Дима

— У-у-у! Какой горячий! Температура под сорок, наверное. — Лариса потрогала Диме лоб. — Надо «Скорую» вызывать.

— Подожди ты со «Скорой». — Ираклий, весь в пыли и в штукатурке, отряхивался на пороге комнаты. Выбитая дверь стояла в коридоре, прислоненная к стене. — Эй, друган! Ты хоть чего-нибудь соображаешь?

Дима с трудом повернул к нему голову. Он ничего не понимал.

— Как вы вошли? Дверь ведь была закрыта?

— Потому и вошли. Свет сутки в окнах горит, никто не отзывается. Может, вы тут с нашей дочерью уже групповое харакири совершили?

— Ираклий, что ты несешь? — Лариса с отвращением дернула мужа за руку.

— Мужик, ты все-таки подумай. Ты ведь видел Настю последним. Отвечай быстро, куда ты ее дел?

Красные шары и темные пятна. На их фоне — Настино лицо. Он помнил только, что, когда пришел, Насти не было.

— Она не приходила?

Лариса схватилась за голову, опустилась на стул.

Дима вдруг резко сел на кровати, потряс головой.

— Что, ее еще до сих пор нет? — Он попытался встать. — Я сейчас оденусь и пойду ее искать.

— Интересно, где? Ты, мужик, скажи, уж мы сами съездим.

Ираклий взял его за плечи и потряс.

— Ты что, пьян?

Предметы плыли, кружились, и Дима подумал, что сейчас его вырвет. Давно с ним такого не было. С того памятного дня, когда он чуть не упал в операционной. Голос Ларисы где-то вдалеке:

— Не надо с ним так. По-моему, ему плохо.

— А нам хорошо? Завтра уезжать, девчонка исчезла, а этот козел ничего не может сказать.

Дима, пошатываясь, постоял перед Ираклием и вдруг неожиданно смазал ему прямо в челюсть. Лариса ахнула. Ираклий даже не шевельнулся. Потер рукой щеку, потрогал языком зубы, сплюнул на пол и с левой резко дал Диме сдачи.

— Ираклий! — истошно закричала Лариса.

Дима покачался и рухнул на кровать.

— Это я ему еще не больно ввернул, — Ираклий осторожно поправил собственную челюсть. — Чуть зубы мне искусственные не выбил. А они дорогие!

— Ну, хватит, успокойся, лучше давайте думать, куда еще ехать, где ее искать.

— Надо звонить сначала в морги, в милицию… — еле шевеля губами, произнес Дима с постели.

— Ой, умный какой! Спасибо, что подсказал! — передразнил его Ираклий. — Там нас уже слышать никто не хочет. Каждый час звоним, надоели уже.

— Тогда по больницам.

— А то мы не догадались. Нигде ее нет.

В комнате раздавалось только всхлипывание Ларисы.

— А в психиатрическую больницу вы звонили?

Лариса вытерла глаза.

— Нет. Не догадались.

— Это туда, что ли, откуда она сбежала? — Ираклий скептически плюнул. — Да Настасья удавится, а туда не пойдет.

Дима приподнялся. Постарался, чтобы его речь прозвучала убедительно:

— Если Настю увезли в психиатрическую больницу, то она должна быть в городской. Острых больных везут в основном туда.

— Но почему же она не позвонила, если она в больнице? — спросила Лариса.

Дима посмотрел куда-то прямо перед собой, потом перевел взгляд на Настину мать, на ее отчима — и раздельно, отчетливо, почти по слогам, скорее для себя, чем для них, тихо сказал:

— Потому что она больна.

Они сразу встали и уехали. У Димы ужасно болела голова. Не в силах открыть глаза, он побрел в кухню, плеснул в стакан воды из чайника. Вытащил из шкафа картонную коробку, в которой мать хранила лекарства. Почти наугад вытащил плотную пластмассовую банку. Прочитал название — оказался антибиотик. Он высыпал на ладонь несколько таблеток, зачем-то понюхал, потом закинул в рот. Запил водой. Побрел обратно, плюхнулся на живот, на постель. И тут Димино сердце будто остановилось. «У меня же аллергия на антибиотики! Как я мог забыть! Я сейчас задохнусь».

Он лежал на одеяле, внезапно вспотевший и мокрый, как мышь, и прислушивался к биению сердца.

«Что, кролик? Страшно умирать? — вдруг подумал он. — А таким, как Хохлакова или как Настя, жить не страшно?» И, как ни странно, эта простая мысль избавила Дмитрия от страха смерти. Сердце успокоилось, он вскоре заснул, а на следующее утро проснулся совершенно здоровым.