Судя по тому, как много придумано песен, воспевающих дорогу, нет ничего скучнее и утомительнее путешествия.

Тяжела и уныла судьба путешественника зимой. Дуют холодные ветра, свинцовое небо посыпает промерзлую землю снегом. Стоит только удалиться от жилья, как начинается метель или буран. Усталые лошади сбивают копыта и безрадостно жуют холодное сено, озябший путешественник тщетно пытается согреться крепкой настойкой у жалкого костерка. Хлеб замерзает и становится твердым как кирпич, колбасой можно оглушить голодного медведя – только даже медведей нет на дороге, они давно спят в берлогах. Чуть устанешь, чуть заплутаешь – и все, конец, лежать тебе среди сугробов оледенелой мумией!

Не радует в дороге и весна. Освободившаяся от ледяной корки земля превращается в мокрую кашу, выползают на свет бесчисленные множества мелких кусачих насекомых, одуревшие от любовных игр волки воют ночами вокруг привала, всплыла из вод и вытаяла из земли вся дрянь, что накопилась там за зиму, – только выпей некипяченой воды, будешь путешествовать от кустика к кустику! Ярко светит в небе солнце, голубеет небо, но все это сплошной обман, стоит скинуть с вспотевших плеч теплый плащ – и здравствуй верная весенняя спутница, простуда!

Ничуть не приспособлено для странствий и лето. Изнуряющий зной наваливается на плечи, но едва разденешься – налетят сменившие мелкую мошку слепни и мухи, от каждого шага дорога пылит, вынуждая путешественника чихать и сморкаться, трава пожухла, в горах растаяли ледники и реки вышли из берегов. Именно летом разбойникам чаще приходит в голову мысль подстеречь путника и всадить ему в спину стрелу, именно летом суслики разносят чуму, комары – малярию, а птички – грипп.

Но хуже всего – осень! Рыдает небо, поливая дождями мир, превратившийся в сплошное болото. При взгляде на свинцовую мерзость над головой, на голые облетевшие деревья вокруг и вонючую грязь под ногами – хочется немедленно удавиться. Развести костер – подвиг, просушить у него одежду – чудо. Даже у молодых вечерами ноют усталые члены, ломит суставы и крючит спину. В самой надежной торбе еда превратилась в мокрую кашу из хлеба, мяса и давленых овощей, сапоги хлюпают при каждом шаге, поскользнуться и потянуть или сломать ногу – проще простого.

Есть только одно время года, когда путешествие не столь отвратительно. Именно его и выбирают для дальних дорог опытные и умные странники.

Это – бабье лето. Краткая неделя (две, если повезет), между летом и осенью. Еще светит солнце – но уже не обжигает, ветер приносит прохладу и отгоняет комаров – но не пробирает до костей, деревья оделись в королевский багрянец и золото – но листья еще не облетели. Созрели, но не успели испортиться плоды, сытые звери путешественниками не интересуются, разбойники готовят к зимовке свои лесные логова, встречные пейзане слегка пьяны и гостеприимны.

Так что нет ничего удивительного, что именно бабьим летом великий волшебник Радион Щавель вместе со своим учеником Триксом Солье, оруженосцем ученика Иеном и формально не входящим в отряд маленьким Халанбери по прозвищу Ага отправился из княжества Дилон в столицу королевства.

