтобы я столько времени торчал под присмотром Марины, однако прекрасно понимаю – вовсе не для того, чтобы генеральный директор фирмы не отвлекал Сережу от подготовки к предстоящей охоте. Рябов продумал все. Пока я спокойно попивал кофеек в шалашике из камыша, не чувствуя холода в теплющем охотничье-рыбацком костюме «Сильстар», Вершигора вместе с другими охотниками пер пешкодралом в поисках зайцев, наматывая на свои сапоги добрые комья жирной осенней земли, пропитанной щедрыми дождями.
Изредка слышались редкие хлопки выстрелов, подтвердивших мое убеждение: несмотря на все старания, наши доблестные колхознички так и не завершили труды по переселению зайца в Красную книгу с помощью химикатов. Хотя нет, это многолетние усилия государства по сохранению природы наконец-то дают результаты. Вот что значит кропотливая работа по возрождению животного мира. Заводы-фабрики стоят, в море гадость не льют, оттого рыбы стало больше. Колхозникам тоже не до жиру, им впору приобретать не химические удобрения, а пресловутую полку, на которую даже вставные зубы давно просятся.
Короток осенний день. Часа через два темнеть начнет, самая пора для перелета утки, не прохлопали бы охотнички вечернюю зарю, гоняясь за зайцами. Они же, наверняка, не понимают, отчего Рябов такую нетрадиционную охоту устроил. Только ради генерала Вершигоры. Он же двинутый на всяких условностях. Какой нормальный человек станет пешком выискивать тех зайцев, да еще днем?
Порядочные охотники спокойно садятся в джип, оснащенный мощными фарами на специальной раме, и мчатся по полю среди ночи. Вот это охота; только успевай перезаряжать ружья. Все обстоит как нельзя лучше. Дичи полно, положительные эмоции – налицо и на лицах охотников, получивших удовольствие при полной сохранности сил.
Разве можно сказать, что эти самые силы сберег господин генерал, наконец-то подгребший к шалашику? Еле ноги волочит, пар из-под ватника и ушанки прет, словно там у него чайники спрятаны, зато лицо, перемазанное потом и грязью, донельзя счастливое. Еще бы. Зайца добыл, даже лапы ему перевязал крест-накрест, согласно старинному охотничьему обычаю.
– Ну что? – полюбопытствовал Вершигора, опускаясь рядом со мной.
– Лета пока нет. С полем вас, господин генерал. Такого крупного русака добыли. Старого. Можно подумать, тебе новых русачков мало.
– А ты чего без ружья? – пропускает мою шпильку генерал, переламывая стволы своей «ижевки» без эжекторов. – «Пятерки» достаточно будет?
– Лучше «нулевку» ставь. Оно надежнее.
– А ты смотреть станешь?
– Да нет. У меня тоже дрымбалка имеется.
– А, пистолет. Другого оружия не признаешь.
Хотелось сказать Вершигоре, чтобы он отдал распоряжение своим ментам: а ну, быстренько разройте могилу бывшего прокурора для эксгумации, чтобы я лично мог убедиться – в голове покойника две дырки от пуль, выпущенных из карабина, брошенного наемным киллером. Каким именно? Тем, что с пистолетом на утку ходит. Только алиби у него железное, а замечательному прокурору лучше места не сыскать. Однако вместо этого киваю на продолговатый футляр орехового дерева, где лежит единственное оружие из моего арсенала, на которое есть разрешение. Что бы я делал без него – ума не приложу, наверное, ходил бы с рогатиной.
– Чехол у тебя богатый, – замечает генерал, заряжая ружье «единичкой».
– Зато пушка – так себе, – заметил я, извлекая из футляра свой ствол. Что ни говори, любой мужик при виде хорошего оружия тут же проявляет заинтересованность. Даже генерал Вершигора, который этого добра за свою жизнь нагляделся. Однако, я уверен: такого ствола ему не доводилось видеть.
– Ты чего это с карабином на утку? – только и сказал генерал, не отрывая взгляда от моего оружия. Эх, генерал, генерал, охотничек-любитель, как многие менты, отчего ты простой, как мыло? На других не похож, ватник у тебя самый обыкновенный, колхозный, ружье – средней паршивости, можно подумать, ты не видел экипировки всяких лейтенантов-капитанов? Да они за день охоты полуторадолларовыми патронами спокойно высаживают не получаемое месяцами жалование, а ты? Зайца добыл, бумажная гильза, и тем счастлив.
