Глава девятая
Под Москвой (начало)
Колька любил летние ночи окрепшего лета. Он с детства обожал этот особый аромат ночного города, ему нравился запах асфальта, отдающего накопленное за ночь тепло, шелест листвы, которая уже порядком припорошена пылью, но все еще бодрится, трепыхается, как бы говоря — «Хотя я и городское дерево — но все же дерево!»
Правда, в его родном Саранске по ночам было еще и тихо, а Москва никогда не спала, но и это было Кольке по душе.
Да оно и понятно — он давно уже влюбился в ночную Москву, этот город днем и ночью был абсолютно разным. Днем это была чопорная красотка, катающаяся на дорогом автомобиле и помахивающая платиновой кредиткой, ночью же она превращалась в шалую девчонку, с рюкзаком за плечами, с пирсингом в носу, в пестрой одежде и с пакетиком кокса в носке.
Так что нравились Кольке поздние возвращения домой, вот и сегодня, он не торопясь брел от метро, прихлебывая пиво из бутылки, с удовольствием глазея на длинноногих девчонок, которые куда-то спешили, как видно — на поиски приключений и размышляя о грядущей вылазке в сторону Минского направления, а точнее — в одну маленькую деревушку которая стояла в стороне от больших трасс.
Запала ему в душу ведьма по имени Людмила, ох, как запала. Ночами снилась, причем сны эти были совершенно не игривые, а скорее, даже целомудренные. В них Колька с предметом своих мечтаний как правило просто куда-то шел, болтая на ходу — когда в лес, светлый, березовый, когда — по улицам какого-то старого города, мимо деревянных домов, мимо каких-то приземистых двухэтажных особняков. Что за город это был, что за лес — Колька не знал, но были эти грезы не мрачные, а напротив — светлые, после них просыпался он с легкой душой, отдохнувший даже после нескольких часов сна. И изредка даже Людмилин смех мерещился ему даже после того, как он открывал глаза.
Никому из коллег он про это не рассказывал. Не хотел. Это было только его, Колькино, и больше ничье. И вылазку в ту деревеньку он планировал втихаря, заранее зная, что узнай про это Герман или Пал Палыч — не отпустят никуда. А ему очень нужно было с Людмилой повидаться, просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы понять — надеяться ему на что или же нет? Недопонимания ситуации Колька очень не любил, это претило его жизненной позиции.
Дойдя до своего подъезда, Колька привычно тряхнул бутылкой, запустив терпко пахнущую жидкость по кругу и допил ее.
— С тобой хотят поговорить — руки Кольки — и ту, в которой была уже пустая бутылка, и другую, как будто прихватили клещами и прижали к бокам — Не надо шуметь, тебя никто не тронет. И это — бутылку отпусти.
Голос был гортанный, его владелец говорил по — русски хоть и чисто, но все равно с четко различимым акцентом.
«Звери» — пронеслось в голове Кольки — «С чего бы?»
Он никогда не имел дело с представителями закавказских республик, точнее — после одной истории на первом курсе он не собирался иметь с ними никаких дел, кроме мордобоя. Он тогда сдуру впрягся за однокурсника, Гагика Тахоева, который что-то не поделил с другими такими же детьми гор, только из соседнего тейпа и, соответственно, из другой группы. Там кто-то что-то кому-то сказал, другой ответил, помянув маму первого — и пошла заваруха.
А Колька только приехал из Саранска, за своих заступиться было делом единственно правильным, а Гагик был своим — одногруппник, как-никак.
В результате Колька в драке выбил пару зубов какому-то редкостно мохнорылому нохче, который и по русски-то не говорил вовсе, но при этом несомненно являлся будущей гордостью отечественной юриспруденции, а то и законотворчества.
А уже на следующее утро Кольке объяснили, что он за такое свое поведение попал на бабки, и, если он их не отдаст, то его сначала сделают девочкой, а потом отправят в горы, пока все не отработает. Причем сказал ему это лично Гагик, совершенно не краснея и не смущаясь. С земляком он за эту ночь помирился, водки выпил и, само собой, сдал соседа с чистой совестью, да еще небось и процент за сотрудничество выбил.
Кольке повезло — этот разговор услышал парень с старшего курса, который сходу зарядил Гагику в рожу, после же, позвав друзей прогулялся и к земляку, где тоже устроил нечто вроде шоу под названием «Привет от генерала Ермолова». Просто так устроил, чисто по — братски. В ВДВ все ребята такие — простые, открытые и с юмором.
