Глава 22
Выбор

– А ну пусти! – с ходу накинувшись на Евгения, Амадео сжал его бычью шею железным борцовским захватом. Без единого звука обмякнув, здоровяк мясной горой свалился к ногам продюсера.

– Боже ты мой… – отпихнув в сторону завалившуюся на бок тушу, Амадео склонился над телом Вероники.

– Мертва, – вглядываясь в закатившиеся глаза, еле слышно пробормотал он. Подскочив от звука падения чего-то тяжелого, Амадео резко обернулся. Бросившись к лежащему ничком Александру Евстигнеевичу, он схватил его за руку.

– Тоже мертв! – тряся бездыханное секретарское тело, он безуспешно пытался вернуть в него хоть один признак жизни. – Да что же такое!

– Чего распереживался, скоро вы все к ним присоединитесь! – казалось, злобная ухмылка Шалкара первая материализовалась из густого комнатного сумрака, проявив из себя демоническое тело.

– ТЫ! – вскрикнул Амадео, проворно вскочив на ноги.

– Я, – злорадно ответил Шалкар. Ухмылка, намертво приклеившаяся к его лицу, обезображивала его уродливым шрамом. – Надо уметь проигрывать, приятель.

Пройдясь по кабинету, демон поднял кресло Амадео, приставил его к столу и вольготно расположился в уютных кожаных глубинах.

– И что ты на это скажешь, жалкий ангел младшего чина? – прищурившись, он вполоборота развернулся к Амадео. – Какая чудесная музыка! – вслушиваясь в звуки разрушения и насилия, доносившиеся с улицы, Шалкар победно ухмыльнулся. – Все, ваша песенка спета. Сопротивление бесполезно. Советую расслабиться и получить удовольствие от последних мгновений жизни.

– Но МЕРУЕРТ… Она стала полуангелом! – едва не споткнувшись о бесчувственное баритоновское тело, закричал Амадео.

– Слишком поздно, – с издевательским сочувствием глядя на противника, изрек Шалкар. – Слишком много душ перешло на сторону мрака. Одному полуангелу не справиться. И тебе не справиться. И наставнику твоему, старперу архангельской породы, никак не одолеть нашу силу.

– Допустим. А демону одолеть? – голос, твердый как закаленная сталь, вонзился в возникшую паузу.

Прикрывшийся от непредвиденного вторжения черными крыльями Шалкар осторожно выглянул в просвет между ними.

– А, ДАМБАЛЛА! – радостно воскликнул он, выпрыгнув из кресла. – Сам явился! Вот спасибо! А то я уже устал тут сотней дел ведать. Тебя сейчас кончать или хозяину передать?

– А пусть он сам решает, – бесстрастно глядя в глаза Шалкара, одними губами улыбнулся Геннадий.

– Это как? Ты что, рехнулся? Ты черт и не имеешь права выбора! – перемахнувший через стол Шалкар угрожающе приблизился к Дамбалле.

– Ошибаешься… – тихо проговорил тот. – Еще как имею. Теперь имею.

– Ты… – взмахнув огромными крыльями, прошипел Шалкар. Искра понимания вспыхнула в его бездонно мглистых глазах. – Ты… НЕ СМЕЙ!!!

– АМАДЕО! – выставив вперед ладонь и без труда удерживая ею беснующегося демона, провозгласил Геннадий. – Помни: я очень благодарен силам света за предложенную помощь. Вы победили меня дважды. Первый раз победу одержала серая душа человека, которая вселилась в мой полусумрак и сумела вопреки ему стать светлой и тем ослабить мою тьму. Во второй раз вы победили меня, предложив помощь. Ваше участие и сочувствие сделали мой внутренний свет еще сильнее. И теперь я не принадлежу тьме. Но не принадлежу и свету. И я могу выбирать. И мой выбор по перечисленным здесь причинам имеет огромную силу. Как созидательную, так и разрушительную.

– Не смей! Я приказываю тебе! – вложив всю свою мощь в последнюю вспышку ярости, Шалкар раскрыл крылья и гигантской монструозной птицей набросился на Геннадия.

