17

Нина и в самом деле не вернулась больше к Артуру. Ни с кем, кроме Юры, она не была там близка, никто из фирмы ей и не звонил. Она понимала, что, возможно, поступает неправильно, что за место под солнцем необходимо бороться, а в случае проигрыша – терпеть и ждать часа победы, но она не хотела идти к Артуру и поэтому не шла. Себе она говорила: «Свободный я человек или нет? Если свободный, то могу делать все, что хочу! Деньги на жизнь у меня пока есть, могу себе позволить маленький перерыв. Тем более что я позволяла Артуру наслаждаться плодами моей работы в течение двух лет без отпуска. Захочу – вообще уеду куда-нибудь отдыхать!» Но какая-то сила не позволяла Нине на самом деле серьезно задуматься об отъезде, и она проводила дни дома: поздно вставала, бродила по квартире, слегка и беспорядочно читала, потом снова могла завалиться в постель, вечерами шла куда-нибудь, но в театры не заходила, музыку на концертах не слушала. Чаще всего оказывалась в супермаркетах, но продуктов не покупала – просто смотрела на товары, на людей, думала, наблюдала. Супружеские пары – мужчины и женщины были предметом ее особенного интереса. Ей было забавно наблюдать, как катят женщины тяжелые тележки с продуктами, мужчины же с озабоченным видом идут за своими женами, предлагая по дороге купить то или другое. Женщины смотрят на них часто с насмешкой и снисходительно. У касс же расплачивались мужчины – они были «денежным обеспечением товарной массы». Если же женщины делали покупки одни, без мужчин, их выбор товаров, как правило, оказывался строже, содержимое колясок менее внушительно, и у касс они стояли, всем своим видом показывая, что могли бы без всего этого барахла обойтись, но если уж зашли в магазин, то необходимо расслабиться и что-нибудь купить. Сама Нина от нечего делать каждый раз покупала какой-нибудь новый соус, а поскольку она ничего не готовила, за несколько таких посещений у нее в холодильнике вырос этих соусов целый отдел. Она почти ничего не ела, иногда обходилась единственной булочкой и несколькими чашками кофе в день. Но, несмотря на безделье и неприкаянность, она чувствовала себя хорошо – молодой и стройной, как в те странные месяцы своей жизни, когда рассталась с Кириллом.

О Юре она старалась не думать. Вечное наше «хочешь как лучше, а получается как всегда» почти не тревожило ее. Когда человек не надеется на что-то волшебное, это волшебное и не приходит к нему, однако и сильных разочарований в жизни тоже не наступает.

«Что Юра? Ничего особенного в нем нет, – решила она, обдумав отношения с ним сразу после своего ухода с работы. – Сначала показался симпатичным, думала, что подружимся, надеялась на любовь. А он поступил, как все мужчины: едва оказался перед выбором – переступил через мой труп и теперь наслаждается успехом. Бог с ним, от меня не убудет!» Нина понимала, что только дурак не принял бы предложение Артура, и старалась не таить в сердце обиду. Однако новых поисков работы пока не предпринимала – в душе, а главное, в голове поселилась устойчивая лень.

«Опять по утрам причесываться, бежать куда-то ни свет ни заря, задерживаться на работе, хлопотать о чьей-то прибыли… Нет, не хочу!» И она, ничего не предпринимая, ждала, а чего именно ждала – и сама не знала.

Несколько раз Нина ходила гулять в свой старый двор, где жила когда-то с родителями, и в старый парк с речушкой, прудом и мостиком с грифонами – посетила то место, где пережила когда-то довольно странный роман с инструктором по вождению. Но ни то ни другое место не принесло ей ни щемящих воспоминаний, на которые она рассчитывала, отправляясь в это путешествие, ни успокоения. Она стала другой. Время трех товарищей необратимо прошло, и она больше не была Патрицией Хольман. Нина стала героиней уже совсем другой истории – самостоятельной, независимой женщиной. Она не желала больше что-нибудь менять в своей жизни в ущерб себе. Пусть кто-то называет это эгоизмом, пусть. Да, Нина стала эгоисткой, но эгоизм ее не распространялся на других людей и не причинял никому вреда. Свобода, которой владеют мужчины, – главное их богатство – теперь принадлежала и ей.

В начале декабря, когда она без скуки коротала вечерние часы, из полудремотного состояния ее вывел телефонный звонок.

Последнее время звонки беспокоили Нину редко, и ей даже стало интересно, кому она понадобилась. Пульсатилла куда-то исчезла, от Артура приглашения было ожидать бессмысленно, Юра тоже ни разу не дал о себе знать. Не звонил больше и Кирилл.

– Здравствуйте, Нина, – знакомый женский голос произнес это в трубку и замолчал.

– Здравствуйте! Кто это? – Нина не сразу узнала собеседницу.

– Это… – голос опять помолчал, – Лиза.

– Боже мой! Лиза?! – Как за этот месяц изменился ее голос, ничего победно-напористого, независимого и самодостаточного не было и в помине в тех простых словах, что прозвучали в телефонной трубке.

Этот голос не мог принадлежать благополучной и красивой женщине.

– Лиза, что случилось?

– Я хотела бы к вам приехать. Всего на несколько минут. – Фраза в целом звучала вполне благозвучно, но короткое дополнение «всего» означало, что Лиза боялась отказа.

– Конечно, приезжай! – Такому голосу отказать нельзя, к тому же Нина и не была ничем занята. Однако отнюдь не всегда посещения Лизы заканчивались для нее приятно. Она решила узнать, в чем дело.

– Формальная причина – я хочу привезти вам статью с вашим интервью, только что вышедшую в последнем номере нашего журнала.

– А неформальная? – Нина постаралась произнести эти слова как можно мягче.

Лиза помолчала.

– Две недели назад у меня умер отец. И мне не с кем поговорить.

– Лиза! Я вам сочувствую… – начала Нина, но Лиза перебила ее:

– Вы не волнуйтесь, я не буду грузить вас своим горем и своими воспоминаниями… – Лиза торопилась, будто боялась, что ей откажут.

– Бедная девочка! – вырвалось у Нины. – Обязательно приезжай!

И пока она диктовала адрес, Лиза, записывая, судорожно сглатывала слюну, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не услышал, как она плачет.

Дав адрес Лизе, Нина скорее помчалась за продуктами. Отвыкнув питаться по-человечески за годы одиночества, она неважно теперь представляла, чем угощать молоденьких девушек. Но выбор интуитивно сделала правильный: колбаса, семга, шпроты и хлеб, две пачки разного печенья, коробка зефира в шоколаде и бутылка полусладкого вина – все это действительно пригодилось. Когда прозвучал звонок домофона, стол был накрыт и бокалы расставлены. Можно было подумать, что Нина приготовилась к романтическому свиданию: пара свечей, поставленных друг против друга, праздничные приборы и высоко срезанный букетик мелких хризантем дополняли убранство стола.

«Как странно мы с Лизой встретились, мир тесен! – думала Нина, разглядывая свое отражение в зеркале ванной комнаты. – Вот уж действительно время лечит! И я совсем другая, и Лиза не та!»

Но когда Нина, услышав звук лифта, открыла дверь, она удивилась: навстречу ей вышла внешне совершенно спокойная, улыбчивая без навязчивости, модно одетая молодая женщина в кудрявом рыжем парике. Инстинктивно Нина опять почувствовала опасность, насторожилась, подобралась.

