АТЛАНТИДА
— Папа?
— Буратино?
Шютка, типо
Первым, что поразило Кира в этом мире, было небо. На первый взгляд оно ничем не отличалось от разнообразных виденных им небес: голубое, хрустально-прозрачное, как игрушка на новогодней елке. И все же было в нем что-то не то. Если в обычном небе таится некое обещание — то ли бесконечных пространств, то ли бесконечного падения с обеденной тарелки Земли, — это небо было твердым. Надежным. Солидным, как хорошо пригнанная крышка люка. Как затычка графина. Если выпрямиться во весь рост, подумал Кир, об это небо нехило треснешься башкой. И еще в нем не было солнца.
Кир стоял на палубе белой субмарины. Субмарина шла на посадку. За спиной Кира толпились Крайне Подозрительные Личности в облезлых пальто. Личностям было зябко, и они жались друг другу. По левую руку от Кира топтался Сопровождающий. Сопровождающий, цветя улыбкой, вещал:
— Родина. Родина — это такое близкое, такое интимное понятие. С чего начинается Родина? С ашипки в твоем букваре, хе-хе. Родина — это поля и реки, березки и мох, растущий на северной стороне их стволов. Но Родина — это и люди, человеки. Ваши сограждане. Ваши сограждане оказали вам доверие, протянули руку помощи. Рука протянулась в приглашающем жесте, позвала вас с холодных чужих берегов, где — скажем откровенно — всем на вас было начхать. Но Родина вас не забыла, нет. Родина не предаст и не обманет. Родина примет в теплые объятия своих блудных сынов — ну и дочерей, конечно, тоже, не забываем о дамах, хе-хе…
Болтовня Сопровождающего действовала Киру на нервы. Еще больше ему действовало не нервы сознание, что он совершенно не помнит, как здесь очутился. Последнее, что он помнил, — это утробную отрыжку кииитааа и полет сквозь пустоту.
Субмарина крякнула, и, непристойно раскорячившись, плюхнулась в зеленые волны залива. Стоящих на палубе обдало солеными брызгами.
— Вот она — Родина! — возопил сопровождающий и широко развел руки. В порту грянули трубы духового оркестра.
Для Кира Родина началась с того, что ему по зубам врезали рукояткой бластера. Всех пассажиров белой субмарины, за исключением Сопровождающего, выстроили в порту в шеренгу. Строил их небритый чин, то ли капрал, то ли подпоручик, и зазевавшихся подгоняли пинками. Пассажиры, смущенные таким приветствием отечества, стали еще более робки и незаметны. Подпоручик, хотя, возможно, и капрал, закончил построение и откозырял Сопровождающему. Тот вышел из здания морского вокзала в компании трех недружелюбного вида военных. Сопровождающий пошел вдоль шеренги. Речей о любящей груди отечества, которая согреет своим теплом блудных сынов, он больше не заводил. Вместо этого он показывал то на одного, то на другого в шеренге и шепотом говорил что-то своим коллегам. Отмеченных им уводили за стенку, откуда раздавались одиночные выстрелы.
Когда Сопровождающий приблизился к нему, Кир холодно заметил:
— Извините, как вас там. Чем бы это местность ни была, это явно не моя родина. На моей родине, планете Криптон, технологии ушли далеко вперед по сравнению с вашим средневековьем. К примеру, расстреливали бы там из бластеров.
Сопровождающий остановился и, склонив голову к плечу, уставился на Кира. Приморский ветерок ерошил куцый чубчик на в остальном лысой башке Сопровождающего.
— Не одобряете отечественных технологий? Бластеров захотелось? Ну, будет вам и бластер. — И, вытащив из кармана бластер, от души врезал рукояткой по зубам Кира.
Очухался Кир в камере. Пошевелившись, он обнаружил сразу несколько интересных вещей. Первое: у него жестоко болела голова. Остальные части тела тоже болели, но голова просто раскалывалась. Второе: левый его глаз заплыл и открывался с трудом. Третье: он был прикручен к стулу. Пощупав, уточнил — к железному стулу. Руки у него были связаны за спиной, и щиколотки украшали тяжелые металлические браслеты. И наконец, напротив него за столом сидел Сопровождающий. За спиной Сопровождающего, на стене, висел портрет. Черты человека на портрете были Киру смутно знакомы, но боль мешала сосредоточиться. Перед Сопровождающим на полированной крышке стола высился странный агрегат. Провода, выходящие из задней панели агрегата, вгрызались в череп Кира где-то в районе висков и затылка.
Из всего увиденного Кир сделал вывод, что сейчас его будут допрашивать, — и не ошибся.
Сопровождающий отвлекся от настройки своего прибора — каждый поворот ручки отзывался в голове Кира очередным приступом боли — и улыбнулся арестованному почти дружелюбно.
— Очухался, значит, голубок. Космолетчик наш. Бороздитель безбрежных пространств. Или, может, не космолетчик? Может, просто налетчик? Или даже так: шпион и диверсант, засланный гнусными, враждебно настроенными алиенами, которые только и мечтают, как бы захватить наши плодородные поля и нивы?
Кир попробовал пожать плечами, но плечи были жестко зафиксированы.
— Молчим? Не хотим, значит, чистосердечно сознаваться в том, какое задание поручили нам враги свободного Криптона?
— Не знаю, какое задание поручили вам враги свободного Криптона, — мрачно ответил Кир, — а мне они ничего не поручали. Вообще, мне кажется, что у Криптона больше нет врагов.
— Что это еще за буржуазное благодушие? — рявкнул Сопровождающий, неожиданно взъярившись. — У любой планеты есть враги — и это, милый мой, аксиома!
— У Криптона нет врагов, — продолжил Кир, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать от боли, — потому что нет Криптона. Я сам видел, как его уничтожили кризорги…
— Как же, как же. — Сопровождающий, парадоксов друг, от последней фразы Кира расплылся в широкой улыбке. Он щелкнул по клавишам агрегата и зачитал из файла, открывшегося на экране: — «Кир, он же Кир-эль, в произношении планеты пребывания — Кирилл, родители — Жор-Эль и Лара-Крафт, год рождения, номер роддома», — ну, это нам неинтересно, а вот что интересно: «В возрасте четырех месяцев выслан за пределы планеты своим отцом, вышеназванным Жор-Элем, главой, между прочим, Совета Старейшин, ну, это мы быстро исправили, разоблачили паникера и предателя, да, так вот, выслан с планеты, миссия — неизвестна, транспортное средство — хрустальная капсула, сопровождающие — информация отсутствует». Слышим что-то знакомое? — Сопровождающий взглянул на Кира и, удовлетворившись результатом осмотра, кивнул. — Итак, имеем четырехмесячного младенца, без системы поддержки жизнеобеспечения, без сопровождающих отправленного в открытый космос в хрустальном гробу — пардон, капсуле. С каких это пор у нас космические корабли делают из хрусталя? Ну да ладно, младенец летит, губенками причмокивает и видит с орбиты — что? — как родная его планета исчезает в ядерном пламени…
— Вообще-то, это были кризорги. Они развинтили болты, которыми планета крепилась к орбите, и Криптон рухнул в раскаленные недра собственного солнца.
— Кризорги. Развинтили. Болты. Ага. Какая поразительная внимательность к деталям. Это мы с четырехмесячного возраста все так ясно помним?
— У меня хорошая фотографическая память.
— Ну-ка, ну-ка… — Сопровождающий выхватил из кармана авторучку, открутил колпачок — перо у ручки оказалось золотое и отменно острое — и быстро написал на листке двадцатичетырехзначное число. Он помахал бумажкой перед носом Кира и тут же спрятал ее в кулаке. — Ну-с, если у нас такая неординарная память, что я только что написал?
