Глава двадцать первая

Ванесса испытывала голод. Она уже съела порцию овсянки без сахара, кусочек дыни и выпила чашку черного кофе. Сейчас все ее мысли были заняты тем, что бы еще она могла такое съесть, не нарушая своей диеты.

После аварии у нее болело все тело. Но в этом происшествии было одно маленькое достоинство. За время пребывания в больнице она похудела еще на два килограмма.

Ее почта как всегда состояла из разных ненужных посланий и нескольких конвертов обязательного коричневого цвета со счетами. Ничего особенного. Она отбросила в сторону рекламные проспекты и условия разных конкурсов, обещавших немыслимые призы, сложила стопкой коричневые конверты, чтобы потом разобраться со счетами и послать их Филипу, и взяла в руки единственный белый конверт, надписанный незнакомым почерком и адресованный Ванессе Форрестер. Уже давно никто так не называл ее. Ванессу удивил эдинбургский штемпель на конверте. С кем она знакома в Шотландии?

Когда она развернула единственную страницу письма, написанного безупречно ровным почерком, одна фраза сразу бросилась ей в глаза: «Я думаю, что я ваш сын».

Руки ее задрожали; она дважды перечитала письмо, прежде чем полностью вникнуть в его содержание. О еде она забыта и думать. Она смотрела на подпись со смешанным чувством страха и волнения.

Ванесса закрыта глаза и вспомнила маленькую больничную палату, острую боль, потом радость, когда ей дали в руки ребенка, и душевную муку, когда в тот же день ее мальчика забрали от нее. Она только одно мгновение видела его красное плачущее личико и черные волосики, прежде чем его унесли в другую палату.

На следующий день процедурная сестра, тронутая ее слезами, принесла из дома «Полароид» и тайком сделала для нее фотографию малыша. Но снимок давно выцвел. Другие медсестры были заботливы, но мрачны и строги. Ванесса не могла понять, то ли ее мать убедила их в необходимости такой строгости к дочери, то ли из уважения к ее горю они были столь немногословны.

Ванесса перечитала письмо еще раз. Ангус Макиннон. Вот, значит, как они назвали его. И он хотел ее увидеть.

В прежние годы она часто доставала поблекшую фотографию, сделанную в день его рождения, и пыталась представить себе, как он сейчас выглядит, где живет, что делает. Такие размышления обычно кончались тем, что Ванесса начинала искать утешения на дне бокала с вином.

Сейчас он сам хочет с ней встретиться — из-за того, что вмешалась газета. Значит, они все же нашли его. Несмотря на все волнения, которые, видимо, ожидали ее, Ванесса была рада, что так случилось. Она давно мечтала увидеться с сыном. В глубине души она всегда верила, что такая встреча когда-нибудь состоится. Какой он? Что он думает о ней? Как он поведет себя, когда они встретятся?

Ванесса начала нервничать, а мысль о необходимости как-то объяснить своим дочерям появление Ангуса Макиннона наполнила ее страхом. Она так часто говорила им, как опасно заниматься сексом в раннем возрасте. Они никогда не поймут ее. И они будут не единственными. Как насчет ее приятельниц из благотворительных комитетов? Других членов совета директоров компании? Соседей? Нет, она не станет делиться этим секретом ни с кем.

Ванесса встала, ее била дрожь. Она получала большую поддержку от тех людей, которые считали ее пострадавшей стороной в деле о разводе, женщиной, не сделавшей в своей жизни ничего дурного. «Тебе не в чем себя упрекнуть», — эта фраза постоянно звучала после того как стало известно, что Филип оставил ее ради другой женщины. Как они отреагируют, если узнают, что она, воплощенная добродетель, занималась сексом уже в четырнадцать лет?

