Глава 9
Логос: божественный алгоритм
• Бог как программист• Знакомство с программой • Анатомия мудрости • Логика библейской мудрости • Рецепт нирваны • Назад к реальности • Причины для радости • Глобальный Логос • Путешествие
Конфликт между наукой и религией иногда представляют в виде географической метафоры, трений между Афинами, древним источником светской философии, и Иерусалимом, символом явленной религиозной истины. Многие религиозные мыслители давних времен игнорировали эти трения или старались уделять им минимум внимания. «Имеют ли отношение Афины к Иерусалиму?» — спрашивал христианский богослов Тертуллиан примерно в 200 году н. э. Чем меньше, тем лучше, считал он. Получив явленную истину от Христа, «мы не хотим странных споров» .
Но так было тогда. Сегодня наука настолько откровенно могущественна, что теологи не в состоянии небрежно отмахиваться от светских знаний. Ради большинства образованных и мыслящих людей Афины и Иерусалим следует примирить, или Иерусалим исчезнет с карты мира.
СЕГОДНЯ НАУКА НАСТОЛЬКО ОТКРОВЕННО МОГУЩЕСТВЕННА, ЧТО ТЕОЛОГИ НЕ В СОСТОЯНИИ НЕБРЕЖНО ОТМАХИВАТЬСЯ ОТ СВЕТСКИХ ЗНАНИЙ
Два тысячелетия назад Филон Александрийский интуитивно понял эту необходимость. Александрия занимала положение между Афинами и Иерусалимом не только метафорически, но и физически, и Филон был связан с обеими культурами. Его еврейское наследие и его греческая среда, вместе взятые, побуждали его стремиться к синтезу библейской теологии и греческой философии. Он поставил перед собой цель доказать, что явленная религия способна не просто принять вызов, брошенный разумом, но и быть вскормленной разумом, и наоборот.
В каком-то смысле это еще один пример логики ненулевой суммы, способствующей интеллектуальному синтезу. Точно так же, как взаимозависимость месопотамских городов в III тысячелетии до н. э. побудила их создать всешумерский пантеон, взаимозависимость евреев и греков побудила Филона объединить еврейскую и греческую мысль. И это была не просто расчетливость, не просто осознание Филоном того, что евреи и греки смогут лучше уживаться, если поймут, что их картины мира совместимы. Филон был причастен греческой культуре — театру, скачкам, борцовским поединкам — и несомненно, среди его друзей имелись греческие интеллектуалы . Чем ближе между собой друзья, тем настоятельнее их потребность в общем мировоззрении. Такова человеческая натура: наша склонность к играм с ненулевой суммой и поддержанию социальных союзов способствует интеллектуальному сближению точно так же, как наша склонность к играм с нулевой суммой способствует интеллектуальному отдалению, когда мы считаем кого-либо врагом.
Помимо фактора ненулевой суммы существовала также проблема когнитивного диссонанса. Филон считал, что иудаизм в целом и основная часть греческой философии верны, и пока они находились не в ладу, он не находил покоя .
Но его задача заключалась не только в демонстрации того, что они совместимы. Если изначальное явление предельной истины действительно исходило от Яхве, тогда самые глубокие озарения греческой философии должны иметь прообраз в Священном Писании. Доказательство этого предположения требовало от Филона всей его интеллектуальной изворотливости и приводило к креативному, зачастую аллегорическому, толкованию Библии. «Он читал Платона сквозь призму Моисея, Моисея — сквозь призму Платона, настолько он был убежден, что они говорили, в сущности, одно и то же», — писал историк Эрвин Гудинаф, которому несколько опубликованных в начале XX века книг о Филоне обеспечили положение одного из выдающихся знатоков античности, в том числе религии. «Он и вправду говаривал, что Платон позаимствовал свои идеи у Моисея, а его библейские толкования зачастую выглядели так, словно он считал Моисея учеником Платона» .
Какой бы надуманной ни была интеллектуальная акробатика Филона, некоторые из ее плодов имеют непреходящую ценность. Если приверженцам какой-либо авраамической веры — иудаизма, христианства или ислама — понадобится найти древнейшего авраамического теолога с языком, пригодным для современного восприятия, им следует остановить выбор на Филоне. Если уж на то пошло, в случае необходимости найти не только древнейший теологический язык, совместимый с наукой, но и лучший из таких языков, им все равно придется обращаться к Филону. Его порой громоздкий теологический корпус по сути дела является основой жизнеспособной современной теологии.
КАКОЙ БЫ НАДУМАННОЙ НИ БЫЛА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ АКРОБАТИКА ФИЛОНА АЛЕКСАНДРИЙСКОГО, НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЕЕ ПЛОДОВ ИМЕЮТ НЕПРЕХОДЯЩУЮ ЦЕННОСТЬ
Мост между Афинами и Иерусалимом — единственный межкультурный проект, в осуществлении которого Филон преуспел. Если Иисус проповедовал в Галилее, то Филон в Александрии излагал картину мира с ключевыми ингредиентами и специфической терминологией, которые появлялись в христианстве по мере его формирования в последующие два столетия. Между тем среди его трудов встречались и такие, которые напоминали о буддизме, а также о мистических традициях иудаизма, христианства и ислама. В этом Филон тоже предвосхищает современность — предвосхищает духовную практику, для которой наличие управляющего божества не является обязательным (хотя оно допустимо). Однако все эти достижения — плоды миссии, наиболее близкой сердцу Филона, той самой, с которой нам следует начать: примирения и согласования еврейской религии и греческой философии.
Бог как программист
Филонову синтезу веры и разума присущ огромный охват, так как Филон отстаивает полную рациональность не только теологии, но и ритуала. (По-видимому, он первым выступил в защиту еврейского обряда обрезания по соображениям личной гигиены) . Но если судить с современных позиций, его величайшим вкладом может считаться выступление против самого очевидного препятствия сближению традиционной религии с научным восприятием: идеи антропоморфного бога, склонного к частым интервенциям.
В Библии Бог иногда изображается как физически антропоморфный (например, сидящим на престоле) и часто — как психологически антропоморфный (подверженным ревности, ярости и т. п.). Подобное представление о богах попало в немилость среди греческих философов с тех пор, как Ксенофан за пять веков до Филона заметил его произвольный характер. Если бы у лошадей и коров была теология, заявлял он, «лошади изображали бы богов в виде лошадей, а коровы — в виде коров» . При этом бог, склонный к частым интервенциям — то есть бог, который не дает человечеству свернуть с пути истинного, воздействуя на него эпидемиями, бурями и вспышками молний, — с трудом соседствовал с научным мировоззрением. Этому мировоззрению потребовалось почти два тысячелетия после Филона, чтобы достичь зрелости, но его вдохновляющий дух наряду с попытками дать объяснение всему окружающему миру возник гораздо раньше, во времена Аристотеля.