– Извините за внезапное вторжение, – Лиза была сама вежливость, – но если бы я не собралась к вам сегодня, в выходной день, то не собралась бы, наверное, никогда.

«Надо же! – подумала Нина. – Вот уж точно, что я теперь счастлива – не замечаю не только часы, но и целые дни».

Лиза разделась: сняла свою модную куртку, высокие ботинки. Осталась в красном полосатом свитере, черных брючках, махровых носках. Она вытряхнула из сумки сандалеты, нацепила на ноги. Нина подумала, что несколькими годами раньше Лиза ходила в высоченных сапогах выше колен на огромных каблуках. Теперь перед Ниной была уже не девушка в боевой готовности подцепить жениха, а умудренная жизнью, хоть и молодая женщина.

– Ты выросла! – сказала она, внимательно посмотрев Лизе в глаза.

– Давно! – Лиза поправила парик перед зеркалом. – Противная штука! Все время съезжает набок!

– Проходи! – Нина повела ее к накрытому в комнате столу.

– Какая роскошь! – Лиза обвела глазами помещение. – Простор, пустота и шикарно накрытый стол! Очаровательно! Я могу об этом только мечтать!

«Когда ты жила в моей квартире с моим бывшим мужем, роскоши там было побольше, разве не помнишь?» – хотела спросить Нина, но промолчала.

– Я имею в виду, что все это, – Лиза обвела руками по сторонам, – лично твое! Добыто тобой и принадлежит только тебе! Это здорово! Мне это еще предстоит!

– Ничего, – миролюбиво заметила Нина. – Ты меня моложе лет на пятнадцать, у тебя еще все впереди! Кстати, как твой ребенок? Мальчик, кажется?

Лиза нежно улыбнулась.

– Мальчик. Остался с мамой. Я сейчас живу у нее. Раньше снимала квартиру, но после смерти отца… Мама все время плачет, очень постарела. А от Сашки ушла няня. Вот так все и получилось. Но я мечтаю жить так, как ты – свободна, как ветер, никому и ничем не обязана.

Нина помолчала.

– А твой сын… – Она не умела расспрашивать про детей. Еще про школьников можно спросить, как учатся, куда собираются поступать. Но про маленького? Надо иметь детей, чтобы все про них знать. – Он тебя слушается? – наконец набрела она на вопрос.

– Ой, давай об этом не будем! – Лиза потянулась к коробке с зефиром. – Угощаешь?

– Конечно! – Нина усадила ее за стол. – Хочешь вина?

– Хочу!

Да, в этом Лиза не изменилась. Нина не забыла, как эта девчонка уплетала когда-то на ее кухне жареную картошку. Нина открыла бутылку, положила на тарелку Лизе, вспомнив ее аппетит, закуску, сразу – и рыбу, и сыр, и колбасу.

– Ой, я теперь все это не ем! – Лиза взяла бокал, но тут же поставила его назад, соскочила с места, выбежала в прихожую, принесла журнал. На развороте страницы красовалась Нинина фотография. – Вот статья! Мы же ее обмываем!

Женщины чокнулись.

Лиза гордилась проделанной работой:

– Очень фотогенично вышло!

Бывшие соперницы выпили на брудершафт, обнялись и поцеловались.

Но все-таки в поведении Лизы Нина заметила некоторую натянутость.

– Ты сказала, что твой отец… – начала она через некоторое время.

– Да. – Лиза поставила бокал и посмотрела прямо перед собой. – Помоги мне в этом разобраться. Я не могу понять… Нет, никакого криминала, никаких сыщиков, милиционеров, убийц и подпольных денег. Все очень просто – человек умер оттого, что у него лопнул сосуд в голове. Не выдержал перегрузки. Я думаю – от любви.

– Как я могу разобраться? – Нине стало неловко. – Я не могу судить…

– Не надо судить, – перебила ее Лиза. – После того как отец… Я подумала, что ты самый близкий мне человек по духу.

Нина вовсе не хотела брать на себя ответственность за бывшую соперницу. Она сказала уклончиво:

– Каждый должен себя понять сам. Осознать свою жизнь.

– Я этого и хочу. – Лиза залпом допила вино. – Но я запуталась. Вроде все просто – и одновременно сложно. Неужели без любви в самом деле нельзя жить на свете?

– Как тебе не стыдно? – посмотрела на нее Нина. «Дурочка какая-то. Несколько лет назад умничала и важничала, теперь задает детские вопросы». – Ты же психолог, что по этому поводу говорит ваша наука? – попыталась она пошутить. Но Лиза была серьезна.

– Когда дело касается близких – перестаешь что-либо понимать, – сказала она. – Если в себе я еще как-то разобралась, то в отношениях отца – темный лес. Ему было почти шестьдесят. Пять лет назад он ушел от матери, женился на молодой женщине, родил маленького ребенка, был от него в восторге. И вдруг опять – новая любовь. Что же, прежняя провалилась куда-то? Или это была не любовь? Почему с нами это происходит? Я сама пережила те же чувства – сначала один мужчина, потом – другой. И сколько раз за жизнь это может повторяться?

Каждого человека волнует в первую очередь личная история. Все, что не касалось Кирилла, Нину практически не интересовало. Все, что у Лизы было с ним, отдавалось в Нининой душе не болью, а странной, терпкой горечью, одновременно и приятной, и неприятной.

– Раз ты сама это пережила, – осторожно произнесла Нина, – попробуй проанализировать, отчего произошло угасание чувств. Когда любовь на пике – невозможно влюбиться в кого-то другого, если ты не маньяк.

– У меня не было от Кирилла детей, – неуверенно сказала Лиза.

– У меня тоже не было, – заметила Нина, – однако это не помешало мне прожить с ним тринадцать лет. Когда любишь, дети не имеют значения. Вот если уже разлюбил, тогда каждое лыко в строку!

– Кирилл был стар…

– Ему не было тогда и сорока!

– Мне-то было двадцать!

– Двадцать. – Нине не хотелось напоминать, что все в истории Лизы произошло так, как она ей когда-то и предрекала. Но может, поэтому Лиза и пришла именно к ней, а не к кому-то еще? – Ты расскажешь мне о своей жизни с молодым мужем? – спросила она, подумав, что это важно. – Из-за чего все-таки вы с ним разошлись?

Лиза сидела теперь с совершенно несчастным видом. Как-то незаметно слетела с нее видимость благополучия. Нине стало ее искренно жаль.

– Я уехала от мужа, – наконец просто сказала Лиза. – По меркам военного городка, совершила предательство.

– Почему?

Лиза опять помолчала. Потом, пожав плечами, начала говорить:

– Ты помнишь, где мы с тобой познакомились?

Нина отлично помнила – в автошколе, на курсах вождения.

– Все тогда были в тебя влюблены.

– После того как я сдала экзамен, отец купил мне машину.

– Отец? Я думала, Кирилл, – удивилась Нина.

– Нет, машину купил отец. – Лиза помолчала. – В ту пору он, наверное, уже знал, что не будет жить с моей матерью, поэтому подлизывался ко мне.

Нина наполнила бокалы себе и Лизе.

– Давай за память об отце!

– Давай. – Они немного отпили, закусили виноградом. – Водила машину я тогда отвратительно, – продолжала Лиза.