— Один-четыре-два-восемь-шесть-шесть-шесть-один… — Кир договорил число до конца.
Сопровождающий проверил по бумажке и скривился:
— Так-так. И вправду, способности у нас есть. Вопрос, на что мы направляем эти способности. — И неожиданно вскочив и обежав стол, заорал в лицо Кира: — А ну колись, сцука! Прислан сюда для ментального фотографирования военных объектов с последующей передачей этой жизненно важной информации врагам отечества? Пароли, номера телефонов, банковские счета? Адреса конспиративных квартир?
— У вас отвратительно поставлена техника допроса, — ответил Кир, безмятежно глядя в глаза Сопровождающего. — Для начала вам следует прикинуться эдаким добреньким дядькой: мол, положеньице у вас, юноша, незавидное, попали как кур в ощип, но я-то понимаю, что вы не по злому умыслу, боже упаси, а лишь по молодости и сопряженной с ней наивности. И когда я начну облегченно бормотать, что да, мол, по наивности, и поверю искренне, что сейчас вы во всем разберетесь и все утрясете, тут-то вы мне — р-раз: а кто навел нас на такие нехорошие мысли? Кто эти люди? Молчите? Предпочитаете сами ответить вместо истинных злоумышленников? С органами будем сотрудничать или где?!
Сопровождающий на мгновение от такой наглости утратил дар речи, а потом затрясся, как стиральная машина с неисправной центрифугой, и зафонтанировал:
— Да что ты себе, щенок, позволяешь? Молчать! Засеку!
Кир попробовал увернуться от летящих в него брызг слюны, но слюной Сопровождающий брызгал щедро. Вдобавок, дабы сделать слова свои более вескими, каналья широко размахнулся и вогнал в колено Кира перо авторучки. Перо, как уже отмечалось, было прекрасно заточено — а у Кира был прекрасный коленный рефлекс. Удар ступней, утяжеленной кандалами, пришелся Сопровождающему в голень. Тот взвыл и рухнул на стол, по пути опрокинув прибор. Проводка заискрила. Затылок Кира будто пронзило раскаленным железным прутом. На вопли Сопровождающего в комнату вбежали трое рослых военных. Выхватив дубинки, они повалили Кира заодно со стулом на пол и приступили к исполнению. Кир еще успел подумать: «Какая, однако, бредятина» — и потерял сознание.
Кир ехал по тропинке на белой лошади хамахарских кровей. Скотина хромала на четыре левых ноги, хотя четыре правых были абсолютно здоровы. Из-за этого лошадь ходила кругами, в общем и целом напоминая оксфордскую гоночную восьмерку, правобортные гребцы которой выпили «Ред булса», а левобортные просто выпили. На глаза Кира свисала широкополая шляпа, что тоже не улучшало навигации. Когда Кир проехал в седьмой и последний раз мимо одного и того же куста бирючины, из сплетения ветвей на тропу вышли Три Скверные Женщины. Первая Скверная Женщина воздела руки и сказала:
— Привет тебе, о Предводитель Команчей!
Вторая воздела руки вслед за первой и возгласила:
— Здравия желаю, о Предводитель Уездного Дворянства!
Третья, критически оглядев Кира, с некоторым сомнением в голосе произнесла:
— Славься, о грядущий Предводитель Всех Окочурившихся!
Кир скептически ухмыльнулся:
— Ну, Предводитель Команчей еще туда-сюда, хотя я всегда предпочитал сиу. Но что это за бредятина с Уездным Предводителем и…
Из облака пыли на тропе показался мотоцикл «Ява». В седле мотоцикла восседал некто, блиннорылостью и волосатопалостью слегка напоминающий незабвенного ротмистра Чачу. Возможно, это был Чача-Младший. Чача-Младший остановил мотоцикл, соскочил с седла и сорвал с головы кожаный шлем. Взмахнув шлемом, он поклонился Киру и прошепелявил:
— О молодой гошподин, ваш отец, благородный Шор-Эль, шкончалшя от пьянштва и шлоупотребления шильнодейштвующими пшихотропными шредштвами. Теперь вы шаконный предводитель дворянштва Криптоншкой Конфедерации. Тришды ура!
Кир удивленно покачал головой.
— That was easy.
Обернувшись к Скверной Женщине Номер Три, он спросил:
— А что же мне следует сделать, чтобы стать Предводителем Всех Окочурившихся?
— А почти ничего, красавчик, — проворковала ведьма, гнилозубо улыбаясь. — Женись тока на мне…
Кир с ужасом отшатнулся. Восьминогая кляча, почувствовав рывок повода, встала на дыбы, и Кир, не удержавшись в седле, грохнулся на дорогу. Прямо больной башкой о камень…
— Оу! — Кир схватился за голову. С верхних нар, в которые он влетел темечком, что-то загремело. Из глаз Кира посыпались искры. В голубоватом свете искр он увидел, что упавшее сверху было хорошо высушенным трупом. Можно даже сказать, скелетом. На ногах скелета красовались железные колодки. Они, собственно, и устроили весь этот грохот.
Потерев раскалывающийся от боли череп и пошарив по соседним нарам, Кир обнаружил еще парочку мертвецов. Будь они посвежее, взял бы на закуску — в последний раз Кир обедал, кажется, еще в одной из прошлых жизней, — а так пошли на растопку. Сложив скелеты аккуратным шалашиком, Кир поймал одну из искр и запалил костерок. Запахло горелой костью. В дымном свете пламени Кир различил: три комплекта двухъярусных нар, из которых одни принадлежали ему, а остальные — его топливу. Парашу. Железную дверь. Бетонный пол. Бетонные стены. На одной из стен, как раз напротив Кировых нар, висел большой портрет. Кир подошел к нему и пригляделся. Внизу портрета обнаружилась надпись: «Президент свободной Конфедерации Криптона, П. В. О. Зод». Заинтересовало узника, впрочем, не это, а некая смутная узнаваемость черт на портрете. Отодрав горящую лопатку у одного из мертвецов, Кир поднес огонек ближе к картине — и хлопнул себя по лбу, о чем тут же и пожалел. Нецензурно выругавшись, Кир воскликнул: «Ах ты, бешеное сцуко, Майор-Джентльмен! Ну попадись ты мне, тварь ползучая, межпланетная…»
Однако Кир находился в мрачном застенке, а Майор — то ли в Президентском дворце, то ли на островке посреди равнодушного океана, то ли в чаааяяячьииих желудках. В любом случае, рядом его не было. Не было рядом и ничего забавного и занятного, ради чего стоило бы задержаться в этом гадком местечке. Вздохнув, Кир не без усилия разогнул браслет на ноге одного из жмуриков и принялся затачивать железяку о стену. Параллельно с этим занятием он читал надписи, оставленные предыдущими генерациями пленников:
ДАР-ЭЛЬ, ТЫ — СЦУКА!
СВОБОДА ЕСТЬ БЛАГО, ДОСТУПНОЕ ЛИШЬ СОВЕРШЕННОЛЕТНИМ ДЕЕСПОСОБНЫМ МУЖЧИНАМ БЕЛОЙ РАСЫ И ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНОЙ ОРИЕНТАЦИИ
НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ
ТРАХАЛ Я ТВОЮ МАТЬ
И ТВОЮ МАМУ ТОЖЕ
В ОЧКО
ДОЛОЙ ДУШИТЕЛЯ СВОБОД ГЕНЕРАЛА ЗОДА!
ТРАХАЛ Я ТВОЕГО ЗОДА
В ОЧКО
ЭТО НЕ ТЫ ЕГО, А ОН ТЕБЯ, ДЕБИЛ!