Филон ловко обходится с библейским описанием антропоморфного Бога, называя его аллегорией . Но если Бог не такой, как человек, тогда какойже он? Представления Филона о Боге в некоторомсмысле личные , но в них особую важность представляет то, что «никакое имя, высказывание, понятие не является достоверным» .
Однако с отказом от антропоморфного и склонного к частым интервенциям бога возникла одна проблема. Довольно просто заявить, что Бог не поддается человеческому пониманию и находится в ином мире, за пределами материального, назвать его непостижимым и трансцендентным. Но если так, каким же образом он поддерживает связь с этим миром? Почему повседневные события этого мира приписывают богу? И главное, каким образом обеспечивается его связь с нами? Как бог, отделенный от мира, утешает нас, дает духовную поддержку и нравственное руководство? Как сформулировал Гудинаф задачу, вставшую перед Филоном, «эта сущность должна, оставаясь независимой, каким-то образом поддерживать связь» .
Филон дает ответ на брошенный вызов единственным словом — «логос». Оно входило и в повседневный лексикон греков, и в список терминов греческой философии. Это существительное происходило от глагола, означавшего «говорить» и «считать», и, естественно, имело такие значения, как «речь», «высказывание», «расчет». Попав в лексикон античных философов, оно приобрело множество других значений, в том числе «смысл» и «порядок» . В своем стремлении примирить трансцендентного Бога с активным и целеустремленным Богом Филон опирался на все эти и многие другие значения.
С одной стороны, Логос Филона был, по утверждению Гудинафа, «мыслительной основой вселенной» и «законом природы для всех людей и вещей» . В этом отношении он был подобен тому, что современные исследователи назвали бы основными законами физики, химии и биологии, правилами, благодаря которым мир продолжает жить и осуществлять свою деятельность. Как писал Филон, Логос — это «такие Узы Вселенной, которые ничто не в силах разорвать» .
Однако Филонову Логосу была свойственна божественная глубина, которой недоставало законам науки. Во-первых, приводя в движение материю и людей, он двигал историю. Конечно, то же самое можно сказать и о законах науки, но если эти законы не дарованы богом, нет причин ожидать, что история, которую они двигают, приведет к конкретной цели. Логос же, напротив, согласно представлениям Филона, придавал истории направление, причем нравственное: история двигалась к добру. Движимой Логосом истории предстояло в конце концов объединить человечество, пользующееся политической свободой; Логос стремится «к тому, чтобы весь наш мир стал единым государством, процветающим благодаря лучшему устройству — демократии» .
В то же время Филон считал, что Логос существовал еще до человека, до земли и, если уж на то пошло, до появления материи . Прежде чем создать вселенную, Бог сформулировал Логос так, как архитектор разрабатывает проект или программист — алгоритм. Задолго до начала конфликтов между современной наукой и сценарием сотворения мира за шесть дней по Книге Бытия Филон упредил эти конфликты, назвав пресловутые шесть дней аллегорическими: на самом деле они относились не к сотворению Богом земли, животных и людей, а к созданию Логоса, божественного алгоритма, который должен был привести к появлению земли, животных, людей, как только будет запущен в действие в материальном мире, то есть как только материальный мир будет создан и сможет служить ему средой . Только после этого план Бога достигнет стадии осязаемого осуществления. Логос, пишет Дэвид Руниа, — это «инструмент Бога и во время сотворения, и во время управления космосом свыше» . Как утверждал сам Филон, «Логос зародился в разуме Бога прежде всего сущего и проявился в связи с этим сущим» .
Греческие мыслители до Филона говорили о логосе, действие которого в человеке проявляется двояко: в разуме (при формировании мысли) и в речи (когда мысль направляется в материальный мир) . В теологии Филона эта дихотомия рассматривалась применительно к Богу. Сначала Бог мысленно зачинал Логос. Затем, при сотворении мира, тем или иным образом являл Логос, привнося его в материю. Он обращался к вселенной при ее рождении, а теперь, посредством непрекращающегося руководства Логоса, обращается к нам. Можно выбрать другие метафоры, как сделали исследователи — Логос есть «дыхание Бога» или «поток», исходящий от Бога, или же «лицо Бога, обращенное к творению» , — но в любом случае Логос остается точкой контакта человечества с божественным.
Так Логос согласует трансцендентность Бога с божественным присутствием в мире. Сам Бог находится за пределами материальной вселенной, примерно как разработчик видеоигры — вне самой игры. Однако эта видеоигра, алгоритм в коробке, есть продолжение разработчика, плод его разума. Подобно этому, если Бог наполнил Логос своим духом и своими ценностями, тогда знать Логос — чувствовать божественные намерения и даже отчасти знать Бога . Несмотря на пребывание Бога за пределами физической вселенной, есть, как пишет Гудинаф, «имманентное присутствие и совместное действие божественного в сотворенном мире» . Можно сказать, что работа человека, в свою очередь, заключается в совместном действии с божественным, эту задачу он лучше всего выполняет, когда ощущает высшее присутствие и приданную ему цель.
Знакомство с программой
В какой-то момент путешествия по сложной Филоновой картине мира нам придется либо отказаться от аналогии с видеоигрой, либо радикально изменить ее (если вдуматься, такое сравнение Филон вряд ли одобрил бы). Каким бы трансцендентным ни был Бог, мы способны подойти к контакту с ним ближе, чем Пакман когда-либо сможет сблизиться с Тору Иватани, его создателем. Интерпретаторы Филона по-разному расценивали эту возможность сближения. Некоторые утверждали, будто бы Филон считал непосредственный контакт с Богом каким-то образом возможным, другие говорили о союзе с «божественным», который не соответствует общению с самим Богом .
Но о какой бы прямой связи ни шла речь, первый шаг к ее установлению — попытка понять Бога и его волю. Таким образом, расшифровка Логоса могла бы принести не только интеллектуальное, но и духовное просветление. « Логоспредназначен быть проводником человеческой души в сфере божественного», — пишет Томас Тобин. И хотя совершенное знание о трансцендентном и неизъяснимом Боге невозможно, такое стремление достойно усилий, потому что чем дальше мы уходим, тем более богоподобными становимся . Гудинаф говорит об этом так: «Можно действовать как сверхчеловек или быть им, так как сверхчеловек становится в какой-то мере частью себя» . Главное — найти гармонию с Логосом.
Так как же узнать, о чем речь? Как расшифровать Логос? У евреев есть стартовое преимущество. Филон считал, что Бог обеспечил евреям привилегию изначального откровения. Логос, утверждал он, отражен в Торе — еврейском законе, данном Моисею. В сущности, Тора не просто отражает Логос, не просто объясняет, как следует действовать, чтобы достичь гармонии с началами, управляющими вселенной и всем сущим в ней: изложенные в Торе правила жизни и есть частьЛогоса. В этом отношении Логос немного напоминает буддийское понятие дхармы: это истина, отвечающая на вопросы, как устроен мир и как нам следует жить при существующем положении вещей. Это — закон природы и закон жизни в условиях природы.
