Глава 8
Камеи

Выехав из Помпей, Лара очень скоро свернула с основной дороги, направившись к небольшому аккуратному зданию.

— Мы еще успеем побывать в магазине камей! — Она удивительно умела брать инициативу в свои руки. — Это фабрика итальянских гемм — единственная в мире. Все остальные предприятия лепят подделки! — В голосе у нее чувствовалась законная гордость.

Мне не интересна была фабрика камей, и тем более я ничего не собиралась покупать в магазине, но не хотелось подводить Лару. Она ведь пробыла со мной на жаре целый день, хотя обычные экскурсии длятся не более двух часов. Терпеливо ждала, пока я не насмотрюсь досыта и не влезу в каждую дырочку. И я понимала, что теперь мой долг — создать видимость деловой активности. Менеджер фабрики должен знать, что Лара поставляет ему потенциальных клиентов. Вошла я в салон с единственным желанием — выполнить добровольно принятые на себя негласные обязательства, разыграть интерес и выйти на волю как можно скорее. Однако обстановка в салоне меня неожиданно заинтересовала. Мастер, изготавливающий геммы, сидел тут же, в зале, и вручную, старинным способом, вырезал выпуклые женские головки из камня, добываемого тут же, у подножия Везувия. Был он немногословен, но вежлив.

— Смотрите сколько хотите, — пригласил он и придвинул поближе вертящийся стул.

Я села. Лара отошла к витринам и завела разговор со знакомыми продавцами.

Камеи были разных цветов: сероватые, розоватые, цвета слоновой кости. Мастер вырезал их, а потом вставлял в готовые оправы — золотые или серебряные. Оправы были круглые, овальные, совсем вытянутые и даже квадратные. Таким образом получались кольца, серьги, броши. Я наклонилась над бархатной подушечкой ниже — при всем разнообразии форм и оттенков рисунок профиля самой головки во всех изделиях выглядел совершенно одинаково. У всех камей были одинаково тоненькие и чуть приподнятые носы, как на портретах Рафаэля и Леонардо да Винчи. «Видна рука одного мастера», — объяснила мне потом Лара. Я вспомнила, что на тех пластмассовых штучках, что иногда под видом камей продаются в наших галантерейных магазинах, профили головок были словно вырублены топором. Здесь же мастер свободно вырезал тот тип женской красоты, какая была ближе ему.

— Может быть, он вырезает профиль своей жены или дочери? — спросила я Лару.

Она перевела.

Мастер весело улыбнулся:

— Это моя мама!

Мы с Ларой засмеялись, а я так и не поняла, пошутил он или сказал правду. В Италии ведь до сих пор сохранилось очень нежное отношение к матери, как к мадонне.

Готовые камеи уносили в задние комнаты, а в витринах их выставляли уже вычищенными и отполированными, уложенными на бархатные подушечки с ценниками. И всю эту фабрику, по моим наблюдениям, обеспечивал камеями один-единственный резчик, тот самый, что сидел сейчас за столом. Я подумала: «Какая прелесть! Во все уголки мира отсюда разойдется изображение этой женщины, его матери. И все другие женщины, обладательницы сделанных мастером украшений, будут долго-долго любоваться ее профилем, может быть, всю свою жизнь, и еще передадут своим внучкам».

Как раз в это время в помещение дружно ввалилась группа наших туристов. Как я поняла, они приехали сюда из Неаполя. Их экскурсовод, небольшого роста пожилой итальянец, дружески обнялся с Ларой, и они о чем-то оживленно заговорили на чужом для меня языке. Я отошла в сторонку: когда наши туристы группой устремляются к прилавкам, шумом и массой они уподобляются извержению того вулкана, последствия которого они только что наблюдали. Я решила, что мне лучше пока держаться подальше от этой волны, чтобы не смыло.

— Маша! Иди сюда! Ты посмотри, какое колечко! — Мне показалось, что я в Рязани. Из подсобных помещений набежали еще служащие, стали выдвигать ящики, раскладывать товар — наши разбирали колечки и сережки, как горячие пирожки. Многие тут же воткнули их в уши и в автобусе ехали уже прямо так — в новеньких украшениях. Мастер по-прежнему сидел за своей работой и даже не повернул головы — посмотреть, в какую страну уезжают его украшения. Наверное, за годы пребывания за этим столом то, что он делал, стало казаться ему рутинным ремеслом, и он мечтал поскорее закончить и уйти домой к вечерним играм своих детей и стакану домашнего вина.

