Провал

Будильник оборвал сон. Петрович, вглядываясь в темноту, пытался установить время и место своего нахождения. «Комната сына» – вспомнилось ему определение вчерашнего дня.

На кухне, распуская ароматы парфюма и свежесваренного кофе, восседала хозяйка, собственной персоной.

– Привет, Людмила Николаевна! Что «старый знакомый»? Не приходил?

– А тебе от этого радостно?

– Просто, спросил.

Мила встала с важным видом и, с прямой спиной, отклячив назад попу, «уточкой» прошлась по кухне (вероятно, такая похода ей казалась верхом эротизма). Петрович незаметно усмехнулся.

Разглядывая косметические карандаши и футлярчики, рассыпанные по кухонному столу, он поинтересовался:

– Куда-то собираемся?

– На работу, естественно.

– Не получится. Этот день мы тоже проведем вместе. Сейчас одеваемся для загородной поездки и спускаемся к моей машине.

– Ты в своем уме? Хочешь, чтобы меня уволили?

– Я тебе больничный выправлю.

– На моей должности это не прокатит.

– Хорошо. Тогда я сделаю справку о твоем нахождении под стражей в местах временного содержания, но не более чем на три дня. Такое на всех должностях прокатывает, даже на самых высоких.

– Что?!

Непродолжительная буря женских эмоций разбилась о твердыню мужской непреклонности. Уже в машине Мила поинтересовалась:

– И сколько это будет продолжаться?

– Надеюсь, наша команда быстро распутает этот клубок преступлений, и ты избавишься от моего присутствия.

– «Наша команда»?

– Мы сейчас туда направляемся.

В нагрудном кармане куртки заерзал телефон. Это был Саламатин:

– «И чтобы день начинался и кончался тобой» – как в той песне, – вместо приветствия процитировал строчки Петрович.

– Да брось, старик, этот день начался не мной, – рассмеялся Саламатин. – Не смог удержаться от звонка, везу интересную информацию: нашлась на Смоленщине Бжозовская Елизавета Федоровна, родом из старинного Велижа, учительница французского языка, между прочим. И сестра у нее имеется – Ольга Федоровна, преподаватель по химии. Работали в одной школе, из которой давно уволились. Обе старые девы – ни мужей, ни детей. На родине бывают наездами, приезжают на могилу к родителям.

– Это и есть наши самозванки?

– Как сказать. По всем сведеньям они самые, что ни на есть, родовитые Бжозовские. Так что будем разбираться, кто же там все-таки самозванка. Ты к Егереву едешь?

– Уже в пути.

По приезду, познакомив Милу с Тамарой Романовной, Петрович отправился к мужикам на разговор.

– Да, – подытожил информацию Егерев, – если настоящая Елизавета Федоровна родом из Велижа, то кого же привез из Парижа Боголюбов?

– По данным миграционных служб он привез Бжозовскую Елизавету Федоровну, место рождения – город Париж. Которая, подав прошение о гражданстве, после проведения необходимых процедур это самое гражданство благополучно получила, – пояснил Саламатин.

– А фотография на документах о гражданстве?

– Изображение совпадает с известной нам хозяйкой особняка.

– Н-да…

– А что с экспертизами? Чем нас могут удивить нанотехнологии?

Егерев задумчиво пожевал нижнюю губу:

– По данным токсикологической экспертизы, Назира была отравлена синильной кислотой. А что касается лабриса… он, кстати, где?

– Со мной, катается в машине.

– Без допросов мы дальше не сдвинемся, – вздохнул Егерев.

– Значит, будем допрашивать, если зашли в тупик, – проявил неожиданную решительность Сомов.

Все вопросительно воззрились на помощника прокурора.

– И как же мы это сделаем за рамками закона? – поинтересовался Петрович, намекая на главный прокурорский надзор.

– А кто об этом узнает? Допрашиваемые будут уверены, что мы действуем в интересах расследования уголовного дела, а чтобы все было по-тихому, допросы проведем на дому, в особняке Боголюбова.

– А попадем мы туда как? Дом-то под наблюдением.

– Незаметно, – таинственно и почему-то полушепотом произнес Сомов. – По подземному ходу.

– А тебе от кого о нем известно?

– Человек один подсказал, – и вынул из нагрудного кармана листок с нарисованным от руки планом.