Сколь много решает даже не мгновение, а одна его доля, вложенная в то или иное решение… Опоздание на долю секунды обуславливает глобальность изменений и изменения всей глобальности…

– Я отказываюсь от света… – последние слова Геннадия незначительно опередили последнее действие Шалкара. Но какое они имели значение!

Заоконный грохот плотной звуковой пробкой стоял в ушах. Крики, стрельба, взрывы, звуки разрушения и смерти… Хаос, захватывавший все новые и новые пространства. Но нечто в этой какофонии выбивалось из ее общей бесструктурности. Что-то привлекало внимание необычной равномерностью и выверенной ритмичностью… Что-то, несущее вибрации настоящей жизни…

Притягиваемый жизненной силой этого звука, Расул невольно сосредоточил на нем все свое внимание. И чем больше он концентрировался, тем явственнее слышал манивший его ритм, тем ближе становился к нему. В какой момент он слился с ним полностью, он не уловил, но вдруг заметил, что эта мелодия жизни пробила звуковую пробку в ушах, отделявшую его от внешнего мира и столь характерную для всех умирающих… И когда усиленно зазвучавший ритм загрохотал у него в ушах, он открыл глаза и сел, наполненный силой полученного осознания: он слышит здоровое биение собственного сердца. И значит, он еще очень даже жив.

Но звуковая нить вернувшейся к нему жизни едва не оборвалась, когда он повернул голову и увидел… На полу… У стены… ЕЕ…

– Сволочь… Ты ее убил… – с трудом, не замечая адской боли в раскроенном черепе, но внутренне корчась от невыносимости выпавшего ему испытания, Расул удерживал на коленях хрупкое девичье тело. Подняв глаза на скорчившегося в углу Евгения, он задыхался от попеременно приливающих к лицу жара и холода. Жалость и ненависть, любовь и ярость рвали на части душу и плоть…

– Что ты наделал… Что натворил… За что… Ее загубил, себя и меня впридачу. Ведь я ее люблю больше жизни. Я без нее не выживу…

Уронив голову на грудь, Расул отпустил себя в облегчение беззвучного и бесслезного плача. Такого, который исходит из предельно страдающего сердца.

– Да будьте вы все прокляты, и я вместе с вами! – животное отчаяние в мгновенно потускневших глазах Евгения сменилось неуклонной решимостью. Бросив на Расула пустой и невидящий взгляд, из которого уже ушла душа, он одним удивительно слитным, неразрывным на фрагменты движением вскочил на ноги и бросился к окну. Последнее, что осталось от него в памяти Расула – звучание оглушающей тишины, заполнившей собой недавнее бытие Евгения. Тишина остановившегося сердца. Пораженный ее громкостью, баритон в мертвенном ужасе созерцал пустой оконный провал…

Бережно положив тело Вероники на пол, он на негнущихся ногах подошел к окну. Грохот разрушаемого мира порывом шквального ветра ударил его в лицо. Отшатнувшись, он успел ухватиться за подоконник и сохранил-таки вертикальное положение. Зажмурившись в предчувствии глобального ужаса, слепо выглянул вовне. Новая звуковая волна бросилась на него, но теперь в ней было больше гнева, чем боли или отчаяния… Осмелившись открыть глаза, он глубоко вздохнул, готовясь впустить в себя всю невыносимость новой реальности…

– Эй, это от вас там прыгают?! – возмущенный рев взвивался в затянутое смогом небо. – Вам тут что, парк аттракционов? А если шеи себе переломаете, придурки? А если мы полотно амортизационное перенесем? Мы из-за вас эпизод отснять не можем! Еще раз сиганете, полицию и скорую из психушки вызовем!

