Страшила Дэн с тремя крабами. В их руках потрескивают дубинки. Они стоят, опершись на железные перила, что протянулись над ткацкой, где уже кипит работа: женщины наматывают паучий шелк на длинные серебристые бобины. Это утренняя смена из Мю и Ипсилона. Заметив меня, они покачивают головами: не делай, мол, глупостей. За выход из разрешенной зоны просто высекут, но любая попытка сопротивления всегда наказывается смертью. Тогда повесят обоих.

– Дэрроу… – шепчет Эо.

Заслоняю ее собой, но стою спокойно. Не хватало еще умереть за один взгляд на звезды. Протягиваю к ним пустые руки в знак того, что сопротивляться я не намерен.

– Проходчик… – презрительно усмехается Страшила, оборачиваясь к остальным. – Самый отчаянный из червяков, но все равно червяк.

Он тыкает в меня дубинкой. Это как укус гадюки одновременно с пинком в живот. Оседаю на пол, цепляясь за железную решетку и содрогаясь всем телом от электрического удара. Во рту горечь от подступившей желчи.

– Смелее, проходчик! – ухмыляется Страшила, роняя передо мной дубинку. – Давай, покажи, чего ты сто́ишь. Ударь хоть разок! Ничего тебе за это не будет, обещаю, – так, разборка между своими, мужской разговор. Не трусь, давай!

– Давай, Дэрроу! – выкрикивает Эо.

Ага, нашли дурака. Поднимаюсь и вновь протягиваю руки. Разочарованно вздыхая, Дэн защелкивает у меня на запястьях магнитные наручники. Эо вопит и бранится, но ее тоже скручивают и волокут нас двоих мимо работающих женщин к тюремным камерам. Конечно, плетей не избежать, но и только – благодаря тому что я не послушал жену и не взял в руки дубинку.

Лишь через трое суток, проведенных в одиночной камере «котелка», нам удается увидеться. Добряк Бридж, один из самых старых крабов, выводит нас на прогулку вместе и даже позволяет обняться. В первый момент я опасаюсь, что Эо плюнет мне в лицо, обвиняя в трусости, но она лишь берет меня за руку и протягивает губы для поцелуя.

– Дэрроу…

Губы ее потрескались и дрожат, теплое дыхание щекочет ухо. Худющая и белая как полотно. Колени дрожат, и Эо опирается на меня, чтобы не упасть. Тот румянец, с которым она любовалась восходом, стерся, как старое воспоминание. Только глаза и волосы остались прежними. Прижимаю ее к себе, слышу глухой ропот собравшейся толпы. Мы на форуме, впереди эшафот с виселицей – там готовят плети. Стоя в желтом свете потолочных ламп под взглядами родных и знакомых, я чувствую себя беззащитным младенцем.

Как будто во сне, Эо говорит о любви, сжимая мою руку, но смотрит как-то странно. В глазах печаль, но нет страха. Нас должны только выпороть, но она будто прощается со мной навсегда. От ее взгляда сжимается сердце, я вздрагиваю, как от холода.

– Разбей цепи, любимый! – шепчет она.

Нас грубо растаскивают. Слезы струятся по лицу Эо. Почему она плачет? Не могу понять, думать трудно, все плывет перед глазами. Меня грубо бросают на колени, вздергивают голову кверху. Не припомню, чтобы на форуме было так тихо. Только шаги охраны отдаются эхом от стен.

Крабы снова поднимают меня на ноги, засовывают в скафандр. Привычная затхлая вонь вызывает ощущение безопасности, но лишь на мгновение. Волокут в центр площади, бросают на пол у подножия эшафота. Цепляясь за ржавые грязные ступени, бросаю взгляд вверх. Там стоят старшины кланов, двадцать четыре бригадира. У каждого кожаная плеть. Они ждут меня.

– О, как ужасны подобные минуты, друзья мои! – горестно восклицает судья Поджинус, подпрыгивая в жужжащих гравиботах у меня над головой. – Каким жестоким испытаниям подвергаются братские узы Сообщества, когда кто-то из нас дерзнет нарушить законы, которые защищают всех и каждого! Закон и порядок едины для всех: молодых и старых, лучших и худших. В их отсутствие мы превратились бы в стадо диких зверей. Послушание и дисциплина – вот залог выживания наших колоний! Хаос и анархия взорвут их изнутри, и человечество до конца своих дней останется прозябать, прикованное к Земле. Закон, дисциплина и порядок – вот залог мощи и величия нашей расы, и всякий, кто осмелится покуситься на наш общественный договор, горько пожалеет об этом!..

Сегодня медяшка-лилипут говорлив не в меру, явно хочет произвести на кого-то впечатление. Я поднимаю голову и вижу то, что не думал когда-нибудь увидеть своими глазами. Его волосы и знаки на руках сияют так, что больно глазам. Золотой! Словно ангел спустился с небес в нашу грязную дыру. В черном с золотом плаще, облаченный в лучи солнца, с рыкающим львом на груди.