– Шутишь? – оживился Егерев.

– Я на полном серьезе. Вот, – Сомов ткнул пальцем в план, – это вход в заброшенное бомбоубежище с территории бывшего склада завода металлоконструкций. А это ответвление ведет к дому Бжозовских-Боголюбовых.

– Если нам дана такая возможность – ее надо использовать, – Егерев важно окинул взглядом присутствующих. – Есть у меня парочка приемов для допроса, заодно получите мастер-класс из первых рук представителя старой следовательской школы. Кто со мной?

Когда Егерев объяснял супруге, что всей дружной компанией им надо отлучиться часика на три на четыре по очень важному делу, Петрович старался не встречаться глазами с Милой, и постарался быстрее дойти до автомобиля, чтобы не услышать в свой адрес все, что она об этом думает.

К тому времени, когда они добрались до названного Сомовым места, вызванный по телефону Семенов уже ждал их на местности, предусмотрительно распахнув железные ворота на площадку склада металлоконструкций.

Склад выглядел заброшенным и унылым из-за ржавых агрегатов и механизмов, расставленных вдоль бетонного забора, но по срезанным кустам, пытавшимся прорости между наземными перекрытиями бетонных плит, было понятно, что периодически это место кто-то инспектирует.

Маленький кирпичный сарайчик в углу площадки был единственным здесь строением и, без сомнения, входом в подземелье.

Первым к нему подошел Саламатин. Толкнув ржавую дверь, он остановился на пороге и обернулся:

– Видели? Огонек, вроде, красный вспыхнул под притолокой. Может, камера видеонаблюдения сработала?

Петрович провел рукой по верхней перемычке двери и внимательно осмотрел кирпичную кладку под низкой крышей.

– Нет ничего. Показалось, наверное.

Уже спускаясь по лестнице подземелья, Егерев поинтересовался:

– А в какой части сада мы выйдем на поверхность – нам известно?

– Известно. Попадем сразу в зал, где был убит Габриэль Каре, – весело отозвался Сомов.

– И как мы объясним свое внезапное появление обитателям особняка?

– Спросим у них: «как пройти до библиотеки?» – пошутил Петрович. – Скажем, что провели следственный эксперимент, и зададим вопрос: почему нам не сообщили о подземном проходе во время обыска.

– Логично. Нам надо забыть о том, что мы действуем тайно.

Электрический фонарик, предусмотрительно захваченный из дачной кладовки, весело подпрыгивал в руках Саламатина, выхватывая лучом то рыжий мох на стенах подземелья, то непроглядный сумрак тоннеля. Это будоражило мальчишеский кураж и жажду приключений у взрослых мужчин, следовавших за его светом.

– Пришли, – скомандовал Саламатин.

Фонарный луч устремился вверх по стенам колодца.

– Я лезу последним, – предложил Егерев. – Если навернусь, то буду лететь с мыслью, что не виноват ни в чьей смерти.

Уже в зале, отряхиваясь от пыльного колодца, Петрович заметил, что Сомов одет в отглаженный серый костюм с выведенными пятнами и вычищенными загрязнениями. И самое поразительное: в нагрудный карман был вложен носовой платочек, подобранный под цвет галстука.

– Коля, боюсь спросить, у тебя изменения в личной жизни?

Сомов оторопело вытаращился на Петровича:

– Откуда такие предположения?!

– Оттуда, – Петрович приложил палец к виску. – И не надо так нервничать. Я просто спросил.

Вся их дружная компания была вскоре обнаружена Борисом Комом, который столкнулся с ними около парадной лестницы в холле. Приволакивая ногу и почти доставая до пола не подвязанной рукой, он заискивающе приговаривал:

– Что же вы не предупредили о визите, господа, я бы обед на всех приготовил. Проходите наверх, хозяин у себя.

Боголюбов в позе Наполеона, стоял лицом к окну и спиной к двери кабинета. Медленно, немного по-театральному, он повернулся к вошедшим и удивился одной бровью, приподняв ее кверху:

– Чем обязан столь внезапному визиту? Мне казалось, что после дознания мы перешли в стадию процессуального общения – через вызовы по повесткам.

Егерев раздраженно крякнул, поняв, что этот камушек брошен в его огород.