СОЛНЫШКО БЫ УВИДЕТЬ, ХОТЬ ОДНИМ ГЛАЗКОМ…
На этих словах в желудке Кира заурчало так яростно, что он бросил свою работу и заколотил ногой в дверь.
— Эй, душители свобод, изверги, жрачка сегодня будет?
Не ответило ему даже эхо. К тому же замка на двери не обнаружилось, зато обнаружились следы свежей сварки. У арестанта зародилось нехорошее подозрение, что соседи-покойнички скончались вовсе не от недостатка витамина Д. Скорее смерть их имела нечто общее с недостатком калорий в принципе.
Схватив железку, Кир атаковал бетон стены. Бетон поддаваться не желал. Кир опробовал бетон на зуб. Зуб бетон не грыз. Не удалось и пройти через стену, даже с разбега. За тонким слоем чего-то, что лишь с виду напоминало бетон, обнаружился гладкий, холодный и непроницаемый материал. Стекло, решил Кир, потирая разбитый лоб. Или обсидиан. Мысль об обсидиане навеяла нехорошие ассоциации с ритуальными ножами и жертвоприношениями. Отчаявшись, Кир рубанул пол, и от кончика железяки неожиданно побежала небольшая трещинка. С новыми силами Кир принялся ковырять неподатливую субстанцию. Он успел нанести еще два или три удара, когда пол под его ногами заколыхался, как в бурю утлый челн, и разъехался в стороны. Киру пришлось отпрыгнуть, чтобы не рухнуть в провал. Из провала раздалось пыхтение, чертыханье и показалась засыпанная бетонной крошкой голова. Голова была буйноволоса, седа и бородата. Голова проморгалась, огляделась и, всплеснув невидимыми руками, простонала:
— Тридцать семь лет работы, и все впустую! Я копал не туда!
Кир ошарашенно спросил:
— Ты кто, человече?
Голова поворочала глазами, обнаружила Кира и грустно сказала:
— Мой милый, вы видите перед собой несчастного Жор-Эля, некогда Хранителя этой прекрасной планеты, а сейчас не более чем высохшую треску.
Ноги под Киром подкосились. Он плюхнулся на задницу и прошептал:
— Папа?
ИНТЕРЛЮДИЯ № 2. ДЕВОЧКА-СМЕРТЬ
Хозяин: Из любви к родине солдаты попирают смерть
ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются
на небо и ныряют в самый ад — из любви к истине.
Землю перестраивают из любви к прекрасному.
А ты что сделал из любви к девушке?
Е. Шварц. Обыкновенное чудо
Когда у Кира спрашивали, где он познакомился с Иркой, Кир в ответ обычно врал. Не то чтобы он был правдив в принципе — слово правды падало из его уст столь же редко, как жемчужина совершенной формы из клюва пресловутого соловья. Но про знакомство с Иркой он врал с особенной настойчивостью: то ли они повстречались в театральной студии, то ли в загранкомандировке, то ли на горнолыжном курорте, то ли в личном Айдахо Кира. Последнее, впрочем, было не так уж далеко от истины.
Размокшие листья платана на асфальтовой дорожке напоминали следы чудной птицы Сирина, а красные кленовые листья — маленькие препарированные сердца. Студенты медицинского шлепали по лужам вслед за профессором к кирпичному корпусу больницы. В этот дождливый день пациентов в парке было мало, и потому Кир сразу заметил девушку. Девушка стояла на лужайке, окруженной высокими старыми липами. Липовые листья в изобилии усыпали мокрую землю у нее под ногами, но хороводом кружились вокруг девушки листья клена, желтые, алые и оранжевые. Девушка была ослепительно красива. То есть в другое время и в другом месте она могла быть красавицей или дурнушкой: бледное личико, острый носик в россыпи веснушек, длинные светлые волосы и глаза переменчивого цвета. Сейчас глаза девушки, в тон больничному халатику, были бирюзовы, с зеленым лиственным просверком. В другое время и в другом месте, говорю, но здесь и сейчас она была прекрасна. Кир остановился. Пожилой профессор оглянулся и сказал: «Ах, эта. Гебефрения. К сожалению, довольно поздний диагноз».
В этой жизни Кир был студентом-медиком, но сейчас забота его была не медицинского, а скорее кулинарного рода. Молодое вино диво как хорошо, если в него добавить капельку осеннего безумия. Безумие летнее очаровательно с сангрией и портвейном, а зимнее безумие неплохо идет с ледяным шампанским и айсвайном. Но молодое, не перебродившее еще вино из урожая этого года требует осеннего безумия. Кир обещал Джентльмену доставить пару склянок для ежегодного пира, который Джентльмен устраивал по случаю праздника урожая. Для этого он и топал сегодня с однокурсниками, начинавшими практикум в городской психлечебнице. Сейчас, однако, он отстал от товарищей и шагнул на размякшую почву лужайки. Под ногами хлюпало, из палой листвы сочилась вода. Девушка кружилась. Кир мог бы поклясться, что однокурсникам просто увиделась худая курносая девчонка, безумная сомнамбулка, запутавшаяся в случайном смерчике. Кир знал лучше. Никакого ветра сегодня не было и быть не могло. Листья слетели с дорожки и поднялись в воздух, потому что послушались девушку.
Заметив Кира, девушка остановилась, и кленовые пятерни опустились на траву вокруг нее. Танцовщица посмотрела на Кира, склонив голову к плечу и улыбаясь.
— Я тебя где-то видела. Ты знаешь Веньку? — Не получив ответа, она капризно топнула ногой и продолжила: — Меня тут заперли, потому что считают, что я ненормальная. А я просто ищу Веньку. Он потерялся где-то на полдороге. Вовка меня здесь запер, потому что ревнует. Он знает, что, хотя мы и женаты, я всегда любила Веньку, а не его. Он скучный. А ты не скучный?
Кир усмехнулся:
— Я всякий. Но со мной обычно не скучно.
Девушка приблизилась к нему и, откинув голову, заглянула Киру в глаза. От ее взгляда Киру почему-то стало неловко, хотя сам он без застенчивости пялился и в очи записных див, и в оловянные зенки убийц.
— Ты не врешь. Странно. Обычно ты врешь, а сейчас — нет.
Определенно, с этой девушкой было неловко. Но интересно.
— Мой старый друг устраивает сегодня вечеринку. Хочешь пойти со мной?
— Я не могу. Здесь ворота железные и забор. И охранник в будке.
— Ничего, со мной тебя выпустят.
— А снаружи не страшно?
Кир подумал. Если ответить честно, девушка могла и отказаться. Поэтому он ответил наполовину честно:
— Со мной — не страшно.
Новая знакомая улыбнулась и протянула ему ладошку:
— Меня зовут Ирина Владимировна. Ирка.
— Кир, — представился Кир, пожимая твердую и горячую ладошку и думая о том, как легкая перестановка букв могла бы превратить их имена почти в одно и то же имя.
Джентльмен весьма удивился, когда Кир предупредил его, что вечером будет не один.
Дорога вилась серпантином по склону. Алый «феррари» рассекал на такой скорости, что почти превратился в красную ленту, опоясывающую гору. Когда поднялись выше, Кир поехал медленней. Вид сверху был очень красив: лазорево-изумрудное море, полумесяц залива и белый город, тоже раскинувшийся полумесяцем над кранами порта. Вдоль берега тянулись желтые песчаные пляжи, лучшие пляжи на побережье. По склонам карабкались виноградники. Сейчас листья винограда были окрашены во все теплые цвета спектра, от желтого до темного-багряного. Старая цепь гор, на которую взбирался «феррари», была чуть повыше холмов, изъедена ветрами и коррозией, зато более молодые горы за ними покусывали зубами небо, голубое, как перо сойки.