Естественно, что Кольку потом пару раз стращали телефонными звонками, обещая ему отрезать разные части тела и нехорошо на него зыркали в коридорах общаги, но он на это внимания вовсе не обращал, как ему нежданный спаситель и посоветовал. Но какие-либо дела с любыми представителями Кавказа он больше не обсуждал и не делал, да и общался с ними без большой охоты.
А тут на тебе — вот такой сюрприз. И пистолет в сейфе, экая досада.
— Я спать хочу — негромко сообщил Колька тому, кто стоял за спиной — Молочка вот попью кипячёного — и баиньки. Ночь на дворе — какие разговоры? И руки мои отпусти, по — хорошему прошу.
— Я не спрашиваю тебя — хочешь ты разговаривать, или нет — голос говорившего был безинтонационен — Ты сейчас пойдешь со мной и ответишь на все вопросы того, кто будет с тобой говорить. А твои просьбы для меня вообще пустой звук.
— Слышь, абрек, ты в курсе, что я сотрудник внутренних органов? — Колька не любил слишком сильно нарываться, но тут без этого было никак — Нападение при исполнении…
— Какое нападение? — вот теперь тот, кто был сзади, явно улыбался, слова Кольки его явно не разозлили, и не напугали. Но акцент стал сильнее — Какое исполнение?
— Ну да, моя твоя не понимай, русский язык тирудный — Колька старательно изобразил кавказский акцент и попытался повернуться, чтобы увидеть лицо того, кто его держал. Не получилось — Горы, отсутствие соли, козы вместо женщин…
Удар по почкам был короткий, чертовски умелый и очень болезненный. Настолько, что Колька упал на колени. Зато — освободился.
— Русский, я тебе не хамил, и ты не смей этого делать — рыкнул кавказец и явно нацелился добавить парню ногой.
Не факт, что у него это получилось бы, Колька не так просто ему хамил, он к драке был готов, но…
— Сослан, оставь его — повелительно скомандовал кто-то и нога здоровяка в дорогом костюме остановилась в воздухе — Я же сказал — пригласить юношу пообщаться со мной, а не бить.
Колька глянул на того, кто отдал приказ, и кое-что сразу же прояснилось. У машины, припаркованной неподалеку, стоял мужчина, лицо которого парню было знакомо. Это был Руслан Арвен, сына которого он с Пал Палычем по зиме вытаскивал из рук призраков. И тот, который, по словам Ровнина, хороводился с мордатым генералом — сибиряком.
Стало быть, пообщаться он с ним, с Колькой хочет. Во как!
Сослан что-то гортанно сказал Арвену на своем языке, тот коротко ответил, причем командным тоном.
— Вставай, русский — явно давя в себе агрессию и снова перейдя на родной для Кольки язык, приказал Сослан — Иди к машине.
Колька поднялся на ноги, отряхнул одной рукой колени и прикинул — треснуть бутылкой, которую он так и не подумал выкинуть, по башке «зверю» или не стоит? Страха он не испытывал, точно зная — если у этих будет желание его здесь и сейчас завалить — завалят, без вариантов. Их трое — Сослан этот, вон, еще водила из «гелендвагена» вылез, с носом, размер которого приближался к банану и с рукой, засунутой под мышку, да и Арвен еще. И явно все со стволами, причем зарегистрированными. Даже если Сослана вырубить — все равно дырок в нем понаделают много, не успеет он до подъезда добежать.
— Просто — поговорить — мягко, убеждающе сказал Арвен — Послушай, не надо устраивать что-то вроде драки, нет в этом смысла. Для тебя в первую очередь нет.
Ну, надо — не надо — это дело такое, Кольку остановили не слова этого черта. Он подумал о том, что эта содержание этой беседы может оказаться полезным для Ровнина, насколько он понял из обрывков разговоров, которые ему довелось слышать, телодвижения бизнесмена и генерала несколько беспокоили руководителя пятнадцатого отдела. А тут — новости из первых рук.
— Я и не собирался драться — бутылка отправилась в урну — Было бы с кем.
Сослан презрительно усмехнулся, Колька же, не обращая на него внимания, подошел к Арвену.
— Ну? — хмуро глянул парень на одетого с иголочки кавказца — Чего надо?
Колька не был грубияном, но в данном случае он решил выбрать именно такую модель поведения, это ему показалось правильным.
— В первую очередь — Арвен чему-то усмехнулся и повторил — В первую очередь, я хотел бы поблагодарить тебя за спасение сына. Это надо было бы сделать еще тогда, зимой или потом, но — закрутился, замотался, забыл. Тем не менее, у вас, русских, есть хорошая пословица… Или поговорка? Никогда не отличал одно от другого. Так вот — лучше поздно, чем никогда.