– Приходится возвращаться, как вы правильно заметили, к дознанию, и только потому, что вы и ваши домочадцы, нарушая свои гражданские обязанности, не сотрудничаете со следствием. А именно: не информируете нас о тайных ходах к дому, а также об имеющихся тайниках. Вы как-то прокомментируете происходящее?

– Так никто об этом не спрашивал.

– Не юродствуйте, Эдуард Константинович. Об этом не спрашивают, за это привлекают к ответственности. Если под вашим руководством строился дом, то вы наверняка располагаете необходимыми схемами и чертежами. И во избежание неприятностей будьте любезны их предоставить.

Боголюбов молча подошел к невысокому двухстворчатому шкафу, украшенному резными фигурками из дерева, и распахнул его. На полках шкафа лежали свернутые в трубку большие листы бумаги.

– Вот, все в вашем распоряжении. Во время обыска никто не заинтересовался этим.

– Искали совсем другое, – напомнил Егерев. – Кстати, сей предмет у нас с собой. Иннокентий Петрович, представьте его на обозрение.

Петрович достал из-под куртки сверток бумаги и развернул его на письменном столе.

– Это лабрис. Узнаете его, Эдуард Константинович?

Бледный Боголюбов уставился на топорик неподвижным взглядом.

– Семенов, пригласите сюда Бориса Кима и Гульнару Шарипову. Может, они сталкивались с этим орудием?

С этими словами Боголюбов вышел из оцепенения и быстрым движением захлопнул дверцы шкафчика:

– Не надо, чтобы прислуга видела, где хранится важная документация, – прокомментировал он.

– Итак, – уже в присутствии всех продолжил солировать Егерев, – орудие убийства найдено в известном нам тайнике дома.

Представители правоохранительных органов подхватили игру и дружно закивали головами, строго поглядывая в сторону хозяина особняка и его обитателей.

– Осталось только понять, кто его туда положил. По обнаруженным на элементах топора микрочастицам крови можно определенно сказать, что этим орудием был убит Габриэль Карэ, ранен майор милиции и… скорее всего, совершено еще несколько преступлений. Благодаря современным технологиям, нанодактилоскопия позволяет опознать людей, пользовавшихся предметом, по отпечаткам пальцев на протяжении длительного временного промежутка, снимая поочередно тонкие слои наночастиц. Тем самым, мы очень скоро узнаем: кто именно и в какое время брал лабрис в свои руки. Ну, а досье отпечатков у нас на всех имеется. Так что ответ из лаборатории придет уже с конкретными фамилиями.

Егерев сделал паузу, чтобы оценить, какое впечатление произвели его слова на окружающих.

– Таким образом, – продолжил он. – После лабораторного заключения мы начнем допросы каждого, чьи пальчики будут обнаружены на лабрисе. Остальные расскажут, что им известно об этом предмете и о последних событиях. Наша встреча именно в этот промежуток времени не случайна. В эти минуты компьютерная программа завершает обработку заложенной в нее информации, и в скором времени мы узнаем результат, который будет выслан мне на мобильный телефон.

Расхаживая по кабинету, Егерев остановился и, вытащив из кармана брюк свой широкоэкранный гаджет, внимательно посмотрел на экран.

– Сейчас десять часов пятьдесят девять минут, в одиннадцать ноль-ноль, если техника не подведет, я получу вышеназванное сообщение.

В повисшей тишине трель СМС-ки прозвучала, как выстрел, заставив вздрогнуть присутствующих.

Егерев с усердием пробирался к сообщению, двигая пальцем по сенсорному экрану. Все, затаив дыхание, наблюдали за происходящим.

Прочитав сообщение, следователь замер и, медленно подняв голову, исподлобья посмотрел на Бориса Кима.

В воздухе повисло напряжение.

Последовавшая реакция Кима была настолько стремительной, что никто даже с места не успел сдвинуться, когда тот с проворством обезьяны подскочил к столу, схватил лабрис, ударил им по голове мешавшегося на пути Егерева и, сгруппировавшись, вышиб плечом оконное стекло, выпрыгивая в сад.

Подбежав к разбитому окну, Петрович только успел разглядеть, как преступник с легкостью перемахивает через высоченную каменную стену сада и исчезает из поля зрения.