– Ты же знаешь, какой я стрелок, – отвечаю на генеральский запрос, – к тому же, хотя ствол этот отечественный, нашими патронами я его заряжать не собираюсь. И оптика здесь – будь здоров.
– Ну да, – на всякий случай посмотрел в небо Вершигора, однако, кроме низких тучек, ничего более интересного в нем не выискал. – Я тебе байку одну расскажу. Сидят утки, прилетает к ним еще одна. Спасайтесь, говорит, охотники идут. Какие? Страшные-страшные, отвечает. Одеты, как на бал, стволы у них золотые. Сидите, командует старая утка, это не охотники. Тут другая пролетает. Улетаем, кричит, охотники идут. Одежда порвана, стволы ржавые. Тикаем, это, значит, опять старуха-утка голос подает. Вот это настоящие охотники.
– Ты, генерал, свои байки кому-то другому говори, – поморщился я. – Выйдешь в отставку, топай в любой оружейный магазин. Там все, как на подбор, отставники. Будешь такие байки дурным клиентам заправлять.
– Каждая байка свой смысл имеет, – после этих слов мне показалось, что начальник Управления по борьбе с организованной преступностью пока не мечтает о новой должности при магазине.
– Только не твоя. Не видел, чтобы кто-то с ржавым ружьем ходил. Вот ты, генерал, на ствол мой смотришь, однако если его зарядить нашими патронами, то поперечник рассеивания пуль от пяти выстрелов на стометровую дальность составляет восемь сантиметров. При стрельбе патроном «винчестер» – четыре. Разницу улавливаешь?
– Так чего ты с таким оружием ходишь? Взял бы «винчестер». Наше говоришь? Что-то я такой красоты среди советского оружия не встречал.
– На, смотри клеймо, ты же без доказательств даже на охоте не можешь. Это «МЦ-125».
– Рассказывай. Это же не карабин, ювелирное произведение. Я наподобие как-то в музее видел. Старинный.
– Ты сюда смотри, а не на орнаментную чеканку, – переворачиваю оружие «горбушкой» магазина вверх. – Можно подумать, твое старинное ружье – самозарядка с роторным магазином, а ложа инкрустирована лимонным деревом.
– Тебе этот лимон, наверное, когда еще в лимон обошелся? – усмехнулся генерал. – Мне такое не по карману.
– А зачем оно тебе? Настоящие охотники со ржавыми стволами бегают, сам говорил… Ладно, генерал, что, мне некуда бабки девать? Это ружье – подарок.
– Мне пару дней назад тоже подарок предлагали. В столице, – усмехнулся генерал. – Только боюсь я данайцев, а других как-то не встречал.
Вершигора снова уставился в небо, однако я его примеру не последовал. Если Рябов гарантировал, мы сможем палить исключительно по самолетам, в этом сомневаться не приходится. Еще немного времени, генерал остынет окончательно, начнет зубами постукивать в своем старом вытертом снаряжении – и все будет, как надо.
Рассказывать ему, почему мне такой карабин подарили, не стану. Он же в небо взовьет от негодования, шалаш проломит, все самолеты распугает. Прикупил я партию стреляющих изделий, как всегда заплатил, не торгуясь, вдобавок, чтобы в следующий раз за мной бегали шибче, чем за другими клиентами, одарил старинным золотым брегетом совсем не такого генерала, как Вершигора. Если вправду, то от клиентов у того генерала отбоя нет: не он бегает, а совсем наоборот. Однако я до того сумел понравиться Вооруженным Силам России, что генерал одарил меня карабином.
Он-то думал, эта красота попадет в руки какого-то шейха, оттого что я нацепил на себя маску посредника. Мне не реклама требовалась, по причине природной скромности, а всего лишь некоторые предметы самозащиты.
Генерал знал, что делал, когда клиента карабином одаривал. Торговцев оружием развелось куда больше новоявленных шейхов, тем более по всем республикам бывшего Союза распихано столько разнокалиберной стрельбы, на третью мировую войну хватит. Нужно же куда-то девать это оружие, хотя бы потому, чтобы подчеркнуть, до чего теперь у всех поголовно исключительно миролюбивые цели. Даже если их рассматривать через оптический прицел.