Но это был не только ее секрет, но и Филипа тоже. Ангус Макиннон захочет узнать, кто его отец. Если она скажет ему, что он станет делать с этой информацией? «Я бы не стал вас беспокоить, — писал он, — но «Дейли кроникл» прислала мне копию моего свидетельства о рождении, в котором стояло ваше имя. В регистрационном журнале агентства по усыновлению я узнал ваш адрес, и выяснилось, что вы по-прежнему живете в том же месте».

Не похоже, чтобы он хотел сотрудничать с «Кроникл», но как она могла быть в этом уверена? Она отдала его в чужие руки, как только он родился. У него не может быть никаких чувств ни к ней, ни к Филипу.

Как «Кроникл» удалось все узнать? Она начала анализировать все возможности. Должно быть, это как-то связано с тем, что она сказала Имоджен Феррис. Почему она была так неосторожна?

Поддавшись внезапному порыву, Ванесса набрала номер редакции, где работала Имоджен, но, услышав голос телефонистки, положила трубку. Нет, попытка узнать, что все это раскрутила именно Имоджен, была слишком опасной. Ее дед всегда советовал ей не хвататься за решение проблем до того, как они возникли. «Ты собираешься переходить мост еще до того, как ты вышла в долину, где протекает река. Гораздо разумнее принимать решение, когда тебе известна уже суть проблемы, а не когда ты видишь ее издали».

Обхватив голову руками, Ванесса начала просчитывать все возможные варианты. Пресса заинтересовалась этой историей только потому, что Филип был членом правительства. Журналистам не составит труда выяснить, что они с Филипом были близкими друзьями с детства. Если она скажет им, что не Филип — отец Ангуса, то легко представить себе их насмешливые комментарии типа: «Ну, вам, конечно, виднее». Или того хуже: «Кто же тогда его отец?»

Она должна предупредить Филипа. Они быстрее нейтрализуют опасное внимание прессы, если объединят свои усилия. Но в душе она противилась такому разговору с ним. К тому же сейчас он наверняка сильно раздражен, получив извещение адвоката Эми.

Ванесса подняла голову и расправила плечи. Она опять пытается перейти мост, еще не приблизившись к реке. У прессы, впрочем, и у Ангуса тоже, нет неоспоримых доказательств, чтобы подозревать Филипа, и ни она, ни Филип ни при каких обстоятельствах не дадут их. К тому же Ангусу, может быть, вообще безразлично, кто его отец. Она не могла с уверенностью это утверждать, и пока она не встретилась с ним, она не могла выяснить, что он собирается делать. Действительно, что она сейчас может сказать Филипу. Да, черт возьми, почему она должна заботится о нем! Ванесса вдруг вспомнила, что случилось в тот раз, когда она хотела помочь своему бывшему мужу, заранее предупредив его о намерении Эми. Ей на память сразу же пришла та сцена в холле: Чарли и Пол Солтер, оживленно беседующие друг с другом, и улыбающийся Филип, спешащий им навстречу.

Нет, она не станет звонить Филипу. Она встретится со своим сыном, в данный момент при любых обстоятельствах она хотела этого больше всего на свете, и только потом будет решать, как поступить дальше.

До Ванессы с трудом доходило то, что говорил Ангус. Она, не отрываясь, смотрела на его лицо, на непокорные пряди его волнистых каштановых волос. Он был поразительно похож на отца Филипа.

Он очень красив и у него такие же синие глаза, как у меня, с гордостью подумала она.

Они договорились встретиться в Лондоне, в гостинице у вокзала Кингз-Кросс. Ванесса узнала его сразу, как только он вошел в вестибюль. Ее первым побуждением было броситься к нему с распростертыми объятиями, но она не знала, как он отреагирует. Он, казалось, испытывал те же чувства, что и она. Чтобы хоть немного сгладить напряжение, она пригласила его в бар и предложила выпить кофе.

