Глава 11
Мои соболезнования
Лампы у потолка светят ярко, а им бы мерцать. А еще лучше – дабы усугубить драматичность момента – внезапно погаснуть. Тогда сказанное Львом Аркадьевичем прозвучит внушительней, что ли. Зловеще даже. В темноте все кажется серь-езней.
– Там, в Боснии, я впервые незаконно пересадил орган.
Пауза. Реакция слушателей? Толстяк-гей – животное! – зевает. А вот девушка Татьяна смотрит на Льва Аркадьевича, не моргая. Хорошо, имеет смысл продолжать.
– Спас жизнь такой же соплюхе, что сейчас разлеглась на столе в ожидании операции. – Глоссер намеренно обращается к толстяку, чтобы привлечь его внимание, а заодно привести девчонку в замешательство. Второе удалось, первое нет. – Мне привезли шахидку, «пояс» которой не сдетонировал, когда она подобралась к позициям миротворцев, и ту кроху, которую зацепили наши бойцы, открыв огонь по шахидке. Любительнице пиротехники было не выжить. Крохе тоже. Но у них оказалась одна группа крови и полная совместимость. Вот что значит – из одного села.
Глоссер подмигивает Татьяне и ставит на передвижную операционною стойку контейнер для органов – рядом с поддоном с инструментами.
– Я принял решение: спасти хотя бы одну из них, сделав трансплантацию. Формально это было запрещено. В стране процветала торговля органами. Иногда мне казалось, что войну развязали для прикрытия этого незаконного бизнеса. Так что операцию нельзя было проводить без особой на то санкции сверху. И даже если бы я, тогда молодой и перспективный хирург, получил такую санкцию, что сомнительно, это заняло бы слишком много времени…
Лев Аркадьевич замолкает. Он любит думать в тишине. Сейчас ему надо решить, какую тушу разделать первой. Пожалуй, он начнет с неблагодарного слушателя. Заодно надо определиться, как будет происходить разделка. Льву Аркадьевичу нравится экспериментировать.
– Я сделал операцию на свой риск и страх. Вместе со своим другом Дамиром, будущим отцом Заура. Твоим отцом, Татьяна. – Глоссер подмигивает девушке и замечает, что толстяк начинает проявлять интерес к его рассказу. Хм, тогда, быть может, начать все-таки не с него?..
– У нас едва не отобрали лицензию. Едва – потому что больше некому было латать разодранные внутренности вояк и штопать сквозные пулевые раны. Мы работали под огнем повстанцев, в землянках, прямо в окопах. Мы покупали за свои деньги лекарства и инструменты у тех, кто воровал их с армейских складов. Но вот случилось так, что третий месяц нам не платили жалованье, потому что очередной генерал захотел новый лимузин, чтобы, раскатывая на нем в компании красоток, жрать черную икру, запивая ее шампанским. И все бы ничего, но в нашем полевом госпитале закончились даже бинты. Покупать-то их было не на что, а в долг нам уже не давали…
Сам того не замечая, Глоссер погружается в воспоминания.
Стены тайной комнаты растворяются, он оказывается далеко и давно.
…Тогда-то к Лёве Глоссеру и Дамиру подкатил один предприимчивый солдатик, который и предложил купить у докторов почку, сердце или поджелудочную. Или и то с другим, и можно с третьим. И не в единственном количестве, если что.
В тот день на руках у Дамира и Левы умерли пятеро парней, которым бы еще жить да жить при наличии нужных медикаментов.
Они продали почку одного из мертвецов – ради тех, кому еще можно было помочь.
До конца кампании молодым хирургам пришлось проворачивать такое не единожды. Генералам ведь никак без скоростных болидов и роскошных вилл в Калифорнии…
А потом друзья вернулись на родину. Оба устроились в одну клинику. Работали не за нищенскую зарплату, а чтобы спасать людей. Оба влюбились в одну девушку, но выбрала она Дамира. Тогда Лёва Глоссер решил доказать ей, что он лучше. Но как? А легко. Он сможет дать ей то, чего не было у друга, – деньги. Тут как раз дембельнулся тот самый предприимчивый солдатик…
Все очень быстро завертелось.