Нина посмотрела внимательно: не кокетничает ли ее собеседница? Но нет, в ее взгляде не было и намека на кокетство. Она стала рассказывать:

– Я плохо училась, я признаю. Права мне купил Кирилл, а я тогда думала, что не надо тратить время на то, что можно купить за деньги. Но тем не менее, – она иронически улыбнулась, – красивая машина у меня была, я ее очень любила, и, между прочим, многие из тех, кто со мной учился на курсах, считали за удовольствие прокатиться на ней. Помнишь все это? Мне иногда кажется, что я тогда была просто чудовищем!

– Может быть, – пожав плечами, отозвалась Нина.

Лиза потянулась к ней через стол и протянула руку.

– Спасибо, что не врешь, как другие.

– Не вижу смысла. – Нина прекрасно помнила юную блондинку в блестящем пальто с какими-то опереточными мехами, ее чудесную машину и толпу поклонников у передней дверцы. Легко, будто играючи, эта блондинка очаровала тогда и ее мужа.

– Так вот, – Лиза невесело усмехнулась, – Кирилл из любви, наверное, – тут уж поморщилась Нина, – прощал мне все мои ошибки. Но мой молодой муж, поехав со мной в первый раз, ужаснулся. «С тобой нельзя ездить, ты – самоубийца!» – сказал он мне после первой же совместной поездки и предпочитал больше не ездить. И не советовал брать машину с собой. Тем не менее я отправила свой автомобиль в наш городок по железной дороге. Я подумала, что там, где нет большого потока машин, я выучусь ездить как следует. В общем, так и произошло. Я научилась соблюдать все правила, свободно пересекать нерегулируемые перекрестки, особенно внимательна была на железнодорожных переездах. Но видно, уж так повелось, что из двух влюбленных один любит больше, чем другой. И в нашей вновь образовавшейся семье именно я оказалась на вторых ролях. И из-за того, что стала, по сути, приложением к своему мужу, выполнявшему важный государственный долг – а на мой взгляд, занимавшемуся совершенно бессмысленным делом. И потому, что я была сразу беременной, потом роженицей, потом кормящей мамой – некрасивой, неопытной, оторванной от дома. Ребенок поглощал тогда все мое существо, а знаний и опыта не хватало. Я была никчемной хозяйкой, не умела экономить, не умела готовить для мужика. – Лиза невесело улыбнулась. – В общем, в сравнении с другими женами я занимала последнее место.

Нина молчала. Ей было понятно: московская девочка в далеком военном городке чувствовала себя как теплолюбивая канарейка, выпущенная на волю поздней осенью. Девочка, прежде окруженная любовью богатых, взрослых мужчин – отца и мужа, – полюбила мальчишку-ровесника, тоже имеющего мало представлений о мире.

«Он, наверное, Лизе еще и изменял», – с сочувствием подумала Нина и как в воду глядела.

– Представь себе, мой муж немного увлекся там дочкой полковника! – Лиза сказала об этом с выражением натуралиста, рассказывающего о своих опытах, – со смесью интереса и беспристрастности.

– Что ж, и ты побывала в шкуре оставленной женщины, это полезно, – ответила Нина без всяких признаков злопыхательства.

– Для самообразования – полезно, для самолюбия и кормления ребенка – не очень, – заметила Лиза не без горечи. – Но мой муж не оставил меня, нет. Просто дочка полковника под разными предлогами чаще стала приходить на службу к отцу. Стояло жаркое лето, она приехала в городок на каникулы – училась в Чите. С началом осеннего семестра она укатила, мой муж поскучал без нее месяц или полтора, а потом постепенно забыл. Я же не сдавалась: устроила что-то вроде женской консультации, раскатывала всюду на своей красивой машине… В общем, вела себя не так, как принято в военных городках. Жена полковника, сама, видимо, положившая глаз на молодого лейтенанта, несколько раз делала мне замечания. Она даже ставила мне себя в пример! Я никак не могла понять, зачем это нужно: ведь она, на деле вертящая мужем, как ей угодно, всегда притворялась перед ним послушной женой, служанкой, рабыней даже. А в реальности была жесткой и холодной натурой, честолюбивой до ужаса, тщеславной до тошноты, и постоянно прикрывала свою сущность сюсюканьем, слащавыми улыбками и глупыми словами о патриотизме. Неужели полковник не мог понять характер своей жены?

Я же не пользовалась там успехом ни у кого. Друзья мужа считали меня взбалмошной и избалованной. Вполне допускаю, что им нашептывали все это их жены. Они, мне кажется, искренне недоумевали, зачем я вышла замуж за лейтенанта и приехала в такую даль. Сами они хвастались друг перед другом и продвижением по службе мужей, и тем, как они ловко умеют с ними управляться. Жены на ролях денщиков были там явлением столь же принятым, сколь и распространенным. В наш век, в государстве, претендующем на цивилизованность, они не допускали и мысли о каких-либо других отношениях между мужчинами и женщинами, кроме отношений начальника и подчиненного. Причем очень удачными считались семьи, в которых позицию начальника скрытно занимали жены. Идеалом для женщин, как я заметила, служил как раз брак бравого полковника. Сам он поначалу мог иметь мнение какое угодно, но если оно в чем-либо расходилось с мнением его жены, можно было не сомневаться: в течение трех дней полковник свое мнение менял. И это касалось и служебных вопросов тоже. Как это удавалось его жене – оставалось тайной. Однако все женщины городка стремились подражать ей – толстой, властной, немолодой, в бытовом смысле хитрой, а во всем остальном – почти неграмотной тетке. Вполне вероятно, что это именно она способствовала возвышению своего доброго, неглупого, но, видимо, до смерти боявшегося ее супруга. Женщины в городке утверждали, что в молодости она была больна какой-то редкой и тяжелой болезнью; муж долго лечил ее и даже возил в Москву на консультации. Лечение ей помогло, но с тех пор он ужасно боится, как бы опять с женой не случилось чего-либо подобного, поэтому никогда с ней не спорит.

– За что жены тебя не любили?

Лиза усмехнулась:

– За всякие глупости. Например, когда еще у нас не было стиральной машинки, а друзья приходили звать моего мужа на рыбалку или охоту, я вставала возле входных дверей и громко, во всеуслышание заявляла, что поехать с ними мой благоверный никак не может, потому что в воскресенье полно хозяйственных дел. Нужно постирать белье, помочь мне приготовить обед на три дня, погладить и помыть полы. «Да что же у тебя делает жена?» – спрашивали у мужа сослуживцы, а женщины вторили им: «Она не любит мужа!»

– Да, ситуация, – усмехнулась Нина, которая сама в течение тринадцати лет в одиночку стирала, и гладила, и подавала еду, и готовила, и мыла.

– «Он с тобой разведется!» – пугали меня, – продолжала Лиза. – Но удивительное дело: по мере моего пребывания в роли прислуги я странным образом стала замечать угасание своего влечения к мужу. Если раньше я не могла спокойно видеть его замечательно красивое тело, теперь, после того как поздно вечером я падала в постель без сил от изнуряющего и отупляющего домашнего труда, оно стало меня раздражать. Иногда соседки спрашивали меня, чего я добиваюсь. Я отвечала, что хочу, чтобы у меня оставалось больше времени играть с ребенком, гулять и заниматься спортом. Несправедливо, что мужчины обязаны ходить на тренировки или играть в футбол, а женщины тем временем готовят для них еду, стирают и учат с детьми уроки. Хозяйственные дела нужно делить с мужьями поровну.