Он явно тщательно готовился к этой встрече: на нем был хороший темно-синий костюм, белоснежная рубашка и шелковый галстук, который он время от времени нервно теребил. Ванесса тоже перебрала несколько нарядов, прежде чем остановилась на черном костюме, однако в последний момент она заменила пиджак на менее строгий темно-зеленый.

Когда они сели за столик, она была потрясена волной эмоций, охвативших ее. По вспыхнувшему лицу Ангуса и его блестящим глазам она видела, что он тоже взволнован.

— Вы знаете, я, в общем-то, и не собирался искать вас, — откровенно сказал он. — Я бы никогда и не узнал, что бью усыновлен, если бы газета не проявила интерес к этому делу. Но тогда бы мы с вами никогда и не встретились.

— В таком случае я рада, что все так получилось. — Ванесса робко улыбнулась. — Я давно хотела встретиться с тобой. — Она посмотрела ему в глаза. Был один вопрос, который она должна была задать. — А твои родители знают, что ты здесь, со мной? — Она увидела боль, мелькнувшую в его глазах, прежде чем он отвел взгляд.

— Они погибли в автомобильной катастрофе. Совсем недавно, — сказал он дрогнувшим голосом.

Ванесса побледнела.

— О Ангус. Мне так жаль. — Ее сердце переполнилось сочувствием к нему. Ей захотелось обнять и утешить его.

Ангус помолчал. Когда он вновь заговорил, его голос бью по-деловому решительным.

— Как «Кроникл» узнала об этой давней истории? Как они нашли меня? Вы что-нибудь знаете об этом?

— Нет, мне ничего не известно, — тихо сказала Ванесса.

— Информация просочилась не из агентства по усыновлению, — сказал Ангус. — Они попытались там что-то узнать, но это им не удалось. Женщина, которая там раньше работала, предупредила мою тетю. Но они все же сумели узнать адрес моих родителей и мое имя, и довольно быстро. Теперь они знают, где я работаю, и они очень настойчивы.

Ванесса невольно подумала, как ему удается справляться с их настойчивостью.

— От них не так-то легко избавиться, — заметила она. — Но по правде сказать, все что у них есть — это свидетельство о рождении, мое имя и твое имя. Для статьи этого недостаточно, и у них ничего не получится, если мы не скажем им ни слова. Ни одного. Даже не произнесем «без комментариев».

Ангус только кивнул.

— Как я поняла, — осторожно добавила она, ты не собираешься помогать прессе.

Он пристально посмотрел на нее.

— Я считаю, что это было бы предательством по отношению к памяти моих родителей.

Ванесса облегченно вздохнула, но все же предостерегла его:

— От журналистов непросто избавиться. Они попытаются связаться с тобой или с твоей тетей по телефону, выдавая себя за совсем других людей. Ей они скажут, что ты им все рассказал, а тебе — что это сделала она. Они наверняка придут в контору, где ты работаешь, и начнут расспрашивать твоих друзей. И неважно, что они ничего им не скажут. Журналисты умеют подтасовывать факты. Но если у них ничего не получится, они откажутся от своей затеи. Ведь их интересуем не мы с тобой. Все дело в моем бывшем муже, Филипе Локхарте. Это его они хотят задеть. Они надеются, что эта история даст им повод обрушиться на правительство теперь, когда началась предвыборная кампания. Но в свидетельстве о рождении нет имени отца, и только очень безответственный редактор может приписать Филипу отцовство лишь на том основании, что я была знакома с ним еще в школьные годы. Этого еще явно недостаточно.

Ангус кивнул. Кажется, его убедил ее анализ ситуации, в котором сочетались жизненный опыт и здравый смысл.

Ванессе хотелось узнать что-нибудь о нем самом, о его жизни, его интересах. Есть ли у него девушка? Может быть, он женат? Но она чувствовала, что не может сейчас расспрашивать его. Еще не время. Его внешнее спокойствие не могло до конца скрыть его горе и смущение. Все, что она могла сделать, это помочь ему понять ее.