Только вот девушке оказались не нужны Лёвкины ассигнации. Она родила Дамиру сына, а потом дочь. Но Лёва уже пристрастился. Ему нравилось вкусно ужинать в ресторанах и сладко спать в собственных апартаментах. Он стал чуть ли не самым крутым мясником Киева. Ему долго удавалось скрывать свои темные делишки, но однажды Дамир узнал. И пригрозил выдать друга, если тот не завяжет с кровавым бизнесом…
Глоссер приходит в себя из-за возгласа толстяка:
– Доктор, ради святых моторов, хватит уже трепаться! Пора лечить меня, вы так не считаете?!
Лев Аркадьевич решает начать все же с него. Прежде всего отрезать язык, а потом…
– Напрасно мой друг корчил из себя чистоплюя. Быстро же он забыл о том, что мы делали на войне. Да и я не мог остановиться. Не мог и не хотел. Слишком многих кормила торговля органами. Откажись я от разделки доноров, меня самого пустили бы на мясо. К тому же мы оба, я и Дамир, метили на должность главврача. Да и тяжело мне было смотреть на счастье твоих отца и матери. – Глядя на Татьяну, Глоссер закатывает стойку между столами. – Я все еще любил ее. И не мог простить ей того, что она отвергла меня.
– Но почему я? – По лицу Татьяны катятся слезы. – Почему брат?
– Я не только организовал покушение, но и лично застрелил твоих отца и мать. – Глоссер мечтательно улыбается, вспоминая тот день. – А твой брат Заур, мерзкий мальчишка, меня увидел. И узнал. Но то, что вы остались живы… Это чудо. – Улыбка сползает с лица Льва Аркадьевича. – Этого просто быть не могло. Главное же, Заур видел меня, но не выдал властям. Выборочная амнезия. Тоже чудо. Слишком много чудес. Если б не это, я не позволил бы вам до сих пор… Сначала ты была слишком маленькая, а потом выросла – и стала похожа на свою мать. – Глоссер вытаскивает из кармана потертое фото, запаянное в ламинат. На фото изображена рыжеволосая женщина. – Слишком похожа. Находиться с тобой в одной больнице стало мукой для меня. Я больше не могу. Кто-то должен исчезнуть. Но не я.
Лицо на фото становится объемным, реальным. Лев Аркадьевич снова уносится в прошлое.
…Дамир раскричался, чуть ли не с кулаками полез к Лёве. Все спрашивал, как он мог. А потом пригрозил сообщить властям, если тот не прекратит. «Ты сдашь лучшего друга?» – спросил Лёва. «Богом клянусь – сдам», – ответил Дамир.
Глоссеру ничего не оставалось, как связаться с бандитами.
Нет, неправда. Он обрадовался тому, что появился повод избавиться от Дамира.
Лёва знал о маршруте движения друга, знал, когда тот выезжает из клиники, а потом забирает с работы жену и детей из школы и детского сада. Обо всем этом Глоссер подробно рассказал Бабуину, бандиты которого поставляли в больницу доноров, отловленных прямо на улицах Киева. Шла Всеобщая Война Банд, люди гибли и исчезали каждый день, так что никто не занимался поиском пропавших без вести.
Лёва изъявил желание лично присутствовать при гибели конкурента. Они ведь были не только соперниками в битве за сердце прекрасной дамы, но еще оба претендовали на должность главврача больницы. Бабуин не возражал.
Разборка банд на Крещатике стала полной неожиданностью для Глоссера и его партнера. Их план едва не сорвался. Машина Дамира почти что ускользнула, вырвалась из кровавой канители, когда Глоссер отобрал у Бабуина автомат и всадил очередь в соперника и его жену. Машина врезалась в бетонный столб…
– Ты впала в кому моими стараниями. – Глоссер берет руку девушки и проводит по ней кончиками пальцев, ощущая все неровности обожженной кожи. – Ты не должна была выжить, у тебя не было шансов. И потому я испугался, когда ты пришла в себя. Да, я, Лев Аркадьевич Глоссер, способный дарить жизнь и отнимать ее, испугался! Это было ненормально, что ты взяла и очнулась, будто целый месяц просто спала. Очнулась отдохнувшей и свежей, в отличном настроении. Как же так, скажи мне? Ведь твоя ЦНС была необратимо поражена?!
Она молчит, желая унести свой секрет в могилу. Ну, сосновые доски и ямку в глине Лев Аркадьевич пообещать ей не может, однако отчасти она точно попадет в крематорий. Из красивых глаз Татьяны катятся слезы. Скоро – очень скоро – эти глаза окажутся в контейнере.