— Ух ты, — сказала Ирка, выглядывая из окна. Кир опустил стекло, и светлые Иркины волосы плеснули на ветру. — Непременно поднимемся сюда с Венькой. У него, конечно, нет такой машины. — Она провела пальцем по коже сиденья, шоколадно-гладкой, такой шоколадной, что хоть палец облизывай. — Но мы пойдем пешком. Тут наверняка есть пешеходные тропы. Наверное, это очень здорово — карабкаться через виноградники, чтобы в листьях пряталось солнце.
— Как же вы потерялись?
Ирка подняла глаза и растерянно нахмурилась:
— Не знаю. Мы всегда были вместе. А потом он… сбежал. Но ты не думай, — поспешно добавила она, — Венька не трус. Просто ему казалось, что так правильней.
Сложная жизнь галлюцинаций мало интересовала Кира, однако он притворился, что внимательно слушает. С девушками, а особенно с красивыми полоумными девушками стоит быть внимательным. Обычно это окупается в конце.
— О, Кирюха, Кириэль, Ундомиэль, Электродрель! — Джентльмен уже успел изрядно нализаться. Он подкатился к Ирке и театрально закрыл лицо пятерней. — Боже, какая красота. Я ослеплен. Позвольте, сударыня. — Со старомодной учтивостью он приложился к Иркиной руке почерневшими от вина губами. Ирка неуверенно улыбнулась. Джентльмен выпрямился и воскликнул с ненужной аффектацией: — Окажите честь старику, будьте хозяйкой моего скромного пира!
Ирка открыла было рот, но Кир быстро сказал:
— И не вздумай соглашаться. А то козлоногие зарежут тебя в конце пира и принесут в жертву духу горы. — Он кивнул на собравшуюся публику. Публика и вправду была не ахти. Пьяные нимфы и дриады, сатиры и фавны окружили стоящие на козлах бочонки. Присутствовал даже один старый сильван, весь заросший клочковатым мохом.
Ирка вздрогнула и спросила у Джентльмена:
— Это правда? Меня бы и в самом деле зарезали?
Джентльмен вздохнул и развел руками:
— А что поделать? Дикая публика. Я, красавица моя, и сам не любитель шумных сборищ. Однако в этой местности нас считают альвами, служителями, так сказать, благодатной Фрейи. Приходится, гм, соответствовать.
У бочонка с яблочным вином разгоралась драка. Сатир улегся прямо у бочки, открутил кран и глотал янтарный напиток, а в основном проливал себе на волосатую грудь. Его оттаскивали. Сатир мекал и отбивался копытами. Джентльмен извинился и пошел разнимать драчунов.
— Альвами? То есть эльфами? Ты немного похож…
— Отнюдь.
Ирка посмотрела на Кира оценивающе. Тот поморщился. Кир очень не любил, когда его принимали за эльфа, поскольку эльфы были существами глупыми и препакостными.
— Ты не слушай его. У старикашки совсем от спиртного крыша поехала.
Он взял Ирку за руку и подвел к бочкам.
— Виноградное, сливовое, абрикосовое, яблочное. А вон вино из одуванчиков. Его тебе лучше не пить.
— Почему?
Кир отмахнулся от приставучей бассариды с тирсом, увитым плющом, — та едва стояла на ногах и все норовила повиснуть на широком Кировом плече — и объяснил:
— Всякому вину — свое применение. Фруктовые — для настроения. Яблочное — светлая грусть. Сливовое — неистовство. Померанцевое — веселье. Вино из одуванчиков — для забвения.
— А это?
Ирка ткнула пальцем в небольшой бочонок, стоящий поодаль от остальных.
— К нему вообще не прикасайся. Это гранатовое вино.
— А оно для чего?
Кир неохотно ответил:
— Многие из этих не переживут зимы. Они умирают и рождаются каждую весну заново, вместе с растениями и солнечным светом. Гранатовое вино — для того, чтобы с миром уйти в землю.
Против ожидания, Ирка не удивилась и не опечалилась. Она подошла ближе к запретному бочонку.
— Я бы хотела попробовать. — Девушка подняла на Кира глаза, сейчас темно-зеленые, почти карие. — Я читала, кажется, в одной книжке. Там девочка искала своего друга и спрашивала у кустов роз. Если он умер, в земле, корни растений должны знать…
— И не думай. — Кир с удивлением понял, что серьезно испугался. Он только что встретил эту девушку и уже не хотел потерять. — Живой твой Венька. Если скажешь, как он выглядел, я поспрашиваю тут кое-кого. Мои приятели не кусты, конечно, но осведомлены тоже неплохо.
Ирка наморщила лоб:
— Я не очень помню. Он был большой. Добрый. Неловкий. Он чувствовал, что всегда и перед всеми виноват. И очень боялся говорить о смерти.
Кир хмыкнул:
— Для фоторобота прокатит вряд ли, но уже кое-что. Подожди меня здесь.
Он поручил Ирку старому сильвану, который тут же принялся расхваливать достоинства померанцевого вина, и отправился разыскивать Джентльмена.
Джентльмен сидел на большом камне и ковырялся в ухе нагайкой. Перед камнем стоял ишак. Кир приблизился и с интересом уставился на ишака.
— Не замечал за тобой пристрастия к верховой езде.
— Это не для езды.
Кир заломил бровь.
— И не для того, что ты подумал. Я учу его чтению.
— Вот как.
— Примерно пять веков назад я обещал некоему султану, что научу его ишака читать. За двадцать лет и мешок с динарами. В натуре, я рассчитывал, что подохнет либо ишак, либо султан, а денежки останутся у меня. Однако, как видишь, ишак живехонек, а султан сидит нынче в Эмиратах и высчитывает набежавшие за полтысячелетия проценты. И глядя на получающуюся сумму, подумывает о том, не дешевле ли нанять специалистов. А я, Кирюха, очень не люблю общаться со специалистами. Вот, понимаешь, и обучаю…
— Ну что ж, успеха вам обоим.
— Зря смеешься. Мы уже освоили арабский алфавит и подбираемся к греческому.
Кир оглядел четвероногое. Ишак производил впечатление полного неуча. Он угрюмо пережевывал виноградную лозу и помахивал хвостом.
— Ладно, скажи мне лучше, а нет ли здесь кого из Праги?
Джентльмен насторожился:
— Зачем тебе Прага?
Если бы Кир доверял своему воспитателю, он непременно поделился бы только что родившимся планом. Однако Кир доверял Джентльмену примерно в той же степени, в какой старый якудза доверяет юному и амбициозному племяннику. Поэтому молодой человек ответил кратко:
— Есть дело.
Джентльмен поднял нагайку, будто размышляя, а не стегнуть ли как следует ишака, но ограничился тем, что почесал рукояткой в затылке.
— Погляди в тех кустах. — Он ткнул кнутовищем в заросли ниже по склону. — Кажется, я видел, как ребе Йозеф удалился туда с Фаиной.
Фаина оказалась дриадой. Она лежала на спине, бесстыдно раздвинув ноги и выставив немалых размеров грудь. Ребе Йозеф щекотал соски дриады кончиком бороды. Увидев Кира, дриада взвизгнула и прикрыла свои прелести широкополой шляпой ребе. Святой человек оглянулся и неодобрительно уставился на Кира:
— Совсем ваше поколение не уважает старших. Я, между прочим, уже преподавал в Зареченской ешиве тайны Кабаллы, когда вы, юноша, еще пускали сопли и крутили севивон.
— Я католик, — невежливо ответил Кир.
Католиком он не был, о чем оба собеседника прекрасно знали, а вот дриада не знала. Взвизгнув: «Карающий меч инквизиции!», она уронила шляпу раввина и скрылась в переплетении виноградных лоз, только смуглые ягодицы сверкнули. Ребе Йозеф огорченно вздохнул, подобрал шляпу и запахнул полы лапсердака.