Арвен говорил по — русски очень чисто, в отличии от Сослана, акцент у него совершенно не чувствовался.
— Да ладно — Колька пожал плечами — Это наша работа была.
— Работа — это понятно — Арвен открыл дверь машины и сел в салон, сказав — Что стоять на улице? Прохлада, комары. Присоединяйся ко мне, дружище. Здесь удобно и сидеть, и разговаривать.
Колька помедлил пару секунд и полез в машину. Назвался груздем… Ну, и дальше, по пословице. Или поговорке?
— Так вот — продолжил Арвен, когда Колька оказался рядом с ним на очень удобном сидении в салоне очень хорошего автомобиля — Спасибо тебе за моего сына. Он мне кое-что порассказал, из того, что видел, и о том, как вы его из того странного места вытащили тоже. Нет, он и сам молодец, хорошо держался, как мужчина, но без вас ему пришлось бы туго.
— Все закончилось хорошо — и хорошо — односложно ответил Колька. Для него было уже предельно ясно, что будет дальше, ему про вербовку сотрудников полиции рассказывали, причем и те, кого пытались вербовать, и те, кто сажал тех, кого завербовали. По этой причине Колька не сомневался, что его сейчас пишут, а может, даже и снимают на видео. И тут вот какая штука — сейчас камера маленькая и скрытая, но вот так брякнешь что-то не то, или сделаешь — и станет она официальной и большой, на двенадцать мест. И в качестве бонуса еще будет бесплатная поездка в Нижний Тагил.
— Я человек южный, открытый — Арвен улыбался широко и дружелюбно, прямо как с родным с Колькой разговаривал — У нас ведь как? Если добро тебе человек сделал — обязательно его отблагодарить надо, потому что он для уже не чужой, он для тебя уже друг. А ты мне не просто добро сделал, ты мне сына спас. Это деньгами, конечно не измеришь, но с другой стороны — именно они всеобщий эквивалент, ведь так?
— Это моя работа — Колька тоже выжал из себя что-то вроде улыбки — Я за это зарплату получаю.
— Так-то оно так, но что ты там получаешь? — Арвен повертел рукой, растопырив пальцы и издал звук, что-то вроде «Пфе» — Я понимаю, у государства денег не очень много, но у меня они есть. И если оно не может тебе достойно оплатить за твой труд — я готов это сделать. Тут ничего обидного нет, согласись?
В руке у него как по волшебству появился конверт, плотный, толстенький, аппетитно похрустывающий.
Колька подавил вздох, глядя на этот конверт. В нем, по сути, лежали вещи, которые ему были очень нужны, например — иномарка, пусть и подержанная, пусть и не сильно брендовая — но на ходу. Еще там лежал новый ноутбук, оплата за квартиру на год вперед и даже, возможно, мотоблок для бати, он давно о нем мечтает. И все это при условии, что в этом тостячке лежат рубли. А если — доллары? Или даже евро?
— Бери — Арвен буквально сунул конверт парню — Да это не взятка, это — благодарность, как ты не понимаешь? У нас так положено.
Да все Колька понимал, потому и не мог этот конверт взять. И дело было не в вопросе самолюбия, не в том, что он излишне принципиален, и даже не в службе собственной безопасности, хотя худшего врага для сотрудника внутренних органов найти было нельзя. Просто, как только он возьмет конверт у этого человека, их отношения перейдут с плоскости равных в плоскость «хозяин — слуга», такой уж у кавказцев менталитет. «Я дал тебе денег — теперь ты мне обязан всем» — так, и никак иначе.
Ну, и самое главное — не в благодарности тут дело. Ему явно нужна информация про отдел. Именно его, Кольку, этот хрен с высоких гор счел самым слабым звеном среди его сотрудников и решил, что с ним, мороки будет меньше чем с другими. Подольстить, дать денег — и вот он у Арвена в кармане.
— Слушай, какой ты непреклонный — Арвен улыбнулся — Нет, все-таки какие люди работают в нашей полиции, прямо кремни.
— Мы такие — Колька вопросительно глянул на собеседника — Это все? Я пойду тогда, мне на работу завтра, хочу хотя бы несколько часов поспать.
— Не все — Арвен засунул руку во внутренний карман, заставив Кольку напрячься. Но достал он оттуда не пистолет, достал он пачку долларов, которую засунул все в тот же конверт — Не хочешь брать деньги как благодарность — так заработай их. Честно заработай.
— Нам подработки запрещены — помолчав немного, ответил Колька — Госслужащим, в смысле.
