10

Подъехав к своему предприятию, я с чувством глубокого удовольствия отмечаю: если загробная жизнь существует, то дорогой товарищ Андропов одновременно торчит на небесах и сам на себе. Наверняка радуется, как моя фирма, в отличие от многих других, до сих пор свято выполняет его предначертания по поводу максимального использования каждой минуты рабочего времени. Тротуар и проезжая часть у дверей «Козерога» утыканы машинами сотрудников так плотно, что я немедленно сделал выговор сам себе. Нечего на работу опаздывать, господин генеральный директор, собственную машину припарковать негде.

– Давай во двор, – руковожу Сашей.

Водитель без особого удовольствия свернул в подъезд и остановился возле мусорного бака с надписью «Ветераны труда обслуживаются вне очереди».

Саша не любит, когда «Волга» стоит во дворе. Кто-то из жильцов приладился изредка обливать автомобиль помоями, и шофер, вместо того, чтобы найти и обезвредить хулигана, терпеливо моет «Волгу», свято помня о необходимости нерушимости общественного согласия. Он наверняка давно усвоил: машины во дворах мешают многим, в основном тем, у кого своей нет.

В приемной меня ждала целая делегация. Я успел отметить, что директор Центра современного искусства доктор искусствоведения Дюк ерзает на стуле с более перепуганным видом, чем козлобородый бухгалтер, а потому успокоил всех присутствующих:

– Слава Богу, у генерального менеджера предынфарктное состояние. Кто из вас первым начнет намекать, что мне пора копировать его поведение? Добровольцев нет? В таком случае прошу прощения у бухгалтерии. Ей достанутся жалкие остатки моей крови после визита господина Вепринцева.

Приняв эти слова как руководство к действию, Дюк влетел в мой кабинет с такой скоростью, словно его тренировал великий стайер Педрило.

Доктор искусствоведения нашел свое место в жизни на антикварном поприще и торгует произведениями искусства так лихо, словно основным условием при защите диссертации было всучивание комиссии подделок картин великих художников.

Подлинный антиквариат в его лавке можно с лупой искать, однако у Дюка другая точка зрения. Он полагает – сегодня старинной вещью вполне можно считать дубовый стол образца пятидесятого года. Не спорю, ему виднее, в конце концов глупо дискутировать с доктором искусствоведения по поводу того, что может считаться антиквариатом. Тем более Дюк умеет убедить солидных людей, бросившихся вкладывать деньги в вечные ценности: предлагаемый чугунный прибор «Три медведя на поваленном дереве», стоявший в свое время на столе маршала Ворошилова, представляет для мировой истории и подлинных коллекционеров куда большую ценность, чем живописный плагиат Шишкина на зоологическую тему.

– Кто в тебя стрелял? – шепотом поинтересовался Дюк, зыркая глазами по углам кабинета с таким напряжением, будто там засели снайперы, замаскированные моющимися финскими обоями.

– Успокойся, профессор. Это случилось по ошибке.

– Да? – недоверчиво переспросил доктор наук, и я заметил, как на его лбу проступили горошинки пота.

– Говорю тебе, произошла накладка.

– Точно?

– Двести процентов. Я выяснил – киллер охотился за тобой, значит… – осекаюсь на полуслове, потому что отважный Дюк перекривился, словно у него заныли даже фарфоровые зубы; того глядишь, доползет до койки генерального менеджера, чтобы составить ему теплую компанию по поводу сердечного приступа.

– Может быть, – пискнул Дюк. – Тем более, на меня наехали!

– Не может быть, а точно. Мы же с тобой похожи, как сиамские близнецы на Пизанскую башню. Да, кстати, туалетную бумагу уже выдать или ты еще способен минуту продержаться?

– Тебе бы все над людьми издеваться, – начал успокаиваться доктор наук. – Над теми людьми, которые за небольшую процентовку приносят колоссальные доходы. В тебя, наверняка, стреляли именно по ошибке. Зато на меня наехали! Слышишь, на меня наехали, а ты, вместо того, чтобы принимать действенные меры в сложившейся ситуации, скалишь зубы. Можно подумать, тебя не коснется… Без меня торговля тут же рухнет.