— У вас и вправду никакого стыда нет. Где я еще найду такую нимфу?
— А как поживает восхитительная панна Ребекка? — вкрадчиво поинтересовался Кир. — Я слышал, она недавно осчастливила вас седьмым наследником. Как бы у бедной женщины молоко в сосцах не свернулось от горя, когда она узнает о похождениях своего супруга. Среди языческих отродий, в каких-то пыльных кустах…
Раввин набычился:
— Чего вам от меня надо?
— Я слышал, уважаемый, что в вашей ешиве открылся гончарный кружок. Я бы хотел записаться.
Ребе Йозеф побелел как стена. Черная борода его тряслась и дрожала нижняя челюсть, когда он с трудом проговорил:
— Вы хоть соображаете, о чем просите, богохульник?
— О, более чем. Я всегда взвешиваю все «за» и «против».
Когда Кир завершил беседу с пражанином и вернулся к пирующим, веселье уже разгорелось вовсю. Парочки сношались прямо под ногами, пьяная вакханка лупила всех своим тирсом, Джентльмен тискал сиськи оправившейся от шока дриады Фаины. Кир пробился сквозь толпу. Ирка стояла у бочонка с гранатовым вином в одиночестве. Несколько темных капель перекатывались на дне пластикового стаканчика. Кир вышиб стакан у нее из руки и тряхнул девушку за плечи.
— Зачем ты это сделала?
Ирка посмотрела на него снизу вверх, и взгляд ее был мудр и печален.
— Не беспокойся, милый Кир. Это вино не может мне повредить.
КОНЕЦ ИНТЕРЛЮДИИ № 2
— Папа?!
— Да не ори, слышу, — откликнулась голова. Бородатый высунул из разлома руки, подтянулся и вылез целиком. Обряжен гость был в убогое рубище, порядком изгваздавшееся в пыли и стеклянной крошке.
— Ты умер, — мрачно сказал Кир. — Тебя нет. Я брежу.
— Конечно, я умер, — подтвердил визитер, отряхиваясь. — Конечно, меня нет, и конечно, ты бредишь, но что это меняет?
Отпихнув тлеющие скелеты, он подошел к сидящему на полу Киру и протянул ему руку. Кир руку взял. Рука была тощей, костистой, но мощной и с легкостью вздернула юношу на ноги.
Гость огляделся:
— Это твоя камера? Ага? Хороший метраж. Ты бы посмотрел, в какую дыру запихнули меня.
Он по-хозяйски прошел к нарам и уселся. Похлопал по тощему матрасу рядом с собой. Киру ничего не оставалось, как присесть рядом с гостем. Гость отложил алмазную суповую ложку, которой, похоже, он и прорубал проход в обсидиане, и уставился на Кира:
— А ты возмужал. Подрос. Хотя, конечно, до меня тебе далеко. Дохлячок, весь в мать.
— Что ты здесь делаешь?
— Я здесь, как ты мог бы заметить, трачу драгоценное время на беседу с тобой, хотя полезней бы было вернуться в мою камеру и начать копать в противоположном направлении.
Тут гость — отныне будем считать его Жор-Элем, бывшим Хранителем этой прекрасной планеты, а ныне просто жалкой треской — залез в карман своего рубища и извлек что-то по виду напоминавшее пригоршню сухого козьего помета. Гость закинул что-то в рот и раскусил. По камере разнесся гнилостный запах. Кир поморщился.
— Зря морщишься. Конечно, с наркотой всеведения, тебе известной под названием Е-четырнадцать-двадцать восемь, это не сравнить, но тоже штука мощная. Печень летучих мышей, подвергшихся космическому облучению в центре пирамиды…
— Стоп. Откуда ты знаешь про Е-четырнадцать-двадцать восемь?
— Как же мне не знать, если я его синтезировал? Для личных нужд, не для распространения с целью обогащения.
Кир тряхнул головой:
— Допустим. Но откуда тебе известно земное название? — Подумав, он добавил: — Это наверняка означает, что тебя нет и ничего кругом нет, а я просто брежу, умирая от змеееииного яда. Ты — моя галлюцинация. Угасающий мозг обращается к детским впечатлениям… — Юноша удовлетворенно улыбнулся. Логика — вещь универсальная, межпланетная и всеобъемлющая. Только на логику и можно опереться в подобных ситуациях — даже когда выводы, к которым она приводит, весьма печальны. Кир намеревался продолжить свое рассуждение, однако удар крепкого отцовского кулака скинул его с нар и швырнул на пол.
— Соберись, — сказал Жор-Эль. — Конечно, я твоя галлюцинация. Но это отнюдь не значит, что ты можешь опустить руки и предаться унынию. Мой сын, наследник славы Криптона, не будет покорно ожидать, пока гнусный предатель решит его судьбу.
— Какой именно из предателей? — злобно спросил Кир, потирая разбитую скулу. — И с какой стати ты тут вообще распоряжаешься? Катился бы в свою камеру, или откуда ты там пришел.
— Именно так я и поступлю, — ответил Жор-Эль и с неожиданной бойкостью вскочил с нар. — Поскольку печень летучей мыши, обладающая некоторыми интересными свойствами, только что подсказала мне, что сюда идут. Если не ошибаюсь, это прислужники гнусного Зода, которым был отдан приказ доставить тебя к их господину. Так вот, сынок, когда аудиенция закончится и тебя швырнут обратно в сей угрюмый застенок — если, конечно, Зод не предложит тебе разделить с ним власть над миром, в чем лично я сомневаюсь, — короче, когда, избитый и сломленный морально и физически, ты вернешься сюда, спустись в прорытый мной тоннель и навести меня. Нам нужно побеседовать. — С этими словами старик ловко ввинтился в дыру в полу, не забыв прикрыть вход за собой обугленным скелетом. Кир, чертыхаясь, оперся на нары и встал — как раз вовремя, ибо часть стены заодно с фальшивой дверью отъехала в сторону, и в отверстии показались фигуры с факелами.
ИНТЕРЛЮДИЯ № 3. МАЛЬЧИК-ЖИЗНЬ
Медведь: Я отказался от нее.
Е. Шварц. Обыкновенное чудо
Кир оставил Ирку в лечебнице, заплатив за персональную палату. Огромных прозрачных пауков под потолком и паутину он выжег синими молниями, так что комната стала почти уютной. Пока он выжигал пауков, Ирка сидела на кровати с планшетом и рисовала портрет Кира. «Это чтобы я не забыла, как ты выглядишь», — пояснила она.
Кир велел Ирке выплевывать нейролептики в унитаз и пообещал, что через месяц вернется с Венькой. Затем он отправился к Джентльмену.
Джентльмен занимался биохимическими опытами. Точнее, он пытался выяснить, улучшится ли вкус национального горского напитка чачи, если добавить в бродильный чан сухих гранатовых косточек. В подвальной квартирке невыносимо пахло кислятиной. Джентльмен согласился присматривать за Иркой в отсутствие Кира и даже заносить бульон. Правда, времени у Джентльмена было немного — он собирался вернуться на службу.
— Стосковался я по казарме, — пожаловался Джентльмен. — Всё же мы, Зоды, армейская косточка, все в роду сдохли не своей смертью в постельке, а на поле брани.
— С кем браниться собираемся? — спросил на всякий случай Кир.
— Ты мне про Прагу рассказал? Нет? Ну и я промолчу. Ты со своей Ириной хоть потрахаться успел?
Кир не ответил.