— Послушай — Арвену явно начало надоедать односложное общение — Ты не девушка, мне тебя уламывать ни к чему. Не хочешь платы за то, что ты уже сделал — хорошо, давай по — другому. Вот деньги, хорошие деньги. И все что мне от тебя надо — немного информации о том месте, где ты работаешь. Не надо выносить документы, не надо выдавать государственные тайны, даже дело разваливать никакое не надо. Просто — напросто ты расскажешь мне о том, что это у вас там за отдел такой, чем вы занимаетесь, о том, что есть здания, как оно спланировано, что за люди там работают. Вот прямо сейчас и прямо здесь подробно расскажешь, а потом спать пойдешь. И я тебя больше даже беспокоить не стану, клянусь. А если и стану — то заплачу не меньше, чем сейчас, а даже больше.
Все, как и рассказывали старшие товарищи — сначала крючок с наживкой, а потом — все. Попался. Никуда не денешься. Больше того — ждать этого благодетеля будешь, потому как легкие деньги, вроде как ни за что, они самые затягивающие. Куда там наркотической зависимости — это привыкание куда быстрее и неизлечимее.
И ведь формально — в самом деле, безобидно все выглядит. Ничего секретного Колька не расскажет, поскольку ничего такого этот Арвен у него не просит. Открытую информацию ведь ему надо, не конфиденциальную.
— Нет — ответил ему Колька.
— Слушай, я тебе поражаюсь — похоже, что Арвен не врал. Он и впрямь был удивлен — Я скрывать не буду — у меня с ладони ест и твое ведомство, и прокурорские, и таможенники, причем все они при таких погонах, что ты на их фоне так, птичка — синичка. Даже генерал один около меня подъедается, из этой вашей, несокрушимой и легендарной, хе. И берут деньги, причем за такие дела берут, что рассказать нельзя. А ты — не хочешь. Скажи мне — ты слишком гордый или слишком трусливый? А может, ты просто слишком молодой, а потому глупый?
— Тебе виднее — Кольке стало не по себе. А ну как впрямь сейчас этот Арвен решит, что Колька лимит упорства израсходовал, да и отдаст команду его прирезать. Просто так, из принципа.
— Молодой — удовлетворенно кивнул Арвен — Вот, смотри.
Он развернул перед Колькой конверт и показал ему что там было внутри. Там лежали три пачки приятно — зеленого цвета — две, которые обретались в нем с самого начала и одна, доложенная после.
— Это все может стать твоим — Арвен теперь говорил сухо, по — деловому — Вот моя визитка. Когда захочешь получить эти деньги, просто позвони по этому телефону, назови моему секретарю свою фамилию и скажи: «Я согласен». Я понятно объяснил?
— Фамилию? — Колька хмыкнул — Точно не позвоню.
— Хорошо, убедил — согласился Арвен — Скажи — ночной собеседник звонит, я пойму.
«Нет» Колька тоже не хотел говорить. Мало ли, какие резоны будут у Ровнина, когда он ему все расскажет?
— Я подумаю — буркнул парень и вышел из машины. Прощаться он не стал — вот еще. Много чести.
И, что примечательно — угадал Колька. Все так и вышло.
— Так много денег предлагал этот красавец? — пыхнул трубкой Ровнин, к которому парень пришел сразу же, как тот появился на работе, даже чаю ему попить не дал. Впрочем, Ровнин и пожаловал на службу сильно за полдень.
— Тыщ тридцать — вздохнул парень — Долларов!
— Наверняка липовые, вроде этих листьев — Герман, стоявший у открытого окна, в которое чуть ли не всовывала свои ветви старая — престарая липа, которая еще, наверно, нашествие французов помнила, саркастически хмыкнул — «Черти» мастера на это дело.
— Не думаю — Ровнин выпустил из рта колечко дыма — Невыгодно ему сейчас Коле «фальшак» всовывать, Коля ему нужен. Точнее — ему нужны его глаза и уши. Вот потом, при окончательном расчете, когда в нем надобности никакой больше не будет — да, может и подделку всучить.
— Или вовсе прикончить, с него станется — Герман засунул два пальца в рот и растянул его, вытаращив глаза.
— Не пугай мальчика — укоризненно сказал ему Ровнин — Чего ради его убивать? Он у него на крючке, прикормленный. Про «фальшак» Николай все равно никому ничего не расскажет, зато при необходимости Арвен всегда может сделать вид, что вышел казус и поручить ему что-то другое.
— Так, а мне-то чего делать? — Кольке очень не понравилась шутка Германа.
