Этого и боялся Танцор – что я стану таким вот Титусом. Он, как и Гармони, думает только о мести. Восстание во главе с подобным вождем выдохнется за неделю. Что еще хуже – если эта злобная скотина продолжит в том же духе, то и меня поставит под удар. Либо Танцор соврал, либо сам не в курсе, что ваятели трудились не надо мной одним и под золотой личиной скрываются и другие алые. Сколько их всего? Скольких еще Арес внедрил в Сообщество, в училище? Однако, будь нас тысячи или единицы, кровожадное буйство Титуса грозит всем и каждому, подвергает риску саму возможность исполнения мечты моей Эо, а этого я допустить никак не могу. Она пожертвовала собой не для того, чтобы Титус смог убить нескольких золотых детишек.

Всхлипывая, сижу в оружейной, обдумывая то, что предстоит сделать.

Я гляжу на свои руки. Скоро их обагрит новая кровь. Иначе нельзя: этого неуправляемого психа нужно остановить.

Наутро вывожу его во двор замка перед общим строем, смотреть разрешили даже рабам. Мостовая вычищена, остатки ночного пиршества убраны, высоко над головой парят в рассветном тумане несколько кураторов. Санитарных роботов с ними нет, что можно расценивать как молчаливое согласие.

Толкаю Титуса на колени перед его бывшими людьми. Они молчат, нервно шаркая ногами по скользким булыжникам. Рукоять тесака холодит мне руку.

– За насилия, зверства и попытку убийства членов своего братства я приговариваю Титуса Ладроса к смерти! Кто-нибудь оспаривает мое право это сделать?

Смотрю вверх на кураторов. Молчание. Перевожу взгляд на Виксуса, чей синяк на шее еще заметен, потом на Кассандру. Костлявый Поллукс, который отпустил Кассия и обещал открыть нам ворота, уже переметнулся к нам и стоит рядом с Роком. А я сам? Предаю смерти алого за то, что убивал золотых. Когда-то Титус копал землю в шахте, как и я. Скоро его душа отправится в ту же самую долину, где ждут и меня, хоть и окончил он свою жизнь глупо, думая в своем горе о себе одном. Ему не хватило сил жить для большего, для всех нас. Для алых.

Люди Титуса молча ждут. Все их прегрешения связаны с бывшим предводителем. Уйдет он, исчезнет и вина. Так я уговариваю сам себя. Все будет хорошо.

– Я оспариваю!.. – поднимает голову Титус. – И вызываю тебя на поединок, крысеныш!

Я отвечаю коротким поклоном:

– Принимаю твой вызов, патриций.

Рок выступает вперед.

– Поединок состоится по обычаям ордена Меча, – сухо объявляет он.

Титус встает, глядя с усмешкой на мой тесак:

– Тогда по правилам выбор оружия за мной… Драться будем на прямых клинках, ничего кривого.

– Как угодно, – киваю я, но ощущаю на плече чью-то руку.

– Он мой, Дэрроу, – шепчет Кассий, – ты забыл? – Молчу, не оборачиваясь. – Дэрроу, прошу тебя… Позволь мне защитить честь семьи Беллона!

Гляжу на Рока, тот качает головой, следом за ним Куинн, но они здесь не главные. Я дал обещание другу, который признаёт мою власть и просит, а не требует. Поэтому, помолчав, словно нехотя, отхожу в сторону. Вперед выступает Кассий с мечом. Клинок примитивный, но остро отточен о камни и находится в опытной руке…

– Маленький принц! – ухмыляется великан. Переругиваться с противником, увязая в грязи на поле боя, – это лучшее, что он умеет. Похоже, Титус и не догадывается, как недолго ему осталось жить. – Когда закончим, буду рад обоссать твой труп еще раз.

Пока Рок очерчивает круг, Клоун с Брюзгой выходят из башни с целыми охапками оружия, захваченного у Цереры. Титус выбирает широкий меч и делает пару пробных взмахов. Кассий стоит неподвижно.

– Уже наложил в штаны? – продолжает издеваться великан. – Не переживай, я по-быстрому.

Рок произносит необходимые формальности и дает отмашку. Поединок начался.

Судя по всему, Кассия по-быстрому не устраивает. Грубые клинки звякают и крошатся с отвратительным скрипом. Но когда металл находит плоть, тишину нарушают лишь сдавленные стоны Титуса и холодный шепот его противника.

