Нескучное дело

Совещание оперативного штаба проходило в кабинете Вяземского. Выходной день придавал этому действу некую непринужденность как в одежде, так и в поведении его участников. Петрович любил такие «посиделки» в выходные дни, во-первых, на них сокращались расстояния между подчиненными и руководителями (даже самыми высокими заезжими шишками), во-вторых, сразу видно, кто из сотрудников болеет за дело всей душой. Именно с этими трудоголиками у Петровича завязывались самые доверительные и безотказные отношения, а это очень помогало по работе и в прохождении бумаг, и в выполнении различного рода поручений. Другими словами, сегодня Петрович перешагнул порог своего управления «с настроением» и – вместе с Бонифацием. Приказав все понимающему псу ждать его в своем кабинете, Петрович отправился наверх на совещание.

Около окна приемной стоял Егерев и что-то методично объяснял по мобильному телефону, разглядывая улицу. За столом совещаний в кабинете Вяземского компания оживленно беседовала. Судя по имитации выстрелов и хохоту, речь шла об охоте.

Лица все были узнаваемые. Петрович радостно поздоровался с Саламатиным и с удовольствием поприветствовал Сомова, расположившись напротив него.

Сомов был все в том же мятом сером костюме, только пятна вчерашнего кофе были присыпаны свежей сахарной пудрой. Секретарь Алина разливала в чашки вновь пришедшим пахучий кофе. Петрович наклонился к Сомову с таинственным видом и спросил:

– Сладенького не найдется?

Изумленно восхищенный Сомов изогнулся в полумесяц и достал из кармана брюк аккуратную коробочку с рахат лукумом.

– Интуиция? – с придыханием поинтересовался Сомов.

– Она, – согласился Петрович, извлекая из коробочки обсыпанные сахарной пудрой сласти.

– Ну, начнем, – скомандовал Вяземский. – Присаживайтесь, Игорь Семенович, – любезно обратился Вяземский к вошедшему Егереву. – Здесь, я так понимаю, никого представлять друг другу не надо, и рассказывать по какому поводу мы собрались – тоже. Наша задача состоит в том, чтобы обменяться оперативной информацией и наметить дальнейшие действия для расследования преступления по горячим следам. Начнем с доклада по проделанной оперативной работе.

Петрович кашлянул в кулак и, раскрыв папку, начал свою монотонную речь:

– Седьмого марта, в 5 часов 42 минут утра на пульт дежурного поступил звонок от…

– Иннокентий Петрович, давайте сегодня без формальностей, – прервал его Вяземский.

«Суббота», – с удовольствием подумал Петрович и продолжил:

– В связи с совершенным преступлением были проведены все необходимые оперативно-розыскные мероприятия, зафиксированы следы преступления и изъят материал для проведения целого ряда экспертиз, но, к сожалению, орудие убийства на сегодняшний день не найдено. При его поиске были применены все новейшие средства техники, которыми располагает управление.

– Какой искали предмет? – поинтересовался Егерев.

– По характеру раны, обнаруженной на трупе, криминалисты классифицировали орудие убийства предположительно как металлический предмет близкий по форме к маленькому топорику. Еще на месте работали кинологи, – добавил Петрович.

– Март месяц на дворе. Что могут найти собаки в воде? – вздохнул Егерев.

– Какие показания дает Бжозовская? – вмешался Вяземский.

