Альфия
Ночь и луна не давали покоя не только Насте. Когда Альфия уже доставала из шкафа дежурный комплект постельного белья, чтобы несколько часов подремать до утра, в окно ее кабинета раздался стук.
— Кто там? — Она удивилась, но почему-то не испугалась.
— Алечка, погода прекрасная! Не выйдешь погулять?
На Альфию вдруг напал официальный тон:
— Владимир Михайлович, это вы?
— Я, Алечка. Конечно, это я. И только не говори, что ты ждала кого-нибудь другого.
— Да я вообще никого не ждала! — Альфия подумала, что почему-то ей было бы интереснее увидеть в окне Сурина.
— Тогда выходи!
Она пожала плечами.
— Ну хорошо.
Она подкрасила губы перед зеркалом, сняла халат, оставшись в тонком блестящем зеленом платье, и, выходя, еще раз окинула себя взглядом в зеркале. Осталась довольна.
— Куда мы пойдем?
Он подмигнул и поманил ее на узкую тропинку, шедшую в обход их корпуса.
— Я покажу тебе свою дачу.
Альфия в темноте только хмыкнула.
— Ты раньше не приглашал.
— А ты бы не пошла.
Альфия промолчала. Они шли в темноте довольно долго. Миновали старую свалку, поросшую бурьяном, какие-то канавы, подошли к невысокому больничному ограждению, пролезли сквозь выломанные доски в заборе, прикрытые ветками, и вышли на проселочную дорогу.
— Куда ты меня завел? — Альфия слегка промочила туфли — трава была влажной от полночной росы. — Могли бы погулять в сосновом бору.
— Сейчас придем. — Голос Владимира утратил привычно шутливый тон и прозвучал глухо. Альфия заметила, что доктор и одет был по-другому, не так, как с утра.
— Ты что, уже был здесь и вернулся?
— Угу.
— Зачем?
Он помолчал немного, как бы раздумывая, сказать или не сказать.
— Здесь было так хорошо, что я не мог быть здесь один. Сходил за тобой.
— Откуда же ты знал, что я не уехала?
— Я, Алечка, все про тебя знаю. А если не знаю, то чувствую.
— Как романтично.
Она хотела съязвить, но тут они подошли к аккуратному забору. Бурыкин отпер калитку, пропустил ее вперед. Альфия ахнула:
— Красиво, оказывается, ты живешь, Володечка!
Левашова с удивлением оглядывалась по сторонам. Перед ней раскинулся прекрасный сад. Влажные после полива плиты мощеной дорожки, извиваясь, убегали в глубину участка и терялись среди благоухающих, впитывающих воду растений. Невысокие фонари выигрышно подсвечивали особенно живописные группы цветов. Сравнительно небольшой, но выверенных пропорций двухэтажный дом с эркером и мезонином светлел между двух молодых, невысоких еще каштанов.
— У тебя что, садовник работает? — Альфия наклонилась понюхать только распустившуюся желто-кремовую розу. — Какая жалость. Не пахнет…
— Так не для кого пахнуть! — Владимир аккуратно сломал цветок и протянул Альфие.
Та взяла цветок, пошла по дорожке к дому, стараясь не задевать низко наклоненные ветви.
Перед входом в дом оказалась полукруглая вымощенная площадка. На круглом столе лежала перевернутая вверх обложкой толстая книга. Два стула около стола были покрыты крупными каплями, как шкура какого-то экзотического водоплавающего.
Альфия прочитала название:
— «Тысяча растений в вашем саду»… С кем же это ты читаешь здесь садоводческую литературу?
Владимир перевернул оба стула так, чтобы с них стекла вода.
— С тобой Алечка. Только с тобой.
— Как это? — удивилась Альфия. — Я ведь здесь в первый раз?
— Очень просто, Алечка. Все очень просто.
Володя зашел в дом и тут же вышел с бутылкой вина и парой бокалов. У Альфии возникло странное впечатление, что она смотрит какой-то спектакль со своим участием.
— Я, Алечка, каждый вечер ставлю на этот стол лампу. — Бурыкин принес лампу и подключил ее в переносную сеть. — Ставлю, вот как сейчас, два бокала, наливаю вино и разговариваю с тобой, так, как мы с тобой разговариваем в ординаторской. Сам тебе задаю вопросы. Придумываю за тебя ответы. И ты знаешь, за неимением лучшего хорошо получается!