— Позвонишь ему — Ровнин выбил трубку в пепельницу — Не сегодня позвонишь, дня через два. Скажешь, что согласен, послушаешь при встрече, что этому сыну гор нужно, заверишь его, что готов служить. Ну, и деньги возьмешь. Пересчитай их обязательно, несколько купюр рассмотри, вроде как ты в них разбираешься, пусть он увидит, что ты деньги очень любишь. А потом — мне все об этой встрече расскажешь в деталях, подумаем, какую именно информацию ты ему сливать будешь. Понятно?
— Понятно — кивнул Колька — Деньги вам сдать?
— Половину — кивнул Ровнин — Вторую себе оставь.
Вот тут Колька удивился сильно. Всякое он видел, о много слышал, но такого ответа не ожидал. Приложить к делу, сдать в финчасть — это понятно. А себе оставить — это что-то новое.
— Молодой еще — ухмыльнулся Герман — Коль, у нас тут не как везде, так что скажи «спасибо», и радуйся.
— Я радуюсь — почесал затылок Колька — Да, вот еще. А если он нашу беседу записывать будет и фотографировать? Ввек же не отмоюсь потом.
— А мы бумажку напишем — успокоил его Ровнин — Что ты участвуешь в оперативной разработке криминального сообщества. И в сейф ее. Сфотографируют тебя непременно, но ты не волнуйся — это ему для себя нужно. Чтобы на привязи тебя держать. Коля, ты не переживай — службе твоей это не повредит никак, поверь мне. Ты в нашем отделе, а у нас как на Дону — отсюда выдачи нет.
Колька, хоть и пообтесался уже здесь, все равно никак не мог в голове свести воедино все мысли. Он прекрасно знал, что подобная операция должна была пройти кучу инстанций, ее надо было увязывать и согласовывать, писать соответствующие рапорта. А здесь — бумажку напишут и в сейф положат. И все. И — «не волнуйся»
Хотя — так оно куда проще, кто бы спорил? Главное — чтобы это потом боком ему не вышло. А если Ровнин сказал, что все пучком будет — значит, так оно и будет.
— Но — никакой самодеятельности — попросил у Кольки Ровнин — Этот Арвен — птица непростая, много за ним всякого. Я его пробил еще по весне, когда он начал вокруг нашего отдела петли наматывать. Очень неприятная личность.
— А на что мы ему сдались? — задал Колька вопрос, который ему давно покоя не давал — Чего он к нам прицепился?
— Кто его знает? — Олег Георгиевич откинулся на спинку кресла — Может — для коллекции, а может, и интерес какой есть.
Парень понял, что шеф знает куда больше, чем ему сказал, но настырничать не стал. Захочет — скажет, а не захочет — и не надо. Меньше знаешь — лучше спишь.
Дверь грохнула и в кабинет Ровнина без стука вошел Пал Палыч с газетой в руках.
— Олег Георгиевич, однако — опять метро — с порога сообщил он Ровнину, и помахал газетой в воздухе — Как я и предполагал.
— Ну, по крайней мере, теперь мы можем исключить совпадения — без особой радости ответил ему Ровнин — А ошибки нет? Это же у тебя «Столичный вестник», издание сомнительное, я бы сказал — полу — желтое. Так себе источник информации.
— Нет тут никаких ошибок — Пал Палыч бросил газету на стол и плюхнулся в кресло — Я Олега Севастьянова, который это писал, лично знаю. Вменяемый парнишка, из молодых да ранних. Правда, рисковый слишком, меры не знает и точно когда-нибудь по голове тяжелым получит.
— И? — Герман достал из кармана сигареты.
— Я ему позвонил, с ним поговорил — Пал Палыч поймал заинтересованный взгляд Кольки и протянул ему газету, ткнув в одну из статей пальцем — А он, Севастьянов, то есть, общался со свидетельницей, которая все видела своими собственными глазами.
Колька взял газету, уже порядком помятую и глянул на то, что было рекомендовано ему к прочтению. Статья назвалась «Поезд — призрак ждет своих пассажиров».
— Вот прямо сама? — недоверчиво протянул Герман — Сама — сама?
— Представь себе — Пал Палыч клонил голову на бок и иронично посмотрел на приятеля — Умная женщина, судя по словам Севастьянова. И везучая — ей позвонили в тот момент, когда поезд двери открыл, она в него и не села, не захотела в шуме разговаривать. А вот две других девушки — прямиком в вагон зашли.
— А вагон, как водится — старого образца? — уточнил Ровнин.