– Признательные, – недовольно буркнул Егерев. – Она рассказывает о семейном проклятии, которое преследует весь их род со дня смерти их предка Фаддея Бжозовского, от которого в свое время отвернулись все его родные ради сохранения своего положения и достатка. Ее еще отец предупреждал, что в любой момент могут прийти члены какого-то ордена и отомстить за Фаддея. Три месяца назад она якобы почувствовала за собой слежку, затем в людных местах к ней стали подходить разные люди с вопросами, намеками, а в последнее время – и с угрозами. Намекали на долг, который Бжозовская должна возместить католической церкви, и что она обязана вернуться в ее лоно, отказавшись от православия. За день до убийства, когда она выходила из аптеки, к ней подошла женщина «в черном» и спросила ее: хочет ли она вернуться к нормальной жизни и избавиться от преследования? Почему-то Бжозовская поверила этой даме и стала умолять ее помочь ей. Тогда женщина потребовала от нее встретиться с посланником, – как впоследствии выяснилось, это был Габриэль Каре, – Бжозовская согласилась, но только у себя дома, и только ночью, так как она никому из домочадцев об этой угрозе не рассказывала. Ночью прислуге без специального разрешения ходить по дому воспрещается, и Бжозовская была уверена, что встреча пройдет никем незамеченной. Посланник явился ровно в назначенное время, она поджидала его около ворот дома. У них состоялся длинный разговор. Посланник рассказал Бжозовской, что все ее с мужем состояние должно принадлежать церкви, а не им. Что оно нажито бесчестно, а так, как наследников все равно нет, то имущество следует передать в виде дара католической церкви в лице ордена. А самим – принять монашеский постриг и провести остаток дней в благочестивых беседах о Боге. По мнению Бжозовской, посланник обладал гипнотическими способностями, так как она с ним согласилась. Более того, она испытывала блаженную радость от услышанного. В связи с чем вознамерилась незамедлительно передать церкви все деньги и драгоценности, хранящиеся в доме. Когда она направилась к сейфу, гипноз, по всей вероятности, дал сбой. До сейфа она не дошла. Все, что она помнит – это рукоятку странного орудия в своей руке и непреодолимое желание убить. Очнулась она сидящей на стуле, а у ее ног лежало тело посланника в луже крови. Из-за нервного потрясения она выбежала на улицу и стала звать на помощь. Сказка какая-то…

Петрович внимательно посмотрел на Саламатина. Он слушал молча, глядя на крышку стола.

– На допросе присутствовал адвокат – молодой, талантливый малый, – продолжил Егерев. – Он склоняется к мнению, что Бжозовская оговаривает себя и, если его подозрения подтвердятся, пообещал, что не будет занимать позицию своей подзащитной.

– Она пытается запутать следствие? – поинтересовался Сомов.

– Ее показания настолько невероятны, что мало похожи на правду. Возможно, она тянет время или боится находиться на свободе, – помолчав, Егерев добавил: – Она многое не договаривает, и ей действительно страшно.

– Почему она никому не рассказала об угрозах? Не наняла охрану? Не уехала отсюда на время? – удивлялся Сомов.

– Говорит, что приняла происходящее, как неизбежность. Ведь отец предупреждал ее об этом. Сначала хотела все понять сама, а потом просить о помощи окружающих.

– Когда этот Фаддей помер-то? – не унимался Сомов.

– В начале XIX-го века, – продемонстрировал свою осведомленность Петрович.

– Ох, и ничего себе! А что раньше-то не мстили? Столько времени прошло.

– Может, и раньше мстили, – отреагировал молчавший до этого Саламатин. – Недаром отец предупреждал дочь об опасности.

– Кровь на брюках Бжозовской чья? – снова задал вопрос Вяземский.

– Результатов генетической экспертизы еще нет, но по группе крови уже можно сказать, что она не принадлежит покойному. Бжозовская утверждает, что была уверена в том, что эта кровь принадлежит убитому ею монаху. Откуда могли взяться пятна крови другого человека, она понятия не имеет, – Егерев устало вздохнул.

– А девушка-горничная, что она говорит? – спросил Вяземский.

– Назира? – перехватил внимание Петрович. – Для допроса в рамках уже возбужденного уголовного дела ее должны были допросить сегодня с утра, в виде исключения, так как у нее был нервный срыв. На допрос к назначенному времени она не явилась, по данным внешних наблюдателей, территорию усадьбы не покидала. В данный момент туда отправились мои люди, чтобы узнать причину…

Телефон Петровича заерзал по столу от виброзвонка.

– А вот и Семенов.

Поднеся телефон к уху, Петрович какое-то время внимательно слушал, затем резко встал. Обведя глазами окружающих, он сообщил:

– Назира обнаружена мертвой в спальне гостевого домика.

Все резко поднялись со своих мест и, натягивая на ходу куртки, направились к выходу, кто-то опрокинул стул. Вяземский со своего мобильного набрал Семенова, чтобы лично услышать детали произошедшего.

Петрович вбежал в свой кабинет, схватил ключи от машины, проверил документы.

– Бонифаций, ты со мной или здесь подождешь?

Пес со всех лап рванул к двери.

– И как тебе удается понимать меня? – удивился Петрович.

На стоянке служебных машин уже никого не было, кроме всеми забытого Сомова, растерянно озиравшегося по сторонам.

– Николай Николаевич, вы без машины? – окликнул его Петрович.

– Так получилось, – виновато развел руками Сомов.

– Тогда садитесь в мою, если не возражаете.