«Да они же устают на службе!» – крутили пальцами у висков мои соседки.

«Устают не больше, чем женщины, сидящие у постели больного ребенка, – отвечала я им. – У многих из вас не по одному ребенку – по двое, по трое. Если бы ваших мужей вместо службы засадить дома и заставить их выполнять всю домашнюю работу, ту самую, с которой успешно справляетесь вы, через неделю они подняли бы бунт!»

Я говорила, что переключение служебных дел на домашние – лучший отдых, только женщины должны быть сплоченнее и требовательнее! Это ничего не изменило в жизни нашего городка, только я прослыла подстрекательницей и ниспровергательницей основ. Жена полковника, во второй раз пригласившая меня на беседу, открыто намекнула, что перевод моего мужа в более цивилизованные края целиком зависит от моего поведения.

– Что же было дальше? – спросила Нина. Она не хотела быть Лизе судьей, но про себя знала: она сама тоже была Кириллу фактически прислугой, но не из-за неграмотности и невежества. Она хотела быть ему помощницей и другом, поэтому брала на себя то, с чем он не мог справиться. В конце концов, Нина усмехнулась, Кирилл ее предал.

– Я ушла из-за машины, – сказала Лиза. Они уже перешли в кухню варить кофе. Нина кипятила воду в кофеварке и ждала момента, когда нужно всыпать кофе. Лиза просто сидела за столом и монотонным голосом говорила ей в спину: – Если рассказывать коротко, мы все-таки попали в аварию. За рулем была я. Причем незадолго до того я выслушала несколько замечаний насчет того, что женщины – курицы, машину водить не могут, ну и так далее.

«Ага! – без злости подумала Нина. – Дело объясняется просто: тот, кто не любит, – не хочет лишних хлопот. Зачем заботиться, волноваться, стремиться научить? Никто не хочет угождать нелюбимому человеку. Проще либо откупиться раз и навсегда, либо раз и навсегда запретить. Мне запрещал водить машину Кирилл, Лизе – ее второй муж. Но ни она, ни я не подчинились. Что ж, все произошло по справедливости, мы с Лизой квиты».

– Я никому не рассказывала об этой аварии, даже отцу, – продолжала Лиза. – Не знаю почему – наверное, правду открыть было неудобно, врать тоже не хотелось.

Нина сварила кофе и подала ей чашку.

– Недалеко от нашего городка, в лесу, мы попали в клещи.

– Не так уж редко это случается, – заметила Нина. – Со мной был такой эпизод, когда я еще только училась.

– Я пошла на обгон военного грузовика, а впереди навстречу мне вдруг выскочил из-за пригорка легковой автомобиль. – Лиза сейчас вся была там, в густом осеннем лесу, прозрачном от солнца, оранжевом от листвы. – Кажется, это был «Мерседес». Он приближался ко мне с такой ужасающей скоростью, что я растерялась. Я поравнялась с ним, и времени на то, чтобы его обогнать, у меня уже не было. Муж мой словно оцепенел. Я направила машину на обочину встречной полосы, зная, что не удержусь на ней – вылечу в кювет. Но в кювет было все равно лучше, чем в лоб летящему «Мерседесу», – шансы на спасение, хоть небольшие, оставались. Сашка, к счастью, был в это время дома с няней. В какую-то секунду моя машина подпрыгнула, как кузнечик, перевернулась на крышу, еще проползла несколько метров, прокрутилась вокруг своей оси и остановилась. Мы остались живы и не сломали себе шеи по чистой случайности – попали на относительно ровную площадку, поросшую травой. Если бы в этом месте росли деревья – нам не выжить. Мой муж первый понял, что, если бензобак поврежден, машина может взорваться. Он выбрался и отбежал от машины подальше, забыв про меня. У меня заклинило замок ремня безопасности, я выбиралась довольно долго. Пожара, по счастью, не произошло, я выползла на землю и осталась лежать. Я тоже подумала про взрыв, но отползти подальше не было сил. У меня была сломана грудина. Ключица и рука болтались и страшно болели. Но все это я поняла уже потом. Сразу после аварии я еще не осознала, что жива. Если бы машина взорвалась, я двадцать раз могла бы сгореть заживо, но этого не случилось, бензобак не был поврежден. В какой-то момент я повернула голову и увидела, что муж стоит поодаль между деревьев. Я поняла, что он жив. А мне жить уже не хотелось, потому что я поняла, что в этой страшной ситуации он бросил меня умирать. Я закрыла глаза и притворилась, что ни на что не реагирую. Муж выждал немного, потом осторожно приблизился ко мне и молча пощупал мой пульс. Я посмотрела на мужа – мне хотелось увидеть его лицо. В нем не было ни капли любви. Только раздражение и злость. Увидев, что я жива, он стал орать, что больше никогда не сядет со мной в машину. Я лежала на спине и продолжала молча на него смотреть, а он, вместо того чтобы мне помочь, все орал и орал, махал руками, как судья на ринге, который отмахивает счет над упавшим. И в этот момент я поняла, что больше не люблю его и не хочу с ним жить.

– Выпей! – Нина налила Лизе коньяка. Но та отрицательно помотала головой. Ей не нужен был коньяк – ей требовалось выговориться.

– Машина была искорежена, но не так, чтобы ее нельзя было починить. Дорога оказалась пустой, поставить ее на колеса мы бы вдвоем все равно не смогли, даже будь рука у меня целой. Мне стало на все наплевать, я радовалась только, что Сашка не пострадал. Встав с земли, я пошла по обочине по направлению к дому, надеясь, что какая-нибудь попутка меня подберет. Я даже не обернулась, но чувствовала, что муж еще долго изрыгал мне в спину ругательства. Когда я была уже дома, приехал и он на помятой машине – хорошая техника оказалась на ходу, хотя и пострадала. Я в это время прилаживала к больной руке косынку.

«Ну? – Он встал передо мной с видом рабовладельца, желающего наказать раба. – Будешь еще воображать себя крутой водилой?»

Только кнута не было у него в руках.

«Ты трус! – сказала я ему. – Отвези меня в больницу».

Муж дал мне пощечину.

«Всякая б… будет давать мне оценки!» – сжав кулаки, прошипел он.

Я больше ничего не сказала, ушла в комнату, стала собирать вещи, которые могли мне понадобиться. Рука болела нестерпимо. Он ушел отпрашиваться к начальству, и через час мы уехали. Всю дорогу он выговаривал мне еще за то, что теперь должен взять отпуск по уходу за ребенком, в то время как у него на носу срочная работа. Как только ключица у меня зажила, я собрала Сашкино барахло, и мы с ним уехали в Читу. Там я села на поезд и вернулась домой. – Лиза залпом осушила рюмку с коньяком. – Вот и вся невеселая история моего замужества. Самое плохое, что я больше не могу никому верить.

– Что стало с твоей машиной? – спросила Нина.

– Вероятно, она так и гниет под забором в том военном городке, если ее кто-нибудь не своровал. Муж передал мне через своих родителей, что моя машина его больше не интересует. Потом он перевелся в другое место, снова женился. Сейчас, по слухам, его жена ждет ребенка. Я не желаю ей ничего плохого. Из нашего городка мне никто не пишет. Да и я никому не пишу, никому я там не нужна. Вот машину жалко. Ее, конечно, можно было бы восстановить. Но я туда уже не поеду. Специального сервиса там нет, транспортировка сожрет много денег. И самое главное, я даже не знаю, смогу ли теперь когда-нибудь сесть за руль. Я действительно тогда очень испугалась.