– И это после того, как мне сообщили о гибели Бабуина. Угадай, кто его убил? Верно, твой любимый братишка Заур, задолжавший больнице кучу денег. А тут еще – чудеса продолжаются! – на счет поступили деньги за твое лечение. Причем с авансом на год. У твоего брата не было ни цента, – я проверял, наводил справки – а тут он вдруг выплачивает годовой аванс! Чудо? Еще какое! Ты думаешь, почему я назначил тебе операцию? А чтобы в процессе навредить тебе. Убить тебя, зарезав? Нет, не этого я хотел. Я собирался отравить тебя, подставив анестезиолога, эту небритую обезьяну. Но все пошло наперекосяк! Зато теперь никто меня не остановит!
Лев Аркадьевич вздрагивает, потому что в дверь стучат, но не выпускает руку Татьяны из своей ладони. Изо всех сил лупят чем-то. Молотком, что ли? Даже не обернувшись, хирург улыбается. Ну и пусть ломятся. Толстую броню из гранатомета не факт что прошибешь, а замок открыть может только сам Глоссер.
Стук прекращается. Из-за двери доносится голос Заура: «Я все слышал. Когда увидимся, сестренка, пересказывать не надо».
Братишка, значит, снаружи бесится, пока Лев Аркадьевич тут собирается разделать его сестренку, как свинью? Чудеса закончились, ни деньги, ни оружие палачу не помогут. Даже если Заур что-то задумал, ничего у него не получится. Эта мысль приводит Глоссера в восторг. Он хохочет до слез:
– Ну, слышал? И что?! – Слова приходится выдавливать из себя, так ему смешно. – И что теперь, а, молодой человек?!
Щелчок.
Явственно слышен щелчок. Внутри у Глоссера холодеет, хотя он продолжает хихикать, просто не может остановиться. Этот звук ни с чем не спутать. Так щелкает mult-t-lock. Но этого не может быть! Открыть дверь снаружи никак нельзя! У Льва Аркадьевича просто слуховая галлюцинация, ему показалось!..
Снаружи нельзя, но ведь изнутри можно.
Свободной рукой он хлопает себя по карманам, в предплечье второй руки как клещ вцепилась подлая девчонка, не оторвать. Ключа – пластиковой карты с магнитной полосой – нигде нет. И тут Лев Аркадьевич замечает, что соседний стол пуст. На нем должен лежать толстяк-гей, но его там нет! Ремни, которые держали тело, перерезаны. Трубки капельниц болтаются, проливая отнюдь не копеечные препараты на пол тайной комнаты.
– Доктор, спасибо, что стойку с инструментами поставили у моей койки. Скальпель мне очень пригодился, – слышит он.
Уже понимая, что увидит, Глоссер оборачивается к двери. Там, упираясь плечом в косяк, стоит туша, на бинтах проступила кровь. В одной руке толстяк-гей держит тот самый скальпель, которым главврач собирался разрезать его на запчасти, а в другой – прямоугольный кусок пластика. Вор. Он сумел вытащить ключ из кармана так, что Лев Аркадьевич не заметил. Еще и ухмыляется, ничтожество!
– Святые моторы, а ручки-то не забыли старую науку! Помнят все! А замок плевый. Дрянь замок.
Глоссер рычит. Всего доля секунды ему нужна, чтобы вырвать руку, – проклятая девчонка! – но этого вполне хватает Зауру, чтобы открыть дверь, навалившись на нее снаружи.
Лысая башка и блеск очков – вот что сначала врывается в тайную комнату, а уж следом проникает остальная туша в рваном и грязном плаще. Взгляд палача скользит по помещению и задерживается на сестре. Не теряя времени, Лев Аркадьевич оказывается рядом с ослабевшим от ран толстяком, без труда отбирает скальпель.
И бьет им Заура в живот.
* * *
Уж очень назойливо выли сирены полиции. Нельзя так. А беспилотников в небе стало больше, чем воробьев на зернохранилище. Явный перебор!
Надо было убираться отсюда, пока нас не загребли. Ибо какой же это хеппи-энд, если главные герои проводят остатки дней в колонии усиленного режима, прикрывая свои задницы от негров-качков и латиносов-наркоманов?
Но любопытно ведь.