В отличие от всех прочих городов столицу никто не называл иначе, чем Столицей. Нет, если хорошенько порыться в летописях, то можно было обнаружить, что много веков назад на месте столицы было село Гнилопустое. Потом, после набега самаршанских завоевателей, там лет пятьдесят стояла порубежная крепость Баш-Небаш. Когда прапрапрапрадед нынешнего короля Маркеля, Маркель Разумный, отправился в большой освободительный поход, который успешно завершил, увеличив размеры государства в три (некоторые даже считают, что в четыре) раза, на месте крепости вновь возникло село, которое называли попросту Вонючее Пепелище. Прапрадед нынешнего Маркеля, король Маркель Неожиданный, на заре своего правления решил начать новую эру в истории государства. Он повелел сжечь старую столицу как источник скверны, заразы и разврата (даже самые недоброжелательные летописцы признают, что к этому были некоторые основания), а сам, собрав весь двор и встав с закрытыми глазами на расстоянии тридцати шагов от карты королевства, принялся стрелять в карту из лука. Первым выстрелом король поразил в глаз своего военного министра, вторым – казначея, а третьим пробил карту как раз в том месте, где располагалось Вонючее Пепелище. (Кстати, многие летописцы на основании результата первых двух выстрелов отвергают всякие разговоры о «случайном выборе» или «персте Божьем», склоняясь к версии о твердых руках, зорких глазах и случайно приоткрывшихся веках короля Маркеля. В пользу этой версии говорит и то, что главный турнир лучников королевства с тех пор проходит под патронатом королевской фамилии и называется Перст Маркеля.) Под мудрым руководством Маркеля Неожиданного Вонючее Пепелище было снесено, а на его месте построена новая столица королевства – не сразу, конечно, но перед смертью король все-таки успел полюбоваться и огромным дворцом, и разбитым вокруг него садом, и чистенькими аккуратными кварталами для торгового и мастерового люда (даже сточные канавы для нечистот были упрятаны под землю). Единственное, чего не успел Маркель Неожиданный, – так это назвать столицу, а сын его, Маркель Нерешительный, в полном соответствии со своим именем, так и процарствовал почти полвека, не решившись вписать хоть какое-то слово в заготовленный еще для отца пергамент «О наименовании столицы королевства…».

Сын Маркеля Нерешительного (как нетрудно догадаться, он был единственным ребенком в семье), король Маркель Бережливый, велел подсчитать, во сколько обойдется наименование столицы, которую уже давно все называли просто Столицей, после чего велел отскоблить пергамент и отдать его обратно в канцелярию.

Вот так и получилось, что Щавель с тремя несовершеннолетними спутниками держал путь в безымянный город. Впрочем, он не был бы волшебником, если бы не посмотрел на эту ситуацию со своей колокольни… точнее, со своей башни.

– Имя – это очень важно, – рассуждал Щавель, восседая на коне благородных кровей, которого не устыдился бы и знатный аристократ. Трикс, Иен и Халанбери тряслись рядом на повозке, в которую была запряжена старая серая кобыла. – Имя несет в себе наименование, символ, открывает дорогу к искомому объекту… Ты понял?

Трикс неуверенно покачал головой.

– Допустим, я решил превратить тебя в жабу, – сказал Щавель. Трикс, которому пример не очень понравился, поморщился. Зато Халанбери сразу стал внимательно слушать. – Если я не знаю твоего имени, мне придется долго и нудно описывать тебя: высокий худощавый мальчик, черноволосый, с полуоткрытым ртом, наивными глазами… Ну и так далее. А если я знаю имя, то могу просто сказать: «Мальчик по имени Трикс, стоящий рядом со мной, внезапно позеленел и превратился в жабу!»

Трикс испуганно посмотрел на свои руки, ощупал лицо и сказал:

– Не сработало.

– Конечно, не сработало! – воскликнул Щавель. – Такое простое заклинание уже давно стерлось. Разок кто-то кого-то во что-то превратил. Второй раз. На третий раз объект приложения волшебства только позеленел. На четвертый раз квакнул. А на пятый вообще ничего не случилось. И это прекрасно, что заклинания стираются от использования, иначе каждый человек мог бы творить волшебство!

– А это плохо? – поинтересовался Иен.

– Конечно! – возмутился Щавель. – Магию можно доверять только умным и выдержанным людям. А не то… Поссорилась жена с мужем, бац – и превратила его в вонючего козла. Или муж ее превратил в глупую курицу. Сосед наорал на соседа – тот стал куском навоза. Весь род человеческий извел бы сам себя! Так вот, имя – это большое подспорье для мага, оно позволяет лучше нацеливать заклинание. И вот представь себе, что началась война. И враг решил уничтожить нашу столицу, применить магию массового поражения. Собрал лучших волшебников, те придумали могучее заклинание… А как его нацелить? Если нельзя сказать «Огненный дождь выпал из сумрачных небес на город такой-то?».

– Можно сказать «Огненный дождь выпал с сумрачных небес на столицу», – предположил Трикс.