– Какие могут быть возражения! – обрадовался он.

Сомов сел рядом с Петровичем, а Бонифаций, запрыгнув на аккуратно застеленное заднее сиденье автомобиля, здесь же стал демонстрировать свой интерес к попутчику. Пес шумно втягивал в себя воздух, то зарываясь носом в волосы Сомова, то уткнувшись ему под воротник.

– Матушка у меня кошатница, – оправдывался Сомов, втягивая голову в плечи и увертываясь от назойливого внимания собаки. – У нас всегда в квартире какая-нибудь кошка живет, а то и две. Песик, наверное, учуял этот запах.

– Бонифаций, лежать! – скомандовал Петрович.

Пес усилием воли подавил свой многовековой инстинкт и улегся на заднее сиденье, продолжая пристально следить за Сомовым.

Около забора злосчастной усадьбы уже собирались вездесущие журналисты. Петрович проехал через оцепление и свернул в ворота. Перед центральной клумбой криминалисты выгружали ящики и ранцы из своего фургончика. Рядом с парадной лестницей в дом стояли Егерев и Саламатин. Со стороны сада к ним быстрым шагом приближался Семенов. Петрович поторопился присоединиться к компании.

– Ребят, как закончите свое «колдовство», скажете, когда нам можно пройти на «место», – окликнул Петрович криминалистов. – Ну, Семенов, рассказывай.

Было установлено, что в пятницу вечером Назира попросила Гульнару Шарипову перевести ее в гостевой домик, расположенный в глубине сада, под предлогом, что ей страшно оставаться в доме, где она стала свидетелем убийства. Туда же, по просьбе Назиры, должны были подселить ее подружку Айбике, которая также была ее соседкой по комнате, но последняя заработалась допоздна и, когда после работы попыталась войти в домик, он оказался запертым изнутри. Второй ключ не нашли и решили, что не будут беспокоить бедную девушку, пережившую такую ужасную драму. С утра ее попытались разбудить к завтраку, но безрезультатно. Тогда обеспокоенные работники все-таки решили вскрыть дверь, только не пошли на такой шаг без управляющего. Борис Ким в это время еще не вернулся с рынка, на который он ездил каждую субботу для пополнения недельного запаса продовольствия. Затем приехала опергруппа с Семеновым, и наконец-то дверь гостевого домика была открыта найденным у подоспевшего управляющего вторым ключом.

– Девушка лежала под одеялом в ночной сорочке, – продолжал Семенов. – Никаких признаков насильственной смерти, на первый взгляд, обнаружено не было. Только припухшие веки могут говорить об отравлении. Сложилось ощущение, что она умерла во сне. На поверхностях около кровати не было ни пузырьков, ни таблеток, ни стаканов и прочих емкостей. На прикроватной тумбочке – только настольная лампа.

Во время рассказа Семенова внимание Петровича привлекла худенькая девушка, закутанная в цветастую шаль, – она стояла на углу дома и смотрела в сторону гостевого домика.

– Айбике? – окликнул ее Петрович.

Девушка обернулась на оклик и поклонилась.

– Подойди сюда, пожалуйста, – как можно ласковее позвал ее Петрович. – Тебя кто научил кланяться в ответ на свое имя?

– Хозяева.

– И что же, теперь каждый, кто назовет тебя по имени – твой хозяин? У нас крепостничество отменили уже лет 150 как.

Вся компания одобрительно переминалась с ноги на ногу. Девушка молчала, сжав губы и потупив взгляд. Петрович представил на ее месте свою дочь, которую также могла погнать нужда в чужую страну, чтобы помочь свести концы к концами состарившимся родителям. Он почувствовал острую жалость и желание обнять Айбике, но вовремя остановил себя, подумав, что может испугать подобным жестом девушку, воспитанную в другой культуре.

– Меня зовут Иннокентий Петрович, а это мои коллеги, – Петрович поднял руку в сторону компании, наблюдавшей за действом. – Мы здесь для того, чтобы разобраться в произошедшем с твоей подругой несчастье, и не допустить новых трагедий. Ты нам поможешь это сделать?

Айбике впервые подняла на Петровича глаза, и он на какое-то мгновение залюбовался ее луноликой восточной красотой.

– Помогу, – тихо ответила она и снова опустила голову.

– Вот и хорошо. Расскажи нам события вчерашнего вечера.

– Ко мне подошла тетя Груня и попросила переночевать с Назирой в гостевом домике.