У него суровое немолодое лицо, выражающее власть и мощь. Волосы зачесаны назад, тонкие губы не кривит улыбка. Ни единой морщины, только длинный шрам на правой скуле.

В какой-то программе говорили, что такие шрамы отличают нобилей, элиту правящей касты. Их готовит особое учебное заведение, и им одним известны секреты, которые позволят человечеству колонизировать все планеты Солнечной системы.

Главный что-то говорит другому золотому. Высокий и стройный, тот чем-то похож на женщину. Лицо без шрама, неестественно гладкое – похоже, напомаженное и нарумяненное. Губы блестят, волосы тоже, но по-другому. Смотрится он здесь нелепо. Впрочем, и мы ему не слишком нравимся, – слушая старшего, косится в сторону и брезгливо принюхивается. Говорят они только между собой. Еще бы, ведь мы недостойны даже смотреть на золотых. И в самом деле хочется отвести глаза, чтобы не испачкать своим ржавым взглядом это солнечное великолепие. Я чувствую стыд и вдруг понимаю почему.

Лицо со шрамом мне знакомо – как и всем, кто смотрит телевизор. После Октавии Луны это самая известная персона на планете – Его Светлость Нерон Августус, лорд-губернатор Марса. Решил сам взглянуть, как меня высекут. За спиной у него беззвучно застыла пара черных воронов в закрытых стальных шлемах. Мы родились копать шахты, они – убивать людей. На две головы выше меня, по восемь пальцев на каждой руке. Черных создали специально для войны. Смотришь на такого, и сразу вспоминаются рудничные гадюки – такой же змеиный взгляд.

В свите нобиля еще десяток человек, в том числе еще один золотой помоложе – видимо, его помощник. Он еще красивее губернатора и, похоже, недолюбливает женоподобного типа. Вокруг снуют с камерами в руках зеленые, совсем букашки на фоне высоченных воронов. Волосы у коротышек черные, зеленые только глаза, в которых сейчас горит фанатичный огонь. Не часто им доводится снимать такое зрелище: наказывают не кого-нибудь, а проходчика. Интересно, на сколько колоний идет трансляция? Небось на всю планету, раз сам губернатор здесь.

Под прицелом камер с меня торжественно сдирают скафандр, который только что надели. Поднимаю глаза на экран и вижу самого себя с обручальной лентой, болтающейся на голой шее. Неужели я такой молодой и тощий? Тащат по ступеням на эшафот к железному столу, кладут лицом вниз и закрепляют руки по сторонам. Невдалеке над головой маячит петля. Здесь умер мой отец. Дрожу, прижатый к леденящему металлу. Ноздри щекочет запах синтетической кожи: старшины стоят с плетями наготове. Вот один из них вопросительно кашлянул…

– Да восторжествует закон и свершится правосудие, ныне и во веки веков! – провозглашает Поджинус.

Сорок восемь ударов, и неслабых, даже от дядьки Нэрола. Иначе нельзя. Плети свистят и визжат, врезаясь в тело, в их жутковатом пении слышатся отзвуки погребальной мелодии. В глазах темно, дважды вообще отключаюсь и каждый раз, приходя в себя, гадаю, видно ли мою спину на экране.

Все это спектакль, они хотят показать всем свою власть. У Страшилы Дэна своя, отдельная роль. Он делает вид, что жалеет меня, сочувствует. Старается, подбадривает, шепча на ухо – так, чтобы было слышно зрителям, – а когда падает последняя плеть, с грозным видом заступает дорогу и поднимает руку, будто останавливает новый удар. Даже я в этот момент готов расцеловать его как своего спасителя, хотя точно знаю, что свои четыре дюжины уже получил.

Меня отвязывают и волокут в сторону, железный стол залит кровью. Со стыдом думаю, что наверняка орал, опозорился перед своими. Теперь к эшафоту ведут мою жену.

Поджинус снова разражается красноречием, но слова его звучат неуверенно и скомканно:

– Даже юным и очаровательным не дано избежать справедливого наказания. Закон и порядок священны для всех без исключения цветов. Без законов наступит анархия, без послушания – хаос. Человечество будет обречено на гибель среди радиоактивных песков Земли и отравленных морей. Лишь единство и дисциплина спасут нас… Да восторжествует закон и свершится правосудие ныне и во веки веков!

Всем плевать, что я избит до полусмерти и истекаю кровью, но когда на эшафот тащат Эо, в толпе раздаются крики и проклятия. Даже сейчас, вся в слезах, лишенная волшебного света, что сиял в ней три дня назад, моя жена прекрасна, словно ангел.