Я рассмеялся от души, и Дюк тут же пояснил:

– По крайней мере, в салонах.

– Лады. Выкладывай, что у тебя. Кстати, объявляю благодарность с занесением в личное дело: по части нудностей ты уже догнал генерального менеджера. Если нет, постарайся убедить меня в обратном.

– Один наглец пытается вернуть товар.

– Обычное дело.

– Да, но он требует неустойку.

– Пошли его.

– Уже послал. Но ты бы слышал, какими словами он отвечал. Я думал, это порядочный бизнесмен, однако он выражается, как последний уголовник. Даже от тебя я ничего подобного не слышал.

– Спасибо за комплимент. Отчего же разгорелся искусствоведческий спор?

После этого вопроса Дюк начал ерзать, словно в кожаном кресле под его задницей вырос гвоздь средних размеров.

– Опять новоделами балуешься?

Воинственный запал Дюка тут же улетучился. Доктор наук потупился, окончательно капитулируя после моего порыва записаться в вассалы наехавшего на него клиента.

Сто раз говорил этому выдающемуся деятелю искусств – всучивай лохам новоделы без присущего тебе наглого апломба. Однако в разговорах с новоявленными собирателями доктор наук продолжает держаться так, словно Рембрандт, прежде чем приступить к работе, сто раз советовался с Дюком по поводу композиции картины «Даная».

Против новоделов в салонах я не возражал, потому что таким образом поддерживал кавказских беженцев. Мастера-золотые руки изготавливали дуэльные пистолеты, сабли, кинжалы точно так, как их деды-прадеды, «калашниковых» и «макаровых» в своей мастерской они не сочиняли. Однако их работы от подлинно старинных вещей может отличить только специалист, а не основные клиенты Дюка, толком не знающие разницы между иконой и переводной картинкой.

Лежит на полке пистолет, по всему видать, старинный, оттого как в нем обоймы нет. Красивый, длинноствольный, переполняющий радостью сердце какого-то лопуха. Пусть себе покупает. Лох ведь не догадывается: действительно старинный пистолет стоит в десять раз дороже. И прекрасно, человек средства экономит, да и не все ли равно, что у него в доме валяется: новодел или подлинно старинная вещь?

Дюку этого явно недостаточно. Он, чтобы эрудицией блеснуть, поскорее товар сбагрить, вполне может доверительно поведать клиенту: это пистолет, из которого Мартынов палил по Лермонтову. Кстати, на соседней полке лежит кинжал, принадлежавший той самой княжне, с которой великий поэт лепил образ Мэри, хотя в реальной жизни ей повезло встретиться со Степаном Разиным.

Причем доктор наук лепит горбатого такими словами, каких его потенциальный клиент не мог слышать даже на пересылке. Однако, видимо, кто-то научил одного из таких пациентов понимать прекрасное.

– Интересно, Дюк, что ты всучил человеку? Наверняка гнал полову. Это ты умеешь. Что-то вроде «Необычайное восприятие мира художника несомненно повлияло на выбор модели и придало общему решению тот декоративный вид…» Ты кончай этот самый вид из себя устраивать, тоже еще безмолвное приложение к креслу выискалось.

– Прекрати хамить! – взвизгнул Дюк.

– Прошу прощения. Раз ты такой крутой, иди сам с клиентом разбираться.

– Что я такого сказал? – снова занял глухую оборону доктор наук. – Просто попросил тебя, по-дружески…

– Короче, Дюк. Ты забыл, сколько стоит минута моего времени?

– Клиент интересовался эротикой…

– И ты всучил ему двухтонную статую «Леда и лебедь», которая стоит возле Центра современного искусства. Правильно сделал. Она всему городу на нервы действует.