– Разве Назира не попросила тебя об этом лично?

– Нет. Она была уже переведена в гостевой домик, когда мне предложили переночевать там. Я работала допоздна – сначала я сделала свою работу, потом работу Назиры. Когда я вошла в свою комнату, чтобы забрать пижаму и зубную щетку, было за полночь. Я накинула пальто и пошла к гостевому домику. Дверь домика была закрыта. Я подергала за ручку, постучала. Никто не ответил. Тогда я пошла к тете Груне за ключом, она долго искала его среди других связок, но так и не нашла. Тетя Груня сказала, что запасной ключ, вероятно, у Бориса Кима, но беспокоить его она не хочет, так как он уже ушел спать час назад. Она велела возвращаться мне в свою комнату, ведь Назира все равно уже спит. Мне не хотелось идти в гостевой домик. Я так устала в тот вечер, и не могла предположить, что такая беда случится с моей подругой.

Петрович услышал дрожь в голосе Айбике.

– Ну-ну, перестань. Не кори себя за случившееся. Может быть, отсутствие ключа спасло тебе жизнь. Ты в этот вечер ничего необычного не заметила? Запахи какие-то посторонние, звуки, голоса, необычное поведение окружающих?

– Нет, ничего, – замотала головой Айбике. – Я в тот вечер сильно устала, и не смотрела по сторонам. Если бы я знала…

– Хорошо, хорошо. Вот тебе мой телефон, – Петрович протянул визитку. – Если вспомнишь что-то, позвони.

– Я могу уйти? – убирая визитку куда-то в шаль, спросила девушка.

Озираясь по сторонам, она снова направилась к углу особняка и застыла там, глядя в сторону сада.

– Иннокентий Петрович! Всё, мы закончили, можете проходить, – это был криминалист Дудкин. Долговязый и сутулый, он хаотично размахивал своими длинными ручищами, пытаясь, по всей вероятности, изобразить одновременно и окончание своей работы, и путь, по которому всем следовало двигаться.

Гостевой домик, на самом деле, представлял собой мини особнячок – аккуратный, с мансардой, в стиле архитектуры Шехтеля. С плавными линиями вокруг двери и окон, он напоминал излюбленное дитя с прекрасной внешностью и злобной душой. Быть может потому, что в глубине его комнат лежал труп невинной жертвы. Петрович, примагниченный красотой русского модерна, остановился на несколько мгновений, разглядывая фасад.

Внутренний интерьер помещений соответствовал внешнему убранству дома. Декор и обстановка сочетались между собой. Плавные и живые линии растений, изображенные на стенах и потолках, повторялись в деревянных орнаментах мебели и металлическом рисунке лестничных перил, а также на обрешетке камина и окон. Все было сделано не то, чтобы с любовью, а с какой-то фанатичной торжественностью.

Комната, где лежало тело Айбике, не была исключением. Хищный цветок с оттенком сказочной красоты, нарисованный на стене возле кровати с трупом девушки, повторялся в настольной лампе, только там он был в виде металлической подставки, поддерживающей стеклянный абажур. Петрович, предварительно натянув резиновые перчатки, потянулся к лампе, чтобы лучше рассмотреть ее. Она оказалась плотно прикрученной к прикроватной тумбочке. Тогда он пощелкал выключателем, свет не зажегся.

– Странно, – Петрович поднял голову и увидел люстру, выполненную в том же стиле.

– Что странно? – отозвался Сомов.

– Странно, что лампа – одно целое с тумбочкой… и нет электричества.

Петрович подошел к стене и пощелкал настенным выключателем от люстры. Эффект был тот же.

В это время в дверной проем протиснулся Борис Ким:

– Все в порядке, начальник. Предохранители выбило, электрика уже вызвали.

Ким постоянно кланялся и всем видом показывал, что готов услужить.

– Где расположен электрический щит? – спросил Петрович.

– У меня в кабинете. Пойдемте, покажу.

– В центральной усадьбе? – удивился Петрович. – Разве щит не должен находиться в самом строении?

– Не знаю, начальник. Такой проект. Я в этом электричестве ничего не понимаю.

Закончив осмотр, все двинулись за Борисом Кимом. При выходе Егерев попросил Дудкина не начинать вскрытие трупа девушки без него.