– Ты убил Юлиана… От твоих рук погиб Юлиан Беллона из дома Беллона… – Хладнокровно выдернув клинок из бедра Титуса, бестолково машущего мечом, он вонзает его снова и снова. Великан шатается, лицо его искажено яростной гримасой. – Ты убил Юлиана… – Еще удар, еще – и снова те же слова. Отворачиваюсь, не в силах смотреть. – Ты убил Юлиана…

Последних слов Титус уже не слышит. По лицу Куинн струятся слезы, Рок уводит их с Лией прочь. Ведьма сплевывает на булыжники и обнимает за плечи Крошку. Лохматый Клоун выглядит еще мрачнее, чем обычно. Во дворе замка царит безмолвие, с неба тоже не слышно ни звука, но тяжелый гнев Кассия и его похоронный плач по любимому брату словно продолжают висеть в воздухе. Честь семьи и мой приговор тут ни при чем – это понимают все. Свершилась месть, а вовсе не правосудие.

Я внезапно холодею, осознав, что сам должен был бы лежать здесь вместо Титуса. Мой несчастный сородич – кто знает, как его звали на самом деле, – несмотря ни на что, заслуживал лучшей участи. Сдерживая слезы жалости и досады, проталкиваюсь сквозь толпу зрителей.

– Так нельзя, – бормочет Рок, пряча глаза. Лицо у него серое, как у трупа. Он прав, этот экзамен я провалил. Правосудие должно быть беспристрастным, и вождю следовало исполнить приговор самому, если он хочет подавить междоусобную рознь. – Одно хорошо: Кассия снова станут бояться, – добавляет он.

Бедный Титус… Хороню его в роще на берегу. Может быть, так он скорее доберется до заветной долины.

Потом всю ночь не могу заснуть.

Кто была та, за которую он мстил, – жена, сестра, мать? Из какого он шахтерского поселка? Боль сломала его, и такая же боль привела меня на эшафот… только мне дали второй шанс. А ему?

Может, хотя бы теперь его боль утихла. Свою смерть он заслужил, как и мою ненависть при жизни, но все равно остается моим братом. Пускай обретет мир и покой в долине снов и, когда мы снова увидимся, обнимет и простит меня, потому что я сделал это ради общей мечты нашего народа.

Мое имя с тремя чертами стоит сегодня ближе к Руке примаса.

Имя Кассия тоже приподнялось.

Но примас может быть только один.

Устав ворочаться без сна, встаю и сменяю Кассандру на посту. Стены замка окутаны плотной пеленой тумана. Мы привязали под стенами овец, чтобы они своим блеянием предупредили нас, если подкрадется враг. Стою, вглядываясь во тьму. Ноздри щекочет странно знакомый вкусный запах.

– Жареная утка, – раздается голос за спиной.

Поворачиваюсь и вижу Фичнера. Никаких доспехов, черный с золотом мундир, растрепанные волосы. Ухмыляясь, протягивает истекающую соком утиную ногу, от одного вида которой урчит в желудке.

– Замаливаешь грехи? – усмехаюсь.

Он с насмешливым удивлением поднимает брови:

– Хочешь сказать, ты такой взрослый, что все понял и не обижаешься?

– Ну… кураторы ведь все видят, так?

– Даже как вы подтираете задницу.

– И не остановили Титуса, потому что это тоже часть учебной программы.

– Главный вопрос, почему мы не помешали тебе.

– Убить его?

– Да, малыш. Он ведь представлял немалую ценность для армии, ваш Титус… ну, не до претора или императора флота, но до какого-нибудь легата дослужился бы точно, вести в атаку легионы под вражеским огнем – самое его дело. Видел когда-нибудь, как десант с орбиты берет город? Он был просто создан для этого… – Фичнер вытирает рукавом жирные губы.

Я молча жду продолжения.

– Жизнь – лучшая школа. Когда-то детишек заставляли корпеть над учебниками, и приходилось годами дожидаться достойных. – Он стучит пальцем по лбу. – Теперь у нас есть планшеты, роботы и все прочее и можно не тратить время на химию с физикой, а сосредоточиться на главном – психологии, социологии, политике. Управлять людьми не получится, если не понимаешь, как они соперничают друг с другом и сбиваются в стаи, как создаются и распадаются армии и державы и почему. Только здесь ты это усвоишь как следует, больше нигде и никак.

– Да я понимаю, принцип простой, – хмыкаю я, – учиться на ошибках лучше всего… если они не смертельные.

Мучеником я уже побывал.

