Глава двадцатая

Мюриел Макиннон не знала, что ей нужно предпринять, чтобы справиться с охватившим ее волнением. Сейчас она очень энергично взбивала яйца для теста, потому что, когда она нервничала, физическая работа успокаивала ее и к тому же Ангус любил бисквитный кекс к чаю.

После телефонного звонка, так взволновавшего ее, Мюриел было трудно сосредоточиться на домашних делах. Женщина из агентства по усыновлению сказала, что не в ее правилах вмешиваться в жизнь ее бывших подопечных, но при таком неблагоприятном стечении обстоятельств она сочла благоразумным предупредить Мюриел, что репортер из газеты пытается разыскать Ангуса, и ему известно имя родной матери мальчика, Ванессы Форрестер. Она не знает, что репортер намерен предпринять, но, может быть, лучше заранее рассказать все Ангусу.

Растерянная Мюриел поблагодарила ее за заботу.

Она всегда считала, что с Божьей помощью, Ангусу надо рассказать правду о том, что он был усыновлен, но это должна была сделать не она и не при таких обстоятельствах. Не сейчас, когда Ангус только что потерял людей, которых он знал и любил как своих родителей. Тела их еще даже не были преданы земле. Похороны были назначены на среду.

Мюриел опустилась на стул и вытерла глаза. Ангус потерял в автомобильной катастрофе своих родителей, а она — любимого брата и невестку. Кроме ее племянника Ангуса у нее теперь не было другой семьи. Мюриел никогда не была замужем.

Она услышала, как звякнула крышка почтового ящика на входной двери, и решила, что пришел Ангус, но когда она вышла в холя, то увидела, что кто-то бросил в щель письмо. Она подняла его. Оно было адресовано Ангусу.

Мюриел вернулась на кухню и закончила готовить чай для племянника. Она переехала в дом брата на время, до похорон. Пытаясь найти успокоение, она развила бурную деятельность и беспрерывно что-то скребла, чистила и мыла, и к тому времени, как Ангус вернулся, весь стол был заставлен множеством тарелок с ее коронными блюдами — маленькими пирожками с черникой, оригинальными сэндвичами с сыром и тонкими ломтиками ветчины, а также ее знаменитым яблочным тортом и бисквитом с кремом.

Наливая крепкий душистый чай, она отметила, что Ангус положил себе полную тарелку приготовленных ею лакомств. Однако, заглянув ему в лицо, она поняла, что на самом деле у него нет аппетита, он просто пытается сделать ей приятное.

— Тетя, как тебе удается держаться?

Она медлила с ответом.

— Я просто не могу плакать. Мне до сих пор не верится, что твоих родителей больше нет. Я все еще верю, что они могут войти сюда в любую минуту. — Слезы заблестели у нее на ресницах, и она отвернулась.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — печально сказал он. — Внезапность происшедшего не укладывается у меня в голове. Только что я видел их здесь, сидящих за столом рядом с тобой, смеющихся и оживленных, и вдруг…

Мюриел закрыла лицо руками, и Ангус сразу же подошел к ней.

— Они всегда были так добры ко мне, Ангус. Всегда приглашали в свой дом. Они были рядом, когда мне нужны были помощь или совет. — Она вздохнула. — По крайней мере то, что я помогаю тебе организовать похороны, дает мне силы держаться. Я связалась со всеми, кого ты указал в своем списке. Большинство из этих людей придет. Я рада, что потом у тебя будет несколько свободных дней. Это поможет тебе прийти в себя.

Они обсудили псалмы, которые будут петь, людей, которых они попросят выступить на панихиде, и то, где будут ночевать приехавшие издалека.

— Я договорилась, чтобы Мораг ночевала у соседей, — сказала Мюриел.

Хотя Ангус жил в Эдинбурге со своей девушкой в одной квартире уже два года, когда они приезжали к его родителям, они соблюдали приличия — не освященные узами брака не могли спать в одной комнате.

Мюриел с улыбкой посмотрела на племянника.

— Все изменится, когда она станет членом семьи.

— Я не уверен, что она им станет, — ответил Ангус. — Сейчас я ни в чем не уверен. Ты думала, что горе сблизит нас, но мне кажется, что оно оказало противоположное действие. Мне кажется, мы слишком долго были вместе.