Некоторым трудно уловить этот двойной смысл, так как сегодня мы зачастую отделяем описание (научные законы) от предписания (нравственные законы). Но для многих мыслителей древности между ними существовала неразрывная связь: если основные законы природы заложены совершенным Богом, значит, мы должны вести себя в соответствии с ними, способствовать их выполнению, мы должны помогать Логосу двигать человечество в том направлении, двигаться в котором предначертано ему Богом.
В каком же направлении мы должны двигаться согласно воле Бога? К большей гармонии с другими людьми и другими народами, утверждал Филон. Тора, переданная через Моисея, была довольно подробной, но Филон считал, что ее главную идею можно выразить просто: «Вот чего хочет добиться всеми своими правилами наш самый почитаемый пророк — единодушия, добрососедских отношений, братства, взаимности чувств, чтобы дома, города, народы, страны и весь род человеческий достигли высшего счастья» .
В КАКОМ ЖЕ НАПРАВЛЕНИИ МЫ ДОЛЖНЫ ДВИГАТЬСЯ СОГЛАСНО ВОЛЕ БОГА? К БОЛЬШЕЙ ГАРМОНИИ С ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ И ДРУГИМИ НАРОДАМИ, УТВЕРЖДАЛ ФИЛОН
Итак, ясно, с чего начинать: относиться к людям по-доброму, даже к тем людям, которые не принадлежат к твоему племени. Но должно же быть что-то большее в Филоновом рецепте благословенного союза с божественным. И потом, каким образом язычники должны пользоваться этим рецептом? С какой стати они должны следовать «Торе в кратком изложении» Филона, если Бог изначально явил Тору вовсе не им? Может быть, им полагалось брать евреев за образец для подражания?
Филон, конечно, одобрял подобный подход, однако он был не обязательным. Красота Логоса в том, что незачем признавать ее, веря кому-либо на слово. Посмотрите, как хорошо справлялись с этой задачей греческие философы, хотя и не имели такого преимущества, как принадлежность к еврейскому народу по рождению. «То, что знатоки самой выдающейся философии черпают в ее учениях, то евреи черпают из своих обычаев и законов, то есть познают высшую и древнейшую Первопричину всего сущего…» Любой человек в мире, как во времена Филона, так и теперь, может в принципе понять, что требуется для достижения подобного согласия с Богом. Это эмпирический вопрос.
В вопросе же о том, с чего следует начинать подобные стремления тем, кто не удостоен особого откровения, Филон не настолько лаконичен и прямолинеен, как хотелось бы современному искателю связи с божественным, ограниченному во времени. Мало того, зачастую Филон весьма уклончив. Специалисты долго спорили о смысле его трудов, пытаясь разрешить их парадоксы и очертить контуры, в случае необходимости прибегая к интерполяции, чтобы заполнить пробелы. (Одни труды Филона уцелели только фрагментами, другие не сохранились вообще.)
В этом случае, в попытке разобраться со способами постижения Логоса путем наблюдений и размышлений, интерполяцию можно начать с единственного решающего факта: Филон отождествляет Логос с мудростью, зачастую пользуясь обоими терминами как взаимозаменяемыми . Только что душам помогал достичь связи с божественным Логос, и тут же эту работу выполняет мудрость, унося их за пределы материального мира («мудрость, лишь с помощью которой души умоляющих способны удалиться к Предвечному») .
Это отождествление Логоса с мудростью может оказаться неожиданностью для духовного искателя в момент его напряженных стараний понять Филона. Во-первых, вовлеченная в эту картину мудрость окончательно затрудняет наше понимание и без того многогранного Логоса. Во-вторых, видимый подтекст — что путь к Богу представляет собой мудрые действия — разочаровывает здравомыслием и прозаичностью. Тем не менее отождествление Логоса и мудрости — ключ к взлому Филонова шифра, к возможности увидеть, каким образом Логос может служить путем к божественному. В качестве бонуса в этом отождествлении обнаруживается нечто вроде духовной поэтичности.
Анатомия мудрости
Эта поэтичность особенно заметна, если рассматривать ее, по примеру многих читателей Филона, на фоне Священных Писаний. Отождествляя Логос с мудростью, Филон обращался к еврейским «текстам мудрости» — таким библейским книгам, как Притчи, и древним книгам, не вошедшим в Библию, но считавшимся священными в его время, например Книге Премудрости Соломона, и Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова. В них речь идет не просто о житейской мудрости. В Притчах она описана как женщина. «Блажен человек, который снискал мудрость», ибо «приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота». В сущности, «ничто из желаемого тобою не сравнится с нею… пути ее — пути приятные, и все стези ее — мирные. Она — древо жизни для тех, которые приобретают ее, — и блаженны, которые сохраняют ее!» Словом, эту женщину стоит преследовать.
Некоторые читатели воспринимают эти строки как поэтическое олицетворение, но на самом деле Мудрость некогда считалась богиней, возможно, дочерью Яхве . Разумеется, в Притчах она изображена как в некотором роде его детище. Она говорит: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони». Родившись, она начинает функционировать практически так же, как рожденный Логос, описанный Филоном, — как главный посредник при сотворении вселенной. Она утверждает, что когда Бог «проводил круговую черту по лицу бездны… когда полагал основания земли, тогда я была при Нем художницею, и была радостию всякий день» .
МУДРОСТЬ НЕКОГДА СЧИТАЛАСЬ БОГИНЕЙ, ВОЗМОЖНО, ДОЧЕРЬЮ ЯХВЕ
Здесь возникает вопрос. Когда Филон утверждает, что мудрость — то, что уносит нас за пределы материального мира, он, по-видимому, имеет в виду что-то вроде озарения, осознания, доступного людям. Но когда в Притчах говорится о Мудрости как созданной Богом, сотворившим мир, она выглядит, скорее, как мудрость, которую Бог призвал на помощь, чтобы воздействовать на физическую реальность. А мудрость, которой обладают люди, совсем не та, которой обладает Бог, верно?
Не будем спешить. Красота мировоззрения Филона заключается в возможной неразрывности обеих — в том, что обычные люди могут при старании приобщиться к мудрости Бога. Метафорически эта возможность представлена в двух ролях, которые поручены Мудрости в Притчах: она и помогает Богу творить мир, и манит простых смертных принять ее. Но оставим в покое метафоры. При всей вдохновляющей силе, которой Мудрость (а значит, и Логос) обладала для древних, когда ее персонифицировали и даже обожествляли, отношение к мудрости в современных абстрактных терминах — способ объяснить мировоззрение Филона людям нынешней эпохи. В этом случае мы можем в точности понять, как Бог мог бы устроить мир, чтобы обычные люди только лишь усилием разума могли достичь определенной связи с божественным. Иными словами: как Бог смог сотворить Логос таким образом, чтобы ревностные искатели духовной истины сумели проделать с этой помощью обратный путь к нему — или, как принято выражаться сегодня, к нему или к ней.