– Вот и отлично. Ошибок у тебя до черта, голова горячая, так что учись. Здесь самое место – та же жизнь, только с искусственными сценариями, санитарами и медиками, повторными шансами. Сначала была Проба – необходимость против эмоций, затем междоусобная война, вчера разбирались с правосудием… Впереди еще много уроков…

– И смертей. Сколько их еще разрешат?

– Не твоя забота.

– Сколько? – настаиваю я.

– Лимиты на каждый год устанавливает бюро стандартов… Пока мы держимся в рамках дозволенного, даже несмотря на инцидент с Шакалом.

– Шакал… Он где-то там, на юге?

– Забудь, я не должен был о нем упоминать… Вообще, наши роботы очень эффективны, успевают почти всегда, а медики лечат почти все… но вот не знаю, справятся ли, если до Кассия дойдет, кто на самом деле убил его брата?

Все внутри меня сжимается.

– Он уже отомстил убийце Юлиана… Разве ты сам не видел?

– Конечно-конечно. Меркурий от тебя в полном восторге, хотя Аполлон считает слабаком и вообще ты ему не нравишься.

– Насрать на него.

– Ну, не скажи. От Аполлона только и жди подлянки.

– Лучше скажи, что сам обо мне думаешь, ты же мой куратор.

Фичнер окидывает меня взглядом, облокотившись на крепостную стену. Из ночного тумана доносится волчий вой.

– Дикий ты какой-то, несовременный… вроде того, что вон там воет. Вроде как в стае, а все равно один, тоскуешь незнамо отчего. Ты давай бросай это дело, парень, вокруг столько всего интересного. Наслаждайся жизнью, пока можешь.

– Вот и ты такой же, – киваю я. – Шутишь, подкалываешь, прямо как Севро, а под маской этой – одиночество. Потому что фигурой не вышел? А может, денег нет? Все время как будто в стороне от всего.

– Ха, фигура! Тоже скажешь… Думаешь, если не Адонис, так уже и бронза? – Он с интересом поворачивается ко мне.

– Ну… не красавец и пожрать не дурак, – пожимаю я плечами. – Жуешь таблетки, чтобы не толстеть, все же видят… хотя ничего не стоит сходить к ваятелю и убрать живот за полсекунды.

На его скулах играют желваки. Обиделся?

– На кой черт мне твой ваятель, если я и при своей внешности могу голыми руками прикончить черного, обвести вокруг пальца серебряного и решить задачку, о которую любой зеленый обломает зубы?

– Хочешь сказать, карьере это не мешает?

– Не мешает даже низкое происхождение, меня знают все. – Фичнер вызывающе задирает свой длинный нос. – Я золото нации, высшая точка эволюции и не собираюсь меняться в угоду кому бы то ни было.

– Если так, зачем жуешь таблетки? – (Он молчит.) – И почему не поднялся выше куратора?

– Куратор – весьма престижная должность, малыш. Братство избрало меня своим представителем.

– И все-таки ты не претор, не губернатор и не император флота, хотя мало кто, наверное, умеет то же, что и ты.

– Да почти никто, – соглашается он сердито. – Ладно… Какого приза ты требуешь за штандарт Минервы?

Я понимаю, что беседа подходит к концу.

– Почему не Севро? Штандарт – его добыча.

– Он передал это право тебе, Дэрроу.

Прошу лошадей, оружие и спички, Фичнер сухо кивает и поворачивается, чтобы уйти. Хочу еще кое-что спросить и опрометчиво хватаю его за рукав. Руку и все тело пронизывают тысячи ледяных игл, дыхание перехватывает, из глаз сыплются искры.

– Черт! – сиплю я, валясь с ног. Встроенная импульсная броня похлеще любого щита. Куратор молча ждет. – Шакал… – наконец выдавливаю я, – о котором говорил ты… и девчонка из Минервы… Кто он?

– Сын лорда-губернатора, и ваш Титус рядом с ним показался бы сопливым эльфом.

На следующее утро под стенами нашего замка пасутся лошади под охраной здоровенного серого жеребца. Он уже успел ударом копыта вышибить мозги волку, который подбирался к одной из кобыл. Я заявляю на него свои права. Наши дали ему прозвище Квитус, «завершающий удар».

Мне он напоминает Пегаса из мифа об Андромеде, и песни родного Ликоса, где упоминались лошади. Как жаль, что Эо так и не довелось прокатиться верхом.

Только несколько дней спустя я понимаю, что кличка моего коня обыгрывает мою роль в гибели Титуса.