— Ты знаешь, у твоих родителей не было другого выбора, как только хранить все в секрете, — сказала она. — Таково условие усыновления. — Собственное смущение заставило Ванессу заговорить быстрее. — За эти годы я часто думала о тебе. Мне всегда бывало грустно в твой день рождения. Я иногда размышляла о том, что ты делаешь, как живешь, счастлив ли ты. Это все, что я могла, — дрогнувшим голосом сказала она, — потому что по закону я не имела права вмешиваться в твою жизнь.

— Если вы действительно так сильно переживали, то почему отдали меня на усыновление? — Голос Ангуса звучал скептически.

Ванесса чувствовала, что он оценивает ее. Но по выражению его лица невозможно было сказать, что он о ней думает. Он пристально смотрел на нее и ждал ответа.

— Ангус, мне было всего пятнадцать лет, когда ты родился. Я была совершенно не приспособлена к жизни. Взгляды на мораль у людей были очень старомодными — по крайней мере, в деревне, где я жила. Как только моя мать узнала, что я беременна, она все взяла в свои руки. Она устроила мне поездку в Шотландию, нашла агентство по усыновлению и заставила меня поклясться, что я никогда никому не скажу об этом. Она сказала мне, что ни один мужчина не захочет жениться на мне, если узнает о ребенке, и я ей поверила.

Ванессе было стыдно. Одно дело — все эти годы убеждать себя в благоразумности своего поступка, а другое — рассказывать об этом тому, кто появился на свет в результате ее школьной любви.

— Я знаю, что это звучит неубедительно, но она была очень властной женщиной, и в те дни мне и в голову не приходило ослушаться ее. И я боялась того, что со мной было бы, если бы она оставила меня одну решать свои проблемы.

И сейчас по лицу Ангуса невозможно было понять, что он чувствует. Наконец он коротко спросил:

— А как насчет моего отца? Он знал?

— Он не знал, что я беременна.

— Газетчики считают, что мой отец — Филип Локхарт, — откровенно заявил Ангус. — Они позвонили моей тете и сказали ей, что именно поэтому они интересуются мной.

О Боже, подумала Ванесса. Начинается. Она взволнованно провела рукой по волосам.

— Я понимаю, почему они так решили. Он был единственным парнем, с которым я встречалась, поэтому и сделали такой вывод… — Она замолчала.

— И они сделали правильный вывод, не так ли? — Он наклонился вперед; вся его поза выражала напряженное ожидание.

— Они вообще не имели права делать какие-либо выводы, — возразила Ванесса.

— Я спросил вас не об этом. — В его голосе появилось раздражение, которое испугало Ванессу.

Она глубоко вздохнула.

— Ангус, ты имеешь полное право знать, кто твой отец. Но мне кажется, что у твоего отца тоже есть права. Он не знает, что я встретилась с тобой. Он понятия не имеет, что тобой интересуется пресса. Если его имя появится в газетах, это принесет ему большие неприятности, и я имею в виду не только смущение. Вспомни, я была несовершеннолетней, когда ты был зачат. Я должна сначала сама поговорить с ним.

Гнев и разочарование отразились на лице Ангуса.

— Когда? — коротко спросил он. Я хочу знать немедленно. Это самое большее, что вы можете для меня сделать.

— Это не так просто, — быстро сказала она. — Мы не разговаривали… — Она осеклась под пристальным взглядом сына.

Ангус придвинулся ближе.

— Если это Филип Локхарт, я не стану ничего предпринимать и никому не скажу об этом. Мне надо просто знать, — твердо заявил он.

Ванесса уже готова была уступить, но сдержалась.

— Я сразу же свяжусь с тобой, как только переговорю с этим человеком.

— Полагаю, мне придется удовлетвориться этим, — сказал Ангус, откровенно разочарованный. Он взглянул на часы. Пора было возвращаться в Эдинбург. Он сдержанно попрощался и ушел.