Логика библейской мудрости
Притчи и другие еврейские книги мудрости — часть более обширной традиции мудрости, существовавшей в древности на Ближнем Востоке, от Египта до Месопотамии. Изначально эта литература предназначалась для мальчиков из высших классов, приближающихся к этапу возмужания. В некотором роде — это нравственное поучение. Книга Притчей в самом начале объявляет, что ее цель — дать представление о «цельности, справедливости и честности». Но уже в следующем стихе акцент смещается в сторону прагматичного самосовершенствования, и книга обещает «простым дать смышленность, благоразумие юным» .
По логике литературы мудрости значительного пробела здесь нет. Добродетели учатся, усваивая мудростьдобродетели, узнавая, что быть добродетельным — в собственных интересах. В Притчах Премудрость говорит: «Я, Премудрость, соседствую с разумом, мне доступны знания благоразумия» . Вот почему можно двинуться по пути к познанию Логоса, даже не будучи евреем по рождению и не имея доступа к Торе. Можно просто смотреть, как устроен мир, замечать, какие поступки приносят плоды, а какие — беды. Плодотворные поступки с большей вероятностью отражают добродетель, олицетворяют мудрость, приближают к Логосу.
Конечно, Филон посоветовал бы прислушиваться к старшим и усваивать уроки литературы мудрости. Даже если не касаться того факта, что речь идет о Священных Писаниях, содержащих волю Божью, данные тексты веками накапливали самые проницательные наблюдатели за условиями существования человека. Таким образом, принимая их на веру, можно значительно сэкономить время. И тем не менее мудрость ученых людей в принципе доступна каждому, ее можно обрести эмпирически, просто обращая внимание на последствия поступков. Когда Притчи сообщают, что «погибели предшествует гордость, и падению надменность» , это действительно сообщение, утверждение того факта, что гордые и надменные обычно получают по заслугам. Так устроен мир.
Так же Книга Иисуса, сына Сирахова, мимоходом сомневаясь в ценности богатства, отмечает: «Иной удерживается от греха скудостью, и в этом воздержании он не будет сокрушаться». Между тем, «бдительность над богатством изнуряет тело, и забота о нем отгоняет сон». Это неоспоримо, как и наблюдение Сираха, что «ревность и гнев сокращают дни, а забота — прежде времени приводит старость». Современные исследования эмоций и физического здоровья подтверждают это, как и еще одну мысль из Сираха: «Веселое сердце благотворно для тела» .
Даже в сфере нравственности литература мудрости указывает на причинно-следственную связь. Притчи предостерегают юношей, не советуют им якшаться с убийцами и ворами, ибо люди, живущие мечом, от него же и погибают. «А делают засаду для их крови и подстерегают их души. Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им». Мужчине не следует спать с чужой женой, так как он потеряет не только честь: «Потому что ревность — ярость мужа, и не пощадит он в день мщения» .
Эти обобщения не абсолютны. Рассматриваемая в целом, литература мудрости не утверждает, что социальные последствия всегда становятся наказанием за зло или что злодеи никогда не добиваются успеха. Напротив, эта литература изобилует сожалениями о земной несправедливости. Тем не менее ее основная идея в том, что существуют статистически значимые обобщения, касающиеся поступков и их последствий: добродетель обычно вознаграждается, злодеяния обычно влекут за собой кары. Литература мудрости предназначена для того, чтобы опираться в основном на наукуо человеческом поведении, и в этом отчасти состоит ее современность; она рассматривает общественный мир как продолжение природного, а оба мира — как поддающиеся эмпирическим исследованиям. («Северный ветер производит дождь, а тайный язык — недовольные лица», — утверждает Книга Притчей. ) В попытке разглядеть статистические закономерности за явным хаосом и жизненными сложностями литература мудрости ощущает «порядок в действии за каждым жизненным опытом», как писал Герхард фон Рад в своем классическом труде «Мудрость в Израиле» (Wisdom in Israel) .
Откуда берется этот порядок? Вот она, точка пересечения научного и теологического. Этот порядок в действии — Логос, поначалу исходивший от Бога. Он устроил мир так, что одного эгоистичного познания — изучения причинно-следственной связи, предпочтительно в тех случаях, которые заканчиваются благополучно, — достаточно, чтобы направить людей к добродетели. Поэтому, когда Книга Притчей сообщает — «кто роет яму, тот упадет в нее; и кто покатит вверх камень, к тому он воротится», можно воспринимать Бога не как того, кто сталкивает людей в ямы и катит на них камни, а того, кто создал социальную «гравитацию», вызывающую эти эффекты . Может, потому ему и не приходится тратить все свое время на потрясание молниями — потому что здесь, на земле, все под контролем Логоса, как и было задумано с самого начала.
КОГДА МЫ ЧИТАЕМ — «КТО РОЕТ ЯМУ, ТОТ УПАДЕТ В НЕЕ; И КТО ПОКАТИТ ВВЕРХ КАМЕНЬ, К ТОМУ ОН ВОРОТИТСЯ», МОЖНО ВОСПРИНИМАТЬ БОГА НЕ КАК ТОГО, КТО СТАЛКИВАЕТ ЛЮДЕЙ В ЯМЫ И КАТИТ НА НИХ КАМНИ, А ТОГО, КТО СОЗДАЛ СОЦИАЛЬНУЮ «ГРАВИТАЦИЮ», ВЫЗЫВАЮЩУЮ ЭТИ ЭФФЕКТЫ
В этой картине мира вера ученого — вера в незыблемость законов, управляющих миром, — почти ничем не отличается от религиозной веры. Как указывал фон Рад, «в мудрости притчей присутствует вера в стабильность элементарных отношений между людьми, вера в сходство людей и их реакций, вера в надежность порядка, поддерживающего человеческую жизнь, и, таким образом, прямо или косвенно, — вера в Бога, который привел этот порядок в действие» .
По той же причине принять этот социальный порядок (уяснить, насколько болезненны последствия плохого поведения) — значит достичь соглашения с Богом. В Книге Притчей подчеркивается, что грешников карают приземленные социальные силы — как в предостережении прелюбодеям, дабы они опасались ревнивых мужей, — но вместе с тем проводится мысль, что «начало мудрости — страх Господень» . Премудрость в Притчах говорит: «Сын мой! если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои… если будешь призывать знание и взывать к разуму… то уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге».
Между двумя мудростями, заурядной человеческой и мудростью Божьей, есть связь: Бог оказался настолько мудрым, что сотворил мир, в котором разумные действия в корыстных целях ведут людей к мудрости. Поэтому Премудрость в Притчах способна играть две роли. Она мудрость Бога — та самая, которая постигала замысел мира, была при Боге «художницею», когда он «полагал основания земли», и вместе с тем она — дарительница мудрости людям. Для Премудрости изначальный замысел мира — то, что ведет людей к мудрости.