– Так что там с ликвидатором? – повторил я вопрос, махнув на прощание японке, перед тем как она растворилась в толпе зевак. – Куда он делся?
Патрик остановился, пожал плечами:
– Батя, если сформулировать доступно…
– Ты мне тут поумничай!
– Сбежал. Теперь зализывает раны где-то. Где – не знаю. Но пока что он не представляет для нас…
Сын еще что-то говорил, но я уже его не слушал.
Из-за всех этих треволнений и беготни-стрельбы я что-то упустил, что-то очень важное. Эта мысль не давала мне покоя, мешала сосредоточиться на происходящем.
Мальчик-ликвидатор, явившийся мне в Тюрьме, оказался вовсе не бредом моего воспаленного разума. Он был более чем настоящим. А следовательно, есть вероятность, весьма отличная от нуля, что кое-что из инфы, полученной от него, – правда.
У ликвидатора была задача: задействовать бионоида, эффект от активации которого сопоставим со взрывом ядерного фугаса. В таком случае пол-Киева сотрет с лица планеты, а уцелевшие районы из-за радиации станут непригодны для жизни.
Фугас. Теракт. Ядерный конфликт начнется не в зале заседаний ООН, а в Киеве!
Обратный отсчет уже начался.
Я пошатнулся.
– Батя, что с тобой. Тебе нехорошо?
– Надо сообщить Зауру. Срочно. Будет теракт. – Вкратце я описал Патрику ситуацию, рассказал о своем общении с ликвидатором в застенках вне времени и пространства. – Только Заур сможет предотвратить взрыв.
– Почему именно он? Мало ли палачей в Киеве?
У перевернутых грузовиков остановилась полицейская машина. Первая, но не последняя. Скоро их тут будет много. Схватив за локоть, я потащил Патрика прочь с проезжей части – надо смешаться с толпой.
– Сынок, а как ты себе это представляешь? Я звоню в Управу и говорю: «Имею заявить, что вот-вот в городе произведут взрыв. И не петарду взорвут, а такую штуковину хрен знает какого происхождения, которая не ядерный фугас, но вроде того. Где штуковина заложена – не знаю. Кто заложил? Да какой-то пацан, с виду – типичный беспризорник, футболка с Микки Маусом. Кто сообщил? Аноним, понятно. Или нет, сообщил – Максим Краевой по прозвищу Край, известный преступник, который у вас в розыске». И что мне на это ответят, как думаешь?
– Убедил.
Провожая испуганными и в то же время восхищенными взглядами, а заодно и объективами смартфонов, толпа расступалась перед нами. Эдак в ней тяжело будет затеряться…
– Перед тем как ты надумал искупаться в проруби… – это он так подначивает отца, поросенок белобрысый. – Ну, перед тем как я тебя нашел, маме кто-то позвонил с твоего номера.
Прорубь прорубью, но еще до того, как автозак перевернулся, Заур изъял у меня телефон, чтобы тот не достался Мигелю и прочему шакалью. Так что сообщить о моих неприятностях мог только Заур. Другой палач не стал бы тратить время на то, чтобы сделать веселую вдовушку Макса Края совсем уж счастливой.
– Набери меня, – велел я. – А лучше дай телефон, я сам.
* * *
Заточенный до бритвенной остроты скальпель, искаженное от ярости лицо главврача – это все замечено, это все потом.
– Святые моторы! Да какого цилиндра?!. – Рыбачка охнул. Он весь в бинтах, на белом алые пятна, много пятен.
Встретив его тут, палач не успел удивиться. Некогда.
Дверь распахнулась под его напором и прижала бывшего байкера к стене. Но это ничего, до свадьбы Заура и Хельги заживет. Главное, Танюшка здесь, видимых повреждений на теле нет, только в глазах застыл испуг.
Время привычно замедлилось, как это бывало, когда палач имел дело с опасными преступниками.
Лев Аркадьевич Глоссер. Глянь на него – хлюпик хлюпиком: неспортивный животик без намека на «квадратики», тоненькие ручки-ножки. Только бородки-эспаньолки не хватает с очочками, чтобы получился интеллигентишка, умеющий драться лишь научными терминами и философскими нравоучениями. Причем драться уже в больнице, очнувшись после черепно-мозговой, полученной в подворотне от пятилетнего хулигана.
Заур всегда уважал таких людей.