– Ты с тех пор не водила? – У Нины что-то мелькнуло в глазах.

– Нечего водить. У отца машину я даже боялась просить – совесть мучила: вдруг и ее разобью?!

– Одевайся! – Нина решительно потянула Лизу за рукав.

– Куда?

– Пойдем учиться водить на моей машине.

– Ты что? Мы же с тобой выпили. – Лиза смотрела на Нину, широко раскрыв глаза.

– Ничего, это как раз хорошо. Страха не будет. А ездить станем по дворам, медленно и осторожно. Во дворах ГИБДД нет. Права у тебя сохранились?

– Где-то валяются в сумочке.

– Ну, пошли! – И хотя Нина сознавала, что предприятие рискованное, интуитивно чувствовала, что должна сейчас помочь Лизе.

Они оделись и вышли на улицу. Нина щелкнула пультом дистанционного управления, послушная электроника освободила автомобиль от противоугонного замка.

– Садись! – Вообще-то Нине было очень жаль свою машину.

Лиза поколебалась и села. Нина уселась рядом с ней.

– Держи ключ зажигания, включай ближний свет и поехали! Пристегнись на всякий случай.

Лиза, всю жизнь презиравшая ремни безопасности, теперь аккуратно щелкнула язычком ремня и завела машину.

«Жизнь всему учит», – подумала Нина.

– Если бы не ремни, свернула бы я себе тогда башку, – спокойно дополнила ее мысли Лиза и медленно поехала вокруг двора, мимо стоящих кольцом дорогих машин.

«Если, не дай бог, заденем какой-нибудь джип, потом не расплатимся!» – подумала Нина.

– Выезжаем на улицу. – Она протянула охраннику пропуск, и тот открыл им шлагбаум. На улице было темно, но ясно и сухо. Выпавший снег растаял, асфальт высох. Лиза вела машину спокойно, небыстро, и Нине даже стало казаться, что рядом с ней совершенно другая женщина, а не та Лиза, которую она когда-то знала. Они покружили по тихим улочкам, проехали между дворов и вернулись обратно.

– Не знаю, как на проспектах, а здесь ты водишь нормально! – похвалила Нина, когда они остановились. У Лизы блеснули глаза.

– Спасибо тебе!

– Не за что! Пойдем теперь допивать чай?

– Мне пора домой, уже поздно. Я очень рада, что тебя повидала. – Лиза взяла с заднего сиденья свою сумку.

– Хочешь, я подвезу тебя до метро?

– Я лучше пройдусь пешком. Хочу побыть одна, подышать воздухом. Спасибо тебе за все.

– Заходи еще! – пригласила Нина и, когда поднялась в собственную квартиру и посмотрела на пустой стул, на котором час назад сидела Лиза, почувствовала, что этой девушки, может быть, станет ей не хватать.

У Насти была, что называется, широкая косточка: мощное, крепкое тело, сильные мышцы. Она двигалась быстро, упруго, что придавало ей сходство с хищным животным – когтистым и хитрым. Нина принадлежала к другой породе. Ее фигура, с годами немного расплывшаяся, вообще весь облик свидетельствовали отнюдь не о решительности и быстроте, а скорее о задумчивости и мудрости – такими бывают высокие сосны в бору, с толстыми стволами, пушистой зеленой кроной на верхушке и смолистым запахом загорелой от солнца коры. И глаза у Нины были не страстные, влажные, как у Насти, а спокойные серые, матовые, только лишь иногда казавшиеся темными. Но вот прически у обеих женщин и вправду были одинаковые, что свидетельствовало не столько о схожести вкусов, сколько о манере наших мастеров-парикмахеров стричь всех под одну гребенку.

Итак, в этот вечер обе женщины – Нина и Настя – укладывали одинаковые прически, но мысли у них были разные. Вообще-то Нина находилась в собственной квартире, а Настя – в Юриной. Нина, двигая щеткой для волос сначала с левой стороны направо, а потом обратно, размышляла не о себе. Она думала о Лизе и ее парике. «Немудрено, что после таких переживаний у девочки волосы на голове не растут! Ей нужен хороший психотерапевт, но она к нему не пойдет – не позволит профессиональная гордость. Куда это может завести? Неизвестно. Надо ей как-то помочь». И Нина решила, пока она не работает, разузнать, что пишут по этому поводу в Интернете.

Настя, водя расческой справа налево, в свою очередь, размышляла, правильно ли она сделала, что послала Юрия в гости к Елене Сергеевне. Она должна была найти союзницу в лице его матери.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как она нанесла визит в фирму, где работали Нина и Юра, и с той запомнившейся ей ночи, когда Юра вернулся домой под утро. С тех пор Юра приходил хоть и поздновато, но каждый день, и Настя пока претензий к нему не предъявляла. На ее вопросы, где же он бывает после института, Юра уклончиво отвечал, что бродит по книжным магазинам, и на самом деле это было правдой. Во всяком случае, количество книг, которые он приносил домой, все увеличивалось. Настю пугало, что так он истратит все деньги, которые заработал на фирме, но возражать она пока боялась. Иногда она обнаруживала в его карманах чеки из книжных магазинов, они ужасали ее стоимостью книг, но совпадали с короткими рассказами Юры о его местопребывании, что заставляло Настю пока мириться с этими обстоятельствами.

Незаметно и скучно миновал Новый год, в институте у Юры началась сессия, с матерью он давно помирился – в общем, жизнь текла. Но все-таки некий червь сомнения не давал Насте расслабиться. Из-за этого она пребывала в несвойственной ей растерянности – Юрина жизнь благодаря ее усилиям возвратилась на круги своя, но Настя не добилась в принципе того, что хотела. Ей нужны были деньги, обеспечивающие стабильное положение в жизни и все атрибуты внешнего успеха. Пока же она получила только Юру, однако он стал другим, мыслями и планами с ней не делился и вообще разговаривал мало. Ей даже иногда хотелось остаться одной – довольно тягостно оказалось терпеть любовника, не желающего с тобой общаться. Поэтому сегодня она отпустила Юру к матери с легким сердцем.

Она никогда не вспоминала о том, что явилась причиной возникшего между ним и Еленой Сергеевной недоразумения. Наоборот, своими высказываниями Настя каждый раз напоминала Юре о том, что нет в мире лучшей невестки – любящей, уважительной, доброй.

«Ты вряд ли найдешь другую женщину, такую, как я», – было скрытым лейтмотивом всех ее разговоров.

Юру, много лет имевшего дело со студентами, провести было нелегко, но иногда он вполне позволял себя обмануть: студентам он все равно предпочитал чаще ставить тройки, чем «неуды», а уж с Настей ему и вовсе не хотелось связываться. Доказать ей что-либо было невозможно, если она сама не хотела изменить свои взгляды. Поэтому он пришел к выводу: уж если не получается с ней разойтись, пусть она даст ему возможность спокойно погрузиться в его книжный мир, где ему так спокойно и интересно жить. Он скучал и по общению с матерью, но, помня скандалы, которые устраивала по этому поводу Настя, предпочитал теперь у матери не ночевать. К Артуру Юра не ходил, считая, что не имеет права перебегать Нине дорогу.