— Но мы ведь не торопимся? — многозначительно сказала мне Лара, подводя меня к витрине с самыми дорогими украшениями. Я пожала плечами. Здесь на подушечках лежали колье, ожерелья, браслеты.

— Тебе не нравится? — Лара не могла скрыть разочарования.

— Нравится, но я не могу позволить себе купить что-либо подобное. — Впереди у меня была еще поездка к друзьям во Флоренцию, и мне хотелось до поры сберечь свои деньги. Мои соотечественницы сновали от витрин к большим зеркалам, любуясь на серьги и кольца с огромными камеями, расплачивались за покупки и, гордо сверкая обновками, уходили к автобусу. Их экскурсовод был доволен. По-видимому, сегодня он не остался внакладе. Мне стало жаль Лару.

— Ну, может быть, я присмотрю себе что-нибудь неброское…

Я снова пошла вдоль витрин. Лара хотела мне что-то сказать, но остановилась. И тут я увидела этот гарнитур — колье и браслет. Ничего удивительного, что я не заметила их раньше, — они находились в сторонке, в отдельной витрине, особняком от других вещей. Я посмотрела на них, на цену, на Лару, замершую от удивления, и рассмеялась.

— Дорогая Лара, то, что мне здесь действительно понравилось, стоит целое состояние. Поэтому предлагаю вернуться в Рим.

Элегантный продавец спросил Лару, что я сказала. Она перевела.

— Почему-то туристы редко обращают внимание на эти вещи, — сказал он. — Поэтому мы изготавливаем следующий экземпляр только после того, как продадим этот. У синьорины редкий вкус. Я прошу вас надеть украшения и получить удовольствие хотя бы от примерки!

Я заколебалась. Не потому, что решила купить — колье и браслет действительно были мне не по карману, — но мне самой захотелось их примерить. Они были сделаны в одном стиле, только отличались длиной. В десять рядов золотых цепочек через равные промежутки были впаяны микроскопические камеи цвета слоновой кости, обрамленные в золото. Каждая была размером примерно с маленькую горошину или с чечевичное зерно. И на всех были тщательно вырезаны одинаковые профили с теми же, уже знакомыми мне, тоненькими, приподнятыми вверх носами. Перед моими глазами всплыла древняя помпейская вилла. Опять зашумел ветер в верхушках пальм, о чем-то сварливыми голосами заспорили рабыни-служанки, набрызгал на мраморный пол играющий возле бассейна мальчик. И опять, будто из стены, из изображения на мозаике вышла с озабоченным видом дама с высокой прической, а на шее у нее на этот раз блеснуло золотое ожерелье с множеством мелких камей.

— Чем меньше гемма, тем она дороже! — извиняющимся тоном сказала Лара. Но в то же время в глазах ее скользнуло уважение — ей было приятно, что она привезла на фабрику такую туристку, которая обратила внимание на самую дорогую вещь во всем магазине.

— Не буду примерять, — решила я. — Зачем вводить людей в заблуждение? Моих денег хватило бы только на одну цепочку из этого браслета.

Продавец опять переспросил, что я сказала.

Лара перевела. Он вынул браслет из витрины, подошел к мастеру и что-то ему сказал. Мастер ответил. Оба посмотрели на меня и на Лару.

— Мастер сказал, что он готов выделить для вас одну цепочку из браслета и приделать к ней тоненькую застежку.

— Зачем ради меня портить эксклюзивную вещь? И что будет с браслетом?

— Он завтра сделает для него недостающее звено и поставит на место. Мастер также сказал, что ему будет приятно сделать это для вас.

Я представила цепочку с крошечными геммами на своей руке. Такого браслета я не видела ни у кого-то из моих знакомых, ни в магазинах. Эта будет вещь, которая проведет со мной всю оставшуюся жизнь. Но стоит она одна столько же, сколько полный комплект обычного размера — пара серег из золота и крупное кольцо.

Мастер ловко вычленил нижнюю цепь из общей связки браслета.

Продавец принес мне ее на специальной подушечке. Лара опустила глаза, чтобы они не выдали ее возбуждения. Я приложила цепочку к руке и не смогла не кивнуть. Цепочку унесли, мастер ушел куда-то внутрь вслед за ней. Нам с Ларой подали кофе.