Ванесса готова была расплакаться, глядя вслед его удаляющейся фигуре. Увидит ли она его снова? Она так хотела завоевать его доверие и поближе познакомиться с ним. Черт бы побрал эту «Кроникл»! Она непременно должна связаться с Филипом, но предстоящий разговор пугал ее.

Она испугалась бы еще больше, если бы узнала, что Ангус, рассерженный тем, что не узнал имя своего отца, поддавшись внезапному порыву, сел не в поезд, а в такси, и направился в Хитгейт, избирательный округ Филипа.

Приемная, где Филип встречался со своими избирателями, находилась на нечетной стороне Хай-стрит в Хитгейте, в стороне от крупных магазинов и автомагистрали.

Очень привлекательный георгианский особняк с двойным фасадом, он бы только выиграл от реставрации, подумал Ангус, окинув здание зорким взглядом художника. Его красивая парадная дверь, выходившая прямо на тротуар, не знала краски многие годы. Вестибюль имел такой же запущенный вид, как и весь дом.

Когда Ангус вошел, его встретила невысокая аккуратная женщина. Она была в простом строгом платье; несмотря на седину в волосах, по ее живым, черным глазам и гладкой коже никто бы не догадался, что ей уже перевалило за шестьдесят.

Она представилась как Уин Стивенс, ответственная за чай, кофе и домашние бисквиты для самого кандидата на высокий пост и всех его помощников по избирательной кампании.

Ангус сказал, что он хотел бы оказать посильную помощь, и спросил, когда ожидается приезд Филипа Локхарта. Уин, привыкшая к таким помощникам, которые непременно хотели лично встретиться с кандидатом, уклончиво ответила, что он приедет позднее.

— Бедняга, он так занят. Репортеры местной газеты ждут его, чтобы сделать его снимок с дочерью. И с миссис Локхарт, конечно. Но, боюсь, у него сегодня не будет на это времени.

Ангус не знал, что ему делать. Он не привык притворяться и не был уверен, что ему удастся сыграть роль бескорыстного помощника, но Уин была занята своими проблемами. Она проводила его в большую холодную комнату, не задавая лишних вопросов.

Несколько длинных столов были расставлены, как для обеда, но вместо приборов на них лежали стопки листовок с портретом улыбающегося Филипа Локхарта и призывами голосовать за него, потому что он «человек, которому можно доверять». Помощники запечатывали листовки в конверты.

Уин показала Ангусу, как надо складывать листовку, и предоставила ему самому действовать дальше.

Чувствуя в нем благодарного слушателя, она рассказала ему о некоторых приемах, которые случается применять, чтобы заманить избирателей на избирательные участки.

— Одному из наших парней избирательница сказала, что не пойдет голосовать, потому что не может найти свою вставную челюсть. Ну, он просто вынул свою и сказал: «Вот, мадам, воспользуйтесь моей».

Ангус не поверил, что такое могло произойти на самом деле, но Уин засмеялась и заверила его, что это чистая правда.

Два часа Ангус добросовестно работал, ожидая приезда Филипа. Наконец, устав от непрерывного сидения на стуле, он решил размяться. В коридоре к нему подошла Уин.

— Я знаю, что вы хотели встретиться с Филипом Локхартом, а я только что говорила с ним по телефону. Так вот: он должен написать речь для митинга, поэтому решил не приезжать сюда сегодня. У него был очень усталый голос. Но завтра он, вероятно, заглянет сюда.

Ангус разочарованно вздохнул. Он посмотрел на дверь кабинета Филипа, и проследив за его взглядом, Уин улыбнулась. Было видно, что она гордится «своим кандидатом», как она называла Филипа.

— Многие люди относятся к нему с уважением. Хотите посмотреть на его фотографию, сделанную в то время, когда он впервые избирался в парламент? Я оставила одну себе в качестве сувенира.

Она повела его в маленькую приемную.