Он часто вспоминал Нину, их милые вечера за совместной работой, ту единственную поездку к ней домой. У него даже щемило сердце от чего-то несбывшегося, недостижимого. С Ниной были связаны Юрины смутные представления о том, что встречаются иногда спокойные и покладистые женщины, не похожие ни на его бывшую жену, ни на нынешнюю подругу. Юрий думал, что с Ниной ему, наверное, было бы комфортно жить, но Настя – он отчетливо это понимал – превратила бы их жизнь в ад, поэтому до нынешнего дня он и не думал предпринимать решительные шаги. Юра был достаточно умен, чтобы представлять, что его смутные мечты о комфортном существовании, по сути, являются уходом в прошлое, погружением в детство, когда он постоянно чувствовал всеобъемлющую любовь и заботу матери.

«Женщина, конечно, может для достижения своих целей на время притвориться, что относится к тебе как мать. Это, например, сейчас практикует Настя, – размышлял он. – Но со временем притворство превратится в лучшем случае в раздражение, в худшем – в ненависть».

«Ты хочешь, чтобы я возилась с тобой, как твоя мамочка?!» – это был один из самых мягких возможных вариантов ссоры, проигрываемых в его сознании.

При этом Юра прекрасно знал, что каждая женщина терпеть не может, когда мужчина становится при ней беспомощным ребенком, но в то же время сама мечтает о том, чтобы муж относился к ней, как хороший отец к маленькой дочери. И поскольку Юра уже давно был рьяным сторонником эпикурейства, он выработал для себя принцип не бросаться от женщины к женщине, не заводить авантюрных романов. Его вкусы, между прочим, диктовали и выбор книг: он никогда не покупал детективы, а предпочитал литературу образовательную, среди которой выделял мемуары исторических деятелей. А настоящим его коньком была эпоха раннего христианства. Короче, Юра понимал, что он обречен.

Однажды, направляясь к матери, он встретил в метро девушку из фирмы Артура. Бывшая коллега и рассказала ему, что Нина ушла с работы.

«Может, она заболела?»

В тяжелую болезнь, заставившую Нину уйти с работы, как-то не верилось. Весь вечер у Елены Сергеевны Юра был рассеян, а на обратном пути решительно свернул со своей ветки и поехал к Нине. О Насте он в этот момент не подумал. Он просто забыл о ней, как забывают люди о каких-то несущественных для них вещах. Причем забыл без всякого волевого усилия – так психологи советуют не думать о неприятном. Найти Нинин дом оказалось делом непростым – он ведь только однажды приезжал туда. Юра пошел наугад, стараясь восстановить в памяти обратную дорогу, по которой шел от Нины ночью. Но, увидев дом, он сразу вспомнил и подъезд, и квартиру. Он вошел во двор, и охранник почему-то беспрепятственно пропустил его, как старого знакомого. У подъезда Юрий увидел припаркованную Нинину машину, и это укрепило его в уверенности, что он не ошибся адресом. Бампер к бамперу с ее изящной машиной стояло механическое чудовище – мощное и грязное. Юра ощутил нечто вроде ревности, будто увидел рядом с Ниной сильного здорового мужика.

«Будет неудобно, если она не одна», – подумал он, но все-таки вошел в подъезд. Конечно, нужно было предварительно позвонить, но он, такой способный к математике, был не в состоянии запомнить ни одного номера телефона. Всякие оргтехнические штучки, которые довольно часто дарили ему по праздникам студенты, он тут же передаривал случайным знакомым, так как слабости к девайсам не имел. Записать в память мобильного телефона ее номер он тоже не удосужился – терпеть не мог автоматику и поэтому по старинке держал старую записную книжку в картонной обложке. Но сейчас книжки у него с собой не было. Поэтому, рискуя оказаться в смешном положении и положившись только на удачу, поднялся на лифте и позвонил в дверь Нининой квартиры.

Она открыла не сразу. Сначала раздались чьи-то шаги, шуршание, смех, потом кто-то посмотрел в глазок, до Юры донесся чей-то возглас, затем на минуту все стихло, и наконец дверь открылась. Перед Юрой стояла удивленная и даже несколько озадаченная Нина. За ее спиной он увидел ярко залитый светом коридор, чьи-то пальто и куртки, сваленные на диванчике. До него донеслись хихиканье и возбужденный шепоток. Юра сделал шаг назад.

– Я, должно быть, не вовремя, у тебя гости?

Он уловил в голосе Нины некоторое замешательство:

– Я тебя не ждала…

– Что ж, я приду в другой раз.

– Ты не позвонил… – Она не знала, что делать.

– Конечно, нужно было позвонить. – Он неловко стоял и переминался с ноги на ногу. Потом так же неловко, боком, стал отходить к лифту. Нина, оглянувшись, ухватила его за рукав пальто.

– Нет уж, входи, раз пришел! – Она отошла от порога и широко распахнула дверь. – Увидишь, что тут у нас происходит. – Она загадочно улыбнулась. – Ты не будешь лишним!

Юра немного помедлил и шагнул в коридор. Из кухни навстречу ему вышли две женщины. Одну, которая была моложе, он знал – ее звали Лиза. Вторую даму – пышнотелую, постарше, он не встречал раньше. Но у нее был такой распространенный в Москве приятный тип внешности, что Юре показалось, будто он знаком с ней давным-давно.

– Это моя подруга Татьяна. А с Лизой вы знакомы, – сказала Нина и, как ему показалось, посмотрела на подруг с интересом: было ощущение, что ей самой захотелось узнать, что изменится в их обществе с приходом Юры. Во всяком случае, он подумал, что Нина преследует какую-то тайную цель.

Ему стало неловко, что он нарушил покой этого маленького общества, Юра почувствовал себя слоном, разгромившим посудную лавку.

«Посижу минутку, спрошу, почему Нина не работает, и уйду», – решил он. Но Нина сразу потащила его за стол, уставленный закусками и бутылками. Знойная женщина Татьяна, предварительно осведомившись, не за рулем ли он, налила Юре в бокал чего-то очень крепкого. Нина положила полную тарелку вкусной еды, Лиза в рыжем парике сидела напротив него, призывно улыбаясь. Ему стало хорошо. Все чокнулись, он выпил содержимое бокала до дна и вскоре опьянел. Правда, где-то в подсознании у него осталась мыслишка, что его специально хотят напоить, но Юрий так устал от своей домашней возни, от скрытого недовольства, от самого вида Насти, что чужое намерение в эту минуту совпало с его собственным. Вскоре он уже перестал понимать, почему не бывает в компании этих чудесных женщин постоянно, зачем ушел из Нининого дома куда-то в ночь несколько недель назад и почему явился к ней только сегодня, а не гораздо раньше. Потом он еще помнил, что Лиза засобиралась ехать домой и предложила его подвезти, но Юра отказался, заявив, что ездит только с Ниной. А когда вся компания высыпала вниз к подъезду провожать Лизу и решившую ехать вместе с ней Татьяну, он убедился, что мощное чудовище, стоящее впритык к Нининой машине, принадлежит не кому-нибудь, а рыжей журналистке.