Альфия почувствовала себя смущенной и растроганной. Вдруг откуда-то сверху отчетливо прозвучало:
— Здрасте, Владимир Михайлович!
Наглого вида девчонка лет восемнадцати в халате на узких бретельках возникла в проеме распахнутой двери мезонина. Наметанным взглядом Альфия сразу заметила, что под халатиком были торчащие, ничем не прикрытые груди, мягкий округлый живот и справные коленки.
— Ну-ка, к-кыш отсюда! — не поворачиваясь, отозвался Бурыкин. Но потом все-таки не выдержал и повернулся. — Ты почему не дома? Я что тебе велел? Выполнила работу — иди домой!
— А я не успела все сделать, что вы велели. — Девчонка спокойно повернулась и исчезла в доме.
Володя повернулся и стал вытирать носовым платком капли со стульев.
— Это кто? — Альфия взяла уже вытертый стул и спокойно уселась.
— Домработница. Помогает мне по хозяйству.
— Она у тебя живет?
Он помолчал некоторое время.
— Иногда остается ночевать.
— Из поселка? — Альфия холодно посмотрела Володе прямо в лицо.
Он подошел к ней вплотную и прижался своими коленями к ее коленям.
— Какая разница, Алечка!
К Альфие вернулось ее обычное спокойствие.
— Ты что, ее дважды эксплуатируешь? Как какой-нибудь новорощенный землевладелец?
— Она не в обиде, не беспокойся. — Он осторожно взял Альфию за плечи. — Плоть, Алечка, не дремлет!
Альфия аккуратно сняла его руки, отодвинулась, освободилась:
— Так ты что, специально привел меня сюда, чтобы показать эту дурынду?
Он ответил с такой искренней досадой, что она поверила.
— Да нет, я думал, она ушла. — Он посмотрел на дверь и добавил: — Такая лентяйка! Сдается мне, что даже и полы не помыла, как я ей приказал.
Он снова шагнул на лестницу и с яростью заорал внутрь и куда-то вверх:
— Марш быстро домой!
Альфия проследила направление его взгляда.
— Почему же ты не уволишь ее?
Он усмехнулся:
— Но ведь кого-то придется брать на ее место.
Альфия с секунду подумала, а потом засмеялась:
— Ах, я ведь и забыла: плоть твоя не дремлет!
Девчонка появилась в дверях:
— Владимир Михайлович, можно я останусь? До дома далеко идти пешком…
Он обернулся:
— Ты еще здесь?
Альфия вступилась:
— Правда, куда она пойдет? Такая темень кругом, еще изнасилуют.
Бурыкин посмотрел на девчонку:
— Иди тогда в сарай ночевать.
Девчонка капризно заныла:
— Я там заме-ерзну.
— Ничего с тобой не случится. В сарае тепло.
Девчонка хитренько на него посмотрела:
— А можно…
Он дал ей под зад легкий пинок. Это подействовало. Девчонка заткнулась и ушла. Бурыкин принес из дома плед, подстелил на Алин стул («чтобы не простудиться»), налил вино в красивые бокалы, аккуратно почистил два ранних яблочка.
— Ну, Алечка, за тебя!
Альфия подняла свой бокал.
— Зачем за меня? Это за тебя, Володя! За твою буржуазную жизнь. Виват твоему дому! Я даже тебе немного завидую! — Альфия сделала небольшой глоток. — Как это тебе удается? У тебя и квартира отличная, и вот, оказывается, какая прекрасная дача!
Он посмотрел ей в глаза со значением, стукнул легонько стеклом по стеклу:
— Так ты же знаешь, стоит тебе только захотеть, это все будет и твоим.
— А как же плоть? — Альфия хитро закусила губу. — Вдруг окажется, что я не соответствую?
Бурыкин помолчал, потом резко опрокинул в себя вино.
— Знаешь, Альфия, вот кругом говорят, что женщины для того, чтобы не надоесть мужчинам, должны следить за собой, ходить с прической, не толстеть, не распускаться, не носить байковые халаты… По-моему, все это ерунда.
Он закинул голову и посмотрел вверх, где над крышей его дома стояла огромная круглая луна. Сад еще больше посветлел под ее диском, стали видны темные мокрые пятна на дорожках, в свете фонарей играли капли на листьях растений. Волшебная ночь!