Они казались ему пришельцами с другой планеты. Вокруг страх, боль, бесконечная борьба за жизнь, предательство, грязный секс, вонь свалок и химических отходов, парниковый эффект, в конце концов, а подобные Льву Аркадьевичу говорят о боге, о демократических ценностях и экзистенциализме.
Психи и грешники, вот кто они. Только хорошо это скрывают, умело маскируясь под обычных людей. А чуть копни – мерзостные безбожники.
Господи, не надо помогать слуге Своему Зауру, не лишай его удовольствия, ладно?
Подставить под удар скальпеля руку-протез, второй рукой сорвать с груди нательный крест и ударить им маньяка в висок.
Все.
Уже мертвое тело – живы лишь глаза, звериная ненависть в них и горечь поражения – рухнуло на выложенный плиткой пот, марая кровью его протертую хлоркой чистоту. Рукав униформы задрался, обнажив на предплечье Глоссера татуировку – змею, пьющую из бокала.
Палач так и замер.
Нахлынули воспоминания.
…на тротуаре неподалеку от машины стоит человек. Хотя нет, он не достоин называться человеком. Этот зверь в людском обличье вооружен, он смеется, наблюдая за страданиями Заура и крохотной Танюшки. Лицо радостно гогочущего точно в тумане. Дымом его, что ли, заволокло? Зато видно, что на предплечье у него рисунок – змея…
– Извини. – Заур протиснулся мимо Рыбачки, который очень неважно выглядел, и бросился к операционному столу, на котором лежала связанная ремнями Танюшка. Вырвал из предплечья застрявший скальпель и живо разрезал «упряжь».
– Ради святых моторов… – Рыбачка махнул рукой. Мол, пустяк. По мертвенно-бледному его лицу стекали капли пота, он тяжело дышал. – Дело-то житейское, родственное. Разве ж я не понимаю?
– А ты как здесь очутился? – Заур схватил сестру за руку, прижал ее ладонь к своей щеке. – Я думал, ты погиб.
– Я тоже думал. – Гордей Юрьев по прозвищу Рыбачка Соня кратко поведал о том, что его спас – или обрек на гибель, тут уж как посмотреть – один хорошо известный в Киеве работорговец.
– Ильяс? Он тоже в этом замешан?
– Святые моторы, ну конечно! Иначе бы я тут не оказался! Он очень обиделся, что палачи поганые у него автозак отобрали. Вызвал другой. Вот меня и закинул в него, истекающего кровью, но еще живого.
– У него их с десяток, машин этих. Кружат по городу постоянно, как стервятники, в поисках добычи, – мрачно кивнул Заур и тут же улыбнулся сестре: – Танюша, ты как?
– Лучше всех, Заурчик-мурчик!
– Жаль, конечно, что тебя не прооперируют, не поставят на ноги, но все хорошо, что хорошо кончается. И слава Богу.
В ответ сестра вымученно улыбнулась:
– Точно, Заурчик-мурчик! – Голос ее радостно, как обычно, зазвенел, но на глазах у Танюшки блеснули слезы. – Главное, что мы все живы, правда, братишка?
– Нет, не правда.
Это не Заур ответил, это анестезиолог подал голос. Он вошел в холодильную камеру, переоборудованную под бог знает что, и, сняв с себя блузу, накинул на Танюшку. Блондинка и охранники остались снаружи, только любопытные лица их виднелись.
– Доктор, поясните. – Меньше всего палачу хотелось, чтобы его сестренке сейчас, после всего пережитого, морочили голову.
Сначала анестезиолог велел медсестре позвать санитаров, чтобы перевезли пациентов в более приличествующее место. «Те, кто в морге, у нас уже не лечатся». Та, бросив на Заура долгий взгляд и вильнув попкой, умчалась. Блудница!
Лишь после этого небритый грешник снизошел до ответа на поставленный вопрос:
– Раз операцию оплачена, ее обязательно сделают. И проведет ее не такой отвратительный хирург, как наш покойный главврач, а мой однокашник и лучший друг, вот такой спец! Его недавно по телику показывали. Руки золотые у него! Его за рубеж зовут лучшие клиники, но он не едет. Говорит, здесь нужнее. Вот ради вас, девушка, не едет.
В ожидании санитаров анестезиолог подошел к стеллажу и загремел пробирками, бормоча насчет того, что наверняка у старого мудака тут спрятан спирт.
