«Девушка-безручка»: часть II
Мельник, разбогатевший с помощью дьявола, сказал дочери, что теперь станет ухаживать за ней наилучшим образом всю ее жизнь. Но изувеченная девушка ответила ему: «Я не могу здесь оставаться. Я пойду, куда глаза глядят, и добрые люди дадут то, что мне нужно». Затем она ушла, не пряча своих обрубков. Она все шла и шла, пока не оказалась в царском саду, полном красивых плодовых деревьев, ветви которых клонились от тяжести спелых груш. Девушка валилась с ног от голода, а сад был окружен рвом, и она не могла в него войти.
Она упала на колени и стала молиться Богу, пока не появился ангел. Он осушил ров, и она вошла в сад и сумела съесть одну грушу. А в это время в кустах прятался царский садовник и увидел все это. На следующее утро, когда царь отправился проверять свой сад, садовник рассказал ему о странном видении – искалеченная девушка и ее ангел-хранитель. Царь захотел увидеть все своими глазами и решил пойти с садовником на следующую ночь. Он привел с собой священника, иметь возможность общаться с ангелом.
В полночь снова появились девушка и ангел. Царь увидел, что она съела еще одну грушу. Тут вышел священник и сказал: «Ты спустилась с неба или ходишь по земле? Ты дух или человек?» Она отвечала: «Я не дух, а несчастная смертная, покинутая всеми, кроме Бога». Царь сказал: «Пусть весь мир тебя покинул, но я не покину тебя» и забрал ее с собой в царский дворец. Она была так красива и хороша, что он полюбил ее всем сердцем. Он сделал для нее серебряные руки и взял ее в жены.
Это часть нашей истории начинается с важного заявления: «Я не могу здесь оставаться». В этот момент наша героиня слышит «тихий голос» своего глубинного я и заявляет о собственном процессе индивидуации. Вместо того чтобы мазохистически и пассивно «принадлежать» отцу, который ее изувечил, она делает первые шаги в своей индивидуальной жизни. Для этого она должна согласиться пройти через собственные страдания, что означает отказаться от соблазнительного предложения отца, который хотел бы удержать ее своими богатствами, полученными нечестным путем от дьявола, т. е. вечно удерживать ее в полуживом/полумертвом состоянии, как в лимбе (см. главу 3).
В сказке «Девушка-безручка» героине нужно мужество принять и смириться со своей я-репрезентацией – образом искалеченного поруганного тела, не предпринимая попытки что-то скрыть. Для пациентов, подобных Деборе, чья целостность была разъединена ранней травмой, это равносильно принятию собственного «увечного» состояния и сопутствующего ощущения себя ничтожными и недостойными любви. Им также нужно принять свое желание жить иначе и не прятаться от жизни и отношений. Существует огромное сопротивление признанию этих чувств, так как переживший травму человек отчаянно пытается вести «нормальную» жизнь и «соответствовать» окружению. Тем не менее, как мы видели, Дебора нашла в себе мужество одновременно признать и ощущение, что никто не может ее полюбить, и свое чувство любви.
У изувеченной дочери в сказке нет рук, чтобы взять плод и съесть грушу в царском саду. Она падает на колени и молится, и в этот момент появляется ангел. Это важный момент в истории, момент открытости. И в сюжетах всех мировых мифов, и в индивидуальной психе акт признания собственного разрушения – отказа от всех претензий Эго и принятия своей собственной необходимости – открывает доступ к глубинным ресурсам психе/мира. Тогда появляются «ангелы». В психоанализе возникают сновидения, в которых обретают форму необычные или чудесные «присутствия». Начинается процесс (как это было, когда Дебора начала терапию), который открывает внутренний мир. Эти события отражают тот психологический факт, что источники Эго, ориентированного на внешний мир, находятся в области трансперсонального. Юнг называл Самостью ту бо́льшую основу Эго, которая часто появляется в жизни и в анализе в тот самый момент, когда Эго терпит крушения своих намерений относительно внешнего мира или адаптации в нем. Мы рассмотрели несколько таких примеров в главе 1.
Эммануэль Гент, придерживающийся психоаналитической точки зрения, подчеркивает связь между капитуляцией и переживанием целостности и святости:
Стоит отметить связь между «исцелением» (healing), становлением «целым» (whole) и «священным» (holy) – все эти слова этимологически родственны друг другу. В связи с этим я вспоминаю о том, что Винникотт писал о ложном я как об «упущенном шансе» (missing the boat) или порой просто как о «промахе» (missing) и «отсутствии» (Winnicott, 1971, p. 28–29). В Ветхом Завете еврейское слово, означающее грех, буквально значит «упустить» (miss), то же слово, что и в выражении «упущенный шанс». Излечение от того, что «упущено» (missing), состоит в том, чтобы стать целым, пройдя через капитуляцию. В этом смысле средством против греховности является способность быть живым, присутствовать и полностью осознавать, быть аутентичным, центрированным на истинном я, быть святым.
(Ghent, 1990: 109–110)
В нашей истории в момент капитуляции появляется царь вместе со своим спутником, священником. Символически это может означать то, что правитель открыт трансперсональным аспектам опыта и принимает эту реальность достаточно серьезно, так что он понимает необходимость присутствия посредника, переводчика в возможном диалоге между божественным и человеческим. Девушку сопровождает ангел – указание на то, что ее раненая невинность является знаком божественности и тем самым она привлекает к себе представителя «духовного мира». Видимо, такая раненая невинность побуждает ангелов спускаться вниз, в мир пространства и времени, как мы видели в нескольких случаях в этой книге. Согласно некоторым свидетельствам, св. Августин как-то сказал, что быть сиротой означает вступить в общение с Богом (Romanyshyn, 2002: 36). На психологическом языке это означает, что «заботу» о сущностном богоданном ядре я, когда оно отщеплено (осиротело) и изгнано в бессознательное, как это происходит при травме, берут на себя архетипические силы (ангелы и демоны). Они питают его божественной «амброзией» (необходимыми иллюзиями) до того момента, когда оно сможет вернуться в мир и начнет питаться реальной «пищей».