– Живописные произведения ему не понравились, – не повелся на мелкую провокацию доктор искусствоведения. – Однако я сумел убедить его купить раритет. Настоящий, вот в чем загвоздка. Самый что ни на есть подлинник, а вовсе не пейзаж неизвестного голландца работы Антоновского.

– Интересно. Чтобы ты лоху да настоящую ценность предложил? Дюк, как дела со здоровьем? Не знаю, что тебя подвигло мимо настоящих клиентов антиквариат пузырить. Короче, в чем дело? Ты загнал первый номер журнала «Плейбой», а клиент вместо Мэрилин Монро обнаружил на развороте Нонну Мордюкову?

– Он приобрел «Эротические сонеты» Эфроса, выпущенные в двадцать втором году тиражом двести шестьдесят экземпляров. И теперь имеет наглость заявлять, что это фуфель, и даже требовать каких-то мифических неустоек. Ты с ним должен разобраться! В конце концов, я вопросами охраны не занимаюсь.

– Ты уверен, что это подлинник?

– Еще бы! – выпалил доктор наук с таким видом, словно его заподозрили в шпионаже в пользу неспособного как следует платить государства.

– Нитки проверял?

– Зачем?

– Так, теперь слушай внимательно. В то время, когда ты служил директором музея и сдувал пыль с бесценных полотен, половина из которых сам знаешь, чего стоит, была история с Эфросом. Некие ловкие ребята разыскали в одной из типографий бумагу, застрявшую на складе с легендарных тридцатых годов. Ребята были ушлые, не только платину из ракет воровать умели, а потому, используя последние достижения военных технологий, запалили дополнительный тираж Эфроса, один в один. Только вот позабыли указать в выходных данных, что это переиздание. Технология сперва помогла им хорошо заработать, а затем погубила. Нитки выдали. Те самые, которые использовались в обмотках агрегата, о существовании которого население не догадывалось. Усек, профессор?

Дюк стал потеть с удвоенной энергией. Еще бы, это в меня снайпер по ошибке палил и промазал, а действия хозяина «Эротических сонетов», с точки зрения доктора наук, могут быть более прицельными по отношению к выдающемуся искусствоведу.

– Значит так, Дюк. Дуй к Студенту, и, если Эфрос шит далеко не белыми нитками, неустойку заплатим без второго слова.

– Зачем, что, ты этого бедуина отогнать не можешь?

– Могу. Но вдруг он решит отомстить? Смотри, Дюк, я за тебя переживаю. Выползешь на улицу, а лох тебя кирпичом между ушей шандарахнет. Не спорю, может, благодаря этому поумнеешь, однако существует вероятность и другого исхода. В общем, к чему мне вероятные громадные расходы фирмы?

– Какие?

– Гробокопатели сейчас за яму берут двести баксов… Шутки в сторону. К эксперту пойдешь для очистки совести, если мое предположение подтвердится, неустойка будет выплачена. Причем, в том объеме, что требует клиент. И, чтобы тебе совсем радостно на душе стало, за твой счет. Попробуй возразить.

Как же, жди. Дюк прекрасно понимает: у меня, в отличие от современных бизнесменов, школа старой закалки, когда честное слово было надежнее любых подписей и печатей на договорах. А попробует все-таки что-то лепетать, так не только клиенту, но и мне заплатит, причем гораздо больше. Такими деньгами престиж фирмы оценю, Дюк на общественных началах год торговать будет.

После того, как доктор наук осчастливил меня своим отсутствием в кабинете, сюда степенно внес свою козлиную бородку главбух.

– У нас возрастают расходы, – поведал страж каждой копейки фирмы. – Причем совершенно ненужные, я не позволю, чтобы средства уходили в воздух.

– Опять кто-то по телефону рассказывает Америке, почем кило семейных трусов на рынке Южноморска?

– Слава тебе, Господи, с этим покончено. В начале месяца ввели новые налоги…

– Оплатим.