В своем кабинете управляющий продемонстрировал железный щиток:

– Вот тумблер наружного освещения, вот комнаты первого этажа, вот мансарды, – Борис Ким щелкал перекидными переключателями, и в ответ на особнячке, хорошо просматриваемом из окна его кабинета, зажигались слабым светом уличные светильники на фасаде. – Но я не буду оставлять включенным, пусть электрик посмотрит. Мало ли чего…

Все пошли к выходу. Когда Петрович проходил по мраморному холлу первого этажа, из залы, где был убит Габриэль Каре, вышел Вяземский:

– Ну, что? Вырисовывается картина преступления?

– Ни черта не вырисовывается, Глеб Станиславович, – у Петровича было тяжело на сердце после посещения так называемого гостевого домика. – Надо все обдумать, дайте время.

– Ладно, ладно. Я в управление. Как договорились – докладывайте, – Вяземский уважительно пожал руку Петровичу.

Петрович стоял посреди холла. Голова начинала раскалываться, на душе тошно. Надо уже встряхнуть это ядовитое болото с его обитателями в лице Боголюбова, Кима и Шариповой, но как назло в голову не приходили никакие решения.

Постояв еще немного, Петрович решил обойти вокруг дома в надежде, что контроль над работой опергруппы подвигнет его к каким-нибудь действиям.

Проходя мимо служебных построек, ему показалось, что кто-то окликнул его по имени отчеству. Он обернулся. В нише пристройки стояла Айбике, всем телом прижавшись к стене. Там, по всей вероятности, она была не видна из окон особняка. Петрович огляделся по сторонам. Вокруг никого не было.

– Что случилось, Айбике? – спросил он, приближаясь к девушке.

– Я не все рассказала, Иннокентий Петрович. Мне Ким запретил вам все рассказывать.

– Что именно?

– А то, что я не сразу ушла от гостевого домика. В спальне, где должна была быть Назира, и на фасаде дома горел свет. Я была уверена, что она не спит, и стучала ей в окно. Через другие окна я видела, что свет горит также в холле и гостиной. Я вернулась к двери, и снова стала стучать в нее. Вдруг замок щелкнул. Я потянула за ручку двери, и она открылась. За дверью никого не было, и я испугалась. Я стала звать Назиру, но она не отзывалась. Я услышала жалобную музыку, она разливалась отовсюду, – Айбике тряслась всем телом, кутаясь в цветастую шаль.

– Тихо, тихо, – погладил ее по волосам Петрович.

– Я захлопнула дверь и стала пятиться назад. От ужаса я боялась повернуться к дому спиной, мне казалось, что он накинется на меня и проглотит. Когда я отошла от него метров на десять, свет в спальне погас и один фонарь на фасаде тоже. Я развернулась и побежала к усадьбе, что есть сил. На кухне я бросилась к тете Груне и все ей рассказала. Она велела мне успокоиться, оделась и пошла проверять гостевой домик. Когда она вернулась, то отругала меня за выдумку и за то, что ей пришлось ходить по темному саду, а она ужас как боится темноты. Потом пожалела меня и объяснила, что дом закрыт, света нигде нет, Назира наверняка спит, а мне все почудилось потому, что я устала. Еще она сказала, что Борис Ким давно спит, так что ключи она возьмет у него с утра и тогда же проведает Назиру. Я долго не могла уснуть, и через какое-то время услышала разговор. Кто-то, как мне показалось, ругался вполголоса. Я прислушалась. Это были голоса тети Груни и Бориса Кима. Он не спал. От страха у меня зашумело в ушах, и я не поняла, по какому поводу они ругаются. В своей кровати я пролежала до утра, а когда прозвонил будильник, встала и отправилась на работу, – здесь Айбике заплакала, уткнувшись в кисти шали.

– Успокойся, продолжай, – подбодрил Петрович, положив руку на ее плечо.

– Когда я готовила прислуге завтрак, ко мне подошел Борис Ким и попросил рассказать о ночном происшествии. Я описала ему все так, как меня учила тетя Груня. Тогда он наклонился и на ухо сказал мне, что ему понравился мой рассказ, и он должен быть таким всегда, даже если мне придется пересказать его на страшном суде. И еще напомнил мне, что у меня нет разрешения на работу, и если он на меня стукнет в миграционную службу, моя семья должна будет заплатить огромный штраф, и тогда я пущу всех своих родных по миру. А когда я узнала о смерти Назиры, я поняла, что меня тоже убьют, – Айбике снова разрыдалась.