Появление царя является поворотным моментом нашей истории. Какова символика этой фигуры? В ранних культурах царю, царице, императору или вождю приписывалось обладание определенной «божественной» силой, подобающей царскому статусу. (Так было в Японии – лишь в 1946 г. император утратил свою «божественность».) В терминах юнгианской психологии, царь является гибридным персонажем. Он больше, чем любой обычный человек, так как его «царственность» подразумевает некоторую божественность, однако, оставаясь все же человеком, эта фигура меньше трансперсональной или божественной Самости. На современном языке мы сказали бы, что у него есть харизма – в значении, восходящем к греческому слову kharisma. Оксфордский словарь английского языка трактует ее как «богоданную власть или талант». Исторически из-за близости царя к божественному его милость эквивалентна получению «благословения» Эго от самого Бога или «бо́льшей личности» Самости. С таким признанием приходило ощущение целостности, что и произошло с изувеченной девушкой в нашей сказке. Она заново принята в человеческое общество. Царь не только видит ее красоту и целостность, но и отчасти восстанавливает ее, сделав ей серебряные руки.
Увидев в изувеченной девушке недостающую целостность, удерживая ее образ, который охватывает больше, чем ее расчлененное тело, царь символизирует установку, которую аналитик или терапевт нередко формирует по отношению к пациентам, пережившим травму. Царь «видит ее целостность» (см. главу 5) и относится к ней как к субъекту. Вспоминая эпиграф к этой главе, мы можем сказать, что он «напоминает ей о ее красоте». Это может восприниматься как нисхождение благодати и часто инициирует то, что Юнг называл процессом индивидуации. Эдвард Эдингер трогательно описал переживание такого восстановления жизни:
Пациентов с поврежденной осью «Эго – Самость» [что всегда происходит при ранней травме] больше всего в психотерапии поражает открытие, что терапевт их принимает. Поначалу они не могут в это поверить. Сам факт принятия может быть дискредитирован пациентом, и тогда он рассматривает это лишь как профессиональную технику, за которой нет подлинной реальности. Однако, если принятие терапевтом может быть признано пациентом как факт, то безотлагательно появляется мощный перенос. Источником этого переноса, видимо, является проекция Самости, особенно в ее функции той части внутреннего мира, от которой исходит принятие. В этот момент становятся заметными центральные характеристики терапевта-Самости. Терапевт как человек становится центром жизни и мыслей пациента. Терапевтические сессии становятся центральными событиями недели. Там, где раньше был хаос и отчаяние, появляется центр смысла и порядка. Эти феномены указывают на то, что происходит восстановление оси «Эго – Самость». Встречи с терапевтом переживаются как омолаживающий контакт с жизнью, при котором передается ощущение оптимизма и надежды. Поначалу такие эффекты требуют частого контакта и быстро ослабевают между сессиями. Однако постепенно все более заметным становится внутренний аспект оси «Эго – Самость».
(Edinger, 1972: 40)
Эдингер продолжает и выражает свою убежденность в том, что такие переживания, внезапно появляющиеся в переносе, являются чем-то бо́льшим, чем перенос родительских имаго на терапевта, чем то, что многие теоретики психоанализа описывают как «примитивную идеализацию». Кроме того, он полагает:
Осознание того, что глубинный ядерный процесс включает в себя восстановление оси «Эго – Самость», придает дополнительное измерение пониманию феномена переноса. Более того, человек тогда становится способен понимать терапевтический опыт в более широком контексте всеобщей потребности человека в отношениях с трансперсональным источником бытия.
(Edinger, 1972: 59)
В нашей сказке героиня в своем изувеченном состоянии была «объективирована» миром – стала просто объектом в восприятии других людей и даже в собственных глазах. Царю же доступно восприятие ее субъективности: он видит ее красивой, невинной и хорошей, несмотря на то, что у нее нет рук. Только любовь способна так видеть. Царь полюбил раненую, но прекрасную юную девушку, которую сопровождал ангел. Он засвидетельствовал в ней божественную искру и полюбил ее раненую невинность и красоту. Его сострадательное к ней отношение «напоминает ей о ее красоте».
Царь дает изувеченной дочери серебряные руки – протезы, которые отчасти восстанавливают ее целостность. Такое частичное восстановление соответствует «лечению переносом», которое часто происходит на начальных этапах психотерапии, как это описал Эдингер. Отношения с терапевтом становятся центром жизни пациента. Происходит улучшение в его жизни, и его самооценка повышается. Переживший травму начинает чувствовать себя менее отчужденным, менее увечным, более достойным, у него появляется надежда, и он приступает к созданию альтернативной жизни, которой ему легче «соответствовать», пусть даже она и основана на тайной зависимости в переносе, которая не всегда может быть допущена в сознание. Недостаток отрубленных рук становится менее заметным поверхностному взгляду, но на более глубоком уровне есть четкое восприятие этого дефекта. Предстоит сделать еще много работы, но теперь есть Эго, более способное действовать, и отношения, чтобы его поддержать.