Дым, расползающийся по асфальту… Бульдозер около рваной земляной воронки… Камеры, в строгой симметрии расставленные с разных сторон… Послушно сбившаяся в пеструю кучку толпа людей за специальным ограждением… Человек, крепко стоящий на тротуаре с задранной вверх головой и с рупором в руке… Вот он всматривается в искаженное лицо Расула, снова подносит громкоговоритель ко рту и подтверждает свои недавние слова сочной непечатной фразой… Здоровенный кусок амортизационного полотна, аккуратно растянутый под окнами… И крохотная, знакомая очертаниями человеческая фигурка, беспомощно барахтающаяся на самой его середине…

Стоп-кадр… Время остановило ход и сердце замерло в груди. И тут кто-то невидимый, но в этот момент невероятно ясно ощутимый, включил его снова. Удар, еще удар… Ровная ритмика жизненного звука запела в ушах и затем исчезла из поля слуха, став привычно неслышимой и неощущаемой. И теперь единственное, что слышал Расул, был его собственный истерический хохот…

Тихий вздох прозвучал как пушечный выстрел. Мгновение абсолютной тишины – и Расул уже стоял на коленях возле слабо дышащей Вероники, покрывая жадными поцелуями ее бледное лицо. Дрожащая теплая рука коснулась его щеки. Прижав ее к груди, он заглянул девушке в глаза. И моментально постиг то, что светлым сиянием проступало сквозь наполнявшие их слезы.

– Я все слышала… Когда была… ТАМ. И я тоже люблю тебя…

– Дело, однако, приняло совсем неожиданный оборот! – с суровой серьезностью Иеремиил взирал на притихших перед ним Амадео и Александра Евстигнеевича. Но чем дольше длился его всепроникающий взгляд, тем отчетливее младшие ангелы различали пляшущие в глазах учителя смешинки.

– Да уж, спутал Дамбалла все карты… – решив подыграть наставнику, Амадео виновато опустил голову, оценив вовремя пущенную секретарем крупную слезу. И тут же, не выдержав, все трое безудержно расхохотались.

– Не спутал, а решил все одним махом! – продолжая смеяться, уточнил архангел. Хлопнув Амадео по мощному плечу, он неожиданно ласково потрепал его по заросшей щетиной смуглой щеке. – Ты разве не знал, что отказ павшего демона от света означает его верную и неминуемую смерть в царстве Самаэля?

– Не знал, – благодарно принимая ласку учителя, Амадео поднял на него исполненный преклонения взгляд. Александр Евстигнеевич, вытянув руки по швам, с испугом и интересом внимал каждому слову архангела. Восхищение наставником и самим собой распирало выкаченную вперед грудь и надувало обвисшие щеки. Не часто плачущим ангелам доводится с ним беседовать! – Но почему? Разве потеря личности, отказ от духовной сути, и так неминуемая для любого демона, не есть его гибель?

– Так, да не так, – расправив огромные крылья, Иеремиил с наслаждением купал их в льющемся отовсюду белоснежном сиянии. – Дело в том, что при замене сознания личности на сознание абсолютной тьмы оболочка души, ее матрица, остается неповрежденной. А она сохраняет в себе отражения прежней духовной сути. Поэтому темная душа, наполненная кромешным мраком, живет за счет оставшихся в ее матрице воспоминаний о себе. Конечно, они не равносильны настоящему сознанию. Отражения души не есть сама душа, и главное отличие состоит в том, что существо-отражение не имеет собственной воли, права выбора. Оно иллюзорно и живет иллюзией о своем бытие. Но и эта форма жизни неимоверно желательна для души, у которой больше ничего нет. А окончательная гибель подразумевает полное опустошение матрицы. Убивая своего раба, Самаэль лишает его и сознания тьмы, и отраженных воспоминаний. А пустую матрицу выбрасывает за нанадобностью, как использованную оболочку.

Ошеломленный новым знанием, Амадео не мог вымолвить ни слова. Хлопая ресницами, секретарь с почтительным ужасом смотрел на своего непосредственного шефа. Каким же продвинутым ангелом надо быть, чтобы не только удостоиться внимать столь великим словам, но и понимать их! Поддержав обоих учеников разделенным с ними молчанием, Иеремиил продолжил:

– Демон, проигравший себя свету, может уцелеть лишь в том случае, если последует ему и превратится в ангела. Такие ангелы обладают особой силой. И потому решения их, когда они пребывают в стадии полуангела, очень эффективны. Они влияют на всю ВСЕЛЕНУЮ!