Очень хорошо, решила Мюриел, размышляя, не пора ли открыть ему правду. Нет, время еще не пришло.

— Пока рано о чем-то говорить, Ангус. Мой совет — не спеши принимать решение.

Перед ней стояла трудная задача, и она взяла себя в руки. Она должна сделать это сейчас, или потом уже ничего не получится. Осталось только найти нужные слова.

— Еще чаю? — спросила она.

— Нет, спасибо. Мне и так уже придется ослабить ремень.

— Тебе надо немного поправиться, мой мальчик. Ты слишком худой.

Они оба улыбнулись. Она всегда говорила ему эти слова, и когда он был совсем маленьким, и потом, когда стал уже на две головы выше ее самой.

Мюриел пристально посмотрела на племянника.

— Есть кое-что, о чем, по-моему, ты должен был узнать давным-давно, но в теперешних обстоятельствах это так некстати, что я никак не решусь тебе сказать.

Он улыбнулся.

— Отец всегда говорил мне, что лучше сразу рассказать о том, что беспокоит. Говори, хуже уже ничего быть не может.

— Ангус, — мягко сказала она, — я знаю, что это будет для тебя шоком, — она глубоко вздохнула, — но твои мать и отец не были твоими настоящими родителями.

— Что?!

— Они усыновили тебя, когда тебе было всего несколько дней от роду.

Ангус молча смотрел на Мюриел. Он не мог ни сомневаться в ее словах, ни что-то возразить ей. Он всегда знал — то, что говорит его тетка — правда.

Она взволнованно продолжала:

— Им так хотелось ребенка; они испробовали все средства, и когда врач сказал им, что у них никогда не будет своих детей и есть возможность усыновить чужого младенца, они не колебались. Поверь мне, они так тебя ждали. Ты не мог быть более желанным даже для родной матери.

Ангус был ошеломлен.

— Почему они не сказали мне об этом сами? Почему я должен узнать об этом только после их смерти?

Мюриел смахнула крошки со стола.

— У меня нет ответа на эти вопросы. Ангус, дорогой мой, я советовала им все рассказать тебе. Но они так хотели, чтобы ты был их родным сыном, только их, что со временем, я думаю, они убедили себя в этом. И еще они боялись, что если ты узнаешь правду, то в один прекрасный день можешь покинуть их. — Она сжала его руки в своих ладонях. — Ангус, мне очень хотелось, чтобы ты был избавлен от всего этого. Я не собиралась раскрывать их тайну, но у меня не было выбора. Какой-то журналист из Лондона интересовался тобой в агентстве по усыновлению. Женщина, которая там работала, уже на пенсии, но она предупредила меня, что к ней приходил репортер из Лондона и все выспрашивал. Она не знает, зачем. А вот это письмо бросили в ящик сегодня. — Она подала Ангусу адресованное ему письмо.

Письмо на бланке «Дейли кроникл» было от Кевина Джеймисона. Оно было коротким и четким, с просьбой об интервью в связи с материалом, над которым работает газета. Это касается женщины, имя которой указано в копии его свидетельства о рождении (копия прилагалась). Если Ангус согласится сотрудничать, его ждет денежное вознаграждение.

Внимательно рассмотрев свидетельство, Ангус передал его Мюриел. У нее заныло сердце при виде его потрясенного лица.

— Да, это та самая женщина. Я в первый раз услышала ее имя, Когда служащая из агентства по усыновлению позвонила мне. Ванесса Форрестер. Твоя мать.

Ангус смутился.

— Ты когда-нибудь видела ее?

Мюриел покачала головой.

— Что тебе о ней известно?

Мюриел вздохнула.

— Не много. Она родом из какой-то деревни в Суссексе. Тогда акушерка говорила, что она из хорошей семьи, и из-за того, что ей всего пятнадцать лет, она не могла содержать ребенка.

— А после она не пыталась меня найти?

— Условия усыновления очень строгие, — мягко объяснила ему Мюриел. — Когда документы подписаны, всякие контакты с обеих сторон прекращаются. Ты найдешь все бумаги наверху.

— А мой… отец? О нем что-нибудь известно?