С нескольких попыток Лиза осторожно вывернула с обочины на тротуар, причем Юра помогал ей активнее всех: бегал перед машиной вперед и назад, смешно размахивал руками, показывая расстояние, отделяющее Лизин джип от Нининой машины, так, что Нина испугалась, что Лиза задавит его. Впрочем, Лиза совершенно спокойно выехала со двора, и Юра увидел, как из ее машины ему прощально машет Татьяна. На обратной дороге в подъезде он уже крепко держался за Нину, чтобы не упасть на скользком полу; в лифте, опираясь спиной на противоположную стенку с зеркалом, признался в любви, а вернувшись в ярко освещенную кухню, понял, что плохо себя чувствует, и жалобным голосом попросил кофе. Пока Нина варила кофе, Юра с воодушевлением рассказывал ей про затюканного и пугливого императора раннехристианской эпохи Тиберия, а потом, пока она наливала кофе в чашку, вышел в комнату, рухнул на широкий диван и мгновенно заснул с ощущением счастья и легкой улыбкой на губах.

Настя терпеливо ждала Юру до одиннадцати вечера. После того как начался последний выпуск телевизионных «Новостей», она решительно стала листать Юрину записную книжку, в которой довольно быстро отыскала и адрес, и телефон Нины. Но звонить сопернице по здравом размышлении Настя не стала. В этом не было никакого смысла: допустим, Нина ответила бы, что Юры у нее нет. Как узнать, правда ли это? Почему-то Настя решила сразу, что Юра загулял. Простая мысль, что его, задумавшегося о Тиберии, могла сбить машина, даже не пришла ей в голову – то ли так сработала интуиция, то ли у эгоистов все мысли направлены в первую очередь на себя. То, что Юра все-таки загулял, было для Насти не просто оскорблением, но крахом налаженного порядка и всех устоев. Она с таким терпением наставляла его на путь истинный, и вот он опять сорвался! Настя не принадлежала к той породе женщин, из которых выходят, к примеру, жены рок-певцов, самодеятельных бардов и артистов театров. Для этих товарищей явиться вовремя домой – вещь небывалая, и любящие сердца дрессируются быстро. Настя любила во всем порядок. Закончилась работа – сразу домой. Ужин, телевизор, теплые объятия – плата за послушание. Поэтому Настя и решила сразу ехать к Нине. Если Юры у этой женщины нет, она извинится – и все. Если же блудный мужчина там – мало никому не покажется. Настя больше не собиралась сдерживать себя во имя приличий. Выцарапать глаза сопернице и надавать пощечин неверному – было самое малое, на что она рассчитывала. Итак, в половине двенадцатого ночи Настя вышла из дома, готовая к борьбе не на жизнь, а на смерть. Но то ли иногда бес шутит с нами, то ли бережет Господь, однако первая цифра в трехзначном номере Нининой квартиры была записана неразборчиво, в результате чего Настя оказалась перед совершенно другой дверью соседнего подъезда. Она дождалась жильца, который открыл бы ей дверь подъезда. Им оказался плотный чернявый человек в дубленке и большой меховой шапке, приехавший на блестящей черной машине. Волей судьбы она поднялась с этим человеком в лифте на один и тот же этаж. Настя заметила, что он с интересом посмотрел, как она нажимает кнопку звонка, но, ничего ей не сказав, открыл дверь квартиры напротив своим ключом и исчез. Дверь за ним бесшумно закрылась, и тогда Настя стала звонить более настойчиво. Никто не открывал.

«Прячутся, гады!» – решила она и стала колотить в дверь кулаком. Это тоже не помогло, и Настя, уже разъярившись, расстегнув меховой полушубок, несколько раз пнула дверь ногой.

После этого соседняя дверь приоткрылась.

– Эй! Извини, пожалуйста, разве пожар? – поинтересовался тот самый солидный господин – он уже снял верхнюю одежду и остался в деловом костюме. – Зачем такую хорошую, дорогую дверь портишь?

Настя повернулась к нему, достала из кармана носовой платок, вытерла пот со щек и лба.

– За этой дверью живет бесчестная женщина! – сказала она. – Она у меня мужа увела!

– Не может быть, дорогая! – удивился солидный мужчина. – За этой дверью моя двоюродная сестра живет! С мужем и тремя детьми. Не могла она никого увести, я бы знал. И вообще сейчас их нет, они за границу отдыхать улетели!

– Я знаю, что говорю! – Настя достала листок с адресом и вслух его прочитала. – Не ошибаюсь?

– С адресом не ошибаешься, – подтвердил тот. – Но с сестрой ошибаешься! Она порядочная женщина, мать троих детей! Зачем ей чужого мужа уводить? В нашей семье такого позора никогда еще не было!

– Не было, так будет! – запальчиво сказала Настя. – Я вам такое устрою, что век помнить будете! – Она снова лягнула дорогущую дверь.

– Э, погоди, дорогая, не спеши! – поднял перед собой обе руки сосед. – Ты ведь не сумасшедшая женщина, нет? Как тебя убедить, чтобы ты скандала не поднимала? Муж моей сестры такой большой, хороший человек, а ты говоришь какую-то неправду! Не надо скандалить! Моей сестре плохо будет! Нам всем плохо будет! А дети? Ты о них подумала?

– Плевать я на них хотела. Сейчас мне очень плохо! – Настя опять пихнула дверь. В еще одной квартире на площадке послышалось какое-то движение и щелкнул затвор замка.

– Да вызови ты милицию, Рустам, и дело с концом! – пропищал из-за двери женский голос. – Я бы сама вызвала, да мужа дома нет!

– Э, зачем милицию, не надо милицию! Такая хорошая женщина! – миролюбиво проговорил Рустам. – Я, кажется, знаю, как тебя убедить! Заходи ко мне, дорогая, я тебе фотографию моей сестры покажу! Тогда ты поймешь, что ошиблась, и спокойно пойдешь к себе домой. Будешь кушать, спать, хорошо жить… Зачем ночью скандалить?

– Не нужна мне фотография, – пробурчала в раздражении Настя, но сомнение в ней поселилось. Главным образом подозрительным показалось упоминание о детях. Настя допускала, что у Нины мог быть ребенок, но чтобы трое и муж – человек с Кавказских гор? Как-то это не вязалось с ее обликом.

«Что я теряю? – подумала она. – Вид у этого человека приличный, машина – дорогая, не съест же он меня, не убьет? А я уж буду тогда в полной уверенности, что Нину здесь искать не стоит».

Она вошла в квартиру и замерла: всюду было светло, просторно. Такой приятной, мягкой восточной роскоши Настя никогда еще не видела. Квартира оказалась чем-то вроде ханского дворца. Внутренние стены были сломаны, посередине помещения располагался большой зал, из которого в разные стороны вели резные двери с золочеными ручками и с закругленными верхушками, как в мусульманских мечетях. Полы были устланы пушистыми коврами, по периметру зала располагались низенькие шелковые диваны, у одной стены стоял огромный деревянный резной сундук-шкаф с позолоченными и эмалевыми инкрустациями на крышке. Мужчина открыл боковую дверцу сундука, там оказался шкаф с полками. Он достал альбом.

– Проходи, дорогая, посмотри сама!

Настя никак не могла ходить в грязных сапогах по расписным коврам. Мужчина смотрел на нее. Настя секунду подумала, решительно сняла сапоги, скинула полушубок, бросила его на ковер и, ступая в колготках, подошла к мужчине.

– Прошу садиться! – вежливо пригласил он ее на диван, и вскоре Настя увидела на фотографии его самого, еще одного представительного мужчину, троих детей разных возрастов и среди них молодую женщину восточного типа, совершенно непохожую на Нину.

– И эта женщина точно живет в соседней квартире? – на всякий случай еще раз спросила она.