И следовательно, в том или ином смысле — к Премудрости, к разуму самого Бога. «Ибо мудрость — прямая торная дорога, — писал Филон. — Когда разум направлен по ней, он достигает цели, то есть признания и познания Бога» . Когда мы мудро выбираем путь в условиях социальной реальности, мы следуем за Логосом к его источнику.
Не случайно это мудрое подчинение Логосу означает приверженность добродетели, с которой Филон отождествляет женщину: «Ибо Логос Божий, очутившись в наших земных условиях, помогает и содействует тем, кто сродни добродетели и обращен к ней; так у них появляется убежище и надежная защита, а противникам наносится невосполнимый ущерб» .
Вот в каком смысле возможен контакт с божественным. Достижение мудрости влечет за собой соответствие с Логосом, а Логос, мудрость Божья, — это продолжение Бога, аспект божественности, доступ к которому возможен из материального мира. В теории это звучит ободряюще. Если бы не одно «но»: теоретический оттенок этих рассуждений! Думая о союзе с божественным, люди обычно представляют, что он будет ощущаться как нечто особенное, возвышенное… словом, божественное. Пока что все, что мы слышали — что надо быть внимательным и вести себя добродетельно, и в каком-то строгом смысле сольешься с Логосом, эманацией божественного.
Разумеется, в древности персонификация или обожествление Логоса как Премудрости оказывало огромное эмоциональное влияние. В Притчах призыв к ней звучит на грани соблазна: «Не оставляй ее, и она будет охранять тебя; люби ее, и она будет оберегать тебя» . (Неудивительно, что в одном месте Филон обращается к Премудрости — точнее, называет ее по-гречески Софией, — как к своей жене. ) Но если ключ к Филоновой версии религиозного упоения — серьезное отношение к подобным образам, нам, современным людям, это не сулит ничего хорошего. Даже называя мудрость Софией, я все равно не могу представить ее себе женщиной, а тем более богиней.
К счастью, свойственное Филону тонкое чутье на контакт с божественным не зависело от этой архаичной персонификации всецело. Его метафизика допускала и другой, более современный, путь в нирвану, который Филон обрисовал довольно подробно.
Рецепт нирваны
По мнению Филона, разум каждого человека состоит в двояких отношениях с Логосом . Во-первых, как микрокосм: разум для тела — то же, что космический Логос для материального мира; это логический принцип, который управляет нами точно так же, как космический Логос является управляющим принципом для вселенной. Во-вторых, разум каждого человека — частица божественного Логоса, его микроскопическое продолжение; разум, как писал Филон, «неотделимая часть божественного и благословленной души» . То есть к союзу с божественным незачем стремиться — он получен от рождения.
Но союз Союзу рознь. Часть разума как непосредственное продолжение Логоса, — рациональныйум. С точки зрения Филона, рациональный ум часто находится в состоянии войны с основными, животными, импульсами, которые, если дать им волю, искажают наши представления и мотивацию. Чем больше наш рациональный ум преобладает над нашими основными импульсами, тем полнее наше «подключение» к божественному.
А если нам нужен Союз, если мы хотим познать Бога так глубоко, как это возможно, следует позаботиться о максимальной чистоте своей связи с Логосом: подчиняться только своему рациональному уму, противостоять страстям и соблазнам. О пути мудрости Филон говорит: «Всякий, кто дружен с плотью, ненавидит и отвергает этот путь, стремится извратить его. Ибо нет двух более явных противоположностей, чем знания и плотские наслаждения». Серьезным препятствием для блага являются «страсти, подстрекающие и уязвляющие душу» .
Здесь Филон выглядит мыслителем древности, воспринимающим страсть как врага просвещения. К ранним высказываниям, приписываемым Будде, относятся следующие: «Лучшая из добродетелей — бесстрастность, лучший из людей — имеющий глаза, чтобы видеть». Параллель между мыслями Филона и Будды можно проследить и на более высоком уровне. В буддийской философии ощущается глубоко укоренившееся подозрение по отношению не только к бурным страстям, но и к менее заметным нарушениям, встроенным в сам механизм чувственного восприятия. Будда выражает серьезные сомнения в том, что он называет «свидетельствами чувств» со свойственной им склонностью поощрять, помимо всего прочего, незаслуженно низкое мнение о наших собратьях-людях . А вот как о чувствах — называя их в единственном числе, «чувство», — говорит Филон: «Его оценки сомнительны, искажены, пропитаны ошибочным мнением», а также «предназначены для того, чтобы заманивать в ловушку, обманывать и похищать истину из сердца природы, где ей место» . Подобно Будде, Филон понимает, что отчасти это искажение чистого познания исходит от эгоистических предубеждений; с особой силой он обрушивается на пагубную роль «зависти».
С мистиками Востока Филона роднило подозрительное отношение к языку, убежденность, что грубая речь бессильна отразить истинную текстуру реальности, следовательно, является препятствием на пути к постижению божественного. Он обвиняет речь в «тщеславии и гордыни», дивится ее «дерзостным попыткам осуществить невыполнимое — с помощью теней указать мне на предметы» .
Как и Будда, Филон считал, что эта ситуация требует радикальных мер. Тому, кто желает приблизиться к божественному, надлежит, как писал Филон, следовать по пути «не того мышления, которое по своей воле обитает в телесной темнице, а того, которое сбросило путы, вырвалось из стен темницы на свободу, и если так можно сказать, оставило позади собственное „я“» . Непросто добиться этого в условиях, отличающихся от монастырского затворничества. Ибо следует прежде всего отдалиться от «тела и его непрекращающихся влечений», душа должна «избавиться, как уже было сказано, от соседа нашего рационального элемента, иррационального, которое подобно пяти отдельным потокам вливается по руслам всех чувств и возбуждает буйство страстей». «Рассудительность» должна «отсекать и гнать от себя то, что выглядит наиболее близко к ней — произнесенное слово». Цель этой игры — «чтобы логос или мысль внутри разума могли остаться наедине с собой, без тела, без чувственного восприятия, без произнесенной вслух речи; ибо только оставленные таким образом, они смогут жить в гармонии со своим одиночеством». Только тогда логос, скрытый во всех нас, «с радостью воздаст должное Единому Сущему» — то есть Богу (о котором здесь Филон говорит, пользуясь языком абстракций сродни таким современным теологическим терминам, как «высшая реальность» и «основа бытия»).
Короче говоря, союз с Богом заключается в решительном избавлении разума от всех богопротивных склонностей, в результате которого остается чистый разум и чистая мудрость. Тогда наш малый логос, не запятнанный ничем, сможет радоваться беспрепятственной связи с космическим Логосом. Наш разум станет, по сути дела, продолжением разума Бога. Филон писал: «Так что если вы хотите видеть Бога частью своего разума, сначала сами станьте частицей, достойной его» . Только тогда появится возможность порадоваться парадоксу: оказывается, победа разума над чувством может привести к самому глубокому из приятных чувств — «трезвому опьянению», как назвал его Филон .