— Ничего, и как видишь, его имя даже не указано в свидетельстве. Ангус, твоими родителями были Эндрю и Розали. Все эти годы они растили тебя, думали, заботились и молились о тебе. Не каждые родители заботятся так о своем родном ребенке. Я не хотела раскрывать тайну твоего рождения, во всяком случае так скоро после их смерти, но появление репортера не оставило мне выбора.

Ангус был озадачен.

— Я не понимаю, зачем я ему понадобился. Если он проделал такой путь, это должно быть очень важно. В этом замешана моя… — он не решился произнести это слово, — женщина, которая дала мне жизнь.

— Я не знаю, — ответила его тетка. — Но мне была невыносима мысль, что ты узнаешь все это от чужого человека. — Она помолчала. — Я поступила правильно, что рассказала тебе, Ангус? Или мне надо было молчать?

Ангус встал и обнял ее за плечи.

— Не знаю. Мне надо пойти и все обдумать. Это все так неожиданно. — Он тряхнул головой, будто хотел отогнать от себя неприятные мысли.

Мюриел постаралась утешить его единственным известным ей способом.

— Ангус, у тебя еще будет время все обдумать. А пока выпей чаю.

— Нет, спасибо… Прости, я хочу немного побыть один.

Посмотрев вслед его высокой фигуре, пока он поднимался по лестнице в спальню, которую еще недавно занимали его родители, Мюриел Макиннон взяла из шкафа пальто, вышла за дверь и направилась в маленькую церковь неподалеку.

Спальня была именно такой, какой ее помнил Ангус. За эти годы ничего в ней не изменилось.

Он с грустью посмотрел на выцветшие кремовые стены, на туалетный столик матери из орехового дерева, на тумбочку у кровати, где отец хранил свою Библию.

Под кроватью стоял старый чемодан, потертый и потрескавшийся, в котором они хранили важные бумаги. Ангусу не потребовалось много времени, чтобы найти среди них поблекший конверт из плотной бумаги, в котором лежал пожелтевший документ — копия его свидетельства о рождении. Графа, оставленная для имени отца, осталась пустой, но в качестве места рождения была указана больница, находившаяся всего в нескольких милях отсюда. С тех пор здание уже разрушилось, а больница переехала в помещение соседнего изолятора. Копия свидетельства, присланная газетой, была идентична.

Ангус лег на кровать и положил голову на подушку отца. Он даже ощутил слабый запах его лосьона. У него сжалось горло, когда его взгляд упал на развешанные по стенам документальные свидетельства его успехов в школе и в университете за все годы учебы. Родители так гордились им.

Он подумал, что сейчас он должен что-то сделать. Надо позвонить Мораг и отменить встречу, чтобы можно было тщательно изучить все бумаги.

Чемодан был набит старыми счетами, договорами и разными другими документами. Он просмотрит каждый клочок бумаги в поисках других сведений о своем происхождении. Хотя у него не было четкого плана, Ангус хотел выяснить, кто были его настоящие родители и почему репортер так заинтересовался им.

Не предает ли он память своих родителей? Он не знал. Еще совсем недавно все казалось таким обычным, таким устоявшимся. Хотя он всегда любил своих родителей, он видел, что совершенно не похож на них ни внешне, ни по характеру. Его всегда удивляло такое полное отсутствие сходства. Его волосы были гораздо темнее и пышнее, чем у них обоих, и он часто шутил по поводу того, что был намного выше и худее своего отца. Но как многие молодые люди его поколения, которые давно переросли своих родителей, он объяснял это хорошим питанием и занятиями спортом. Своих деда и бабушку с той и с другой стороны он не знал; они умерли до его рождения. Но так ли это? Теперь ему предстояло все выяснить.

Интересы Ангуса и его родителей тоже не совпадали. Он любил спорт, они — нет, и он втайне жалел, что не унаследовал их способность играть на многих музыкальных инструментах — они и познакомились, когда играли в оркестре своего колледжа. У него же не было музыкального слуха; он объяснял этот недостаток тем, что ему достались гены более далеких предков.

Его жизнь протекала без всяких осложнений: прилежный студент, выпускник факультета изящных искусств университета Глазго, а сейчас в двадцать семь лет — второй человек в отделе художественного дизайна рекламного агентства. В свободное время он писал маслом портреты.

Теперь он не мог с уверенностью сказать, кто же он такой на самом деле. Его привычный мир рухнул. Ангус уткнулся лицом в подушку, и наконец они прорвались — тяжелые, мучительные рыдания.