– Никто тебя не тронет. Слышишь? – на лице Петровича судорожно заходили желваки, теперь он точно знал, что надо делать. – Борис Ким не узнает о нашем разговоре… он сам мне все расскажет!

– Бедная Назира. На заработанные деньги она покупала лекарства и отправляла их посылкой домой для младшей сестренки. Ее мама по телефону всегда говорила ей, что их младшая девочка жива только благодаря доброму сердцу Назиры.

– Ты знаешь, куда и какие лекарства она отправляла посылкой?

– Знаю.

Петрович сунул руку в боковой карман куртки и, нащупав денежные купюры, достал их все до единой и вложил в ладошку Назиры.

– Продолжай отсылать лекарства и справляться о здоровье младшей сестры Назиры. Поняла меня?

– Поняла.

Айбике шагнула к Петровичу и, прижавшись к нему плечами, уткнулась лицом в его куртку. Он, наплевав на все культурные различия, обнял девушку за тоненькую талию, а та от неожиданности вздрогнула воробушком в его объятиях. Петрович почувствовал, как снизу по телу побежали мурашки, он резко отшатнулся и строго приказал:

– Ну, все, беги и ничего не бойся.

Решительным шагом Петрович направился к парадной лестнице, по дороге набирая на мобильном.

– Семенов! Слушай меня внимательно. Всех обитателей этого «террариума» – Кима, Шарипову, Боголюбова, а также прислугу мужского пола – грузишь на весь имеющийся транспорт и везешь в управление. Прислуга женского пола остается на месте, – пауза. – Мне плевать, куда и как их погрузят, и с каким комфортом они поедут! И не забудь, что они делают это добровольно и с большим желанием помочь дознанию и следствию. Допрашиваем всех до утра. Сначала прислугу, затем эту троицу. На какие вопросы они должны ответить, я тебе потом скажу, – пауза. – Нет, адвоката вызывать не надо. Это не задержание, а затянувшиеся оперативно-розыскные мероприятия. С утра извинишься искренне, и объяснишь – почему вышла задержка, если будут претензии, запишешь все тщательно и дашь расписаться. Понял? Вот и хорошо. Приступай.

Перед парадной лестницей была суета. Весь имеющийся транспорт подвергался тщательной инвентаризации на предмет освобождения мест для допрашиваемых. Возле машины Петровича стоял Сомов, беспомощно держа на весу руку с незажженной сигаретой, около его ног, преграждая ему путь, стоял Бонифаций, и внимательно глядел в глаза Сомову.

– Николай Николаевич, какие-то проблемы? – поспешил на помощь Петрович.

– Вот, полез в салон за сигаретами, а собачка следом выпрыгнула и не дает пройти за огоньком.

– Бонифаций! Да не носит он кошек в карманах. Отойди немедленно.

Пес умиротворенно вильнул хвостом Петровичу. И вдруг, навострив уши в сторону парадной лестницы, взвизгнул, и в состоянии абсолютного счастья кинулся в том направлении. Петрович увидел Шарипову, идущую к машине. Пес бросился к ней со всех ног.

– Ой, уберите собачку! – наигранно заголосила тетя Груня.

– Откуда вас знает собака? – спросил подоспевший Петрович.

– Первый раз вижу этого кобеля. Я собак боюсь, как огня. Уберите! – она оттолкнула руками морду собаки как раз в тот момент, когда Бонифаций пытался лизнуть эти самые руки. Пес оторопело отошел к Петровичу и сел возле его ног.

– Жаль, парень, ты не можешь рассказать мне, что бы все это значило, – Петрович ободряюще потрепал пса по холке.

В дверях показался Боголюбов. Как ни в чем не бывало, он огляделся по сторонам, как будто собрался на ежедневную прогулку и, заметив Петровича, добродушно кивнул ему. Петрович ответил легким наклоном головы.

– Что здесь происходит? – осведомился подошедший к Петровичу Саламатин.

– Вот, слежу за погрузкой лиц, изъявивших желание активно содействовать раскрытию преступления.

– Есть план?

– Есть. Предстоит большая работа.

– А я хотел предложить перекусить, и разговор есть важный.

– Можно перекусить, – согласился Петрович и привычным жестом хлопнул себя по пустому карману. – Нет, сегодня не получится.

– Я угощаю.

– Лучше дай взаймы, – извиняющимся тоном попросил Петрович. – Деньги внезапно кончились перед получкой. Сначала пришлось отправить деньжат в деревню для покупки нового трактора, потом человеку одному помочь.