Имелся ли у него личный опыт? Один отрывок из его труда указывает, что был, что некогда Филон достигал подобия возвышенного союза с божественным:
Было некогда время, когда, посвятив себя философии и созерцанию мира и его составляющих, я испытал радость достижения этого Разума, который воистину прекрасный, желанный и благословенный; ибо я жил в постоянном союзе со священными изречениями и учениями, к которым с неутолимой жадностью радостно приобщался. Низменные и мирские мысли не посещали меня, я не искал славы, богатства или телесной неги, но, как мне казалось, навечно вознесен на вершины душевного экстаза и соседствую с солнцем, луной, всеми небесами и вселенной в их круговращении. Потом же… — ах, потом, когда я направлял око своего разума с неземных высот, словно со сторожевой башни, мне открылось неописуемое зрелище всего земного, и я счел, что мне выпало счастье по принуждению бежать от скорбей земной жизни .
Назад к реальности
Филон сообщает, что дни его возвышенного созерцания и размышления, увы, завершились, когда «эта ненавистница блага, зависть», внезапно «накинулась» на него, и череда событий, о которых он упоминает туманно, каким-то образом увлекла его обратно, в мир людских событий . С тех пор все изменилось навсегда. «В обширном море политических забот, — писал он, — мною по-прежнему играют волны, а я не в силах даже всплыть на поверхность». (Но иногда, «при временном затишье и периодах спокойствия в политических волнениях, я обретал крылья и скользил по волнам, чуть не взлетая, подхваченный ветрами понимания». Тогда ему удавалось открыть глаза, и его «заполнял свет мудрости». )
В каком-то смысле Филон переоценивает значение конфликта между действенной и созерцательной жизнью, между политикой и просвещением. Как мы видели, он пользовался «светом мудрости», играя роль главы еврейской общины Александрии. Он очутился в ситуации, где отношения евреев с греками и римлянами были игрой с ненулевой суммой, и отреагировал на нее, проявив библейскую мудрость: разумно преследуя свои цели (действуя в интересах евреев), он оказывается на стороне добродетели (выступает за межрелигиозную терпимость и взаимное уважение). Таким образом, в своей политической карьере он подчинялся Логосу.
В жизни Филона мы вновь видим связь между Премудростью и мудростью, между космическим Логосом, божественным замыслом, осуществляющимся на земле, и логосом в уме Филона. Логос Филона, отражая космический Логос, избегая искажений, вызванных страстями, и открывая чистый разум, являет космический Логос, способствуя божественному замыслу.
Мы также видим здесь связь между Логосом как управляющим принципом и основной движущей силой истории и Логосом как нравственным началом. Реагируя на побуждения первого, Филон способствует развитию второго — помогает осуществлять идеалы Торы так, как он их понимает.
Но одного фрагмента головоломки все-таки недостает. Каким образом Логосу удается «побуждать» Филона? Как было сделано так, чтобы Филон с самого начала оказался в ситуации с ненулевой суммой? Вспомним, что вся суть Логоса в том, чтобы избавиться от потребности в практичном, склонном к вмешательству Боге, Боге того рода, который может посмотреть вниз, выбрать Филона и поставить его в некую ситуацию с ненулевой суммой, чтобы он путем мудрых действий способствовал осуществлению замысла Божьего. Логос был задуман в меньшей степени как личностный бог и в большей — как законы природы или компьютерная программа, нечто, запускающееся автоматически и неумолимо. Но как могло нечто столь общее и механистическое дать Филону возможность действовать мудро?
Увы, спросить об этом Филона уже невозможно. Зато нетрудно воссоздать сценарий, отвечающий на этот вопрос и согласующийся с его трудами. Вот один такой сценарий, один из видов космического алгоритма, способный объяснить, как Филон очутился в ситуации с ненулевой суммой.
Предположим, что часть Логоса, пропущенная через людей, — это пытливая, изобретательная часть рационального ума, та часть, благодаря которой растет наш список технических достижений, от колеса до космического шаттла, от клинописи до Всемирной паутины. (Logos spermatikos, выражение, которым пользуются Филон и ранние греческие философы, имеет в числе прочих значение «осеменяющий разум», который дает человеку новые озарения) . Предположим, что следствие возникшей технической эволюции — ситуации с ненулевой суммой, в которых оказывается все больше и больше разных людей, в том числе различной этнической принадлежности и разделенных огромными расстояниями. В результате приходится неоднократно обращаться к другой части рационального ума — к той, которая способна мудро реагировать на подобные ситуации, тем самым содействуя толерантности.
Считается, что нетрудно предугадать остальное. Конечно, многие из подобных столкновений приведут к насилию и разрушению. Но в тех случаях, когда люди отреагируют на усиливающий фактор ненулевой суммы так, как это сделал Филон — мудро, владея информацией о своих интересах, — толерантность будет выигрывать чаще, чем нетолерантность, уважение к правам других людей будут способствовать прогрессу, человечество станет продвигаться, пусть и скачкообразно, к нравственному просвещению. Порой ключевым фактором становится беспристрастный разум, к которому обратился Филон, когда искал точки соприкосновения с такими противниками, как Калигула, несмотря на неприязнь к ним.
Я не хочу сказать, что Филон в ответ на просьбу подытожить сущность взаимодействия Логоса и логоса в 250 словах, высказался бы фразами предыдущего абзаца. Тем не менее я утверждаю, что именно такие представления об этом взаимодействии имеют смысл и в целом совместимы и с мировоззрением Филона, и с наблюдаемым сдвигом истории. Более того, Филон скорее всего подписался быпод формулировкой, подобной приведенной выше. Для того чтобы «вселенная могла создавать гармонию подобно литературному шедевру», писал он, Логос «выступает в роли посредника между противниками в разгар угроз и примиряет их, прокладывая путь к миру и согласию» . Или, выражаясь иначе, мудрость отдельных представителей человеческого рода, таких, как Филон, ведет к миру и согласию, тем самым подтверждая Премудрость, божественную мудрость, и осуществляя ее цели.
Филон понимал, что мудрость выступает за мир и согласие не просто потому, что мир предпочтительнее войны, но и потому, что мир дает шанс на взаимную выгоду посредством плодотворного взаимодействия. Первичный источник этой выгоды — факт, что народы владеют разными ресурсами и навыками; их взаимодополняемостью можно воспользоваться, если они не враждуют. Направление истории (непосредственный результат Логоса, с его точки зрения) Филон в одном месте описывает так, что ставит эту взаимодополняемость, эту форму фактора ненулевой суммы, во главу угла. Говоря о «всем творении», под которым он подразумевает различные виды животных и растений, а также разные народы и людей, Филон пишет, что Бог «не сотворил ни одного из них самодостаточным, не испытывающим потребности во всех остальных. Ввиду желания получить то, что ему необходимо, каждый вынужден обращаться к тому, кто может удовлетворить эту потребность, и такое обращение должно быть взаимным и обоюдным. Так, благодаря взаимности и сочетанию, подобно лире, издающей разные звуки, Бог предначертал им прийти к согласию и товариществу, образовать единую гармонию, и это всеобщее стремление отдавать и брать должно управлять ими, вести к осуществлению всего мира» .