— Я повесила ее здесь. — Она сняла фотографию со стены и подала ее Ангусу. — Вот это я, — с гордостью сказала она. — Это Ванесса, его первая жена, с двумя дочерьми. Эми — той, что справа, на снимке лет девять или десять, а это малышка Луиза. Рядом с Филипом — его отец. Очень милый человек. Видите, как он гордится сыном?

Ангус не отрываясь глядел на фотографию. Казалось, что он смотрится в зеркало. Он был точной копией отца Филипа. Ошибки быть не могло. Та же посадка головы, тот же лоб. И он узнавал себя в маленькой Луизе, типичной девчонке-сорванце с короткой стрижкой и хитрой улыбкой.

Доказательство было перед ним. Теперь Ангус был абсолютно уверен, что именно Филип Локхарт и является его родным отцом.

Уин, кажется, не заметила его замешательство, и когда он внезапно попрощался и направился к двери, она ни о чем его не спросила, только на прощание предложила ему зайти на следующий день.

Несколько минут спустя Ангус осторожно вернулся в приемную и снял фотографию со стены, убедившись что Уин нет поблизости.

Рассерженный и оскорбленный, он поспешил прочь из этого здания. Ванесса нарисовала ему портрет молоденькой девушки, которая осталась одна со своим бесчестием, не имела возможности даже увидеться со своим возлюбленным, и ее суровая мать угрожала ей одиночеством, если она ослушается ее. Все это было ложью. Она не только встретилась со своим любовником — она вышла за него замуж, за Филипа Локхарта, его отца. Они бросили его, отдали чужим людям в другой район страны вовсе не потому, что это было в интересах ребенка, а потому что так было удобнее им самим.

Ангус отправился в штаб избирательной кампании. Сотрудники не замедлили подробно рассказать ему о митингах и собраниях, которые он мог посетить. Он узнал, что митинг, на котором должен был выступать Филип Локхарт, состоится вечером в Центре международных соглашений в Бирмингеме.

Ангус принял решение.

В поезде, направляющемся в Бирмингем, Ангус еще раз посмотрел на фотографию. Она была сделана десять лет назад и уже поблекла, но он помнил себя в том же возрасте, что и изображенная на ней Эми. Он как будто глядел на своего двойника. Потом он просмотрел утренние газеты. В двух из них были фотографии Филипа, сделанные накануне днем на митинге в Лондоне, но на них не было заметно сходство между Ангусом и министром.

Поезд опоздал; к тому времени, как Ангус добрался до места проведения митинга, свободные места остались только на балконе.

На стенах висели плакаты с портретами премьер-министра. Телевизионные софиты освещали сцену, где уже выступал местный член парламента, пытаясь подогреть энтузиазм толпы. Это был первый политический митинг, на котором присутствовал Ангус, и его поразило воодушевление аудитории. Атмосфера больше соответствовала рок-концерту или собранию евангелистов.

Ему часто приходилось сопровождать отца — своего приемного отца — в церковь, где тот был церковным старостой. Они не раз говорили о том, что побуждает отдельных людей стремиться к всеобщему вниманию.

— Каждый, кто ищет такого публичного одобрения, и я не исключаю себя, — полушутя-полусерьезно говорил ему отец, — вероятно, скрывает неуверенность. На сцене они могут внешне выглядеть очень уверенными, но почти наверняка поджилки у них трясутся.

Ангусу было трудно в это поверить, когда он смотрел на уверенного в себе партийного лидера, который, энергично жестикулируя, представлял публике основного участника митинга.

— …Это человек, который вошел в кабинет министров, потому что именно такие люди нужны нашей стране. Его свежие идеи, энергия, — оратор взмахнул рукой, — поступки способны вести нашу великую страну дальше в следующее столетие. Дамы и господа, перед вами Филип Локхарт!