Имоджен все еще тяжело дышала от напряжения. Сегодня она испробовала все, что только знала сама или читала о технике секса. И кажется, это дало желанный эффект.

Воодушевленный ее стараниями, Тони удовлетворенно промычал, перевернувшись на спину:

— Я мог бы дать тебе работу в «Кроникл».

Для Имоджен эти слова прозвучали не менее приятно, чем любовные признания.

— После твоей истории о «кошачьей драке» у нас началась удачная полоса, — сказал он ей. — Одна медсестра из Эдинбурга рассказала нам, какой испорченной была Ванесса Локхарт, когда она еще училась в школе.

Имоджен приподнялась на локте и посмотрела на Тони.

— Что ты имеешь в виду под словом «испорченная»?

Тони быстро рассказал ей о незаконном ребенке, о найденном свидетельстве о рождении и о том, как Кевин выследил Ангуса.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — обиделась Имоджен.

— Ну, тогда ты еще не имела права знать об этом. — Он хитро улыбнулся, и она потянула его за ухо, на что он притворно завопил от боли.

— Сейчас, когда приближаются выборы, у нас развязаны руки, — сказал он, доставая сигарету. — Теперь главное — узнать, кто отец ребенка, особенно если учесть, что Ванесса тогда была слишком молода для того, чтобы иметь детей.

Имоджен была в восторге, что оказалась в самом центре журналистского расследования. Она уже почти видела себя сотрудником столичной газеты.

Что ей тогда сказала Ванесса? «В тот период жизни я совсем не улыбалась». Теперь все ясно.

— Уверена, что ребенок родился двадцатого декабря, — торжествующе сказала она они, вспомнив, как грустна была Ванесса в день интервью и как она сказала, что эта дата всегда вызывает у нее печальные воспоминания.

— Ты права. Если бы ты рассказала мне об этом раньше, мы бы сэкономили массу времени, — сказал Тони. — Может быть, имеет смысл тебе поехать в эту деревню, где она живет, и покопать там. Попытайся выяснить, с кем она встречалась в те годы.

И на следующий же день воодушевленная заданием Имоджен оказалась в Придлингтоне, небольшой деревне, где все, как она считала, знали о своих соседях все, и где Ванесса прожила всю свою жизнь.

Имоджен потратила не один час, завязывая разговоры в пабе, в сквере и на автостоянке. Казалось, никто не знал, с кем раньше встречалась Ванесса. Все всегда видели ее только со своим бывшим мужем.

Но беседа с одной местной жительницей, коллегой Ванессы Локхарт по совету директоров, Энн Гроувер, оказалась более полезной. Под предлогом внесения дополнений в статью о Ванессе Имоджен легко перевела разговор на ее личную жизнь.

— Как жаль, что Ванесса больше не вышла замуж, — сокрушенно сказала Имоджен.

— Да, — согласилась Энн, — но для нее, к сожалению, всегда существовал только один мужчина.

— Она привлекательная женщина, я не могу поверить, что в прошлом у нее не было других поклонников, — забросила удочку Имоджен.

— Насколько мне известно, у нее был только Филип. Я никогда не слышала, чтобы она говорила о ком-то другом. Ни тогда, ни теперь.

Имоджен промолчала.

— Позвольте налить вам еще кофе, — предложила Энн и добавила: — Ванесса когда-то сказала мне, что ее мать даже отсылала ее в закрытую школу, чтобы разлучить их, но когда она умерла, они опять оказались вместе.

— А сколько ей было лет, когда ее отослали в другую школу? — как можно равнодушнее спросила Имоджен.

Энн удивленно подняла глаза на собеседницу.

— Не знаю. Но это ведь не имеет значения для статьи, верно?

На Энн Гроувер нельзя было давить, и Имоджен, не желая вызывать подозрения, отступилась. На время.

Она сразу же доложила Тони о результатах.

— Черт возьми, Имоджен, тебе везет. — Тони был доволен. — Как всем настоящим журналистам. — Но он уже планировал послать другого, более настырного корреспондента, чтобы потрясти Энн Гроувер. — Дальнейшее предоставь мне. Я твой должник.

— Когда мы снова встретимся?

О женщины! Они всегда смешивают бизнес и чувства.

— Я тебе позвоню.