Дураки говорят, что военные тупые. Как бы не так. Поступок генерала в который раз доказал, как легко совмещается погон с коммерцией в новых исторических условиях. Жаль, Вершигора этого никак понять не хочет.
– А кто тебе карабин подарил? – не дождавшись уток, Вершигора приступил к своей основной деятельности.
– Если это допрос, буду отвечать только в присутствии адвоката.
– Ну, какой допрос? Мы с вами просто беседуем. Исключительно, как со свидетелем, – принял игру генерал.
– В таком случае сообщите номер уголовного дела, против кого и когда оно было возбуждено… Ладно, генерал, скажу тебе по секрету. Если мое имя не всплывет на суде. Аналогичный ствол был подарен еще кое-кому. Один из них – твой явный клиент, зэк по фамилии Хонеккер. Можешь еще допросить Его Величество короля Испании Хуана Второго или товарища Фиделя Кастро, а также некоторых других охотников. Подождешь, когда они завершат трудовое участие в своих «Военохотах» – и вперед, шли повестки.
– Тебе тоже пришлю, – замечает Вершигора. – В конце концов нужно получить объяснение, кто в тебя целил.
– Давай, пока не замерли, другую цель отыщем, – миролюбиво предложил я, извлекая из рюкзака завернутую в плотную фланель флягу.
– Под стать ружью, – кивнул Вершигора.
– Еще бы. Восемнадцатый век, у Кастро такой точно нет.
– А внутри коньяк столетней выдержки?
– Стану я поить великого охотника с ржавым стволом такой гадостью. Теплое вино агромадной выдержки, прямо из «Трактира». Сил придаст, а коньяк моментально согреет, но потом еще холоднее станет. Держи стакан.
Сунув в руку Вершигоры одноразовый пластмассовый стаканчик, я наполнил его еще теплым вином, нащупал в рюкзаке точно такую же тару и щедро налил себе.
– Ни пуха ни пера! – осушаю до дна свою посуду.
– Это точно, – мрачно посмотрев в небо, опрокинул в себя стакан генерал.
Вот и все, через несколько минут господин генерал будет готов к беседе вовсе не на отвлеченные темы. Фляга-то старинная, с фокусом, это я как антиквар знаю. Предназначена специально, чтобы пить даже с очень подозрительным человеком. Пусть из его посуды, значения не имеет. Главное достоинство фляги – два резервуара с вином под серебряной оболочкой. В один, чтобы порадовать собутыльника, можно насыпать яду, а из второго безбоязненно пить самому. Какие подозрения, элементарная вежливость: наливаешь сперва приятелю, потом слегка прокручиваешь горлышко фляги и плескаешь себе. Проглотить вино не успеешь, а собутыльник уже ничего не хочет. Ни повторить, ни дышать. Прекрасное изобретение, главное – положение горлышка не перепутать.
Я этого явно не сделал, хотя травить ядами Вершигору вовсе не собираюсь. Захотел бы, так тару тем же коньяком зарядил. Однако ни коньяк, ни водка, ни ликеры для моего варианта изначально неприемлемы. Вершигора мне живым еще долго будет нужен, а препарат под названием «СП-72» можно растворять только в вине.
Если честно, у меня имеется аналог этой таблетки, известный в спецслужбах как «СП-36». Только из уважения к генеральским погонам я Вершигору более мощным попотчевал. Еще минутка – и генерал дойдет до кондиции. Это только в американских боевиках гнусные кагэбешники какого-то доблестного героя Билла пытают, а тот молчит, словно его настоящая фамилия не Смит, а Кошевой. В реальной жизни при большой надобности никаких орудий пыток и прочей громоздкой чепухи, вроде детекторов лжи, не требуется. Немного вина, крохотная доза препаратика «СП-72» – и человек становится гораздо откровеннее, чем стоило ожидать, элементарно засунув в его зад раскаленный паяльник. А главное, в отличие от ситуации с паяльником, отойдя от винца, он даже не вспомнит, о чем болтал во время дружеской беседы.