– Игорь Семенович, с вами все в порядке?

Егерев сидел на полу, прижимая к голове ладонь, из-под которой струилась кровь. Отмахнувшись свободной рукой от помощи, он спросил:

– Где этот калека?

– Скрылся, – отозвался Петрович. – Вряд ли мы его сейчас поймаем. Этот инвалид даст фору олимпийскому чемпиону по прыжкам в высоту. Скорую, наверное, надо вызвать?

– Ан, нет! – Егерев при помощи Соломатина и Сомова поднялся с пола. – Рана не глубокая и, пока, я не поговорю с остальными членами банды, вам от меня не избавиться.

– Ой, мамочка! – с этими причитаниями тетя Груня, закрыв ладонями лицо, повалилась на диван.

– Внимание отвлекает и время тянет, – прокомментировал припадок Егерев.

– Уберите ее… уберите, прошу. Я буду говорить, – тяжело вздохнув, Боголюбов сел в кресло за рабочий стол.

– Семенов, побудь с Шариповой внизу. Ну, что же, Боголюбов, достаточно уже крови. Выкладывайте все начистоту, – и Егерев сел в кресло напротив.

– Я не хотел крови. Я мечтал изменить свою жизнь и жизнь окружающих в лучшую сторону. Клянусь вам! Сам не понимаю, как очутился в этой ситуации и во власти этого страшного человека.

– Можно поконкретней, Эдуард Константинович?

– Можно. Я представитель нетрадиционной ориентации, – последовала пауза. – Другими словами: я люблю мужчин, и не прикоснулся в своей жизни ни к одной женщине. Я знаю, какой вопрос у вас у всех возник – как я мог жениться на Елизавете Федоровне. В том-то и дело, что я искренне не желал этого, но поддался уговорам и открывшимся возможностям, и совершил непростительную и трагическую ошибку всей своей жизни. Отец Елизаветы Федоровны, заметив, что его дочь неравнодушна ко мне, решил, что я буду для нее хорошей партией. Я усердно скрывал свои предпочтения в «тех» кругах, так как эмиграция первой волны тщательно оберегала дореволюционное российское мировоззрение, и я боялся потерять богатую клиентуру в своем ювелирном деле. Ее отец, Царство ему Небесное, долго меня уговаривал и, в конечном итоге, ему удалось соблазнить меня великой семейной тайной, от которой у меня пошла кругом голова как у профессионала, и я согласился, не просчитав последствия своего шага.

– И когда же супруга обнаружила, что вы, как бы это выразиться, не можете быть вместе? – вдруг встрял Сомов, оборвав рассказ на самом интересном месте.

– Очень скоро, – продолжил Добролюбов. – Больше месяца после свадьбы я ссылался на разные обстоятельства, отказываясь от совместного брачного ложа, желая быть заподозренным в мужской немощности, – ведь я значительно старше супруги. Но нашелся какой-то доброжелатель, – может быть, даже мой бывший любовник, – который посвятил ее в секреты моей личной жизни. Между нами состоялся неприятный разговор. Она старалась быть корректной, но я видел, как глубоко ее разочарование. И, наверное, это привело бы к неминуемому разрыву, но вмешались обстоятельства. Отец Елизаветы Федоровны заболел, и она попросила скрыть эту ситуацию до его выздоровления. Однако болезнь затянулась на годы и закончилась его смертью, но тогда мы об этом не знали. Честно скажу, я воспользовался ситуацией и решил претворить в жизнь свой план, насколько успею. Я мечтал о возрождении русского дворянства и убедил Елизавету Федоровну стать моим другом и соратником в этом вопросе; она согласилась, так как меня поддержал ее отец. Мы затеяли переписку с возникшими в тот период дворянскими собраниями, и вышли на родственников рода.

– А вот отсюда поподробнее, – встрял в рассказ Егерев. – У нас есть подозрение, что мы имеем дело с двумя Бжозовскими. Это так?

Боголюбов сильно нервничал, он поднес руку к горлу и, сглотнув ком, продолжил:

– Так. Я вам больше скажу, Бжозовских было три: моя законная супруга – Елизавета Федоровна, родственница из Велижа и полная ее тезка, а также родная сестра родственницы – Ольга Федоровна Бжозовская.