— Ну да — оперативник покивал — Но это свидетельницу совершенно не удивило — сейчас на такое мода. «Красная стрела», все такое… А вот то, что он отошел от платформы без звука и шума — вот это да, это ее ох, как поразило.
Колька читал статью, краем уха слушая разговор старших коллег, и прочитанное замечательным образом увязывалась с услышанным.
В статье речь шла о том, что в московском метрополитене, в ночные часы появляется поезд — призрак, в который если сесть — то все. Уедешь ты в темноту тоннеля и сгинешь там навеки. И что совсем недавно вот в такой вагон такого поезда сели две девушки — студентки — и больше их никто не видел. Ищут пожарные, ищет полиция — а все без толку. И это — не первый такой случай в этом году.
Ради правды, если бы такая статья попала в руки Кольки еще прошлым летом, то он бы просто посмеялся над этими побасенками, и скрутил бы из этой газеты кулек, чтобы в него косточки от черешни плевать. Или в ведро мусорное ее бы постелил. Или вообще проверил насколько хорошо бумага этого печатного издания мнется. Так сказать — два в одном, и почитать, и… Многофункциональное, в общем, издание.
Но то — прошлым летом. А сейчас — расклад другой. Неспроста же даже у Германа такое серьезное лицо.
— Георгиевич, ты думаешь, что их Хозяин забирает? — Герман достал еще одну сигарету и прикурил ее от предыдущей.
— А кто же еще? — Ровнин побарабанил пальцами по столу — Я надеялся, честно говоря, что это очередной всплеск баек… Но раз ты, Паша, говоришь, что все это правда…
— Это не я говорю, это полиция — развел руками Пал Палыч — Девчонок этих, студенток, по телевизору показали, ну, в рубрике — «Ушли и не вернулись». Там их свидетельница и опознала. Телефон не запомнила, пошла в ближайший отдел, а там у Севастьянова зам начальника СКМ на жаловании, вот он ему информацию и слил. Так что — из первых рук. И — без вариантов.
— Я врать не стану — при мне с Хозяином никто никогда не общался. Я вообще не очень хорошо знаю — кто он, что он. Так, обрывки информации. — Ровнин снял очки и потер глаза — Но систематизировать мне ее надобности не было. Да и времени на это тоже никогда не хватало. Аникушка.
В углу, за шкафом что-то зашебуршилось, и через секунду оттуда показалась мордочка домового, который уставился на Олега Георгиевича своими глазами — пуговками.
— Тетю Пашу попроси зайти ко мне — попросил его начальник отдела — Прямо сейчас.
— Ну да — оперативники переглянулись и Пал Палыч криво улыбнулся — Кто, если не она?
Минут через пять дверь кабинета распахнулась, и в него, без стука, вошла уборщица тетя Паша. Она вытирала руки — как видно, опять что-то мыла или терла, без дела эта пожилая женщина сидеть не умела.
— Тетя Паша, здравствуй — Ровнин встал из-за стола и подошел к пожилой женщине — Помощь твоя нужна. Совет.
— Случилось что? — тетя Паша обвела глазами присутствующих и протянула руку к Кольке — Ну-ка, дай сюда газетку.
Колька протянул уборщице «Столичный вестник» и встал со стула, галантным (по его мнению) жестом предложив женщине место.
— Да сиди уже — махнула рукой та, достала из нагрудного кармана фартука, который был одет на ней, очки в изящной золотой оправе, нацепила их на нос и поднесла газету к глазам.
— Что скажешь, тетя Паша? — через пару минут молчания спросил Ровнин.
— А что здесь скажешь? — спокойно ответила та, возвращая газету Кольке, который так и остался стоять — Случилось то, что и должно было случиться. Станции новые строят — а с Хозяином-то и не договорились. Странно ещё, что он «Парк Победы» проморгал — там ведь глубокого залегания станцию сделали. Видно — повезло просто. А может, потому что только ее построили, одну, дальше не продвинулись. Ну, а сейчас-то как развернулся метрострой, сам посмотри. Что ни год — станция, а то и две. Вот он и осерчал — его же угодья драконят, и все безданно, беспошлинно. Обидно ему это. И все это в обход договора, без закладной жертвы, против правил. Я давно догадалась, что этим дело кончится.
— Тетя Паша, а что же ты мне про это не сказала? — спросил у нее Ровнин как-то даже жалобно — Могла ведь предупредить?
— А смысл? — холодно парировала женщина — Ты что, доброй волей пошел бы туда, в темноту, в тоннели? Особенно, если ничего и не случилось еще? А если бы ничего и не произошло, «Парк победы» — то он проморгал? Ну, я говорила. Нужен мне на душе еще один грех?