Прекрасное изобретение, в который раз доказывающее, что понятие «советский гуманизм» не было пустым звуком; представляю себе сколько жоп оно оставило в целости-сохранности.
Где-то вдалеке хлестнул дуплет, но Вершигора даже не прореагировал на звук выстрелов. Он смотрел на меня умиротворенным взглядом помутневших глаз.
– Слушай, генерал, сколько твое ружье стоит? – задал я очень важный вопрос.
– Восемьдесят рублей.
– Конфискат?
– Нет.
– А «клоповник» у тебя откуда, знаешь?
– Нет.
– Кто тебя контролирует?
– Министерство.
– Микрофоны его работа?
– Скорее их. Точно не знаю.
– Кто они?
– Гады.
– Зачем я вам понадобился?
– Убей гада.
– Кого именно?
– Саблю. Ты не согласился.
– Почему надо убить гада?
– Законопроект. Счетная палата. Они всю страну угробят.
– Кто подставил Ланду?
– Не знаю.
– На кого работает Хлудов?
– На Арлекино.
– Кого он слушается?
– Петровича.
– Должность Петровича?
– Аппарат президента.
– Конкретно?
– Администрация. Один из помощников главы.
– Звание?
– Генерал-полковник. В отставке.
– Конторы?
– Был.
– Арлекино прикроет Гуся?
– Может.
– Арсена?
– Нет.
– Кто твой человек в команде Гуся?
– Майор Нестеренко. Глубокое прикрытие.
– Кличка?
– Квач.
– Конспиративная квартира?
– Улица Некрасова, 7. Вторая квартира. Вторник нечетный каждого месяца.
– Время?
– Семнадцать-восемнадцать.
– Связь?
– Нет.
– Экстренная связь?
– Объявление. Конечная остановка сорок четвертого трамвая. Пропала собака. Возраст – время. Окрас – место. Порода – сложность ситуации.
– Чего ты хочешь?
– Квач вместо Гуся. Выйти на Бобона, Оряху, Казю. Накрыть всех.
– Арсен?
– Пока нет. Он приведет к поставщикам. Героин.
– Арлекино?
– Нет.
– Почему?
– Ты отказался.
– Кто меня проверяет?
– Петрович.
– Я отказался. Что ему нужно?
– Кто сильнее – ты или он.
– Кто он?
– Арлекино.
– Зачем?
– Убить Саблю. Ты или Арлекино.
– Победитель получает все?
– Да.
– А если я опять откажусь?
– Арлекино не откажется. Беги.
– Почему?
– Арлекино убьет.
– А если я уберу Арлекино, а потом откажусь?
– Нет.
– Убьют?
– Не дам. Беги.
– Куда?
– Туда. Куда все.
– Петрович гад?
– Хороший. Они гады.
– А Арлекино?
– Тоже.
– Кто рекомендовал меня Петровичу?
– Не знаю.
– Тебя спрашивали?
– Да.
– Что сказал?
– Ты можешь убить гада.
– Саблю?
– Да.
– Настоящая фамилия?
– Не знаю.
– Зачем Петровичу устраивать соревнования между мной и Арлекино?
– Ты отказался. Объективное обстоятельство.
– Проверка на характер?
– Так решил Петрович.
– Если бы согласился, меня бы все равно проверяли?
– Да.
– В меня стрелял человек Арлекино?
– Нет.
– Кто?
– Не знаю.
– Мне сейчас грозит опасность?
– Нет.
– А когда?
– Если не накроешь Гуся. Он нападет. Береги Квача.
– Арлекинская работа?
– Да.
– Почему бы ему сразу меня не убить?
– Тебе дали шанс. Используй его.
– Или?
– Беги.
– Если справлюсь, Петрович уберет Арлекино?
– Нет.
– А кто?
– Ты. Или он тебя. Нельзя отказываться.
– Я прошел проверку?
– Почти.
– Почему так?
– Никому нельзя верить. Аксиома.
– Что получит Арлекино?
– Пароходство.
– Все?
– Нет.
– Совладелец контрольного пакета акций?
– Да.
– Что получу я?
– Все.
– Конкретно?
– Что скажешь.
– А если мне ничего не нужно?
– Так не бывает.
– И все-таки, повторяю, мне ничего не нужно.
– Сабля победит. Это конец. Тебе тоже.