В подвале ешивы было холодно и сыро, и адидасовская куртка грела слабо. Глина липла к пальцам, гончарное колесо все никак не хотело раскручиваться, и вдобавок сверху доносились заунывные песнопения ешивотников: Судный День, сдача подписей, ангелы уже составили списки, так что горло драть было, в общем, без толку. Ребе Йозеф неохотно согласился обучить Кира основам гончарного мастерства. Первые изделия Кира были все как на подбор кривобоки и при обжиге трескались. Наконец, после двух недель работы, Киру удалось добиться пристойного результата. Результат был толстоват и сыроват, лопоух, лицом глуп, ну да оно и к лучшему: чем меньше sexual appeal, тем мне козырней, решил Кир.
С оживлением было хуже. Для начала ребе Йозеф коварно пытался убедить Кира в том, что голем оживляется природным электричеством. Электричество, мол, вырабатывает гигантская белка, которая без отдыха бегает в колесе во чреве голема. Однако Кир на дешевую разводку не поддался, и ребе, горестно кряхтя, написал на бумажке нужные слова. Кир свернул бумажку и засунул голему в пасть. Глиняный болван заморгал и открыл глаза. Взгляд у него был мутный и безжизненный, как у основательно полежавшего на прилавке карпа. Ребе критически оглядел куклу и поморщился:
— Эдакого кадавра и спьяну за человека не примешь. На что вы, любезный мой, надеетесь? Или вам просто понадобился исполнительный робот? Так «Тошиба» сейчас лучше выпускает, и задешево…
Кир, который вовсе не намеревался посвящать иудейского мудреца в подробности своего плана, только хмыкнул в ответ.
Кир придерживался того убеждения, что даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время (если циферблат, конечно, двенадцатичасовый) и что условия задачи всегда можно подогнать под ответ. Еще у него был воображаемый друг. В этом-то ничего странного нет, многие дети могут похвастаться тем же, но воображаемый друг Кира был ему вовсе не другом, а так, в лучшем случае спутником. Когда малыш Кир летел в хрустальной капсуле через бездны космоса, друг иногда пробуждался от спячки и начинал долдонить то таблицу умножения, то урок из криптонской истории, то жаловаться на жизнь и на то, что его девушки не любят. Короче, друг был порядочным занудой. Поэтому, когда Кир наконец достиг Земли, он не без облегчения оставил друга в капсуле. Кто же мог знать, что через тысячелетия Киру понадобится это существо.
Кир стоял на склоне горы, и ветер отдувал с его лица волосы, забирался под куртку. Над ним на сотни метров тянулся ледник. В руках у Кира был ледоруб, на ногах — ботинки с альпинистскими кошками. Рядом бессловесной глыбой возвышался голем. Поземка медленно засыпала снегом ботинки Кира и босые ступни голема. Сейчас юноша крайне сожалел о том, что много эонов назад море пересохло и на месте его выросли горы. Хотя нырять на многокилометровую глубину с големом было бы еще то развлечение. Когда-то мысль о том, что хрустальная капсула венчает вершину ледника, даже радовала Кира. Эдакий последний памятник его родной, ныне покойной цивилизации. Сейчас, однако, это представляло проблему. Тащить бестелесного воображаемого друга вниз возможным не представлялось. Значит, надо было поднять на гору голема. Как это сделать, Кир понимал слабо. Он огорченно помахал ледорубом.
— Хозяин, — проскрипел рядом голем.
— Да? — рассеянно отозвался Кир.
— Хозяин хотеть ходить гора?
— Да, хозяин хотеть. Еще больше бы хозяин хотеть летать, но на высоте семи тысяч метров атмосфера настолько разреженная, что хозяин есть грохаться вниз и ломать свои ценные кости. Какие будут предложения?
Ответа Кир не ожидал, да ответа и не последовало. Вместо этого болван с легкостью вскинул господина себе на плечи и помчался вверх по леднику. Кир судорожно вцепился в загривок голема. Дыхание его замерзало льдинками в меху капюшона, ветер немилосердно резал лицо, в глазах мутилось от снежного блеска и скорости. Кир не успел отдышаться, а они уже стояли на вершине горы и его слуга трудолюбиво откапывал капсулу. Будто знал, для чего они сюда забрались. А может, и знает, подумалось Киру. Если примитивные нуклеиновые кислоты решили когда-то, что им хочется быть живыми, то чем глина хуже?
Кир ожидал, что воображаемый друг обрадуется. Как-никак, встреча старых приятелей после многовековой разлуки. Да и скучно небось тысячелетиями торчать в одной и той же капсуле, весьма, кстати, небольшой. Однако друг радости не проявил.
— А, опять ты, — пробормотало существо. — Ты зачем здесь?
— Вообще-то, — заметил Кир, — это мой корабль.
— Корабль. Ха. Убогая скорлупка. Такие ли были корабли? Вот, помню, линкоры серии «Имперский орел», боевые дирижабли, штурмовики звездного флота — это да. Корабли. А у тебя нет, не корабль. Какая-то перелетная матка с техническими характеристиками корыта.
Кир прищурился. Дело, кажется, было сложнее, чем он предполагал.
— Ты, воображаемый, зубы мне не заговаривай. Либо ты войдешь в этого голема и станешь Венькой, либо я тебя перестану воображать.
— Ха, напугал, — сказало существо. — Это еще кто кого воображает.
— Ну что ж, — спокойно заметил Кир, — тогда вообрази себе зимнюю одежду и снегоступы, потому что я сейчас закладываю заряд взрывчатки в чертову капсулу, — и действительно вытащил из рюкзака брикет пластиковой взрывчатки.
— Но-но-но, — сказало существо. — Может, не надо?
— Надо, Венечка, надо. Иначе никак.
Существо вздохнуло, окинуло прощальным взглядом уютную капсулу — последнее напоминание о доме — и вошло в голема.
Путь вниз был намного трудней, потому что Венька оказался редкостной бестолочью и два десятка раз чуть не навернулся со снежных уступов. Когда наконец спустились, куртка Кира насквозь промокла от пота. Венька морщился на свет и ныл:
— У меня пальцы болят. На ногах. И на руках тоже. Хочу валенки.
— Будут те валенки, — посулил Кир, запихивая новорожденного в снегоход.
В Городе уже выпал первый, неуверенный пока еще снег. Снег лежал на всем миллиметровой пленкой и на ощупь был холоден и хрупок, как кожа очень старого человека. Ирка прогуливалась по больничному парку. Она делала два шага вперед и шаг назад, мелкие, почти танцевальные шаги, и с интересом смотрела на отпечатки своих ног в снегу. Красногрудые птички ссорились из-за гроздей рябины. Мимо дворник прокатил свою тележку с метлами, и снова в парке стало пусто. Потом послышалось тихое «хруп-хруп». Ирка поняла, что кто-то идет к ней по снегу, и прикрыла пальцами глаза. Ей очень хотелось, чтобы это был Кир, но шаги Кира звучали по-другому. Точнее, никак не звучали. Кир ходил бесшумно. Наверное, это нянечка из корпуса пришла звать ее внутрь. Ирка досчитала до двадцати семи — счастливое число — и посмотрела. По снегу к ней, толстый, мягкий, в полушубке и варежках, шагал Венька. Щеки его раскраснелись от холода, он улыбался и широко развел руки.
— Ох, — сказала Ирка. Она поднялась на цыпочки, качнулась, а потом кинулась к Веньке, подскочила, обняла его за шею и прижалась всем телом, халатиком к полушубку, щекой к его холодной щеке. — Ты нашелся.
— Я нашелся, Ирочка.
Кир, подглядывающий из-за липового ствола, отвернулся.