Здесь Боголюбов всхлипнул и прикрыл ладонью глаза.

– И с какой же из них непосредственно мы имеем дело? – не унимался Егерев.

– С Елизаветой Федоровной из Велижа… с гадким, грязным существом, погубившим свою родную сестру! Оленька – она была чистым ангелом.

– Можно больше информации и меньше эмоций, Эдуард Константинович? Мне тяжело слушать вас с пробитой головой.

– Да-да. Первая наша поездка была предпринята в Велиж. Именно туда мы получили приглашение из России. Старинный и бедный городок встретил нас почестями, на какие только был способен. Мы были тронуты до глубины души. Возглавляла встречу всем вам известная Елизавета Федоровна, считавшая себя самой родовитой и близкой нам по крови, а Оленька, как потом выяснилось, была нагулянная отцом и усыновленная в раннем возрасте, после смерти ее родной матери. Моя супруга, очень добрый и доверчивый человек, по просьбе родственницы выдала значительную сумму денег для поддержания, так сказать, «местной знати». На самом деле, эта алчная родственница присвоила указанные средства и начала свои отвратительные интриги, заметив мое состояние, которое я не мог скрыть, – если так можно выразиться, – по неопытности. Дело все в том, что я впервые в жизни влюбился в женщину… в Оленьку Федоровну. И, к моему восторгу, взаимно. Да, так бывает, – Боголюбов тяжело вздохнул. – Вы извините меня, господа, но без эмоций у меня не получается.

Он посмотрел с грустью на красивую и добротно сделанную деревянную коробку:

– Коньячку не желаете? А я выпью. Теперь уже не представится такой случай.

– Эдуард Константинович, у нас допрос сейчас идет – мероприятие официальное, – попытался остановить его Петрович.

– Жизнь невозможно подчинить всем формальностям, а если такое, упаси Господи, кому-то удастся, то прекратится течение самой жизни, – и подмигнул своему оппоненту. – Я вам в первую нашу встречу предлагал составить мне компанию, но вы отказались.

Петрович почувствовал смущение и отступил.

– Может быть, последний раз в жизни, – Боголюбов открыл ящичек, в котором на бархатной подложке лежала изящно приталенная бутылка коньяка, откупорил ее и налил тягучую жидкость в широкий бокал. – Пусть немного подышит, а мы продолжим. Чувства мои к Ольге Федоровне были абсолютно платонические. Я, конечно, мечтал об этой женщине, но не посмел и в мыслях приблизиться к этому ангелу. Отец супруги живо интересовался нашими визитами в Россию и очень радовался моим восторженным рассказам, не понимая настоящей причины моего восхищения, и щедро ссужал деньги, которые я с удовольствием переправлял в Велиж, не подозревая, аппетиты какой акулы я раскармливаю. Забыл упомянуть, с собой в поездку мы всегда брали прислугу, без которой моя жена не могла обходиться – это небезызвестные Борис Ким и Гульнара Шарипова. К слову, они являются гражданскими супругами. Шарипова прислуживала Бжозовским с детства, переняв эстафету у матери, а Ким появился в начале девяностых. Его, убогого, приютили как сторожа, не выяснив толком – кто он и откуда. А он оказался преступником и рецидивистом, сбежавшим от правосудия. К тому же, никакой он не инвалид, он мастер спорта по боевым искусствам, имеющий за плечами шаолиньскую школу и связи с китайской мафией. Это чудовище подчинило всех нас своей власти и уничтожило бы по одному, если бы не обстоятельства.

– Подчинить своей преступной воле злоумышленник может только при наличии осознанного согласия со стороны исполнителя, поэтому это обстоятельство преступления не смягчающее, а отягчающее, – заметил Егерев.

– Согласен. Так вот. Шло время. Отцу Лизоньки становилось все хуже и хуже. Я понимал, что мое время сочтено, а я так ничего толком и не успел, а самое главное – мне предстояло навсегда потерять надежду видеться с Оленькой. К этому времени, – я не заметил – как, – ненасытная родственница сблизилась с Кимом и Шариповой, которые как прислуга были посвящены в секреты личной жизни своих хозяев. И они подготовили план своего преступления, в который втянули и меня, так как я был частью этого плана. Он заключался в следующем: после смерти отца Лизы я должен был согласиться на подмену законной супруги на родственницу и тезку из Велижа. Все очень хорошо устраивалось: исправление в документах минимальное, Оленька оставалась рядом, деньги (как мне казалось) в моем распоряжении, благородные планы реализовывались…

– Но для этого вам надо было убить свою законную супругу.