– Заурчик-мурчик, наклонись.
Он с радостью выполнил просьбу Танюшки. И она прошептала ему на ухо, что медсестра так смотрела на него, так смотрела, определенно братишка стал пользоваться успехом у женщин, ему надо пригласить блондиночку на свидание.
– Я не против. – Заур чуть отстранился. – Но вряд ли моя девушка это одобрит.
– У тебя есть девушка? – Сестра округлила глаза.
– После операции я тебя с ней познакомлю, – пообещал палач.
Из кармана его плаща раздался звонок. Рингтон незнакомый. Заур не сразу сообразил, что служебный планшет у него изъяли, это телефон Края требует ответить на вызов.
Как ни удивительно, но звонил сам Край.
И, конечно же, он не мог потревожить палача только затем, чтобы пожелать ему приятного дня, отличного настроения и удачи. То есть удача Зауру в предстоящем мероприятии не помешала бы, судя по той инфе, которую выдал закоренелый преступник.
Итак, палачу предстояло найти ядерную «иголку» в бетонно-асфальтовом «стоге сена». Проще простого. Особенно учитывая, что «иголка» могла вмиг испепелить весь «стог» со всеми его домами, грешниками и – что совсем никуда не годится – с законопослушными гражданами тоже.
– Кто это? – Сестра встревоженно смотрела на Заура, ожидая его ответа.
Прижав трубку микрофоном к груди, он заверил ее, что это по работе, ему надо срочно отлучиться, дело плевое, но отлагательства не терпит.
Танюшка, конечно же, ему не поверила. У него ведь такая опасная работа.
– А все потому, сестренка, что палачи бывшими не бывают. – Он подмигнул ей, а потом ответил в трубку: – От тебя одни проблемы, Край. До связи.
Палач Заур снова в деле.
Со Знаком или без, он принесет пользу обществу, спасет город от особо опасных грешников.
* * *
Инцидент в чайнатауне наблюдали сотни, если не тысячи, человек.
Многие из них – каждый второй примерно – снимали битву миров на смартфоны.
Тотчас ролики – HD-видео с крутейшими спецэффектами, куда там Голливуду с компьютерной графикой! – загружались в Интернет. Всякие «тубы» и социальные сети наполнялись первоклассным экшеном, вызвавшим миллиарды комментариев и внимание официальных СМИ. Кто-то называл это вбросом, кто-то флешмобом, иные утверждали, что это начало судного дня – последние не так уж, кстати, заблуждались.
Сайты, получившие новый контент, дружно принялись обваливаться один за другим, соревнуясь, кто раньше, что тоже вызвало ажиотаж в Сети. Теперь даже самые закоренелые скептики были уверены, что ролики – не фейк, но реальные репортажи с места событий, и что это правительство пытается утаить от общественности информацию, а главных участников бойни в чайнатауне уже везут в Зону 51.
Мало кто на нашей планете знал, что на самом деле не обошлось без путников и их прихвостней. Это они устроили чистку Интернета. Путники неверно оценили ситуацию. Им бы забить, не вмешиваться, тогда бы нашлись умники, которые обоснованно раскинули бы всем и каждому, что ролики сделаны в одной маленькой студии дизайна, уже получившей заказы от Юниверсал и Трай Стар, и через неделю о схватке ликвидаторов помнили бы только самые чокнутые уфологи.
Короче говоря, путники напрасно старались – процесс уже было не остановить. Правда ширилась по Сети со скоростью света в оптоволокне, а то и быстрее. Хакеры клана «Азия», триад и якудзы тому весьма поспособствовали. Согласно замыслу Ронина, бионоидам, стирающим память людей, можно было противостоять только техникой, на которую те не могли оказать влияния. Даже если у всех людей вблизи места событий случилась бы амнезия, хай-тек не имел права подвести. Очень просто стереть запись с десятка-другого камер наружного видеонаблюдения, и очень сложно – уничтожить потоковое видео на страничках сотен миллионов юзеров.
Под задницей у меня умиротворенно поскрипывал светло-коричневый дерматин диванчика. За стеклянной стеной сновали люди, проезжали машины. Мы – я и Патрик – забросили кости и прочие свои части тела в кафешку в десяти кварталах от места боевых действий и пили капучино, ожидая, пока нам принесут перекусить. Я заказал себе легкий ланч: стейк, гамбургер, чизбургер, картошку фри, куриные крылышки, картофельный салат, три порции какой-то вегетарианской хрени с непроизносимым названием, два больших стакана колы и еще что-то, уже не помню что.
