На это верующий может ответить: ну а примитивные представления об источнике нравственного порядка во вселенной в целом привели к нравственному прогрессу. Наша концепция Бога «развилась» — то есть нравственный охват богов, в которых мы верим, вырос, в итоге выросло наше нравственное воображение, когда мы прошли путь от сообществ охотников-собирателей почти до единой глобальной цивилизации, и если мы преодолеем этот последний порог, то приблизимся в итоге к нравственной истине. Следовательно, перестать думать о Боге сейчас — все равно что сойти с пути, который был по-своему удачным — не с пути научного поиска, ведущего к научному прогрессу, а с пути нравственного поиска, который привел к прогрессу нравственному .

Ученый-атеист скорее всего не примет этот довод, и его возражения можно приблизительно облечь в следующую форму: даже если идея Бога действительно помогла нам достичь нынешнего состояния нравственной эволюции, неужели нельзя отказаться от этой идеи, этой иллюзии, и в дальнейшем обходиться без нее? Разве нельзя стремиться к нравственной истине ради самой нравственной истины? Действительно ли нам нужен Бог, чтобы поддерживать нравственный прогресс так, как физикам нужен электрон, чтобы поддерживать научный прогресс?

Смотря о ком идет речь. Есть люди, способные вести образцовую жизнь и без представлений о Боге. Другим же Бог необходим — и не обязательно потому, что добродетельную жизнь они ведут лишь из страха перед адом и желания попасть на небеса: зачастую они охотнее всего ведут добродетельную жизнь, когда считают, что нравственная истина имеет некое живое олицетворение. Этим людям необходимо ощущать: если они совершают плохие поступки, то кого-кого-то разочаровываюта когда ведут себя хорошо, то кого-кого-то радуюта этого «кого-то» очень важно радовать и недопустимо разочаровывать.

Едва ли следует удивляться этой потребности. Ведь нравственный аппарат человека развивался в контексте человеческого общества как инструмент для ориентации на социальном ландшафте; наши нравственные чувства естественным образом приводятся в действие с уважением к другим живым существам; естественным отбором мы «спроектированы» быть хорошими ввиду обязательств перед окружающими, из-за боязни заслужить их недовольство и желания видеть, как они нас ценят. Многим людям полезно переносить эти человеческие отношения на сверхчеловеческий уровень. Эти люди становятся лучше и чувствуют себя более счастливыми, когда думают о Боге, который видит их ежедневные старания и предлагает утешение, поддержку или упреки; этим людям удобнее придерживаться нравственной оси вселенной, благодаря Бога, прося его помочь им оставаться праведниками, раскаиваясь перед Богом в своих прегрешениях. Приятно, что некоторые способны быть образцом добродетели и без помощи такого рода, однако это редкость; естественное для человека состояние — приспособленность его нравственной жизни к существованию других существ, и чем более вездесущи эти существа, тем прочнее фундамент.

Другими словами, ввиду ограниченности человеческой натуры верующие в Бога взаимодействуют с нравственным порядком как можно продуктивнее, придерживаясь определенных представлений об источнике этого порядка, какими бы несовершенными ни были эти представления. Разве не так поступают физики, которые взаимодействуют с материальным порядком как можно продуктивнее, придерживаясь определенных представлений о его субатомных источниках, какими бы несовершенными ни были эти представления?

В сущности, обе формы взаимодействия можно даже назвать своего рода коммуникацией. Ученый манипулирует реальностью, пользуясь способами, которые косвенно заявляют: «Я считаю, что субатомный мир имеет определенную структуру», а реальность отвечает, обеспечивая положительную или отрицательную обратную связь. Научный процесс — эволюция научных идей, — это долгий диалог с природой. Как мы уже видели, эволюцию Бога и сопутствующую эволюцию нашего нравственного воображения тоже можно описать как долгий диалог с природой; наш вид в ходе своей истории получал обратную связь, представлявшую собой нравственное образование, связь, которая направляла человеческий вид к нравственной истине. Полная направленность этой эволюции наводит верующих на мысль, что источник обратной связи — нечто большее, чем природа как таковая.

Если среднестатистический ученый-атеист дочитает до этого места, вероятно, он по-прежнему будет противиться сравнению физика и теиста, утверждая, что есть разница между несовершенными представлениями об электроне, который на самом деле существует, и несовершенными представлениями о Боге, которого не существует.

Но это чересчур упрощенный подход. Как уже отмечалось, некоторые физики считают, что на самом деле электронов не существует. Да, говорят они, должен быть какой-какой-то источник закономерностей, которые мы приписываем электронам, да, имеет смысл считать этим источником электроны, поскольку эта мысль продуктивна, но в сущности, источник этих закономерностей настолько не похож на электрон, что нельзя на этом основании заявлять о существовании электронов. (Согласно теории струн, закономерности, которые мы приписываем частицам, — на самом деле «вибрации» струноподобных объектов. И даже если теория струн окажется эмпирически полезной, чего пока не выявлено, почему мы должны сомневаться в том, что когда-нибудь узнаем, что образ вибрирующей струны так же вводил в заблуждение, как образ частицы, согласно утверждению сторонников теории струн?) С этой точки зрения, представления об электронах не просто несовершенны: это иллюзия, хоть и полезная.