– Нет! На это я бы никогда не пошел. Жизнь ее была вне опасности, так как она является частью тайны семейства и ключом к богатствам рода.

– Так она жива?

– Жива. Только очень больна, – с этими словами Боголюбов сделал глоток из бокала. – Ей была сделана лоботомия, последствия которой оказались далеки от ожидаемого результата.

– Лоботомия?

– Нейрохирургическая операция на головной мозг. Эта операция тоже была частью нашего плана. Рассказав о наличии тайны рода Бжозовских, ее родитель предусмотрительно не передал мне ключи от нее, и после его смерти, с помощью операции, мы думали раздобыть информацию у неуступчивой супруги.

– Она в России? – снова встрял Сомов.

– Да. В России.

– Как же вам удалось ввезти ее в таком состоянии, да еще и гражданство получить?

– В этой стране за деньги можно сделать все, даже документы на гражданство на подставное лицо. Лоботомию, – несмотря на то, что она запрещена еще со времен СССР с 1950 года, – мы сделали здесь же и, между прочим, у практикующего эту операцию хирурга, – усмехнувшись, Боголюбов сделал еще один глоток.

Петрович заметил, как Саламатин с досадой поморщился.

– Так я стал, выражаясь юридическим языком, соучастником преступной группировки, которую очень быстро возглавил Ким. Изначально у меня были некоторые привилегии по распоряжению деньгами и реализации планов. Как я теперь понимаю, для отвода глаз и создания правдоподобной легенды. Но со временем этот преступник все взял в свои руки. Вы не поверите, но прислугой в доме стал я, а он – хозяином. Дело дошло до того, что в мои обязанности стала входить уборка придомовой территории и починка ворот. Мы с вами, Иннокентий Петрович, как раз познакомились за этим занятием. Обстановка в доме усложнялась. Ким оказался ненасытным извергом. Он следил за всеми с помощью аппаратуры, которой нашпигован весь дом. Центр управления всей усадьбой находится в его кабинете управляющего. Измывался над прислугой… вплоть до того, что начались убийства.

– Многих убил?

– Точно не скажу, люди просто исчезали после незначительной провинности. В доме поселился липкий страх. Мою Оленьку как химика заставляли изготавливать различные яды. Сначала она думала, что яды нужны для травли крыс. Когда она поняла, кого Ким называет крысами, пришла в ужас, и у нее начались нервные срывы. Мы задумали бежать из этого дома, но все средства к этому времени контролировались Кимом. Последней каплей была попытка отравить профессора из-за того, что он случайно услышал разговор двух сестер. Но честное слово, я дал ему шанс спастись! Когда Ким отвлекся, я выпустил профессора из дома, и очень переживал за него, спустя какое-то время увидев около ворот его собаку. А эта живодерка Шарипова пыталась отравить пса, всячески приваживая и прикармливая его. Но благородное животное отказывалось от еды, тоскуя по своему хозяину, и принимало только ласки и сочувствие.

– Как можно поднять руку на Бонифация! – не выдержал Петрович.

– Так вы уже знакомы со Станиславом Витольдовичем? – улыбнулся захмелевший Боголюбов. – Ну, тогда я могу позволить себе не останавливаться на подробностях обустройства адского чрева этого здания. Рассказ профессора об этих чертежах будет гораздо интереснее, – Боголюбов махнул рукой в сторону резного шкафчика.

Петрович почувствовал неприятный осадок при мысли, что профессор может быть причастен к совершенным преступлениям.

– Мне кажется, настало время для изложения событий убийства Габриэля Каре, – устало напомнил Егерев.

– Красивый был юноша, – вздохнул Боголюбов и, опомнившись, продолжил: – Обладая информацией об истории рода Бжозовских, я вступил в тайную переписку с Орденом Иезуитов. В тайную, так как Елизавета Федоровна и ее отец были категорически против каких-либо сношений с этими иноками, но это меня только больше подстегнуло. Из той части информации, которую мне все-таки удалось извлечь «из» моей законной жены, мне стало известно, что одной из реликвий семейства является бриллиант под названием «Слеза Авелин» – самый крупный бриллиант в мире. Да-да, господа! Самый крупный бриллиант в мире принадлежит не Английской Королеве, как это принято считать, а хранился в этом доме. К слову сказать, он пропал. Думаю, что его перепрятал Борис Ким.