Усомнившись, что все это поместится у меня в желудке, Патрик завис над своим мобильником.
В предвкушении – начну с куриных крылышек – я расслабленно закинул руки за голову:
– Ну, что там? Утихомирил наш гарант мировое сообщество? Покаялся слезно, встал на колени?
В ответ мой светловолосый сынуля буркнул что-то неразборчивое и – главное – очень не похожее на радостное «Да, батя, конечно! Несомненно, батя!».
По спине скользнул холодок недоброго предчувствия – будто плеснули меж лопаток литрик-другой жидкого азота. Если пошевелюсь, хоть слово скажу, – потрескаюсь и рассыплюсь кусочками льда.
И все же я выдавил из себя:
– Дружище, что там…
– Гарант добрался до штаб-квартиры ООН. – Судя по тону, каким это было сказано, лучше бы у лимузина спустили все четыре колеса с запаской. Или же на скорости триста километров в час у него отказали бы тормоза и он врезался в бензоколонку.
– Неужели этот… это… Он кинул нас?! – У меня в глазах потемнело и аппетит пропал. – Подтвердил, что собирается начать ядерную войну? Так и сказал президентше Рамоне, что…
Покачав белобрысой головой, Патрик отверг мои предположения:
– Его застрелили, когда он выходил из машины. Личность убийцы установлена – это его охранник, уже бывший палач Мигель…
От сердца отлегло. Если бы с души могли скатываться камни, то глыба, упавшая с моей, была бы размером с тектоническую плиту. Конечно, желать смерти кому-либо – особенно Президенту, едва не загубившему планету, – нехорошо, но…
– Вот, значит, как обернулось. Непонятно, конечно, с чего это вдруг палач… Сынок, но мы ведь сами собирались ликвидировать гаранта. Так или иначе, мы добились своего. Мир восстановлен. Ядерной войны не будет. А вдове – мои соболезнования.
Патрик молча сунул мне телефон.
Я непонимающе уставился на экран.
Никак не мог вникнуть в текст новостного сайта.
«Премьер-министр Украины берет власть в свои руки», – наконец прочел я. Ну, берет и берет, мне не жалко, не моя ведь…
Представив себе умудренного сединами старца, через линзы очков взирающего на свой народ и разговаривающего с диким акцентом то ли на русском, а быть может украинском или вообще белорусском языке, я хохотнул. Этот клоун неизменно потешает народ, мелькая на экранах зомбоящиков. Если Премьер благословляет закупку скоростных хайтек-поездов, эти паровозы категорически отказываются катиться по рельсам после первой же изморози, очевидно боясь поскользнуться. Премьер посещает самую крупную и прибыльную в стране свиноферму – и на следующий день хозяева фермы объявляют себя банкротами и вегетарианцами. Даже в обособленном Вавилоне рассказывают анекдоты о Премьере…
И тут мне бросилось в глаза: «…продолжить курс покойного Президента – ядерный щит страны будет не только воссоздан, но и послужит карающим мечом…»
Крепко-крепко зажмурившись, я глубоко вдохнул и задержал дыхание – иначе впервые в жизни в присутствии сына выругался бы очень грязно.
Я вернул ему телефон.
– Первый удар по позициям ливийских бунтовщиков будет нанесен уже в течение следующей недели, – вслух продекламировал Патрик избранное с новостной страницы.
– А по поводу?..
– Международного сообщества, угрожающего Украине санкциями вплоть до самых крутых? Тут такое есть, слушай: «Рамоне Рамирес наш новый глава государства предложил сесть на диету, а то она не видит ничего дальше собственного живота, зато вмешивается во внутренние дела других государств». И внизу страницы ссылка на ответную реакцию госпожи президентши. Кликнуть?
– Только если хочешь моей смерти, дружище. – Меня передернуло, только я представил разъяренную латиноамериканку с ее едва прикрытыми колыхающимися телесами. – Ты сообразил уже, чем все это грозит?
Патрик кивнул.
– На сайте фото есть, – подлил он дегтя в бочку вовсе не меда. – У премьера, батя, сам понимаешь, какие теперь часики появились. Обновка на руке.