Мы обе молчали, думая о своем. Браслет с камейками в моем сознании будто уже прирос к моей руке. Когда мы вышли к машине, Лара сказала:

— Не думайте, что я раскрутила вас на дорогую покупку. Вы никогда не пожалеете о ней. С вами навсегда останется память о Помпеях.

— Надеюсь, что и вам от этого будет хоть небольшая польза, — прямо сказала я.

Лара помолчала, подумала.

— Я вынуждена работать, — наконец произнесла она. — Но я работаю всегда честно.

— Спасибо за поездку сюда и за браслет! — Мне показалось, что Лару немного растрогали мои слова.

Браслет и сейчас со мной. Я обожаю его носить и, когда надеваю, всегда вспоминаю Лару. Странным образом моя незапланированная покупка сблизила меня с ней, и я стала позволять себе задавать ей вопросы, предполагающие откровенность.

Однажды я ее спросила:

— Лара, а вы как-нибудь ощущаете, что туристы из нашей группы вас немного… — я замялась, чтобы помягче выразить то, что собиралась сказать, — не особенно ценят?

— И что с того? — Она спокойно посмотрела на меня своими огромными глазищами. Не знаю уж, как она выглядела в молодости, но даже сейчас, в мелкой сеточке возрастных морщин, ее светло-голубые глаза производили потрясающее впечатление. — Главное, чтобы меня ценило руководство «Италия-Элефант».

— Но ведь туристы могут пожаловаться…

— На что? Я строго придерживаюсь рамок программы. А уж что обо мне думает каждый… На всех не угодишь, но ведь и мне не все туристы нравятся.

— А как, по-вашему, изменились наши люди за двадцать лет, что вы не были на родине?

Лара задумалась — видно, я застала ее своим вопросом врасплох.

— Мне трудно судить. Я ведь работаю с представителями примерно одной социальной группы… Богатые русские все чаще путешествуют на собственных яхтах или машинах, я с ними не общаюсь. Совсем бедные люди в Италию тоже не ездят. Поэтому те, кому я показываю эту страну, примерно одинаково мыслят и чувствуют. — Она помолчала. — Иногда меня действительно раздражает, как они это делают. Иногда мне становится вас жалко.

Я была удивлена. Лара пояснила:

— Ну, я знаю, что некоторые наши люди, особенно учителя, или врачи, или мелкие служащие, чтобы поехать в Италию, копят деньги по нескольку лет. Им кажется, что это огромная сумма. Они приезжают сюда и требуют, чтобы за эти сравнительно небольшие деньги им оказывали услуги, будто саудовским шейхам. Они жалуются, что им не дают отдохнуть, что программа очень плотная и они ничего не успевают, что их заставляют ходить пешком и, наконец, что я не отвечаю на кое-какие их вопросы. Но они не понимают, что либо им надо путешествовать автостопом, как бедным студентам, либо заказывать гораздо более дорогие туры, либо смириться с тем, что есть, потому что мы и так стараемся для них, как можем. Я, во всяком случае, никогда не показываю туристам меньше, чем это запланировано программой.

— А наши туристы теперь отличаются от иностранных?

Лара улыбнулась:

— Конечно. Наши же фантазеры! Они все хотят по максимуму — и кабаки, и музеи! Французы, немцы гораздо скромнее и спокойнее. Наши же чего только не придумают!

— А от итальянцев мы отличаемся?

И Лара опять подумала:

— Конечно! Итальянцы редко витают в облаках. У нас, — так Лара сказала про Италию, — если человек живет в стесненных условиях и работает, чтобы сводить концы с концами, он думает о более реальных вещах. Он не чувствует себя неполноценным от того, что никогда не был в Париже, например. А у нас как считается: посмотрел Париж — можно и умирать!

— Вы считаете, это плохо?

Лара достала свой зеленоватый мундштук и элегантно затянулась хорошей сигаретой.

— Мы другие. Мы очень много разговариваем, мечтаем, читаем… Мы витаем в облаках. Мы более абстрактны. Итальянец мысленно попросит благословения у своего личного святого и пойдет работать для себя. Мы же хотим счастья для всех. Туристы любят спрашивать меня о проблемах государства и политических деятелях, но редко дают официантам на чай. И они так заняты собой и своей трудной жизнью, что не видят никого вокруг, прут как танки, не уступая прохода, и забывают поблагодарить тех, кто работает для того, чтобы доставить им удовольствие.