Петрович и Саламатин тревожно переглянулись.

– Бриллиант находился в сейфе, к которому я имел доступ, и мы с Оленькой решили бежать, захватив его с собой. Но вмешался счастливый, как нам казалось тогда, случай. Орден Иезуитов, прознав из нашей переписки об этом камне, предложил выкупить его за очень хорошие деньги и в очень короткие сроки. Все случилось молниеносно. Габриэль Карэ прилетел буквально на следующий день после моего согласия на сделку. Мы сразу же договорились о встрече той злосчастной ночью. Видимо, я был недостаточно осмотрителен, так как обо всех наших договоренностях стало известно Борису Киму. Когда я тайно провел Габриэля Каре в дом, и мы расположились с ним в зале, в ожидании сообщения о перечислении денег на мой зарубежный счет, за нашими возвышенными беседами мы не заметили, как к нам приблизился этот изверг – Борис Ким. Он ударил монаха лабрисом, – который, кстати, он заказал у известного ювелирного мастера в Китае, через мафиозные каналы. Помню, как его привезли в сопровождении таких отъявленных бандитов, что у нас у всех кровь в жилах стыла.

– Когда это было? – поинтересовался Саламатин.

– Около четырех утра.

– Я не об этом. Когда привезли в этот дом лабрис?

– Осенью. Да-да, в сентябре. Точно. Совершенная безвкусица, но за безумные деньги. Ким чванливо демонстрировал этим азиатам свою власть над деньгами и над людьми в этом доме и, к моему ужасу, ему удалось вызвать у них зависть.

– А до этого он владел каким-либо орудием подобного вида?

– О да! В Шаолине Ким закончил мастер-класс именно по борьбе с боевыми топорами, у этого направления еще название какое-то есть. У него целая коллекция боевых топориков: старинные и попроще – для тренировок. Вы найдете их в тайнике, расположенном в его кабинете. Там же центр управления всеми приборами слежения и коммуникациями дома.

– Понятно, – заключил Саламатин.

– Давайте вернемся ко дню убийства. Что было дальше?

– После того, как был убит Габриэль Каре, я подумал, что моя очередь следующая, но ситуацию спасла Оленька. Она вбежала в зал и подняла крик. Полагаю, что именно она и вызвала полицию. Я помню, как она кричала: «Обманщики, убийцы, будьте вы прокляты, я уничтожу ваши планы!»

– Какие планы?

– Не знаю.

– Поднялась суета. Прибежала сестра Оленьки и все с криками переместились к парадной лестнице. Помню, как Оленька побежала в сад, а за ней Елизавета, выхватив у Кима лабрис.

– А дальше?

– А дальше приехала полиция.

– Куда же делась Ольга Федоровна?

Боголюбов всхлипнул и отпил из бокала.

– Полагаю, ее убили.

– И вы после этого продолжали, как ни в чем не бывало, общаться с этими людьми?

– Я не знал, что ее больше нет. Думал, что ее по-тихому вывели через подземный ход. Ведь ее присутствие нарушала общую легенду.

– И в чем же заключалась тайна семейства Бжозовских? И как вы ее собирались в дальнейшем раскрыть? – спросил Саламатин.

Боголюбов осушил бокал до конца.

– В двух словах об этом не расскажешь. Можно попросить открыть окно? Душно стало.

С этими словами Боголюбов потянул вниз шелковый платок от ворота рубашки. Внезапно его лицо исказилось от боли, и он поднялся с кресла, схватившись руками за горло. Глотая ртом воздух, он хрипло выдавил из себя:

– Оленька…

И, повалившись обратно в кресло, выгнулся в нем, запрокинув голову. Через мгновение он обмяк, широко раскрыв рот, из которого начала пузырилась пена.