Я сжал кулаки:
– И что нам теперь, все заново? Домой лететь, потом готовить покушение?..
Вопросы предназначались вовсе не сыну, я просто думал вслух. В критические моменты со мной такое случалось.
– Нет, – твердо сказал Патрик. – Так мы ничего не добьемся. Пока в нашем мире есть хоть один путник… Нужно остановить их навсегда. И на нашей Земле мы этого сделать никак не сможем.
За окном, напевая, кружась и стуча в бубны, протопала кодла кришнаитов. Вот кому все по кию. Пис, братья, танцуйте, веселитесь.
Официантка – рыжая, как ее предки-рабы из Ирландии – забрала мою пустую чашку и вопросительно замерла. Я махнул рукой – мол, спасибо, добавки не надо и вообще, не стоит тут отсвечивать своими брекетами.
– Сынок, ты что, предлагаешь забросить десант в тыл врага и уже там?.. Но это же полное безумие! Мы здесь, на своей территории, едва справились с авангардом захватчиков… Вернемся домой, у меня есть друзья, они помогут. Все вместе мы как-нибудь…
– Раньше путники были обычными людьми, – перебил меня Патрик. Голубые глаза его горели, ноздри трепетали. – Но войны уничтожили их мир, и им пришлось приспосабливаться. Они научились изменять свои тела, пока не изменились настолько, что ничего человеческого в них уже не осталось. И тогда их лидеры придумали Путь – чтобы вывести свой народ с обреченного на смерть мира. Они отправились в параллельный мир, цветущий, прекрасный. Но они слишком привыкли воевать. И вскоре цветущая планета превратилась в руины. И вновь был прыжок в поисках нового пристанища, где путники могли бы стать людьми. Все повторилось… К тому времени старых лидеров, основавших учение о Пути, уже не осталось в живых, а новые родились с верой в то, что предназначение путников – Путь сам по себе. Они не хотели вновь становиться людьми. Они никогда не были людьми.
– Откуда ты все это знаешь, сынок? – спросил я, заранее зная ответ.
– Батя, ведь я… – В руке Патрика натужно завибрировал телефон.
А потом из динамиков раздался – что за чертовщина?! – «Полет валькирий».
– Это тебя. – Улыбаясь, сын протянул мне трубку.
Взглянув на экран, я мысленно – чтобы не огорчать отпрыска – застонал. Только позитивной беседы с Миленой мне сейчас не хватало, ее искрометного юмора и неиссякаемой доброжелательности. Я же так люблю, когда она называет меня неудачником, поминает свою свекровь и желает бывшему супругу адских мук еще при жизни.
– Ты ответишь маме?
– Конечно же, – я кивнул Патрику, – нет.
И сбросил вызов.
Тут же телефон в моей руке вновь зажужжал шмелем, засунутым в спичечный коробок. Вздохнув, я отвел его в сторону и большим пальцем мазнул по зеленой трубке-пиктограмме. Вместо привычно-ожидаемых воплей и угроз из динамиков полилось чуть ли не ласковое воркование, в котором помимо прочих тревог за меня и сына я различил вопрос: «Когда вернетесь? Когда вас ждать? Я пирожков напеку, Максик, твоих любимых».
Это решило все.
В последний раз, когда Милена стряпала сама, я и сын поддались на ее уговоры и отведали-таки ее омлет. С виду сие блюдо выглядело уже кем-то съеденным и исторгнутым естественным путем, а по вкусу напоминало горелую покрышку, промаринованную в синильной кислоте.
Патрик и я потом неделю провалялись с пищевым отравлением.
Так что если выбирать между гарантированной лютой смертью от пирожков моей благоверной и шансом спасти Землю малой кровью на чужой территории, то…
Я поднес телефон к уху:
– Не жди нас скоро, дорогая. У нас еще есть дела. Верно, сынок?
Подмигнув мне в ответ, Патрик кивнул. Позади него замерцало, обретая материальную сущность, здоровенное яйцо, способное перебросить нас бог знает куда. В кафе стало подозрительно тихо. Только официантка уронила мою пустую чашку, не донеся ее до мойки.
– Девушка, я отменяю заказ. – Вместе с Патриком я шагнул к Лону.
Самое время опять спасти наш мир. Ведь если не мы, то кто?