— Смотри, лягушка, — сказала Альфия и показала на дорожку. — Забавная… Прыгает… — Она подняла руку ко лбу. — Сколько лет не видела живой лягушки! С самого детства!
— К черту лягушку. Послушай, Аля, лучше меня тебе никого не найти, — взял ее за руку Бурыкин. — Почему ты не принимаешь меня всерьез? Пора тебе уже определиться, завести детей…
— Ты считаешь, я могу быть хорошей матерью? — наивно-удивленным голоском спросила его Альфия.
— Я знаю тебя немало лет, и ты меня знаешь. Мне как раз нужна такая жена, как ты. Красивая, умная, образованная. — Его рука перебралась повыше. Вот он коснулся ее запястья, стал гладить локоть, плечо. Альфия сидела как завороженная. — Я уже давно не мальчик, Аля. Я хочу семью, детей… И я тебя люблю.
Альфия встряхнулась. То, что он говорил, было красиво. Звучало естественно — действительно, слова не мальчика, но мужа. Она посмотрела на него внимательно: широкие плечи, как у борца, крепкая шея, круглая голова с начинающимися залысинами. Простое, надежное лицо. Почему бы нет? Но все-таки что-то ее останавливало.
— Я буду беременной, с огромным животом… буду ходить по этому дому в халате, в шерстяных носках, потому что у меня будут все время мерзнуть ноги. Буду уставать на работе и не смогу ее бросить, потому что не люблю сидеть дома… Не очень-то перспективную картинку ты мне нарисовал.
Альфия подняла за голову обнаженные руки, распустила волосы и снова закрутила их в прическу. Тонкое платье переливалось в свете луны, придавая ее облику колдовской вид.
— Рано или поздно у любой нормальной женщины должны появиться дом, муж, дети. Тебе уже тоже пора это иметь, Альфия.
Она усмехнулась:
— Так говорят все мужчины. Но в то же время прекрасно понимают, что стоит женщине завести дом, мужа и детей, ее самостоятельность тут же сведется к нулю. А мужчины, как я заметила, не уважают несамостоятельных женщин. У мужа со временем появляются новые друзья, новые женщины, баня, командировки, корпоративные вечеринки… И вот он уже и не такой внимательный, и не такой щедрый. Оправдывает свое поведение тем, что жена стала старой, толстой или худой… в общем — безобразной. Если же женщина вдруг, несмотря на то что ей надо заботиться о детях, вдруг станет успешнее его — она опять виновата: зачем унижает его мужскую сущность? Я не права? Не очень-то при таком раскладе хочется замуж.
Он отпустил ее руку. Допил вино. Она будто впервые увидела, что Володя уже немолод.
Ей стало его чуть жаль. Но вместе с тем она чувствовала несправедливость по отношению к себе. «Но что он сделал, чтобы я могла его полюбить бесповоротно и до конца? Да, он всегда поддерживает меня по работе. Но вот сейчас „плоть не дремлет“. Что это? Желание вызвать ревность? Или банальная нестыковка — на словах одно, а на деле другое?» Она тоже выпила вино.
— Ты сказал, что ты меня любишь? — спросила с усмешкой, но в глубине души замерла. Уж слишком серьезный пошел разговор.
— Знаешь, — Владимир внимательно смотрел на нее, — моя мать дома ходила именно в халате. И к концу жизни была очень полной. А мой отец, несмотря на все это, всю жизнь оставался ей верен. И умер через месяц, после того как она умерла.
Альфия о чем-то задумалась.
— Сколько лет было твоей матери?
— Шестьдесят семь.
Альфия поставила бокал на стол, скривила губу, и это придало ее лицо болезненно-нервное выражение.
— А вот моя мать тяжело заболела всего в тридцать семь. И очень мучила нас — меня и бабушку. Я даже ненавидела ее в детстве, пока не простила.
— За что ненавидела? — Владимир слушал очень внимательно. Никогда еще Альфия с ним не говорила ни о своей семье, ни о своем детстве.
— За то, что она меня не любила. Я думаю оттого, что мой отец ее бросил. И никакие дети ей были не нужны. Да у нее и был-то только один ребенок — я. Зато она любила моего отца.