– Зачем бы я стал тебе врать, дорогая! – прижал хозяин обе руки к сердцу. – Зачем нашей семье такой позор! Да я сам бы первый поговорил с сестрой, а тебе спасибо сказал, что сюда пришла!

– Ну извините тогда, ошибочка вышла! – Настя вернула мужчине альбом и встала с дивана. – Вот ведь как интересно получается: у вас измена считается позором, а у нас – пустяком! Одним удовольствием! – Она покачала головой и пошла за своим полушубком.

– Э, дорогая! Ты не совсем права! – Рустам с интересом посмотрел на ее плотные, обтянутые черными колготами, аппетитные икры. – Для женщины измена мужу – позор! А мужчине разрешается многоженство!

Настя, почувствовав его взгляд, обернулась.

– Не торопись, дорогая! Такая красивая женщина, как ты, не должна бегать за мужчинами! Они сами будут выстраиваться к тебе в очередь, а ты только пальчиком указывай – то хочу, это хочу!

– Ага! Сладко говорите! – Настя покачала головой.

– Верно тебе говорю, дорогая! Присаживайся, отдохни! Гостьей моей будешь! Чай сейчас приготовлю!

Что может быть приятнее восточного гостеприимства? Настя вздохнула, снова опустила на пол свой полушубок, прошла по мягким коврам в комнату, села.

Хозяин Рустам полушубок поднял, встряхнул, куда-то унес.

– Я его на вешалку повешу. Что за мех у тебя, дорогая?

– Козлик, – ответила Настя и чуть не заплакала. Когда-то действительно это был модный мех, но с тех пор уже столько времени утекло, а она все донашивает своего старенького козла. Уже и по рукавам швы кое-где распоролись, и подол обтрепался. И почему-то упоминание об этом козлике навело ее на мысли о Юре.

– Да, видно, муж у тебя не богат! – Рустам появился с подносом, на котором стояли серебряный, очень изящный заварочный чайник и хрустальные кружечки с извитыми ручками – что-то среднее между бокалами для глинтвейна и пивными кружками.

– Какие интересные! – повертела Настя кружку в руках.

– Нравится? Возьми ее себе! Это мой подарок тебе, дорогая!

– Ну что вы, зачем же? По какому случаю?

– По случаю нашего знакомства! – Рустам снова исчез и очень быстро вернулся с вазочками какого-то тягучего варенья и круглых печений, обмазанных медом и орехами.

Она посмотрела на Рустама. Глаза у того горели восточным огнем, щеки раскраснелись, а его довольно значительная полнота, спрятанная в европейского покроя костюм, придавала ему сходство с арабским шейхом, только не хватало темных очков и белого покрывала на голове. Настя вдруг почувствовала себя Шахерезадой, готовой рассказывать сказки хоть до утра.

– Попробуй варенья из айвы, дорогая! Моя мама варила! – угощал ее Рустам. И совершенно обалдевшая от своего визита Настя постепенно забыла о Юре, о Нине, о том, зачем она сюда пришла, и смотрела на нового знакомого с плохо скрытым восторгом: вот перед ней был настоящий мужчина! Вежливый, обходительный, услужливый, рядом с которым не стыдно быть Шахерезадой!

Их разговор перешел далеко в ночь. Настя уже угощалась каким-то сладким вином и даже забыла о том, что вообще-то ей надо двигаться в обратный путь. Ее обаятельный хозяин тоже не вспоминал об этом и все рассказывал о каких-то своих знакомых, все сплошь больших начальниках и руководителях фирм, и о своей важной роли при них. Он потчевал ее рассказами о своей жизни до перестройки, когда он, как выразился, бегал по кавказской деревне голопузым мальчишкой, рассказывал о своей сестре, замечательной женщине, братьях, их женах, племянниках и в основном о том, кто из них чего в жизни добился. И как поняла Настя, был только один человек в его родне, не пользующийся уважением и успехом, – какой-то парень, чей-то внучатый племянник, художник, который в настоящее время скитается по Европе и рисует на улицах портреты туристов.

– А твой муж чем занимается, дорогая? – спросил ее наконец Рустам.

И Настя, почувствовав к этому человеку доверие, призналась ему, что Юра ей вовсе не муж, но она хотела бы за него выйти, потому что ей надоело быть не замужем и надоело не иметь своего дома.

– Понимаю, – значительно посмотрел ей в глаза Рустам и тоже сделал признание. Оказывается, у него было две жены. Одна на родине, в селе, где он вырос и где его женили сразу после армии, а вторая еще в одном городе, тоже на юге. На этой женщине он женился несколько лет назад. У обеих жен есть от него дети, у каждой – хороший дом, и он с удовольствием содержит обеих. Только в Москве – Рустам грустно покачал головой – у него нет пока жены, потому что не встретилась еще ему такая женщина-москвичка, которой он мог бы доверять и которая бы относилась к нему честно.

– Что значит «честно»? – спросила Настя, подумав, что, пожалуй, она согласилась бы занять вакантное место.

– Я врать не люблю, – пояснил ей Рустам. – Москвички – что? Не умеют жить коллективом. Каждая хочет перетянуть одеяло на себя. Хочет, чтобы я был женат только на ней, а с другими женами развелся. А куда я прежних жен дену? И детей? Нет, – Рустам покачал головой, – я всех люблю. Если со мной будут поступать честно – я и сам честный человек. Если найду такую женщину – сразу женюсь! Куплю ей дом, пусть заводит хозяйство, рожает детей, но измены не потерплю. Голову ей тогда мои люди отрежут!

– Дом? – удивилась Настя. – А чья же это квартира?

– Моя, но это квартира так себе, для представительства. Дом должен быть другой – солидный, прочный…

«Ничего себе!» – подумала Настя и спросила:

– А третья жена какой должна быть национальности? Русской? Или с Кавказа?

– С Кавказа две жены у меня уже есть, – важно ответил Рустам. – Теперь для разнообразия другую женщину хочу! Знаешь, у поэта Пушкина есть произведение «Бахчисарайский фонтан». Много было у хана жен, но все восточные женщины, а хан полюбил славянку!

– Угу! – Настя «Бахчисарайский фонтан» уже подзабыла, но смутно представляла себе, что история в этом Бахчисарае случилась неприятная.

– Вот так-то! – назидательно произнес Рустам.

– Как же мне теперь до дома добраться? – вспомнила Настя, вежливо поблагодарила за чай, встала с дивана и посмотрела на часы. – Метро закрыто, на частника у меня денег нет.

– А зачем тебе домой, дорогая? – широко улыбнулся Рустам. – Оставайся здесь! Час поздний, я тебе спальню для гостей покажу…

Собственно, этого предложения Настя и ожидала, но, когда очутилась во внутренних покоях и увидела роскошную резную постель, покрытую не синтетикой, нет, а настоящим шелковым, вышитым, нежно-голубого цвета покрывалом, то завизжала от восторга, запрыгнула на нее и раскинулась на шелковых подушках.

«Пусть меня выносят силой, – подумала она. – Сама я отсюда никуда не пойду!»

И когда наутро Рустам принес ей кофе в постель и сказал, что на работу ей больше ходить не надо и что сейчас он ненадолго отлучится по делам, а когда вернется, они поедут в самый лучший ювелирный магазин и купят ей колечко, какое она захочет, а потом еще новый полушубок, Настя потянулась на прохладных простынях со всей своей кошачьей грацией и подумала: «Вот уж свезло наконец в жизни, так свезло!»