– Что он будет делать?
– Контролировать страну.
– Всю?
– Да.
– Петрович может меня обмануть?
– Нет. Он хороший.
– Отчего тогда он не спасет Арлекино?
– Арлекино – гад. На нем кровь.
– Действует самостоятельно?
– Да.
– А Петрович?
– Петрович недоволен.
– Почему Петрович рассматривает кандидатуру Арлекино для предстоящей операции?
– Он ложится в масть. Садист.
– Если я уберу Арлекино и соглашусь, Петрович будет рад?
– Да.
– А если все получится наоборот?
– Ему все равно. Лишь бы сдох Сабля.
– Ты позволишь меня угробить?
– Нет.
– Почему Петрович полностью не доверяет Арлекино?
– Он гад. Никому нельзя верить.
– А мне?
– Можно.
– Почему?
– Ты не переметнешься.
– Петрович знает?
– Да.
– Его настойчивость вызвана этим обстоятельством?
– Нет. Ты лучше Арлекино.
Мне кровь из носу нужно было задать еще несколько вопросов, но левый глаз лежащего на боку Вершигоры дернулся, и я тут же поведал:
– В общем, ружье твое так себе. И главное, где эти утки? Давай еще по стакашке…
Генерал закрыл глаза. Мне только оставалось прилечь рядом с ним и захрапеть в унисон.
– Ну и охотнички, – растолкал нас Рябов. – Всю зорю продрыхли. Ладно, генерал набегался, а ты чего?
Начальник Управления по борьбе с организованной преступностью протер глаза и уставился на меня с явным подозрением.
– Что за вермуть ты нам подсунул? – вызверился я на Рябова. – От одного стакана голова кругом пошла.
– Ты пил это вино стаканами? – даже в сгущающихся сумерках видно, как перекосилось лицо у Рябова. – Я же предупреждал. Это не рислинг или траминер. Херес двухсотлетней выдержки. Его наперстками пьют!
– А, любимое вино Фальстафа, – потираю затылок. – У меня от твоего царского напитка, как коты во рту насцали. Слушай, Сережка, кто из нас специалист по древностям, ты или я? Ну забыл, ну и что?
– Нет, – заметил Вершигора, пристально глядя на меня. – Ты не забыл.
– Правильно, – поддержал его Рябов. – Ты такой же, как тот жирный Фальстаф. И здесь решил крутизну доказать. Пусть это вино другие наперстками пьют, а мне стакан нипочем.
– Ты, Рябов, не выступай, а то в морду въеду, – иного ответа от меня никто из присутствующих не ожидал.
– Хорошее вино, – сказал генерал. – Слушай, у тебя маленько не осталось? Как ни старался Вершигора, однако я заметил: он, словно невзначай, сунул одноразовый стаканчик в карман ватника.
– Есть немного, – покачиваю в воздухе серебряной флягой.
– Ну так не жилься, отлей, – потребовал генерал, вытряхивая из пластмассового термоса остатки чайной заварки.
– Ну да, такое вино портить, – возмутился Рябов. – Вкус опоганишь своей пластмаской.
– Правильно, – поддерживаю коммерческого директора. – Бери вместе с флягой. Только не зажиль ее, она дорогая. Да и повод будет к тебе зайти.
Вершигора снова пристально посмотрел в мою сторону, однако я протягивал ему посуду с видом абсолютного безразличия. Больше того, сумерки сгустились настолько, что вполне можно было даже язык высунуть, и генерал вряд ли такую реакцию заметил.
Точно так поступил бы на моем месте новоявленный директор фирмы «Виртус». Однако я не Костя, глупостей делать не собираюсь. Тем более, что генеральскую реакцию предвидел. Еще бы, столько лет друг друга знаем. И стаканчик, и фляга с остатками вина, которое мы пили, лежат в моем рюкзаке. Генерал даже не подозревает, какие изумительные копии умеют делать мастера-беженцы по индивидуальным заказам. Настолько индивидуальным, что о них не знает сам доктор искусствоведения Дюк. Следовательно, по-настоящему генерал мог бы насторожиться только в одном случае. Если бы я не потребовал вернуть посуду. Пусть этот новодел мне ни к чему, но иного поведения от человека, помешанного на старинных вещах, Вершигора не ждет.