Потом было то, что было потом. Ирку выписали из больницы, потому что вот оно — доказательство ее несомненной нормальности. И прозрачные пауки перестали вить над ней свои сети, ведь она была теперь сильная. Оставалось только слегка подделать воспоминания Иркиных друзей и школьные, а потом и институтские документы — но это все пустяки. Ирка была очень благодарна Киру. Она и любила его, бегала то от него к Веньке, то от Веньки к нему. А Кир… А что Кир? Кир оставался Киром.
— Не расстраивайся, — утешал молодого друга не одну собаку съевший Джентльмен, — такие как мы, то есть ты и я, не умеют любить. Ненавидеть — вот это запросто. Горячо. Пылко. Пламенно. А любить — не-а. Любовь — совершенно другой, недоступный нам вид бессмертия.
КОНЕЦ ИНТЕРЛЮДИИ № 3
Снизу или с высоты полета межконтинентального аэробуса стесанная вершина пирамиды показалась бы незначительной точкой, комариным пятнышком на разметке карты. Возможно, легкая неправильность пирамиды и вовсе не была заметна и треугольники стен выглядели идеальными. Совершенными. Черный обсидиан, возносящийся в бурое, дымами мусоросжигательных заводов и краской загаженное небо. Черный обсидиан со щербинкой на самом верху. Однако снизу на пирамиду предпочитали не смотреть, а межконтинентальные аэробусы здесь не летали — так что был ли кем-то замечен дефект, оставалось неизвестным.
Кира протащили по тысячам ступеней и, задыхающегося, вытолкнули на небольшую площадку. За краями площадки была пустота. Центр площадки украшал ковер, на ковре абрек в обнимку с красавицей скакал на тонконогом коне. Посреди ковра стоял стол. Обычный кофейный столик, с подносом и приборами. Тонкие фарфоровые чашечки, белобокий кофейник, блюдца с повидлом. Там же поблескивала и бутылка коньяку, хотя — скажем прямо — был в бутылке отнюдь не коньяк. В бутылке была чача. За столом, на изящном стуле — не иначе, мастера Гамбса изделие — сидел Джентльмен и попивал кофе из чашечки с голубым ободком. Второй стул пустовал. Увидев Кира, Джентльмен сделал приглашающий жест. Кир мог бы остаться гордо стоять, но гордость была мало присуща Киру. Скорее, ему были присущи лень и прожорливость. Поэтому он плюхнулся на стул, сгреб печенье из вазочки и, не дожидаясь, пока обслужат, налил себе кофе. Откусил от печенья, отхлебнул из чашки и в наслаждении прикрыл глаза. Прикрыть глаза в любом случае стоило, ибо их немилосердно ело дымом от заводов. То есть Киру хотелось бы думать, что от заводов. Падающие на столик хлопья жирной серой сажи мало были похожи на промышленные отходы.
Джентльмен смахнул рукавом сажу со своего блюдца и начал разговор:
— Все забываю напомнить, чтобы построили тут беседку какую-нибудь. Совсем экологию загадили.
Кир открыл глаза и недружелюбно посмотрел на Джентльмена.
— Позвольте представиться: генерал Зод, бывший оппонент вашего почтенного папаши, а ныне президент Криптонской Конфедерации.
— Встречались.
— Мне кажется, — тонко улыбнулся Зод, — вы, мой юный друг, пребываете в заблуждении. Поспешу его развеять. Мы с вами никогда не встречались и встретиться не могли, потому что, к глубокому моему сожалению, ваша почтенная матушка выкинула вас на четвертом месяце и скончалась от потери крови, не приходя в сознание. Произошло это, добавлю, оттого, что мои подчиненные переусердствовали на допросе.
Кир поперхнулся кофе и закашлялся. Зод протянул руку через стол и вежливо, но весьма больно стукнул его по спине.
— Вы встречались со, скажем так, другим Зодом.
— У вас тут что, семейный подряд? — проскрипел Кир. — Сиамские космические пираты или нечто иное?
— Нечто иное, — спокойно ответил Зод. Вы и не предполагаете, насколько иное. Но я введу вас в курс дела без отлагательства. Только позвольте…
Он сделал знак стоящим за стулом Кира охранникам, и те ловко защелкнули на запястьях юноши наручники.
— Это чтобы, если в какой-то момент нашей беседы вам придет в голову неблагоразумное желание меня убить, вы не преуспели в задуманном. Обычная, а в данных обстоятельствах почти излишняя предосторожность. Как видите, я даже не стал сковывать вам руки за спиной, так что спокойно допивайте свой кофе.
Кир, однако, обнаружил, что аппетит у него пропал начисто.
— Не хотите? Ну как хотите. Итак, с чего бы мне начать? Пожалуй, начну с начала.
И он начал с начала.
Рассказ генерала Зода
«Пророков нет в отечестве своем…»
Неоспоримая истина
— Как вам, может быть, известно, а может, и нет, папаша ваш был членом Совета Старейшин. Кроме того, он обладал даром предвидения. Скажем откровенно, дар его проистекал от злоупотребления кошмарной наркотической смесью, которую он синтезировал в своей подпольной лаборатории. Добавлю, что смесь он не только употреблял сам, но и через систему посредников распространял в детсадах, школах и среди беднейших слоев населения, что было одним из пунктов его обвинения. Однако к делу это прямого отношения не имеет. Жор-Эль, как я уже говорил, предвидел будущее. В том числе предсказал он и нашествие кризоргов, вам более известных под видовым названием «тушканчеги». Ко времени начала этих событий Криптон давно уже был космической державой — не из самых сильных, но с хорошей системой разведки. Ставил эту систему, конечно, я. Поэтому мне было прекрасно известно, что кризорги непобедимы в принципе. Мощнейшие империи и вооруженные передовой техникой армии были смяты, растоптаны и поглощены. Криптон не мог противопоставить кризоргам… прямо скажем, ничего. Поэтому я предложил компромисс. Мы сдаемся и поступаем в полное и безоговорочное рабство к кризоргам. Они ассимилируют планету, а выживших либо используют на постройке Стены, либо — и я, конечно, подразумевал правительство и армейскую верхушку, включая, кстати, вашего нелюбезного папашу и все его трижды проклятое семейство, — депортируют в Ковчеге на необитаемую планету с приятным климатом и без крупных хищников. Большинство членов Совета меня поддержало, однако папаша ваш, да будет обсидиан ему обедом и ужином, выкопал откуда-то записи моих тайных переговоров с кризоргами. Записи, конечно, были фальшивкой, ловко сфабрикованной вашим беспринципным отцом в подпольной лаборатории, однако дело было сделано. Меня арестовали и после военного трибунала, краткого и несправедливого, разжаловали, лишили всех чинов и наград и отправили в вечную ссылку. В этой, отметим, неприспособленной для полетов в космосе пирамиде. Я подвергся всем тяготам путешествия в холодном вакууме, ударам метеоритов и космическому облучению, отчего у меня выпали все волосы в паху. И их впоследствии пришлось восстанавливать хирургическим путем, иначе девушки меня не любили. Но продолжим. Пирамида передвигалась весьма медленно и не успела еще покинуть систему, как была перехвачена кризоргами. Кризорги, с которыми я отнюдь не вел тайных переговоров и вообще не был знаком, а потому не послужил причиной их крайнего разочарования, когда Совет отказался сдать планету, — так вот, кризорги приняли меня довольно холодно. Грубо говоря, они заковали меня в кандалы, нацепили ошейник из титанового сплава и заставили бегать в гигантском колесе, производившем энергию для их флагманского корабля. И несомненно, я занимался бы этим и до сих пор, если бы не благословенное безумие вашего непочтенного отца. Отчаявшись уговорить Совет выделить необходимый бюджет на оборону, он решился на последнюю меру. Перед тем как приступить к последней мере, он запихнул свое новорожденное