— Ну вот — случилось — Ровнин вздохнул.
— Так и я здесь, меня же первую и позвали — резонно заметила женщина.
— А что за договор? — Пал Палыч посмотрел на Ровнина, то показал глазами на тетю Пашу — Я про Хозяина метро краем уха слышал, а вот про договор с ним — ничего.
— Так откуда тебе про него и знать — тетя Паша все-таки села на стул, рядом с которым стоял Колька, и положила натруженные руки на колени — Когда с ним договаривались, то тебя еще и в проекте не было.
— А это когда? — не утерпел Колька. Что он обожал в своей новой жизни — так это тот момент, когда обычная и обыденная вещь, вроде того же метро, представала в совершенно другом свете, с той стороны, которую никто и никогда из обычных людей не видел. Да и не увидит.
— В старинные года — передразнила его тетя Паша — Подумать же можно, Колька? Головой. Когда метро в Москве построили?
— При Сталине? — неуверенно сказал парень и взглядом попросил поддержки у Германа.
Тот промолчал.
— Вот поколение, а? — посетовала тетя Паша — Ничего не помнят, ничего не знают и учиться ничему не хотят. Одни эти гаджеты на уме да блядки.
— Ой, тетя Паша, ладно тебе — все-таки заступился за Кольку Герман — А то в ваше время о другом думали? Да нам до вашего поколения в последней из названных тобой областей — как до Луны на тракторе!
Тетя Паша усмехнулась и стукнула Кольку кулаком в бок.
— При Сталине, при Сталине — как видно, у нее и впрямь была бурная молодость, поскольку комментировать слова Германа она не стала — Метро строить начали в 1931, на Русаковской. Ну, как строить? Экспериментировали, искали идеальные варианты. А вот в 1933 уже начали большое строительство, великий поход. Генплан утвердили, первую линию разметили и даешь! Сначала поверху копали, а уж потом вглубь зарылись, тоннели повели.
Тетя Паша замолчала, на лице ее гуляла улыбка — видно, хорошее вспоминалось.
— А после? — негромко спросил Пал Палыч.
— А после все юзом пошло — уборщица перестала улыбаться — То зальет все, то плывун, то обвал. И страх еще начал народ брать. И кого — это комсомольцев-то? Там такие сорвиголовы были — кто на гражданской повоевал, кто в ЧОНе служил, а остальные, кто помоложе — ни бога, ни черта не страшились. А тут — прямо не пойми, что творится начало. С ума люди сходить начали, на стены бросаться. И — пропадать. Тут-то Глеб Иванович и подключился к этому вопросу. Тогда — не то что сейчас, тогда не было «твое — мое». Общее дело было, одно на всех.
Колька завертел головой — кто такой был Глеб Иванович, он не знал.
— Бокий — пояснила тетя Паша, верно оценив его взгляды.
— Он руководил отделом в то время — добавил Ровнин, крутя в пальцах трубку.
— Спецотделом ОГПУ — НКВД, сокращенно — «СПЕКО» — отчеканила тетя Паша внезапно молодым и каким-то незнакомым голосом, на мгновение Кольке показалось, что она одета не в старенькие кофту с юбкой и фартук, а в китель с воротником- «стоечкой», холодным золотым блеском сверкнули петлицы на нем — Называй вещи своими временами, Олег.
Кольке сильно понятнее не стало, хотя кое-что встало на свои места.
— Что было дальше? — нетерпеливо спросил Пал Палыч — Что Бокий сделал?
— Метро не Каганович придумал, и не Сталин — тетя Паша снова стала прежней, привычной — Его еще Брюс спланировал, между прочим. И строили его, территориально, в смысле, по тому плану, который он разметил. Они и сами этого могли не осознавать — но это так. И еще — Якоб Виллимович предупреждал в своих записях, что под городом, в глубине, есть нечто, и это нечто полноправный владелец тех мест. Тьма и тоннели под Москвой — его вотчина и нельзя там что-то делать, прежде не задобрив эту сущность.
— И Бокий рассказал об этом кому следует? — уточнил Ровнин. Было видно, что он не врал, и эту историю целиком тоже слышал впервые — Ему поверили?
— Поверили, конечно — тетя Паша тихонько рассмеялась — Ему — верили. И еще его боялись, как раз потому что верили. Вот и приговорили потом «особым порядком», чтобы убрать его быстро и тихо. И его, и людей, которые шли за ним.
— А я слышал, что не его тогда расстреляли — заметил Герман, который, судя по всему, про этого самого Бокия много чего знал — Мол, какого-то уголовника шлепнули, а Глеб Иванович потом аж до семидесятых прожил.