– Куда денешься, хотя деньги немалые. Нам увеличили плату за пользование водой и электроэнергией. Вместе с тем вода подается крайне нерегулярно, о свете говорить не приходится. Главный инженер настаивает на покупке второго генератора. Твое решение?

– Задача на пифагоровском уровне. Полторы штуки зелени – есть о чем говорить?

– Это твои деньги, и в мои функции входит уберегать фирму от ненужных растрат.

– Да, если бы не ты, бабок бы вылетало в пять раз больше, – признаю высокий класс работы главбуха, от которой вся фирма стонет. Еще бы, не так давно настучал на Марину: она, видите ли, слишком дорогое мыло для фирмы приобрела. Представляю, какой экономией он бы занялся на собственных похоронах, лежал бы в гробу и торговался с могильщиками. Еще один ходячий пример старой закалки в новых исторических условиях. Правильно, копейка доллар бережет.

– Генератор необходим для работы, значит, его следует приобрести, – принимаю архиважное решение и тут же дополнительно озадачиваю специалиста, которого начальник отдела снабжения иначе, чем Зажимконторой, не именует. – Скажешь юристам, пусть подают в суд.

– На кого именно? – спрашивает без тени удивления главбух.

– На «Южводоканалтрест» и «Южэнерго». Если они увеличивают расценки за воду, которую стали отключать, какой еще нужен повод? Энергетикам мы платим регулярно? Какого черта должны тратиться на генераторы? Подбей все бабки, сделай выкладку, сколько мы переплачиваем. Сравни прежние цены, когда вода поступала круглосуточно, и нынешние при их дурацких экономиях. То же самое со светом. Мы должны платить гораздо меньше, чем положено, если нам вырубают свет, когда кому вздумается, однако отчего-то башляем им в полной мере. Из сего следует – фирме наносится огромный материальный и моральный ущерб.

– Но ведь существует понятие «плановое отключение электроэнергии», – слабо возразил главбух.

– Оно что, в Конституции значится? Там как раз наоборот сказано. Это твое понятие – для малоумных, платящих за несуществующие услуги. Мы этого делать не обязаны, более того, должны бороться за социальную справедливость.

– Ты создаешь прецедент, – все понял бородатый умница, покидая кабинет. – Мне кажется, из этого ничего не выйдет.

Еще как выйдет. Руководство города после искового заявления до потолка взовьется: вдруг другие по моим стопам попрутся? Окончательно поймете, ребята, в каком состоянии я пребываю после стрельбы в больнице, если веду себя так, словно родился вовсе не в стране непуганых идиотов. По крайней мере, визит Рябова окончательно убедил меня – этот прецедент стоило создавать.

Вместе с кофейником Сережа притащил в кабинет ауру полного спокойствия. Однако изо всех сегодняшних визитеров Рябов сумел удивить меня по-настоящему. Сережа налил кофе в две крохотные чашечки.

– Что ты делаешь, Рябов? – с ужасом расширяю глаза. – Ты решил отравиться в моем присутствии? Ведь эта гадость для тебя страшнее цикуты.

– Устроил мне ночку, – одним глотком уничтожает свою порцию Рябов. – Я, наверное, скоро пойду на пенсию.

– Производство, Серега, у нас, конечно, вредное, но не до такой же степени, – принимаю всерьез рябовские примочки.

– Не скажи… Знаешь, как у тебя микрофончик возник? Пока мы со свадьбой суетились, в сети неполадки случились. Продолжать?

– Нет.

– Да, я иногда себя тобой чувствую.

– Взаимно. Ты правильно решил. Двух трупов от нашей пинкертоновской деятельности за глаза хватит.

– Вот-вот. Потому дальше не рыл. Зато тебе кое в чем помог.

– Посредством генерала?

– Не того, что ты подумал. Вершигора, кстати, глазом не повел.

– Ну, дает, – искренне восхищаюсь я. – Знал, у него нервы крепче колючей проволоки… Или наш воитель организованной преступности за собой глаз сцинковал?

– Сейчас не это важно. Меня ты волнуешь.