дитя, то есть вас, в хрустальную капсулу (тут Кир открыл рот, чтобы перебить генерала и расспросить о явных несоответствиях в рассказе, однако Зод сделал ему знак молчать и продолжил), да, в хрустальную капсулу — у бедняги совсем мозги разжижились от постоянных доз, мог бы хоть на спасательную шлюпку расщедриться — и отправил вон с планеты. После чего под покровом ночи открутил болты, которыми Криптон крепился к орбите, и с воплем «банзай! свобода или смерть!» вместе со всей планетой рухнул в недра красного солнца. Казалось бы, все, финита ля, однако на этом история не закончилась. Она только начиналась. По крайней мере, для того генерала Зода, которого вы видите перед собой с кофейной чашкой в руке (тут генерал отхлебнул кофе, поскольку от долгого рассказа слегка охрип). Итак, весь флот кризоргов и ваш покорный узрели, казалось бы, гибель планеты. Несомненно, и вы видели то же самое сквозь хрусталь вашей родной капсулы. Однако закавыка оказалась в следующем: планета не может умереть, если с ней не умирает ее ангел-хранитель. А ангел наш оказался редкостным трусом. Он, не будь дурак, забрался в ту самую капсулу, куда Жор-Эль законопатил бедное дитя, и — тю-тю — только его и видели. Таким образом, поганец Жор-Эль открыл-таки способ, как спасти планету и улизнуть от кризоргов. Одна незадача — планета зависла между жизнью и смертью, ни туда, ни сюда, заодно со всеми своими обитателями, и единственными полноценно живыми ее гражданами оказались я… и младенец в капсуле. То есть вы, Кир. Что же касается остальных… Мертвым, как известно, все по барабану. Они не могут определять свою судьбу и вообще ничего не могут. Они только присутствуют в пространственно-временном континууме. Будучи человеком, а точнее, криптонянином недюжинного ума и сообразительности, я сразу заметил свой шанс (тут Кир недоуменно моргнул, и генерал осклабился, радуясь недогадливости собеседника). Конечно, куда вам, Жор-Элеву отродью, понять, в чем заключался мой хитрый план. Ладно уж, так и быть, разжую в деталях. Допустим, некоторая часть меня могла бы умереть, а некоторая — остаться в живых. Тогда мертвая часть перенеслась бы на Криптон, а живая пожелала бы, чтобы тот, второй, стал правителем Криптона. И так бы и стало, потому что судьбу планеты следует решать живым. То есть одному из нас. Вам же, мой мальчик, Криптон был абсолютно по барабану. Вы его и не помнили. Таким образом, формирование реальности, надежной и единственно верной, оказалось бы полностью в моих умелых руках. Однако для начала следовало избавиться от кризоргов, потому что, согласитесь, бегать в гигантском колесе полуживьем непродуктивно и может закончиться карцером и тремя сотнями плетей. К сожалению, кризоргов довольно сложно подкупить. Единственное, чем они интересуются, — это разрушением новых и новых миров и постройкой своей Стены. Удивительно узколобая раса.
(Сделаем небольшое отступление. К этому моменту рассказа Кир уже отомкнул замок наручников ногтем большого пальца и теперь прикидывал, как бы половчей вцепиться в горло самозваному президенту. Однако плану его не суждено было осуществиться, и вот почему.)
…прикинув так и эдак, я наконец уловил возможность. Дело в том, что кризорги просто так, ни с того ни с сего, вторжение не начинают. Им непременно требуется присутствие на планете техногенной цивилизации, стоящей на грани самоуничтожения. Ребята считают себя чем-то вроде железной саранчи Армагеддона, природных санитаров. Однако планет хоть с какой-то цивилизацией, не говоря уже о техногенной, а тем более самоуничтожающейся, во Вселенной совсем немного. По пальцам пересчитать можно. Так что наступление кризоргов стало малость захлебываться. Откровенно говоря, они давно разобрались со всеми подходящими мирами и серьезно страдали от жилищного кризиса. Я предложил им сделку, простую и изящную. Они скидывают меня в любой мир с примитивной жизнью. Я эту жизнь холю и лелею, пестую и цивилизую, довожу, так сказать, до подходящей кондиции. А затем преподношу кризоргам на блюдечке. С голубой каймой. Очень уж им по сердцу голубой цвет. Со своей стороны, кризорги обещают оставить меня между жизнью и смертью и в дальнейшие дела мои не лезть. — Тут генерал замолчал.
Кир, любопытство которого негодяю удалось изрядно разбередить, подождал немного и не выдержал:
— И?
— И что?
— И чем дело кончилось?
Генерал ухмыльнулся:
— Как видите, любезный, я сижу перед вами здесь, на Криптоне, с чашечкой отменного кофе, и числюсь президентом этой прекрасной планеты. Полагаю, это означает, что я свою половину сделки выполнил. Однако и вы сидите здесь, хотя и в кандалах, — и это означает, что кризорги нагло смухлевали. Вместо того чтобы оставить на пороге между жизнью и смертью одного меня, они и вас не добили и часть вашей… гм… сущности перенеслась сюда. И мне это крайне неприятно. Убить я вас, увы, не могу, потому что та ваша половина, что торчит на вершине любезной мне пирамиды и портит вид окрестностей, уже и так не живая. А та, которая живая, находится отнюдь не здесь. Поэтому перед нами, друг мой, стоит простая дилемма. Либо вы присоединяетесь к своему папаше и проводите вечность в недрах пирамиды, питаясь обсидианом и собственной гордыней, либо…
— Либо что?
— Либо вы присоединяетесь ко мне. В конце концов, при жизни вы были мне вместо сына. Я, правда, плохо помню, какие мотивы мной руководили и почему я не размозжил вашу кудрявую головенку булыжником в первое же мгновение нашей встречи, но, предположим, у меня были на то основания. Итак?
Кир встал из-за стола и, звеня наручниками, шагнул к краю площадки. Внизу, у основания пирамиды, располагался хрустальный купол, скрывающий под собой фальшивый порт и фальшивое море, где приводнилась белая субмарина. Купол освещали синие прожектора. В центре купола был плотно задраенный люк. Дальше до горизонта тянулись здания угрюмых цехов и казарм, опутанных колючей проволокой. На горизонте постройки переходили в горный ландшафт. Над горами посверкивали молнии. Там шла сложная, механическая работа. Еще выше, почти вровень с пирамидой, высилась над перевалами и оплывающими глетчерами черная туша Стены.
Кир обернулся. Генерал, который неслышно подкрался сзади и уже примеривался, как бы половчее спихнуть юношу вниз, отступил и смущенно откашлялся:
— Извините, привычка. Знаю, что смысла нет ни малейшего, а руки сами делают.
— Ай-ай-ай, — сказал Кир. — Глупо. Уж не знаю, какую часть своей сущности знакомый мне Джентльмен отослал сюда, а какую оставил подыхать на ветвях иномирного древа, только присутствующая половинка умом не блещет. Тот хитрожопый дядька, который меня воспитал, сказал бы что-то вроде: «Сигани с этой стены, мой мальчик, и легионы ангелов поднимут тебя на крыльях своих, и не постигнет тебя никакой вред». Более того, он добавил бы, что строит вон там, на горизонте, еще более прекрасную и высокую Стену, чтобы мне приятнее было с нее прыгать. Только я бы все равно не послушался. Понимаете, я с детства был непослушным.
Сверху полз асфальтовый каток. За катком тянулась широкая полоса черной краски — это по приказу президента Зода закрашивали небо, чтобы не видно было свирепого огня красной звезды. Того огня, в котором умирала и все никак не могла умереть планета. Кир почти уже увидел этот огонь, когда его сбили с ног и принялись охаживать сапогами и дубинками. Потом огня не стало, и осталась одна чернота.