– Так это ГЕННАДИЙ был полуангелом! – одновременно ахнув и присев, Амадео и Александр Евстигнеевич изумленно воззрились друг на друга. Искорки веселья в глазах архангела заплясали с бешеной скоростью.

– И Геннадий, и Меруерт. Борьба шла сразу за двух полуангелов. И один из них своей жертвой решил все. Но его поступок не имел бы нужной силы без правильного выбора второго полуангела. Меруерт проложила ему верный путь, поддержала своим выбором, дав согласие на творческую жизнь силам света, а не тьмы.

– А Самаэль знал, что их было двое? – вспотев от собственной храбрости, робко вымолвил Александр Евстигнеевич.

– Я думаю, знал, – одобрительно проведя ладонью по его малюсеньким крылышкам, ответил Иеремиил. От нежданной нежности почти недоступного учителя плачущий ангел вздрогнул и залился обильными счастливыми слезами.

– И почему же он ничего не сказал Шалкару? Не предупредил его? Он же из-за неосведомленности проиграл битву! – тревожно поглядывая на задыхающегося в потоке слез Александра Евстигнеевича, вопросил Амадео.

– Наверняка потому, что не мог, – задрав голову, Иеремиил выразительно посмотрел наверх. – ОН не позволил. Хотя, возможно, есть еще одна причина: дьяволу требуется все-таки не полное уничтожение Вселенной, означающее и его конец. А постоянная подпитка.

– И он бросает своих рабов на заранее обреченные задания, чтобы они действовали, страдали, умирали, но поставляли ему энергию разрушения и боли… Его демоны – своеобразные генераторы негативной энергии… И ею он питается… – заикаясь и кашляя между всхлипываниями, сообщил Александр Евстигнеевич. – Хорошо, что я на него не работаю… Заездил бы совсем…

– Все верно, – отдышавшись от нового приступа смеха, Иеремиил сложил руки на груди. – Но несмотря на вышесказанное, дьявол всегда будет стремиться уничтожить Вселенную.

– Потому что он идеальная программа разрушения, – подхватил Амадео.

– Да! Вселенная движется через множество периодов своего развития, и на каждом имеет вполне реальный шанс быть разрушенной. Никогда нельзя знать наверняка Его волю и Его планы. На данном этапе эволюции мироздания Самаэль проиграл только одно сражение, но не всю войну, – улыбаясь, Иеремиил пристально смотрел на обоих учеников, столь по-разному переживавших получаемое ими знание. – У него будет еще много шансов уничтожить мир. Но мы действительно не знаем, когда ему это удастся. И удастся ли вообще. В этом вся фишка. Нам остается только делать нашу работу – вести мироздание по заданной Свыше эволюционной стезе. И делать все надо хорошо.

– Да что вы все о жертве этого демона! – вытерев последнюю слезу, вдруг раздраженно буркнул плачущий ангел. – А моя жертва меньше, что ли? Я человека спас! За тысячи лет службы меня никто толком не похвалил! – секретарь захлюпал носом, пытаясь выдавить из себя заветную влагу, но, увы – источник ее, наверное, иссяк… А может быть, он действовал только в материальном мире…

– Разумеется, никто не преуменьшает ваши заслуги, дорогой плачущий ангел! – подняв руки в примирительном жесте, с улыбкой ответил архангел. – Вы сделали доброе дело. Совершили мужественный поступок. Но, позвольте, равнять его с поступком Дамбаллы никак нельзя. Он отдал свое самосознание и перестал существовать вообще, спася этим мироздание. А вы приняли на себя страдание одного человека и спасли ему жизнь, и только. К тому же это вам расплата за то, что из-за вашей слабости… пристрастия к чаче… чуть не погибли люди.

– И только?!! – подскочив, возмущенно завизжал окончательно вышедший за всякие пределы себя и допустимого секретарь. – А вы знаете, как это больно, проживать чужую смерть? Да еще когда вас мужлан озверевший душит? Его ненависть вместе с ее душевной и физической болью… Вдобавок она еще от своей невыраженной любви извелась вся до того, как ее убили… А я все на себя брал и брал… Брал и брал… – вымученная слеза огромной сияющей каплей повисла на внушительном секретарском носу.