— А где она сейчас?
Альфия подумала, как лучше ответить.
— Со мной.
— Тебе, наверное, казалось, что мать тебя не любит. Многие подростки думают так.
— Ничего не казалось. Сколько себя помню, я жила с бабушкой. Матери было все равно — где я, с кем я. Сыта или голодна… Она жила своими переживаниями. Думала она только о моем отце, говорила только о нем. А меня она била. Думаю, потому, что я очень на него похожа. И ее это очень раздражало. Она видела в моем лице знакомые черты и чувствовала разочарование — похожий человек, но не тот.
— Бедная ты моя. — Володя сел рядом и притянул Альфию к себе. — Тебе было тяжело, наверное. Ты любила отца?
— Я видела его только один раз. Украдкой. Мать даже не знает об этом. Я была тогда уже взрослой. Он ведь уехал, когда я еще не родилась. Он и на матери моей не был женат. Просто попутался с ней немного, а потом, когда окончил в Москве институт, уехал на родину. Женился на женщине своей крови, родил от нее много детей. Сейчас большой человек. А о моем существовании даже знать не хочет. — Она помолчала. — В общем, как-то так. Ну, мне на него наплевать. Я любила бабушку. Она меня вырастила, выучила. Хотя была строга. Но я многому от нее научилась.
— А она тебя любила?
Альфия задумалась.
— Не знаю. Любила, наверное. А может, просто чувствовала за меня ответственность. Меня, вообще-то, не за что было особенно любить. В школе я дралась. В детском саду одну девочку укусила.
— За что?
— За то, что она на всю группу кричала, что у меня нет ни папы, ни мамы. Из-за этого со мной почти никто не играл. Да и одета я была плохо. И у меня никогда не было не только красивой куклы, но даже самого захудалого пупса. Я очень стеснялась своей бедности.
— Во что же ты играла?
Она улыбнулась:
— Будешь смеяться… У меня была такая лиса разрисованная, из папье-маше. В синем сарафане. С роскошным хвостом. Ее было ужасно неудобно заворачивать в тряпочки, как в пеленки, как другие заворачивали пупсов. Но я все-таки ее завертывала в разные лоскутки, которые украдкой воровала у бабушки из специальной коробки. И никому не показывала свою лису, чтобы все думали, что я тоже нянчу пупса. Бабушка ужасно ругалась — я ведь могла на тряпки и какое-нибудь платье ее изрезать — и называла меня татарчонком проклятым.
— Бедный ты мой татарчонок… — Володя прижал ее к себе.
— Господи, боже мой! Зачем я все это тебе рассказала? — Альфия резко встала. — Извини. Проводи меня, мне пора…
Но Володя держал ее крепко.
— Аля, почему? — Он прижался к ее щеке.
— Почему, почему… — Она смотрела не на него, а куда-то в сторону. — Вот ты сказал: «бедная моя»… А я тебе не верю. — Ее губы сложились в одну горькую ломаную линию.
— Почему?
— Потому что там, со второго этажа твоего дома, смотрела на нас в окно эта девка.
— Я ее прогнал.
— А это уже ничего не изменит. Я ведь навсегда запомнила, что она здесь была…
Он убрал руку.
— Она — это не ты. Таких, как ты, больше нет.
Альфия почувствовала, что очень устала. Почему она должна все время сопротивляться?
Он почувствовал ее слабость и поднял на руки.
— Мы будем одни. Никого больше не будет в нашем доме. Тебе будет хорошо!
Ей показалось, что она вся покрыта льдом. Что нужно сделать, чтобы оттаять?
— Налей мне еще вина.
Он, торопясь, понес свою добычу в дом.
— Я обязательно налью. Вино, шампанское, коньяк, водку — что хочешь. Только чуть позже. Хочешь горячую ванну? Я сделаю тебе сам.
— В ванне я еще засну.
— Я тебя разбужу.
Она подумала вдруг об этом парне, Сурине. Она сказала ему: «Пойдемте со мной!» А он не пошел. Ну, что ж, пусть тогда ему будет хуже. Где он сейчас? Наверное, ютится на кушетке где-нибудь в коридоре?
Она сказала:
— Нет, ванну не надо. Только вино и постель.
И услышала в ответ Володин голос:
— Все будет, как ты захочешь, моя дорогая.