Телевизионные камеры повернулись к боковой двери; зрители вскочили с мест, затопали ногами, зааплодировали, закричали…

Ангус тоже оказался на ногах, захваченный энтузиазмом толпы. Вдохновенный предвыборный сценарий был разыгран как по нотам; представители телевидения и прессы окружили сцену, на которую вышел высокий широкоплечий человек, подняв руку в приветствии.

У Ангуса перехватило дыхание, когда он увидел перед собой человека, который, по его глубокому убеждению, был его отцом. Филип Локхарт широко улыбнулся восторженной публике и начал свое выступление.

Ангус был слишком далеко, чтобы разглядеть черты его лица, но непроизвольно, как все присутствующие, он заразился его воодушевлением. Филип Локхарт был страстным пропагандистом своих идей и убеждений, и решительность, с которой он отстаивал свое мнение, производила впечатление. Он говорил целый час, ни разу не заглянув в свои записи, и публика с неослабевающим вниманием слушала его.

Когда восторженные слушатели устроили Филипу овацию, Ангус стал пробираться к боковой двери, чтобы дождаться его там. Кортеж автомашин с включенными двигателями ждал выхода министра, чтобы доставить его и сопровождающих в отель на ночлег.

Филип вышел из зала первым и сразу оказался в окружении толпы доброжелателей. Ангус был одним из десятков людей, которые протягивали ему руки.

Стараясь перекричать остальных, он ловил взгляд Филипа.

— Простите, мистер Локхарт…

Член парламента улыбнулся ослепительной улыбкой и протянул руку Ангусу. Но ее перехватил партийный фанат, который тут же затараторил:

— Великолепная речь, мистер Локхарт. Вдохновенная.

— Спасибо, спасибо. — Филип двинулся сквозь толпу. Он, как и все политики, руководствовался девизом: «Если это движется, пожми ему руку; если нет, повесь на него плакат». Пока Ангус решал, проявить ли ему настойчивость или нет, перед ним появился сотрудник службы безопасности и оттеснил его в сторону. В считанные секунды Филип сел в черный «роувер», и машина отъехала.

Ангус последовал за журналистами к отелю, где остановился Филип и где должен был состояться обед для кандидатов, но вход ему преградил швейцар, так как у Ангуса не было удостоверения журналиста.

— Прошу прощения, сэр. Сегодня усиленный контроль.

Ангус попытался расположить к себе швейцара.

— Мне надо увидеть мистера Локхарта по личному делу, — сказал он суровому стражу. — Я его родственник, и уверен, он примет меня, как только узнает, что я здесь.

— Ну, я рад был бы помочь вам, сэр, — последовал ответ, — но если я вас впущу, это может стоить мне работы.

Ангус задумался.

— А вы могли бы передать ему сообщение?

— Это я могу, сэр. Напишите ему записку. Я прослежу, чтобы ее доставили ему в номер. Но я сменяюсь через пятнадцать минут, так что поторопитесь.

В пабе напротив у бармена нашлись чистый бланк счета и шариковая ручка с зеленой пастой. Ангус был рад и этому.

Он сел за столик в углу шумного паба и, немного подумав, написал на листке несколько слов. Записка на его взгляд получилась короткой и по существу:

Он подчеркнул слово «особая».

Он подписал записку так, чтобы его подпись была разборчивой, а потом, подумав, подчеркнул слово «позднее».

Швейцар был очень любезен, особенно после того, как Ангус протянул ему банкноту в двадцать фунтов. Легким движением руки, которому позавидовал бы любой фокусник, он спрятал ее в карман и пообещал, что записка будет немедленно доставлена в апартаменты Филипа Локхарта.

Ангус отправился искать себе ночлег, надеясь, что в ближайшие часы Филип узнает о его существовании. Он не был бы так уверен в этом, если бы мог заглянуть в швейцарскую и услышать, как швейцар передает содержание его записки по телефону в отдел новостей «Дейли кроникл».

