Эпилог

– Батя, я не был первым. Ликвидаторы и раньше отказывались служить своим создателям-путникам. Они уходили далеко в глубь свободных миров, чтобы жить там. И везде, где они находили приют, их деяния навсегда оставались в истории мира. Они ведь обладали многими способностями. Лечили аборигенов, иногда даже воскрешали их. Могли передвигаться по непригодным для этого средам. Мгновенно синтезировали из одних веществ другие. Все это и много другое входило в их базовые навыки.

Пустые здания впереди, сзади, с флангов.

Ветер воет, запутавшись среди бетонных ребер, с которых содрали плоть стекла и пластика. Из-под этих ребер вырвали внутренности – мебель, шторы и весь тот хлам, что принято называть вещами – и швырнули на потрескавшийся асфальт.

Да, у нас под ногами дорога, хоть некоторые трещины шириной метров пять. Подходить и смотреть в такие провалы мне быстро разонравилось. Там темно. Там нет дна, но что-то там все-таки есть. И оно копошится, наблюдает и ждет подходящего момента.

А еще тут ветер. Сильный. Он несет облака пепла, жирной копоти, прилипающей к бетону, оставляющей на нем маслянистые пятна. Почему-то мне кажется, что, если коснуться такого пятна, будет больно. В сером, низко нависающем над зданиями небе сверкают молнии – одна, вторая, сплетение из десятка. Постоянно рокочет гром.

Вдоль дороги – ржавые остовы машин. Я по привычке с ходу пытаюсь определить, что за марки – вон там «мерседес» вроде, а слева – тележка отечественного производства, хотя… Не может тут быть немецких тачек, это иной мир, у них тут свои лимузины были. Но как же все тут похоже на наше, привычное. Братья по разуму, что ж вы сделали со своей Землей – чужой для меня, но все-таки Землей?!

Причудливо изогнутые столбы, вывернутые «с корнем» бордюрные камни, в витринах магазинов торчат манекены, наряженные в полусгнившую одежду, вроде кимоно дзюдоистов, только с карманами. Небось предки путников любили засовывать руки в карманы…

Впереди – метров сто – громадную глыбу то подбрасывает, то опускает к выжженной земле, на которой ни травинки. Тут и там материализуются блины, обхватывая собой пролетающий низко мусор, тут же его выплевывая и становясь бесцветными.

– Да уж, это не Чернобыль, – говорю я. – Тут все поинтересней будет.

– Добро пожаловать в мир путников, – слышу я из-за спины голос Патрика. – Батя, я хочу, чтоб ты знал: наши шансы на успех ничтожно малы.

– Спасибо, сынок, утешил. И все-таки мы победим. – Я вижу, как из развалин выскакивают какие-то твари, и нет чтобы своими делами заняться, – бегут к нам. А с крыш соседних зданий, как по команде, поднялись в неприветливое небо эскадрильи гарпий. – Непременно победим. Если уж ввязался в драку, сынок, так дерись!

У меня есть одна привычка, о которой я еще никому не рассказывал. Когда мне страшно, я пою.

И потому я начинаю, а Патрик подхватывает:

Мы победим.

Потому что мы – люди!