Давыдов

В назначенный Давыдову день госпожа министр внезапно отбыла в срочную командировку. Давыдова принял ее заместитель. Это Виталию понравилось, потому что на двери заместителя висела табличка «Доктор медицинских наук». «Будет легче разговаривать на одном языке», — подумал он. Но когда из-за начальственного стола вышел поздороваться молодой человек лет двадцати пяти, Виталий Вадимович засомневался в своей преждевременной радости.

Оказалось, напрасно.

— Расскажите мне о перспективах внедрения в практику полученных вами результатов, — вежливым тихим голосом попросил замминистра и впился холодным изучающим взглядом в и.о. директора института.

— О внедрении в широкую практику говорить еще невозможно, — честно начал Давыдов. — Опыты находятся в самой начальной стадии. Требуются время и крупные вложения для того, чтобы их завершить. И только тогда станет можно достоверно судить о результатах.

— Насчет вложений можете не беспокоиться. Деньги дадим. А вот со временем сложнее. Нужно ускорить процесс. Это получится?

— До определенного предела. Если расширить лабораторию, а лучше создать на ее базе совершенно новое структурное образование со статусом института, увеличить штат сотрудников, то, конечно, весь комплекс исследований можно провести быстрее.

— А в чем же предел?

Давыдову показалось, что молодого функционера тема действительно интересует. Он слушал внимательно, с заинтересованным видом. Виталий почувствовал приятный холодок в груди. Неужели сейчас исполнится то, о чем они с Таней мечтали?

— Предел — в сроках жизни подопытных животных. Пока опыты проходят на мышах, наблюдения ведутся около года. Но мыши — не люди, к тому же результат исследований непредсказуем. Поэтому, прежде чем говорить об исследованиях на добровольцах, нужно продублировать опыты на свиньях и обезьянах.

— А почему на свиньях? — удивился функционер.

— У свиней самая близкая к человеку иммунная система. Ну, а у приматов — самый близкий код ДНК.

Функционер отодвинулся от стола и откинулся на спинку стула.

— Какой вы мечтатель! — загадочно улыбнулся он Давыдову. — Сразу видно, старый русский интеллигент. Мама — учительница, папа — военный. Я угадал?

Давыдов чуть дернулся:

— Отец — инженер, хотя мама — действительно преподаватель.

— И это при том, что я не смотрел ваше личное дело. — Функционер заговорщически подмигнул Давыдову. — Человека советской формации сразу видно, пускай он при ней только родился или провел всего лишь детские годы.

Внезапно он посерьезнел.

— Так вот, дорогой Виталий Вадимович, никакие свиньи и уж тем более обезьяны нам сейчас недоступны. Вы же понимаете, кредиты небесконечны. Расходы пойдут на помещение, оборудование, реактивы, подбор персонала. Да и не по-божески это — мучить животных. Ладно еще мыши, но вы ведь и на человекообразных обезьян замахнулись. А Дарвин, как вы помните, утверждал, что они наши ближайшие предки. Вы, кстати, как относитесь к Дарвину? Православная церковь его не жалует.

Функционер вздохнул. Интересно, случайно ли он спросил? — подумал Давыдов. Что, если функционер подводит к разговору об их с Таней опытах, посвященных происхождению веры?

— Я уважаю Дарвина как ученого. Он совершил личный подвиг.

Заместитель министра, казалось, удивился:

— Какой же?

Давыдов поправился:

— Вернее, два. Первый — это то, что Дарвин, будучи очень больным человеком, практически инвалидом, отправился в кругосветное путешествие по тогда еще более неспокойным, чем теперь, морям, чтобы на практике найти подтверждение своим теориям. А второй — то, что он не побоялся восстановить против себя церковь. Впрочем, в те времена многие, начиная с Вольтера, не боялись восстанавливать церковь против себя.

— Ну, Вольтер перед самой смертью все-таки пришел к Богу, — заметил функционер.