– Ничего себе зарплаты у вас, – весело пошутил Саламатин.

– Это давние сбережения, – спохватился Петрович.

– Послушай, я тут место одно хорошее знаю. Поезжай за мной, а там разберемся.

Петрович ободряюще подтолкнул в сторону машины обиженного пса:

– Поехали обедать, Бонифаций.

Отъехав на приличное расстояние от особняка, Петрович, чертыхнувшись, резко ударил по тормозам. Достав мобильный, он позвонил своему помощнику:

– Семенов, я Сомова забыл во дворе.

– Все нормально, Иннокентий Петрович, он уже в моей машине.

– Спасибо, дружище!

В этот момент мимо проехала служебная машина Семенова. На заднем сиденье сидел Сомов, со счастливым видом помахивая Петровичу.

– Вот чудак человек, – обратился Петрович к Бонифацию и нажал педаль газа.

Уютное кафе с застекленной верандой и хорошими запахами было мило оборудовано под интерьер старой дачи. На европейский манер Петровичу разрешили взять с собой собаку, но при условии, что они сядут за столик ближе к выходу, и животное не будет доставлять беспокойства окружающим.

Бонифаций, внимательно выслушав все пожелания официанта, смиренно улегся под столиком и затих.

– Цены здесь не кусаются? – поинтересовался Петрович.

– Нет, место проверенное. Не беспокойся.

– О чем будет разговор? Дай угадаю. О работе? – пытался шутить Петрович.

– О ней, – вздохнул Саламатин.

Петрович с удовольствием предвкушал сытный обед и новый интересный экскурс в историю. Саламатин молчал.

– Может, начнем уже?

– Начнем, – кивнул Саламатин. – Разговор будет неприятный. О Вяземском.

– С ним что-то не так? – Петрович отложил в сторону приборы.

– Вот именно – не так. Он ведет двойную игру в этом деле.

– Есть проверенная информация?

– Есть. По нашим данным Вяземский был в особняке Бжозовской этой ночью. Он проник туда тайно, будучи уверенным, что за ним никто не следит. По своим связям он попросил вневедомственную охрану отключить весь дом от сигнализации. Сторожа, как это бывает среди непрофессиональной и дешевой наемной силы, мирно спали. Внешнее наблюдение оперативных служб было снято по его распоряжению, под предлогом предоставления отдыха сотрудникам. Но он не учел того обстоятельства, что за усадьбой может быть установлено внешнее наблюдение ФСБ. Наши сотрудники сообщили о его проникновении на наблюдаемый объект.

– Этот факт как-то зафиксирован?

– Да. Велась съемка с использованием цифровых приборов ночного видения и тепловизоров. Благодаря технике мы не только установили проникновение Вяземского в дом, но и его передвижения внутри. Его интересовала только зал в районе того места, где было совершено убийство. Похоже, ночью он обследовал стену.

– К которой были повернуты стулья?

– Совершенно верно. Мы сегодня проследили за его передвижениями по усадьбе. Как и ночью, его не интересовало ничего, кроме зала и этой стены.

Повисла тишина. Саламатин дал время Петровичу переварить эту информацию. Тем, кому приходилось тянуть лямку в мужском сообществе, где в любой момент может заглянуть в лицо смерть, знают, как важен тот, кто по службе стоит над тобой. Он может иметь море достоинств и кучу недостатков, обладать сильными сторонами и слабостями, быть любим подчиненными и не очень, но предателем… Предателем он не имеет права быть никогда. Предатель опускает всех, кто за ним стоит. Из-за него могут погибнуть те, кто ему доверял. А может, взять Саламатина за грудки и встряхнуть хорошенечко за такие слова? Но нет, Саламатин тоже воин и охотник, он знает цену этим словам и, не проверив, говорить не будет.

– Вот почему Вяземский так активно интересуется делом: оперативные штабы, личные выезды на место преступления. Он может быть причастен к этим убийствам? – прервал паузу Петрович.

– Не знаю. Одно только понятно – в этом деле он имеет не служебный, а частный интерес. Наверху принято решение убрать его подальше от дела. Не ровен час, такую съемку сделаем не мы, а журналисты.

– Как убрать? Куда?

– На международный конгресс правоохранительных органов стран Латинской Америки.

– Как он туда попадет, и какое отношение Вяземский имеет к странам Латинской Америки?