Вероятно, наиболее состоятельный взгляд — на электроны и Бога — тот, который помещает их где-то между иллюзией и несовершенными представлениями. Да, есть источник закономерностей, которые мы приписываем электронам, а электрон в том виде, в каком мы его себе представляем, — достаточно полезный заменитель этого источника, поэтому не следует принижать его, называя «иллюзией». Тем не менее наш образ электрона очень отличается от того, каким мы воспринимали бы этот источник, если бы когнитивный аппарат человека был способен полностью постичь его. Так и с Богом: да, существует источник нравственного порядка, у многих людей есть представления о Боге, служащие полезным заменителем этого источника; однако эти представления очень отличаются от того, каким мы увидели бы этот источник нравственного порядка, если бы человеческое восприятие было способно охватить его.

И мы возвращаемся в исходную точку. Некоторые люди сомневаются в том, что нравственный порядок действительно существует. Подобно Стивену Вайнбергу (глава 20), они могут сказать, что «где-то рядом» нет никакого нравственного порядка, независимого от нравственного закона, установленного нами. Однако важно понять, что именно с этого начинаются многочисленные споры: так есть в мире высший нравственный порядок или нет? Если есть, тогда люди, принимающие электроны всерьез, испытывают затруднения, отрицая законность попыток понять источник этого порядка, особенно если обратить внимание на то, что источник нравственного порядка не обязательно противоречит научному мировоззрению: ему незачем быть каким-нибудь необоснованно вмешивающимся в события антропоморфным Богом или некой мистической «силой», попирающей законы вселенной; возможно, законы вселенной, даже когда они действуют с обычной регулярностью, подчиняются высшей цели, потому что и были задуманы с учетом этой цели. (Или, возможно, «задуманы с учетом», ведь «творцом» вполне мог быть какой-нибудь метаестественный отбор. Насколько нам известно, вселенные развиваются благодаря определенному космическому естественному отбору, а вселенные, порождающие жизнь, которые развиваются, стремясь к вере в нравственную истину и строже следуя ей, воспроизводятся лучше, чем вселенные, которым недостает этого нравственного порядка и телеологического сдвига. ) Что бы мы ни считали источником нравственного порядка — антропоморфного Бога, породившего естественный отбор, или механистический процесс отбора, породивший естественный отбор, или нечто среднее между ними, — суть в том, что если верить в существование нравственного порядка, тогда попытка верующего понять этот источник и установить связь с его источником выглядит обоснованной даже по меркам науки, независимо от того, насколько примитивны представления об этом источнике и косвенны средства установления связи с ним.

Во всяком случае, возможно, ощущение, что поддерживаешь контакт с личным богом, не такой уж косвенный способ установления связи с источником нравственного порядка. Пару страниц назад я утверждал, что люди, ощущая присутствие человекоподобного бога, обращаются к компонентам нравственной инфраструктуры, встроенной в них естественным отбором — к чувству долга перед другими людьми, раскаянию, когда им случается кого-то подвести, благодарности за подарки, и т. п. Все это в свою очередь опирается на базовые компоненты развившейся нравственной инфраструктуры, в том числе на само ощущение правильного и неправильного. Все эти элементы человеческой натуры, все эти ингредиенты ощущения контакта с личным и порой нетерпимым Богом, — продукт логики ненулевой суммы, осуществленной посредством эволюции; это способ естественного отбора направить нас к полезным отношениям; они олицетворяют «признание» естественного отбора, что сотрудничество с людьми (по крайней мере, с некоторыми) может служить нашим интересам. Напомним, что эта динамика ненулевой суммы занимает центральное место в «Логосе», основополагающей логике жизни, которую Филон Александрийский считал прямым продолжением Бога. Поэтому можно сказать, что эволюция человеческого нравственного аппарата в процессе естественного отбора представляла собой Логос в действии на конкретном этапе органического объединения; именно он позволил нашим давним предкам действовать сообща небольшими группами и подготовил условия для совместной работы в более крупных группах, в конечном счете — трансконтинентальных.

Если принять этот довод, если признать данную теологию Логоса, тогда ощущение присутствия личного бога приобретает парадоксальную обоснованность. С одной стороны, мы обращаемся к воображению; высшее существо, которое мы ощущаем «где-то рядом», в действительности является чем-то внутри нас. С другой стороны, это нечто, находящееся внутри нас, — проявление сил «где-то рядом», воплощение логики ненулевой суммы, которая опережает и превосходит отдельные личности, род логики, которую можно назвать божественной (по крайней мере, в этой теологии Логоса). В этом смысле ощущение контакта с трансцендентной божественностью является прочным.

Конечно, есть множество верующих — в сущности, большинство, — которые вообще не стали бы участвовать в этом споре. Они не хотят просто слышать, что некие представления о боге могут быть оправданными или что личный бог оправдан как частичное приближение к истине. Да, они хотели бы услышать, что их конкретные представления о Боге попадают прямо в точку. Что ж, если так, тогда эта книга не для них. (Может, подойдет Библия или Коран?) Самое большее, что мы можем сделать в интеллектуальных рамках данной книги, — предположить существование Бога в предельно отвлеченном смысле и защитить прагматичную веру в личного бога — как верную в том смысле, в котором верны и другие основополагающие убеждения, в том числе некоторые научные.