Я вспомнила, что часто видела, как, расплачиваясь в ресторане, американцы благодарят официантов, пожимают им руки, так же они поступают в гостиницах, музеях. А мои соотечественники прячут глаза, когда надо дать несколько монет бродячим музыкантам.

— Это все от нашей бедности, Лара.

— Бедняки должны сидеть дома, — убежденно сказала она. — Если ты приехал в чужую страну, значит, ты не бедняк и обязан уважать того, кто обслуживает тебя здесь!

— Насчет магазинов… — осторожно начала я. — Неужели вам никто до сих пор не рассказал, Лара, что большинство товаров у нас теперь можно купить дешевле, чем здесь, и хорошего качества?

Она с усмешкой посмотрела на меня.

— Даже если я день-деньской буду рассказывать туристам исторические байки, к концу дня все равно кто-нибудь спросит, где лучше купить обувь или кожаное пальто.

— Но ведь иностранцы тоже…

— Без сомнения! — подтвердила Лара. — Но у наших людей, — теперь она говорила про своих соотечественников, — одежда всегда стояла на первом месте. Это потому, что они привыкли встречать друг друга по одежке. Еще в мои времена продавщицы овощных магазинов ходили на работу в рваных чулках, но были увешаны золотом с ног до головы. Взгляните на улицы Рима! Самые яркие женщины приехали из России. Они, как куры пеструшки, красуются своим оперением для привлечения петухов. Русские помешаны на одежде. У нас в кармане десять рублей, но мы хотим быть элегантными. В этом я чувствую какое-то несоответствие, обман, словно мы хотим прикрыть золотом, дорогими мехами, яркими шмотками свою неполноценность! Нам и так есть чем гордиться, а мы представляемся не такими, какие мы есть. Здесь, в Италии, люди ощущают свою значимость гораздо больше, чем мы. Здесь каждый гордится своей маленькой работой и чувствует себя на своем месте. А вы в России ненавидите своих работодателей и постоянно стараетесь их обмануть. А они вас. — Лара вздохнула.

— Вы не хотели бы вернуться в Москву? — спросила я.

Она пожала плечами:

— Зачем?

— Неужели у вас там и правда никого нет?

— Есть один человек, но он меня не зовет. — Она спокойно выпустила белую струйку дыма.

— Может, он не знает, что вы здесь?

Она усмехнулась:

— Знает. Приезжал тут один господин на экскурсию. Случайно оказался старым знакомым. Тоже был вроде толстяка из вашей группы в окружении нескольких баб. Однажды подошел украдкой, пока никто не видел. Ох, и трусливые наши мужики!

— Он подошел, и что? — История меня заинтересовала.

— Спросил: «Лара?» — «Лара». — «Та самая?» — «Вероятно». — «Я могу вам сообщить, что тот, с кем вы встречались, снова в Москве». — Она помолчала: — «Снова в Москве»! С тех пор прошло двадцать лет!

— А дальше что? — Я поняла, что у Лары есть какая-то тайна.

— Ничего. Передала привет. Привет уехал — скоро год. И ни звука. Так что никто меня в Москве не ждет.

— Но может быть, ваш привет остался непереданным?

— Вряд ли. Какой смысл было скрывать?

— Случая не представилось…

Я ожидала, что Лара скажет: «Тогда, может быть, вы…» Я готова была исполнить любую ее просьбу, но она ни о чем не попросила.

Ей не понравилось, что я могла подумать, что ее тяготит одиночество. Она стала рассказывать, что они большие друзья с Петро, всегда вместе ездят по туристическим делам. Она хорошо знает его семью — жену и трех дочерей — и любит бывать у них в гостях. С явным удовольствием она рассказывала, что в свободные утра по воскресеньям ходит пить кофе в одно приятное кафе около дома, и там собирается много людей ее возраста, вроде как в клубе. У хозяина есть список их телефонов, и, если кто-нибудь не приходит, он всегда звонит и справляется о здоровье. И конечно, работа для нее очень много значит…

Я слушала этот рассказ и почему-то все больше жалела Лару, хотя была уверена в том, что она, наоборот, хочет показать, какая у нее интересная и полноценная жизнь. Потом она вдруг прекратила свои рассказы, потому что поняла, что я ей не верю. А я перестала ее расспрашивать. Каждая из нас осталась при своем впечатлении. Случай, произошедший уже дома, в Москве, позволил мне убедиться, что я не понимала Лару.