– Прямое. Эти страны больны теми же болезнями, что и мы: коррупция, бандитизм. Ему будет, о чем поговорить с коллегами. А попадет он туда по приглашению. Конгрессы, выставки, симпозиумы проводятся по всему миру в бесчисленном количестве. Когда у людей возникает желание собраться в одном месте, чтобы обсудить какой-то вопрос, они начинают рассылать приглашения, преследуя несколько целей: чтобы поднять проблему на более высокий уровень и привлечь к ней внимание прессы, а также решить финансовую составляющую и окупить затраты мероприятия за счет приглашенных гостей. Так что вопросов куда поехать не бывает никогда. Средства уже найдены и выделены.

– Вдруг он откажется.

– В делегации будет такой «туз», попасть в кабинет к которому в обычных условиях Вяземский может только мечтать. Он у нас человек амбициозный, так что – не откажется.

Петрович оценил фразу «он у нас» – Саламатин разделил с ним эту ситуацию.

После услышанного в горло ничего не лезло. Петрович с трудом запихнул в себя свежий бифштекс. Если бы это было не угощение, он не стал бы себя так принуждать.

Бросив в тарелку смятую салфетку, Петрович поднялся из-за стола:

– Ну, так как, посмотрим, что же Вяземский искал на месте преступления?

– Посмотрим, – согласился Саламатин.

– Тогда поехали.

Войдя в зал, они сразу направились к стене, рядом с которой был убит Габриэль Каре.

– Стоп, – скомандовал Петрович. – Сначала расставим стулья, как они были расположены в день убийства. Помнишь? Оба стула были повернуты к стене. Один чуть развернут, второй смотрит ровно на стену. На одном сидит человек, который заинтересован только тем, что на стене, на другом человек, который заинтересован в реакции первого, и ему надо ее видеть.

– Что они рассматривали? Картину или что-то в этом роде?

Стена была отделана плиткой из гранита, которая крепилась, как чешуя – внахлест на последующий ряд.

– Интересно сделано, – прокомментировал Саламатин. – Только я не вижу, чтобы на стене было что-то, на что можно повесить, к примеру, ту же картину. Все поверхности гладкие, и стыки внахлест.

– В этом доме все интересно. Средства поиска показали, что он весь нашпигован железом так, как если бы вначале он был наземным бункером на случай атомной войны, а потом этот бункер переделали под жилой дом.

– То есть сканировать стены бесполезно.

– Бесполезно.

– Надо поговорить с нашими технарями, наверняка есть какой-нибудь способ понять, почему здесь все так устроено.

– Наверняка есть, и наверняка поймем.

Надо было ехать в управление. У Петровича «чесались руки» по предстоящему разговору с доставленными для допроса.

– У меня еще есть здесь кое-какие дела, а потом на работу. Хочу поговорить с пристрастием с обитателями этого странного дома.

– Созвонимся, – ответил Саламатин, протянув руку для прощания.

Петрович отправился искать Айбике. В помещения для прислуги было безлюдно, на кухне кто-то гремел посудой.

– Айбике, – окликнул Петрович с порога кухни девушку, пытавшуюся справиться с большим котлом.

– Да, Иннокентий Петрович.

– Где твой паспорт?

– Он вам нужен? – покраснев от испуга, спросила Айбике.

– Не переживай. Я попробую решить вопрос с твоей легализацией. Ну, так где он?

– У тети Груни.

– Зачем ты ее тетей называешь? – поморщился Петрович. – Она тебе что, родная?

– Она всем обиженным и обездоленным – родная. Всегда у хозяйки наши зарплаты выпрашивает, слушает, жалеет нас. Когда Назира умерла, я видела, как она плакала украдкой.

– Крокодилы тоже плачут, когда заглатывают свою жертву.

– Она защищает нас всегда, – не унималась Айбике. – Вот и паспорта забрала на случай, если нами будут интересоваться миграционные службы, чтобы общаться с ними и не дать нас в обиду.

– Если бы она о вас так заботилась, то оформила бы разрешение на работу, а не держала бы здесь всех, как рабов. Где все паспорта хранятся?

– У нее в комнате. А разве можно, без ее разрешения?

– Можно. Я у нее лично разрешение попрошу, потом. Она не сможет мне отказать в такой мелочи.

Петрович испытывал какое-то животное удовольствие от того, что помогает Айбике. Ее хрупкая восточная красота рисовала в его воображении степи и заснеженные вершины гор, и желание быть там, среди пахучих трав, в той жизни, которая никогда не случится.