— Это скорее подтверждает, что у маэстро были большие проблемы, вызванные гипоксией мозга, — ляпнул Виталий. И ужаснулся: зачем он проговорился?

— Ну, у Ленина были еще большие проблемы с мозгом, однако он не был религиозен.

Функционер, казалось, схватывал все на лету. Виталий подумал, что дальше лучше не откровенничать.

— Но мы отвлеклись. — Узкие стекла очков чиновника хищно блеснули. — Давайте договоримся так: вы закончите опыты на мышах и подготовите доклад о внедрении ваших препаратов в производство.

— Каких препаратов?

— Тех, которые вы сейчас вводите мышам.

— Но мы же включаем отдельные элементы в генетический код! И мы должны обязательно проверить, как долго они могут там находиться, разрушаются впоследствии или нет, если разрушаются, то через какой срок, а если не разрушаются — то передаются ли потомству? Этих исследований хватит на двести лет!

— И это замечательно! — Заместитель министра встал и пожал Давыдову руку. — Вы представляете, какой вы совершили прорыв в науке?! Такого не было еще в мировой практике!

— Я-то представляю, — растерялся Давыдов. — Но наши опыты — это только самое начало разработки глобальной проблемы. От наших исследований до внедрения в практику — годы и годы исследовательской работы. И я даже думаю, что нашей жизни не хватит на то, чтобы полноценно проанализировать весь комплекс проблем, связанных с полученными результатами! Ведь по сути то, что мы начали изучать с моей женой, сопоставимо с началом исследования атомной энергии или рентгеновских лучей… А возможно, и гораздо больше!

— Боже, как непростительно ученому быть таким пессимистом! — развел руками замминистра. — Слава богу, на дворе не девятнадцатый век. И научный прогресс движется гораздо быстрее, чем сто или двести лет назад. Вам, Вадим Витальевич, не надо заботиться о глобальном. Ваши опыты по введению веществ вашим мышам — не такая уж широкая область применения ваших сил… Просто доведите их до конца!

«Он перепутал мои имя и отчество, — машинально подумал Давыдов, глядя в спокойное, полное достоинства лицо сидевшего перед ним молодого человека. — Я выйду из кабинета, и он сразу забудет, как меня зовут. Ему плевать на меня, на ценность наших опытов для мировой науки. Он хочет получить от меня локальный конкретный результат».

— Мы не имеем права внедрять в практику методики и вещества, не прошедшие полный контроль, с неизвестными отдаленными последствиями.

— Ох, полно вам выдумывать! — Чиновник состроил скорбную мину. — Люди нуждаются в лекарствах сейчас, а не когда-то в будущем. Мы на самом высоком уровне постоянно слышим справедливую критику: в стране не производятся лекарства, соответствующие мировым аналогам. И от нас требуют исправить такое недопустимое положение, срочно исправить. Для этого, собственно, и выделяют деньги, причем немалые. И вы их получите, потому что ваши лекарства по всем параметрам будут превосходить все психотропные средства, известные до настоящего времени. Мы запустим абсолютно новые отечественные технологии для того, чтобы раньше всех в мире начать помогать людям. Реальным людям! А вы говорите, что мы должны ждать еще годы и годы! Как это соотносится с тем, что мы оставляем не сотни, не тысячи, а может быть, десятки, сотни тысяч людей без квалифицированной медицинской помощи, положенной им по закону!

«Может, я в сумасшедшем доме? А мне только кажется, что я на приеме у замминистра?» — подумал Давыдов.

— Как известно, главная заповедь врача — не навреди! — глухо сказал он.

— Вы правы, — не удивился его оппонент, — но, как известно, в Уголовном кодексе есть даже статья об оставлении без помощи. И это статья по ряду пунктов относится и к медицинским работникам.

— Но не к экспериментаторам, — заметил Давыдов. А сам подумал: «Чего я спорю? Здесь все равно никому ничего не докажешь. Но самое главное, я хочу сдаться».

— А что вы скажете на это?