Швейцару было обещано вознаграждение сверх обычной платы за его услуги, если он будет давать в колонку светской хроники информацию о высокопоставленных клиентах отеля. Многие политики останавливались здесь, разъезжая по стране в погоне за голосами избирателей. Швейцар был одним из тех, кого завербовала «Дейли кроникл», как только началась предвыборная кампания. По просьбе отдела новостей он передал записку Ангуса по факсу в лондонскую редакцию, а чтобы подстраховать себя, проделал то же самое с «Дейли диспэтч», прежде чем запечатать письмо и вручить его помощнику Филипа. Два вознаграждения за одну информацию — очень неплохо.

В «Кроникл» взволнованный редактор отдела новостей сразу же вызвал Тони Бернса к себе.

— Это тот парень, за которым мы охотимся. Надо срочно туда послать кого-то.

— Через минуту Тони уже отдавал по телефону распоряжения своему репортеру в Бирмингеме: — Быстрее найди Ангуса Макиннона. Мы должны разговорить его до того, как Локхарт заставит его молчать. Он пишет, что вернется в отель, так что тащи свою задницу туда и перехвати его.

Хотя Ангус написал на конверте «секретно» и «лично в руки», во время предвыборной кампании вся почта любого политика, будь то в Лондоне или в поездках по стране, просматривалась, прежде чем попасть ему в руки, чтобы заранее отсечь несущественную информацию. Выборы вызвали волну эпистолярной активности разного рода корреспондентов: от воинствующих активистов до представителей «зеленых», которых помощники Филипа называли «фруктовой бригадой».

К несчастью для Ангуса, письма от людей, претендующих на близкое родство со знаменитыми личностями, были не редкостью. Политический советник Филипа, Крис Беннетт, отметил, что письмо написано явно образованным человеком, но его вид — зеленые чернила, жирно выделенные слова и дешевая бумага — не вызывал доверия.

— Явные признаки помешательства, — проворчал он, опуская письмо Ангуса в мешок, постепенно заполнявшийся ненужной корреспонденцией.

Когда Ангус вновь вернулся в отель, ему коротко сообщили, что он не может пройти без пропуска службы безопасности. Нет, ни о каком письме им ничего не известно; министр дал строгие указания его не беспокоить. Неужели Ванесса предупредила Филипа? Было ясно, что он не хотел видеть сына. Глубоко расстроенный Ангус покинул отель.

К тому времени, как репортера «Кроникл» удалось оторвать от обеда, честно заработанного после целого дня непрерывного участия в политическом шоу, Ангус уже ушел. Тони предупредил репортера, что на утро ему придется искать себе другую работу, если он не отыщет Ангуса Макиннона. Начался утомительный поиск по десяткам гостиниц и пансионатов по всему городу.

Тони достал с полки выпуск справочника «Кто есть кто» за текущий год. То, что он там нашел, удовлетворило его, и он нажал кнопку вызова своего главного репортера.

Объяснив суть дела, он дал ему указания:

— Отправляйся в Эдинбург и выжми из этой медсестры все, что можешь. — Он наклонился над столом. — И еще, Кевин, у тебя есть возможность оправдать те большие суммы, что ты тратишь на обеды в дорогих ресторанах. Позвони своему приятелю из отдела учета кредитных карточек и выясни, где наш таинственный Макиннон последний раз тратил деньги.

Тони и Кевин шли по проторенному пути. Благодаря уловке с кредитными карточками «Кроникл» смогла первой опубликовать фотографии предполагаемого любовника принцессы Дианы, который вовсю пользовался своей кредитной карточкой в Америке, сумев скрыться от прессы, когда информация о его связи с королевской особой просочилась в газеты.

— Макиннон сейчас в Бирмингеме.

— Откуда, черт возьми, тебе это известно?

Тони легонько щелкнул его по носу.

— Это называется профессиональной журналистикой, сынок. Поэтому я здесь, а ты — там.