Неужели все это – за одно лишь маленькое приключение, за ночь с любимым, проведенную под звездами? Лицо Эо странно спокойно, на нем нет страха, и это меня пугает. Что-то не так. Она вздрагивает, ложась на ледяной стол, кожа покрывается мурашками. Надеюсь, моя кровь хоть чуточку согреет ее.

Стараюсь не смотреть, как они порют Эо, но бросать ее одну еще больнее. Ее глаза ищут мой взгляд, вспыхивая рубинами при каждом хлестком ударе. Потерпи, родная, скоро все закончится! Привычная жизнь вернется к нам, все будет хорошо, только потерпи… Но выдержит ли она столько ударов?

– Хватит! – кричу я стоящему рядом крабу. – Пожалуйста, прекратите! Я буду послушным, я сделаю что угодно… Лучше добавьте мне, только пощадите ее! Слышите, вы? Гады, твари, оставьте ее в покое!

Лорд-губернатор бросает на меня беглый взгляд. Холеное лицо бесстрастно. Кто я для него? Жалкий земляной червяк… но все-таки – не совсем же каменное у него сердце! Он должен понять, что я готов броситься в огонь ради своей любви. Он обязан пожалеть ее, ведь так оканчиваются все сказки!

– Ваша светлость, позвольте мне взять на себя ее плети! Прошу вас, умоляю!

Я в панике. Глаза Эо приводят меня в ужас. В ее взгляде не боль, а бешеная ярость. Она не боится! Совсем.

– Нет! Нет! Нет! – кричу я ей. – Эо, не надо! Пожалуйста!

– Заткните рот преступнику! Эти вопли оскорбляют слух его светлости, – командует судья Поджинус.

Бридж сует мне в рот каменный кляп. Задыхаясь, давлюсь слезами. Ловлю взгляд жены, мычу, трясу головой… Свистит плеть. Удар. Тринадцать. Не сводя с меня глаз, Эо поет. Вначале песня похожа на жалобный стон, тихий и протяжный. Так поет ветер в глубине заброшенных шахт. Плач о смерти и надежде – тот самый, запрещенный, который я слышал единственный раз в жизни.

Теперь они убьют ее.

Голос ее, слабый, но чистый и прекрасный, разносится по всему форуму, словно волшебная песня сирен. Старшины неловко переглядываются, и даже крабы, разобрав слова, с досадой качают головами. Мало кто радуется, когда умирает красота.

Поджинус в замешательстве оглядывается на губернатора. Тот спускается поближе на своих великолепных гравиботах. Солнечный блеск волос подчеркивает благородные линии лба, чеканные скулы сияют в свете ламп. Золотые глаза с любопытством рассматривают окровавленную женщину, как будто земляной червь внезапно отрастил радужные крылья бабочки. Кривой шрам морщится, когда звучат полные власти слова:

– Пускай поет. – Нерон Августус благосклонно кивает судье.

– Но, ваша светлость…

– Из всех животных только человек способен по своей воле броситься в огонь. Насладись этим редким зрелищем, медный. – Губернатор поворачивается к зеленым. – Продолжайте запись! Лишнее потом отредактируем.

Вот и все. Стоило ли ради этого жертвовать собой?..

И все-таки Эо никогда не была прекраснее, чем в эту минуту. Она пылает как огонь перед холодным металлом власти – та, что танцевала в дымной таверне, окруженная облаком рыжих волос, из которых сплела мне потом обручальную ленту. Та, что решила умереть за право исполнить песню смерти.

Слова заканчиваются, голос в последний раз взлетает ввысь и замирает. Я потерял Эо. Она права, я не понимаю чего-то очень важного.

– Забавная мелодия, – лениво бросает губернатор, – и это все, что вы можете? – Он смотрит на Эо, но говорит громко, обращаясь к толпе алых, а заодно и к зрителям из других колоний. Золотые усмехаются вслед за ним: песня – единственное оружие подземных червей. Жалкий набор звуков, растаявших в воздухе, спичка в грохочущем прибое власти. – Что же вы, подпевайте! Смелее, храбрые шахтеры из… – Он оборачивается к помощнику, который что-то подсказывает. – Ах да, из Ликоса. Подпевайте, если хотите!

Ломая зубы, я бешено грызу камень, затыкающий рот, по щекам текут слезы. Толпа угрюмо молчит. Вижу мать, лицо ее дрожит от гнева. Киран прижимает к себе жену. Нэрол опустил глаза в пол, Лоран плачет навзрыд. Ни слова ни от кого, все боятся.

– Похоже, ваша светлость, никто здесь не разделяет фанатизма преступницы, – торжественно замечает Поджинус. Эо не сводит с меня глаз. – Ясно, что перед нами одиночка, досадное отклонение от нормы. Следует ли нам продолжать, ваша светлость?

– Да, продолжайте, – небрежно кивает лорд-губернатор, – у меня еще встреча с Аркосом. Повесьте ржавую сучку, надоел ее скулеж.