– То есть?

– Данные по группировке Гуся. Если их потребовал, значит снова в заду горят огни. Пионерских костров. Я думал, ты хоть чуть изменился. Ошибся, видно. Бригады «Ромашки» мало? Теперь гусят самолично пострелять вздумал? Хватит!

– Сережа, чего ты такой военный? Прямо-таки генерал. Только, врубись, для тебя я пожизненно маршал. Не дуйся, Рябов. Я же на твою линию дальнейшего поведения не еду. И тебе полностью доверяю, даже не любопытствую, о чем ты с Вершигорой бухтел.

– Ну да. Можно подумать. А то я тебя не знаю.

– В таком случае я тебя тоже неплохо изучил. Только подстраховываю куда с меньшим нахальством. Значит, так. Иди отдыхай. И продолжай в том же духе. Понадобишься, свяжемся. Воха работает между нами. Пусть, между делом, выявит связи некого Хлудова. Подробности – у главного инженера.

– Андрей сейчас занят похоронами. Тебе на кладбище соваться не след.

– Точно. Вдруг там повстречаю наемных убийц. Правильно, Сережа.

– Только не забудь бумажки…

– Видимо, ты действительно устал. Иди отдыхать. И скажи Марине, что на ближайшие полчаса я скоропостижно скончался для всех.

– Даже для президента? – тяжело приподнялся из-за стола Рябов.

– Тем более для него. Никак, понимаешь, на именной ствол не расколется. А у меня только на него вся надежда. Кстати, если речь зашла на оружейную тему, скажи, чем исполнили Лиду?

– Калибр 7,62. Быть может, «самозарядка» Токарева с оптикой? – снова опустился в кресло Сережа.

– Быть может? Значит, ствол не бросили? Да, вряд ли такой винт одолжили на одном из воинских складов.

– Знаешь, сколько этих складов разбомбили с девяносто первого года? Скажу больше. В то время Советская Армия реализовывала «токаревых» охотникам. А как эта винтовка расползлась по горячим точкам… Кстати, самое интересное здесь не оружие, а патрон.

– А чего в нем особенного?

– Пуля. Если она попадет в палец – все равно смерть неминуема. Крохотная дополнительная капсулка… Такие боеприпасы были на вооружении спецподразделения «Гюрза».

– Были? – «Гюрза» расформирована два года назад. Подразделение засекреченное, личных дел нет ни в одном архиве. – Тогда это точно не «токарев», Сережа. Всякую разную стрельбу, вроде «калашникова» или «токарева», снайпер бросил бы, не задумываясь. Кроме того, я не слышал звука выстрела, а стреляли…?

– Крыша соседнего дома.

– Значит, метров семьдесят по прямой. Усекаешь?

– Быть может, «драгунка»?

– Вряд ли. Чересчур громоздка, глушитель на нее не приспособишь… «Гюрза», говоришь? А о «ВСК» ты слышал?

Рябов отрицательно покачал головой.

– Ну, даешь, – искренне удивляюсь я, – тебе бы все с любимым «узи» гонять. С этой пукалкой только банки грабить, с пяти метров огонь вести. А теперь представь себе винтовку, разбирающуюся за доли секунды, с интегрированным глушителем, охватывающим весь ствол, емкость магазина…

– … Десять патронов, – продолжил Рябов, – вес с оптикой чуть больше трех килограммов, с ночным прицелом НСПУ-3 – вдвое больше. Легко носится в специальном контейнере, замаскированном под обычный «дипломат»…

– Ну ты и сволочь, – искренне возмущаюсь я.

– А как ты думал? Безнаказанно втыки мне делать? Думаешь, не знаю, чем именно ты арсенал пополнял? Тем более, Воха мне подчиняется.

– Так чего ты мне насчет «токарева» лапшу вешал? Хотел, чтобы я как бы невзначай, если что, подтвердил ментам их профессиональное мнение по поводу орудия убийства? Твои дружки, уверен, даже не подозревают о новых типах оружия, созданного за последние несколько лет. Они все бегают с «макарами» полувековой давности, покажи им наш арсенал, решат, что мы его украли со съемочной площадки фантастического боевика. Даже если речь пойдет о том же «стечкине».