ФИЛОН ПОНИМАЛ, ЧТО МУДРОСТЬ ВЫСТУПАЕТ ЗА МИР И СОГЛАСИЕ НЕ ПРОСТО ПОТОМУ, ЧТО МИР ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНЕЕ ВОЙНЫ, НО И ПОТОМУ, ЧТО МИР ДАЕТ ШАНС НА ВЗАИМНУЮ ВЫГОДУ
С тех пор как Филон написал эти строки, прошло два тысячелетия, а мы так и не приблизились к всеобщему братству. Однако, как он и предвидел, история породила нравственный прогресс и основания для надежды. Тем, кто не ощущает этой надежды, следует почитать Еврейскую Библию. Этот совет может показаться странным, если учесть, каким отрезвляющим, если не циничным, было мое прочтение библейских писаний. И конечно, многие реагируют на столь отрезвляющее и циничное толкование, утрачиваянадежду. Некоторые люди испытывают разочарование, обнаружив, например, что известный стих из Книги Левит, «люби ближнего твоего, как самого себя», относился только к соплеменникам-израильтянам, а не к народам, жившим по соседству. Разочарование очевидно даже в голосе Гарри Орлински, одним из первых развенчавшего этот якобы обнадеживающий библейский стих. «Увы, — пишет он о Лев 19:18, — его автор имел в виду лишь своих собратьев, израильтян» . Однако такая реакция, как разочарование, неоправданна по двум причинам.
Причины для радости
Во-первых, предписание любить всех израильтян свидетельствовало о подлинном нравственном прогрессе того времени. Прежде чем племена Израиля стали единым наднациональным образованием — сначала конфедерацией, затем государством, — можно с уверенностью утверждать, что любовь и сочувствие редко пересекали границы отдельных племен. Переход общественной организации с племенного на национальный уровень открыл новые возможности для фактора ненулевой суммы, а именно — межплеменное сотрудничество в борьбе с общими врагами; учение о национальном братстве, в противоположность просто племенному, развилось в помощь реализации этих возможностей. В этом смысле Моисей, посредник в передаче изреченной Богом Торы с ее эффектом национальной сплоченности, состоял на службе у Логоса. Возможно, глобальная любовь к «ближнему твоему, как самому себе» и не предполагалась, следовательно, этот стих нельзя считать свидетельством нравственного зенита человечества, тем не менее он символизирует нравственный водораздел, говорит о расширении сферы братства.
Вторая причина, по которой не следует разочаровываться, узнав, что «любовь к ближнему» первоначально носила националистический характер, заключается в том, что люди и вправдуиспытывают разочарование, узнав об этом изначальном национализме. Столь масштабное разочарование, отражающее нравственный универсализм современного мира, само по себе служит доказательством прогресса, достигнутого за период, прошедший с библейских времен. «Увы» Орлински — на самом деле повод для радости.
И прогресс этот начался отнюдь не в наши времена. Как пишет сам Орлински, «почти нет сомнений в том, что в начале постбиблейского периода, сначала среди евреев, а потом и среди христиан Лев 19:18 стал библейским краеугольным камнем интернационализма, концепции мирового братства и основополагающего равенства всего человечества» .
Разумеется, если этот процесс происходил под действием того Логоса, который я описал — мудрой реакции на неизбежный технический прогресс — тогда он не ограничивался евреями и христианами, поскольку ни мудрость, ни технические новшества не являются исключительно их достоянием. По мере того как щупальцы техники и технологии объединяли все более многочисленные группы людей во взаимозависимую многонациональную сеть, следовало ожидать, что сравнимый прогресс распространится далеко за пределы Ближнего Востока. И эти ожидания были не напрасными.
Глобальный Логос
В I тысячелетии до н. э., когда еврейские писания убеждали любить ближнего, по-доброму относиться к чужеземцам или же выражали надежду, что когда-нибудь мечи будут перекованы на орала, другие культуры двигались в том же направлении.
В Китае Конфуций объявил высшей добродетелью «жэнь»— способность сопереживать окружающим, человеколюбие, и сформулировал этот закон примерно так же, как Гиллель при толковании Торы, сказав: «Не делай людям того, чего не желаешь себе» . Конфуций также наставлял любить людей, своих собратьев . Как и параллельное библейское предписание в книге Левит, эта любовь вполне может быть ограничена одним народом. Но уже в следующем поколении китайский философ Мо-цзы пошел дальше, недвусмысленно пропагандируя любовь ко всему человечеству . Согласно Мо-цзы, верховный китайский бог Тянь «желает, чтобы люди любили друг друга и приносили один другому пользу, и не желает, чтобы они питали ненависть или вредили друг другу» . И еще: «В мире нет великих государств и нет незначительных государств. Все они — города-государства Тянь» .
Тем временем в Индии эта мысль была изложена в буддийских писаниях следующим образом:
Пусть никто не обманывает других, пусть никто и никогда не обижает других, пусть никто ни гневом, ни злобою не вредит другим.
Как неусыпно мать охраняет свое единственное дитя, как дорожит она его жизнью, так пусть каждый объемлет своим благоволением все существа.
Пусть он простирает свое благоволение сквозь все миры, пусть обнимает он их своим благосклонным духом и вдаль, и вглубь, и ввысь, без вражды, без тревоги, без ненависти [пер. Н. И. Герасимов].
Повторим, что эти нравственные идеи, подобно идеям библейской литературы мудрости, имеют прагматическую основу; подчеркивается польза добродетели для добродетельных . Будда утверждает, что «добродетельный человек счастлив в этом мире». Например: отказ от ненависти приносит «душевное равновесие» . Конфуций говорит: «Мудрого человека влечет к человеколюбию ( „жень“), так как оно приносит ему пользу». Ведь «если благородный муж утратит человеколюбие, то можно ли считать его благородным мужем?»
В общем, первое тысячелетие до н. э. сопровождалось поразительно масштабным явлением: повсюду на евразийском массиве суши, от Тихого океана до Средиземного моря, мудрецы ратовали за расширение круга нравственной заботы, за проявление симпатии и противодействие антипатии. Они действительно были «мудрецами», поскольку проповедовали в духе литературы мудрости, пользуясь терминами просвещенной личной заинтересованности: хочешь мира, хочешь душевного покоя — постарайся обуздать свою темную сторону и раздвинуть рамки человеколюбия.
ПЕРВОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ДО Н. Э. СОПРОВОЖДАЛОСЬ ПОРАЗИТЕЛЬНО МАСШТАБНЫМ ЯВЛЕНИЕМ: ПОВСЮДУ НА ЕВРАЗИЙСКОМ МАССИВЕ СУШИ, ОТ ТИХОГО ОКЕАНА ДО СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ, МУДРЕЦЫ РАТОВАЛИ ЗА РАСШИРЕНИЕ КРУГА НРАВСТВЕННОЙ ЗАБОТЫ
Это еще не значит, что история сопровождается простым линейным прогрессом, что с каждым столетием люди становятся менее этноцентрическими и менее злопамятными, зато более толерантными и миролюбивыми. Многие великие нравственные озарения I тысячелетия до н. э. чтили вплоть до нынешних времен только на словах. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить о зверствах минувшего века. Более того, неясно, улучшится ли наш нравственный облик, сумеет ли человечество мудро отреагировать на обширную сеть взаимозависимости, возникающую при глобализации общества. Все, что делает Логос, — создает ситуации, в которых все более широкие круги нравственной инклюзии приобретают рациональный смысл; в остальном дело за нами, и мы часто терпим в нем фиаско. Тем не менее не может быть сомнений в том, что с момента возникновения цивилизации был достигнут явный прогресс в нравственных учениях. Один из всплесков этого прогресса произошел в I тысячелетии до н. э.
Почему? Почему именно в I тысячелетии до н. э. эти озарения внезапно повсюду нашли плодородную почву? Какие воплощения Логоса способствовали продвижению человечества вперед?
Несомненно, это тысячелетие великих материальных перемен . В Китае, Индии и на Ближнем Востоке появились монеты . Разрасталась сеть торговых путей, пересекая политические границы. Как отмечал историк Уильям Макнил, в этом тысячелетии рынки вытеснили экономику, контролируемую государством . Соответственно и города стали большими, полными жизни, и во многих случаях этнически более разнообразными.
Все это привело по меньшей мере к трем следствиям.
Во-первых, расширение экономических связей означало больше отношений с ненулевой суммой между людьми разной этнической и даже государственной принадлежности. Значит, больше людей видело личный интерес в сохранении благосостояния тех, кто в том или ином отношении не был похож на них. Может, эгоизм и не предписывал любить их, но подкреплял логикой старание не проявлять к ним ненависти.
Во-вторых, все больше людей оказывалось в окружении, радикально отличающемся от «предназначенного» для людей естественным отбором. Эмоции, которые успешно функционировали в окружении, унаследованном от предков, теперь приобрели сомнительную ценность. В поселении охотников-собирателей мстительный гнев способен помочь людям защитить свои интересы, но когда он закипает в том, кого подрезал другой автомобиль, этот гнев может лишь повысить риск ишемической болезни сердца. Конечно, в Древней Индии, Китае или Египте не было автомобилей, но поскольку закон и политика пришли на смену мщению как гаранты общественного порядка, гнев и ненависть отчасти утратили свою практичность, постепенно становились все более бесполезными, если не вредными с точки зрения и отдельно взятого человека, и общества. Уже во II тысячелетии до н. э. в одном египетском нравственном наставлении читателя предостерегали: поскольку «волнение распространяется, как огонь в сене», следует «держать себя в руках рядом с вспыльчивыми людьми» и ни в коем случае не «подстрекать их словами… Если оставить их в покое, им ответят боги» . Ненависть была уже не столь яростной, как прежде.
В-третьих, поскольку в контакт с другими людьми вступало все больше народу, происходил активный взаимный обмен идеями — в том числе, как справляться с описанными выше переменами первого и второго рода. Если подавление ненависти, распространение симпатии и проявление человеколюбия оказывались выгодными средствами самосовершенствования, они быстро распространялись по густой интеллектуальной сети. Именно в толпе, согласно Книге Притчей, Премудрость действует успешнее всего. «Премудрость возглашает на улице, на площадях возвышает голос свой, в главных местах собраний проповедует, при входах в городские ворота говорит речь свою». Сводя и сталкивая людей, техника и технология создают новые проблемы и распространяют решения, зачастую в итоге самосовершенствование отождествляется с добродетелью. «Она становится на возвышенных местах, при дороге, на распутиях… Научитесь, неразумные, благоразумию… Все слова уст моих справедливы» .
Путешествие
Если можно так выразиться, мы описали полный круг. Несколькими главами ранее мы начали с Яхве, изначально вписанного в политеистический контекст и окруженного мифологическими фигурами (например, Язвой и Чумой). Все это указывает на «примитивные» истоки израильской религии. Но под конец одна из туманных мифологических фигур Библии, Премудрость, оказывается важным звеном, связующим с довольно современной и даже убедительной теологией, общие очертания которой наметил Филон, а внутреннюю динамику продемонстрировал при создании учения о межрелигиозной толерантности.
Через несколько десятилетий после смерти Филона Логос появился в одной греческой книге, которая приобрела мировую известность. Однако роль Логоса оказалась туманной, поскольку, когда книгу переводили на другие европейские языки, в том числе на английский, «Логос» стал фигурировать в ней как «Слово». Например, «в начале было Слово». Этой книгой было Евангелие от Иоанна, последнее и наиболее мистическое из четырех евангелий Нового Завета.
В альтернативном переводе книга Иоанна начинается словами «в начале был Логос, и Логос был с Богом, и Логос был Богом». Книга продолжается, и вскоре становится ясно, что этот Логос принял облик Иисуса Христа: «И Логос стал плотию и обитал с нами, полный благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца» .
Филон, тексты которого написаны при жизни Иисуса, сам называл Логос сыном Божьим. Но оказали ли его труды влияние на Евангелие от Иоанна, а если оказали, то какое, — неизвестно . Во всяком случае, почти наверняка автор Евангелия от Иоанна, пользуясь словом «Логос», подразумевал не просто «слово». Любой интеллектуал в греко-иудейском мире конца I века н. э. встречал слово «Логос» в философских или теологических трудах. Тексты Филона были не единственными в своем роде: в Книге Премудрости Соломона Логос отождествляется с мудростью там, где говорится о силе божественного истока и просвещающем влиянии . Поэтому неудивительно, что в Евангелии от Иоанна Иисус назван «Светом истинным, Который просвещает всякого» .
Был ли Иисус действительно воплощением Логоса? Он выглядит подходящей кандидатурой. Согласно Библии, Иисус проповедовал великодушие, терпимость, даже всеобщую любовь, и этим, по-видимому, выполнял работу Логоса — расширение круга нравственных соображений.
А если то, что говорится в Библии об Иисусе, — неправда? Что, если Иисус на самом деле не говорилслов милосердия, которые ему приписывают? Если выяснится, что с уверенностью мы можем сказать об Иисусе лишь одно — что он разительно отличался от Иисуса, описанного в Библии? Умалит ли это его роль как воплощения Логоса? Подточит ли нашу веру в Логос? Все эти вопросы будут поставлены перед нами в следующей главе.