Тетя Паша промолчала, давая понять, что эту тему она обсуждать не станет.
— Не суть — Ровнин недовольно глянул в сторону оперативников — Что было потом?
— Потом Глеб Иванович пошел туда, в тоннели — тетя Паша поёжилась — Я была тогда в его кабинете, когда он решение об этом принимал. Барченко против был, он считал, что с такой сущностью лучше не договариваться, что легче его жертвами задобрить. А Бокий сказал — «Жертв не напасешься. И делу это вредить будет, первая линия метро должна быть сдана к тридцать пятому году. Значит — надо договариваться». И пошел.
— Один? — Герман аж глаза выпучил.
— Нет — помотала головой тетя Паша — Кто бы его одного отпустил? С ним Цибизов пошел, из 9 отделения, и Риза Хильми. Оба мужики большого риска и опыта немалого. Что характерно — за Бокием были готовы идти в огонь, и в воду. Хотя — у нас все такие были, потому и не осталось почти никого после тридцать седьмого года. А кого и раньше в расход вывели. Помню, в тот вечер Бокий все жалел, что Яшку Блюмкина расстреляли. Очень он ему доверял, и очень он его уважал.
Кольке все эти имена почти ничего не говорили. Про Блюмкина, правда, он что-то слышал… Или видел? Там что-то с Есениным у этого Блюмкина было. То ли он был его друг, то ли наоборот — враг.
Но, судя по лицам оперативников, эти рассказы старенькой уборщицы производили на них серьезное впечатление.
— В ночь они и ушли — продолжала между делом свое повествование та — А вернулись утром. Все трое. Видок у них был — не дай бог еще раз такое увидеть. Ну, и в грязи перемазались конечно, мы потом с Лидкой их одежду отстирывали. Но — дело сделали. Договорились они с Хозяином подземелий о том, что он будет забирать себе одного человека в год, да еще заблудившиеся в метротоннелях тоже все его будут. Но только заблудившиеся, а всех остальных — рабочих, обходчиков и всех прочих он трогать не станет.
— Закладная жертва, как ты и говорила — произнес Ровнин — Понятно.
— Ну, и еще — если будут метро расширять, то Хозяин вправе себе забрать одну дополнительную жертву — продолжала говорить тетя Паша — Ну, а если это будет широкий фронт работ — то люди снова придут к нему и поговорят.
— И ходили? — немедленно спросил Герман.
— А как же — тетя Паша кивнула — И в шестидесятых, и в семидесятых. В семидесятых, правда, тоже не сразу додумались до этого. Когда серую ветку потянули, то всё как сейчас вышло, только быстрее Пиотровский, который тогда отделом руководил, сообразил в чем дело. Но он и историю эту знал, в отличии от вас. Ему ее рассказал Эйлер, тот, которого он на посту начальника сменил. А Эйлер ее…
— Ты извини, тетя Паша, что перебиваю — положил руку на плечо женщины Ровнин — Так что Пиотровский?
— Тоже в ночи пошел в метро — понятливо сменила тему тетя Паша — Тоже с двумя сотрудниками. Тогда в тоннели смысла лезть уже не было — все стало проще. Хозяин уже поездом обзавелся, тем самым, в который две эти дурочки сели, про которых в газете написано. Да и сам он был уже не Хозяин подземелий, а Хозяин метро.
— Надо думать — договорился? — утвердительно спросил Ровнин.
— Понятное дело — подтвердила тетя Паша его слова — Кабы не так — ты бы про это знал. Правда, на землю из темноты вернулся он один, двое там и остались. Но договор был подтвержден.
— А теперь он опять нарушен — Пал Палыч помассировал виски — Я знаю, что у нас есть много такого, о чем я не в курсе, но иногда диву даюсь — как же этого всего много.
— И что будет дальше? — Ровнин присел на корточки перед тетей Пашей и взял ее руки в свои — Теть Паша, что будет делать Хозяин?
— Если с ним не продлить договор — будет забирать людей — как-то даже равнодушно ответила та — Его аппетит огромен, а сам он ненасытен. Души людей, их страх — его пища, любимая, которая не приедается. Скоро он поймет, что его никто не контролирует, а значит — можно делать все, как он того захочет.
— Тетя Паша, чем его зацепил Бокий? — Ровнин пристально смотрел в глаза пожилой женщины — Как он его заставил покориться своей воле? С чего Хозяин принял условия договора — он же там, в темноте, в полной своей власти?
В кабинете повисла тишина.