– «Стечкина» они видели, – берет под защиту своих дружбанов Рябов.

– Конечно. Но только двадцатизарядный пистолет-пулемет. Но покажи им «Бердыш», «Дротик» и особенно «Кобальт», да скажи им: это пистолеты и револьвер работы Стечкина, они подумают – ты мозгами поехал… У нас даже «Кэт-9» имеется. Что это такое, твои менты и через десять лет знать не будут. В общем, я за них спокоен. Особенно в конкретно интригующем нас случае. Заказные убийства не раскрываются – это все на память выучили.

– Ну и что? Кстати, процент раскрытия убийств у них улучшился.

– Это единственное, что меня на свете держит. Конечно, улучшился. В последнее время люди гораздо чаще стали скандалить по поводу нашей распрекрасной жизни. И вот какая-то Зина даст наповал своему Васе молотком по темени на кухне или, наоборот, пьяный Вася врежет Зине между глаз табуреткой – и менты тут как тут раскрывают убийство по горячим следам из кухни до комнаты…

– Не скажи, – снова выступает ментовским адвокатом Сережа, – они и заказные убийства…

– Конечно. Особенно такие, когда Зина сама не решается дать Васе по голове, а нанимает для этой цели за двести долларов и две бутылки водки недавно откинувшегося соседа Федю… В общем, ты вместо своих рассказов лучше бы таких пулек раздобыл для нужд фирмы, учитывая пополнение арсенала.

– Каких пулек?

– Вроде той, которой Лиду одарили. Да, Сережа, ты совсем перепарился, иди отдыхай.

Оставшись наедине с изрядно опустевшим кофейником, я, не торопясь, вскрыл конверт и достал из него несколько ксерокопированных листков.

«По учетам оперативных служб в состав группировки входит около восьмидесяти человек, среди них примерно полсотни активно действующих. Группировка контролирует коммерческий банк „Вега“, совместные предприятия „Нептун“, „Бриз индастри корпорейтед“, казино „Босфор“, автосервисное предприятие № 11, коммерческие структуры „Нектар“, „Олли“, „Медведь“, имеет интересы в гостинице „Европа“, дискотеке „Орфей“ и некоторых других доходных точках. Группировка любит отдыхать в ночном клубе „Арлекин“, в ресторанах „Три богатыря“, „Восток“, а также в барах „Туз треф“, „Ровена“, „Скала“. Вожаком группировки является Гусев (после гибели ее основателя Стеблиненко). Арбитр и консультант гусевских вор в законе Илья Никифоров. В авторитете Бутылка, Куделя, Квач, Дубина, Порох.

Особенностью группировки можно считать тесные контакты с местными правоохранительными органами. В организации и ведении разведывательной деятельности прослеживается профессионализм. Характерно, что на территории гусевских расположена Школа милиции. Особое внимание служба безопасности группировки уделяет сбору компромата на руководство местных правовых структур (видео-, фото– и аудиоматериалы). На вооружении имеется стрелковое оружие и гранаты. Практически все заказные убийства, совершаемые на контролируемых территориях, отличаются профессионализмом в организации и исполнении. Лидеры группировки предпочитают вкладывать деньги в недвижимость за границей (Германия, Кипр, Испания, Греция)».

Пробежав еще раз глазами текст, я свято выполнил то, о чем порывался напомнить Сережа. Зажигалка полыхнула рыжим языком огня, и сведения о крыше господина Ланды обуглились на дне пепельницы.