– Не трогайте его! Это отравление, – Егерев вскочил со своего кресла. – Провал, ребята! Полный провал! Сейчас мы вызываем всех: скорую, криминалистов, оперативную группу. Теперь нам всем мало не покажется: и за самоуправство, и за сбежавшего преступника, и за пропавший вещдок, и за труп…

– Ведь все это уже произошло? – с олимпийским спокойствием, спросил Сомов. – Давайте без паники обсудим сложившееся положение вещей. В нашем распоряжении оказались чертежи дома, которые может прокомментировать профессор Бжозовский. Так?

– Так.

– Иннокентий Петрович может спокойно удалиться с бумагами через подземный ход, показать их профессору Бжозовскому и, таким образом, продолжить наше расследование. Так? Сюда явятся, между прочим, наши люди, которым мы ничего не обязаны объяснять, так как у нас «специальное поручение сверху». Разве кто-то усомнится в наших словах?

– Дело говоришь, Николай. Это нас не спасет, но хотя бы отсрочит наш приговор, – согласился Егерев. – Предлагаю срочно покинуть этот кабинет, чтобы облегчить работу криминалистам, и обсудить сложившуюся ситуацию внизу.

Уже на лестнице Сомов с наивным любопытством поинтересовался у Егерева:

– Игорь Семенович, а чьи фамилии были указаны в сообщении по нанодактилоскопии?

– Какая, к чертям собачьим, нанодактилоскопия?! – устало выругался Егерев. – В каких таких слоях могут сохраниться отпечатки пальцев? Они либо есть, либо их нет. Мужики, вы же профессионалы! Если бы этим злодеям дали время на размышления, они и то догадались бы, что это блеф чистой воды. Я телефон включил на звук, вот он и пискнул, как будто пришла СМС-ка, а на Кима я первым взгляд бросил, так как он ближе всех ко мне стоял.

– Так это был мастер-класс представителя старой следственной школы? – дружелюбно усмехнулся Петрович. – Мне кажется, этим методом лучше пользоваться в специально оборудованных местах.

– Шутить изволите? А мне, ребята, как-то не до шуток.

Только теперь Петрович увидел, что рукав куртки около кисти, прижатой к голове, сильно набух кровью.

– Игорь Семенович, давайте мы уже вызовем скорую.

– Вызовем, не переживай. Ты чертежи захватил? Молодчина. Давай, уходи тайными тропами за информацией, а мы будем здесь разыгрывать рисковую партию.

У Петровича было ощущение, что он покидает поле битвы перед решающей схваткой, но мысль о предстоящем объяснении с Милой приглаживала воинствующий пыл и оправдывала отступление.

– Мужики, сюда. Смотрите! Вход в тайную комнату, – закричал Сомов.

В этот момент плита под парадной лестницей сдвинулась в сторону, обнаружив лестницу, ведущую вниз.

Единственный лестничный пролет, и все очутились в достаточно просторном помещении подземелья, подсвеченном и мебелированном в стиле дорогих ретро гостиниц. В глубоком кресле «серебряного века» сидела изящная женщина. С царственной осанкой, тонкими запястьями, правильными чертами лица и волоокими серыми глазами – она была само воплощение музы из произведений Блока.

– А это наша парижская Елизавета Федоровна, – сделал заключение Егерев.

Первым к ней подошел Саламатин. Муза никак на него не отреагировала, продолжая с загадочной улыбкой смотреть в вечность. Тогда он аккуратно приподнял волнистую прядь волос около самых корней, и обнажил страшный зарубцевавшийся шрам.

– Не трогайте ее! – с визгливым окриком буквально вкатилась в подземелье Шарипова.

Она упала на колени перед Бжозовской и, благоговейно приподняв кисть руки хозяйки, начала перебирать ее пальчики, приговаривая:

– Ироды, что же они сделали с ангелом моим? – и, строго посмотрев на присутствующих, скомандовала: – А вы уходите отсюда как можно быстрее, если она вас испугается, за последствия я не отвечаю.

Наверху Егерев спросил у Сомова:

– Коля, как ты ее обнаружил?

– Зазор заметил в мраморных плитах. Толкнул, оно и распахнулось.

– Понятно. Петрович, дуй, пока не поздно, к профессору. Пусть расскажет, какие еще тайны запрятаны в этом доме.

Уже в тоннеле подземного прохода Петровичу показалось, что он услышал вой сирен экстренных служб.