Молодой человек вынул из папки газету. Полстраницы занимал огромный портрет Давыдова, а ниже — фотография Тани, сидящей в своем кабинете в тот роковой день. «Известные ученые решили раскрыть тайну своих сенсационных открытий!» — огромными красными буквами было написано вверху. Подписи под фотографиями Давыдов издалека не разобрал.

— Досадное недоразумение. Журналистка без моего разрешения проникла в лабораторию, в которой работала моя жена. Я не могу отвечать за тот бред, который она написала без моего ведома…

— Бред? — В голосе молодого функционера появилось неприкрытое удивление. — Вы себя недооцениваете. Это же блестящий пиар-ход! Начало рекламной кампании. Вы начали загодя готовить публику к внедрению нового лекарства. И это замечательно. Это красиво! Это по-нашему! И с точки зрения коммерции — очень правильно!

Давыдов молчал. Он был огорошен.

Его собеседник отложил в сторону газету.

— А знаете, что после этой публикации редакция завалена письмами больных? Я связывался с редакцией — мы ведь обязаны все проверять. Люди готовы платить большие, очень большие деньги за то, чтобы начать лечиться по вашей методике. Вы представляете, сколько специализированных лечебных центров можно открыть по всей стране? И замечательно, что для этого не надо открывать огромные стационары, делать травматические операции, пересаживать органы, создавать какие-то дорогостоящие камеры и все тому подобное. Я уже прямо это вижу: забирается немного крови или, в крайнем случае, костного мозга, чуть-чуть изменяется структура ДНК — и эта, уже измененная, порция снова вводится в организм. Одному дадим магния, другому — кальция, третьему — железа, у четвертого выведем излишек йода… Это же замечательно! Не надо антидепрессантов, не надо омоновцев — мы получаем адекватных людей с хорошим настроением, благодушных, любящих, бесконфликтных… Мы станем, наконец, европейцами! Разве такие люди не нужны нашей стране? Представьте, какой замечательный порядок тогда воцарится даже на наших дорогах! Вот вы водите машину?

Пораженный, Давыдов все еще молчал. Но, по-видимому, его ответ замминистра и не требовался.

— Вчера какой-то дебил помял моей жене левое крыло. — Тон функционера стал почти теплый, конфиденциальный. — Конечно, у нее есть хорошая страховка и все такое, но если бы вы видели, как выглядел этот идиот! Как голодный павиан. А вы говорите «опыты на обезьянах». К тому же он был не прав! — Он помолчал, что-то с неудовольствием вспоминая. — А ужасные убийства на бытовой почве! А ревность?! И в каждом таком случае можно помочь с помощью вашей методики.

— Вы хорошо осведомлены.

— Я честно работаю. И вчера провел в вашем институте весь день. Вернулся, кстати, только сегодня утром, к вашему приходу. Так что имею самые свежие сведения. Кстати, человек, что давал мне пояснения, Никифоров, мне не понравился. Разговаривать с ним было неинтересно, он слишком приземлен. Не хотел бы я его видеть на вашем месте. А вашей жены не было. Вы, наверное, об этом знаете. Где она? Мне сказали, что нездорова. Надеюсь, ничего страшного?

«Хитрит или действительно Никифоров ничего не сказал?» Давыдов не знал, как лучше сказать.

— Я разговаривал с Татьяной Петровной сегодня утром по телефону. Ей лучше, — ответил он уклончиво. Это было правдой. Он говорил с Таней два часа назад. Голос ее был гораздо веселее. Он был сегодня почти таким же, как всегда.

— В общем, нам с вами есть над чем поработать и о чем поговорить. — Функционер дал понять, что аудиенция окончена. — Я познакомлю вас сейчас с моим сотрудником. Он покажет проектную документацию. Надеюсь, мы будем часто видеться.

Они пожали друг другу руки. Давыдов отметил, что рука молодого человека была сухая и холодная. «Йоду в тебе не хватает», — подумал он и отправился знакомиться с документами.