– Ну, полно вам, – подойдя к впавшему в истерику ангелу, Иеремиил обнял его.

– В любом случае, спасибо вам огромное, Александр Евстигнеевич, ой, простите, АНУИР, что вы проявили благородство и спасли мою лучшую певицу! Да к тому же помогли ей раскрыть ее сердце… Думаю, теперь петь она будет еще лучше. Когда поправится, – вымолвил Амадео, с сочувствием заглядывая в выпученные от невыносимости смешанных чувств круглые глаза плачущего ангела.

И в следующий миг кинулся оттаскивать от заливисто хохочущего архангела по-медвежьи сдавившего его в горячих благодарных объятьях крупногабаритного Ануира, в земной жизни откликавшегося на Александра Евстигнеевича.

– О, мой повелитель, не надо! Нет! Умоляю! Только не это! – визг Шалкара метался в давящей его кромешной тьме.

– Прими свое наказание достойно, выродок. Или я уничтожу тебя полностью! – бесстрастный голос Самаэля сквозил нотками сытого довольства.

Тишина, нарушаемая задушенными всхлипами и стонами, воцарилась в адской непроницаемости.

– Я даю тебе последний шанс сохранить твою поганую жизнь. Иначе я полностью лишу тебя своего сознания, – наконец завершил экзекуцию Самаэль.

– Слушай меня внимательно, демон.

– Да, мой повелитель… – безуспешно стараясь ограничить выпавшие страдания рамками своей души, между всхлипываниями выдавил Шалкар.

– Случилось нечто невероятное. Прежде чем Дамбалла был уничтожен мной, он успел воспользоваться своей полуангельской силой и зачал ребенка. Ребенка носит ангел третьего уровня, наделенный особой силой. Этот ребенок, Шалкар… Он является плодом союза, невозможного прежде. Правила теперь обыгрываются по-новому. Этот ребенок… он станет существом с сердцем, наполненным наполовину светом и наполовину тьмой. Полуангел и полудемон. Он сможет входить в абсолютный мрак и в абсолютный свет. Он принесет хаос в мироздание. Он может уничтожить меня. Вот твое задание.

Самаэль замолчал, давая возможность демону продемонстрировать понимание. И тот не преминул ею воспользоваться.

– Ребенок не должен родиться, – укрепленные силой только что перенесенной боли слова Шалкара всколыхнули окружающую его тьму.

– Вот я и говорю ему – приходите к нам работать! А он – контракта боюсь! – запрокинув голову, Амадео жизнерадостно засмеялся, обнажив идеально ровные белоснежные зубы. Отодвинув пустую кофейную чашечку, с ласковой серьезностью посмотрел на сидевшую перед ним девушку. Закрыв бархатную красную коробочку, Амелия тепло улыбнулась. Встретив взгляд Амадео, она кивнула и вложила свою руку в протянутую ладонь Амадео. На ее безымянном пальце блестело тонкое золотое кольцо.

– Раз живем в земном мире, надо играть по его правилам, не так ли? – поцеловав женскую руку, Амадео добродушно усмехнулся.

– Конечно, так. Тем более что мне эти правила вполне по душе, – приняв счастливо-томный вид, девушка кокетливо хихикнула.

– Анжелика звонила? – застегнув куртку, Амелия взяла Амадео под руку. Одновременно подняв глаза к чистому небу, они, не щурясь, посмотрели на яркое полуденное солнце.

– Да. Голос постепенно восстанавливается, – Амадео улыбнулся, и солнечные блики радостно заплясали в его глазах. – Мелкие демоны, вампирят чужие таланты. У нее высосали голос. Противно, но поправимо. Я с ними разобрался.

– Ты у меня такой сильный… – прижавшись к мужчине, расправившему широченные плечи навстречу порыву прохладного ветерка, проворковала девушка.

– А то как же! – поцеловав светлую макушку, Амадео бережно погладил круглый живот Амелии. – Мы ведь одна семья. Теперь и как всегда.