Что же ты, гусь лапчатый, охрана пресловутая, пальчиками не дергаешь, когда менты в твоем хозяйстве шмон наводят? Курочку Юрика с его яйцами золотыми серкупят, а другая птичка отчего-то не шевелится при всех ее связях. Или твой арбитр международной категории присоветовал с места не рыпаться? Наглый ты, как танк, а здесь скромность проявляешь прямо-таки невообразимую. Осторожничаешь? Быть может, это с годами приходит. Правильно. Не любите, девочки, бригадных ребят, не берите с них примера, мальчики. Кто, кроме меня, знает: почти всем из них так и не доводится пользоваться своими виллами в Германиях и кипрскими особняками. Исключение составляют лишь единицы. Умницы, умеющие просчитать ситуацию.

Пока вы, лихие ребята, рэкетом среди кооператоров промышляли да всякие дешевые базары брали под контроль, в кабаках мзду сшибали – все было тип-топ. А как на серьезные деньги замахиваться стали, вам мгновенно укорот сделали. Каждый должен в этой жизни свое место знать, а кто о том забывает, раззевая рот жадный на торговлю энергоносителей, крутые банки, не говоря об оружии и наркотиках, тех интеллектуальная элита в момент останавливает. Сколько уже авторитетов и воров в законе полегло, впору мартиролог составлять. Гангстерские войны случаются, но это все больше отмазка для обывателей. Легко и просто выдать действия воронов за последствия львиных разборок. Карр!

Да нет, «карр» пока слабо получается. Я ведь белый еще и потому, что кресло без чина занимаю. По должности, правда, согласно штатному расписанию, однако подпись руководителя такого ранга стоит немногого. Не могу же я за один росчерк пера на каком-то прошении-разрешении потребовать виллу во Флориде или пару лимонов на донельзя распухший швейцарский счет. Правильно, меня так дешево не купишь, захотел бы – давно стал государственным чиновником или народным депутатом, как некоторые партнеры. А зачем? Если сильно захочу, я в том Майями столько домов накуплю, сколько им и не мечтается. Только к чему мне этакая прорва недвижимости, тем более в Майями у меня уже два дома есть.

Один поменьше, чем четырехзвездочный отель, но он считается персональным жилищем, зато гостиница дает неплохой доход. Дешевые вложения всей гусевской команды на том Кипре в сравнение не идут. Это только нищие, вроде них, во второразрядных Европах на недвижимость клюют. Америка им не по карману. Тем более родной город. У нас хорошая квартира в два раза дороже кипрской виллы.

Зато, в отличие от всех этих львино-вороньих сообществ, у меня преимущество есть. Та самая свобода как осознанная необходимость быть вполне самостоятельным человеком, не связанным ни с кем особыми обязательствами. При том мне даже пресловутая депутатская неприкосновенность даром не требуется. Воронов не сажают. Убить могут, но за решетку отправить – это из области псевдонаучной фантастики.

Впрочем, от взрыва или пули эта самая неприкосновенность еще ни одного депутата не защитила. Она им по другому поводу требуется; зря что ли один из очередных Генеральных прокуроров на всю страну пискнул – ой, каких невероятных размеров достигла коррупция в высших эшелонах власти. Вот глупыш, забыл, зачем его к месту определили, кто на твои воинственные писки внимание обращать будет, для такого даже инсульта жалко, а потому – дуй непримиримо сражаться за соблюдение законов на передовую, тут как раз освободилось место прокурора в громадном городе Калиновка. Там среди двадцатитысячного населения с таким-то служебным рвением ты точно разоблачишь какого-то коррумпированного до мозга задницы председателя райпотребсоюза.

– Марина, кого черт принес? – реагирую на вызов селектора.

– Ты не поверишь своим глазам. Кстати, Степанченко звонил, оставил для тебя сообщение.

– Ланду вызволил?

– Пока нет.

– В таком случае, давай свой сюрприз.

Увидев вошедшего, я чуть было ни удивился. Возле двери виновато улыбался начальник отдела снабжения, который несколько дней назад выскочил за границу отмечать медовый месяц.

– Ну, чем ты меня в очередной раз порадуешь? – спрашиваю у Константина грозным голосом. – Греция по поводу твоего визита нам войну еще не объявила?