– На какую? На твою собственную? Магия – она как вода. Всегда ищет ближние пути. Если сказано «на столицу», так ударит по твоей собственной.

– Можно сказать «Огненный дождь выпал с сумрачных небес на столицу проклятого королевства, где правил злобный тиран Маркель Веселый, сжигая пышные дворцы и жалкие лачуги, руша каменные стены…».

– Эй! Эй, замолчи! – Щавель тревожно посмотрел на Трикса. – Ты поосторожнее, Трикс… ты же все-таки волшебник. Нам еще не хватало пожечь собственную столицу!

– Так, значит, работает? – спросил Трикс. – Можно и без имени?

– Ну… можно… – неохотно признал Щавель. – Но труднее и дольше. Чем более громоздкое получается заклинание, тем хуже оно воспринимается и труднее работает. Настоящее заклинание должно быть кратким! Четким! Ярким! Неожиданным! Оно должно ошеломлять и восхищать!

– Так я не сжег столицу? – на всякий случай уточнил Трикс.

– Нет, конечно. На что, по-твоему, нужны мы, волшебники? Над всеми крупными городами королевства висят заклятия ПВО – Противоволшебной обороны. Например, такое: «Едва насланный колдуном огненный дождь пролился с небес, как над городом сгустился магический туман – он легко гасил огненные струи, и те не долетали до земли». Понимаешь?

– Ничего себе, – пробормотал Трикс. – Так это сколько всего нужно предусмотреть! Огонь, воду, камни, чудовищ…

– Да, – подтвердил Щавель. – Волшебники ПВО день и ночь придумывают новые опасности и методы борьбы с ними. Это вечное соревнование меча и щита, нападения и обороны.

– Все равно невозможно предусмотреть все опасности, – сказал Трикс встревоженно. – Почему же враги до сих пор нас не уничтожили?

– Потому что и у нас есть волшебники массового поражения, – ответил Щавель. – Служба их трудна и ответственна. В тайных укрытиях, про которые не знает враг, они день и ночь придумывают атакующие заклинания. И если враг пустит в ход свою магию массового поражения – они нанесут сокрушительный ответный удар. Это так называемая доктрина взаимного магического сдерживания.

– А помаленьку воевать магией можно, ага? – спросил заинтересовавшийся разговором Халанбери.

– Помаленьку можно, – снисходительно ответил Щавель.

– Огненный шар во врага запустить или дождик из камней на вражеское войско?

– Да.

– А как решить, что еще можно делать, а что уже нельзя?

– Это все решается в рабочем порядке, – уклончиво ответил Щавель. – Скажем, против какого-нибудь мелкого государства, где своих магов раз-два и обчелся, можно почти все. А вот против Самаршана или Хрустальных островов – тут надо поаккуратнее.

– Ага. То есть если могут сдачи дать, то надо быть вежливым? – продолжал допытываться Халанбери.

– Ну… в общем-то да. – Радион почему-то смутился.

– Все как в жизни, – вздохнул Халанбери. – Скажите, господин волшебник, а Столица – она красивая?

– О да! – Радион закивал. – Белоснежные башни вздымаются к облакам, дворцы из красного мрамора и зеленого малахита привольно раскинулись среди холмов. Маленькие озера с чистейшей водой окружают город, и по связующим их каналам снуют быстрые лодки. А на горных кручах высится королевская крепость Вечный Оплот – самое красивое, безопасное и роскошное сооружение в мире!

– Ух ты… – прошептал Халанбери и от волнения засунул в рот палец.

– А нельзя сразу перенестись туда? – спросил Трикс. – Ну, телепортироваться… вот как вы из башни в свой дилонский дом…

– Есть два серьезных препятствия, – любезно сообщил Щавель. – Первое – система ПВО очень затрудняет телепортацию в город. Понятно почему?

– Чтобы враги не высадили магическим образом десант! – догадался Трикс.

– Верно. Второе – маг может телепортироваться только в то место, которое хорошо знает. А я в Столице никогда не бывал.

Халанбери вытащил палец изо рта и задумался. Потом спросил:

– Господин волшебник… Скажите, а можно научиться магии маленькому мальчику? Ну, вроде меня…

– Все можно, – великодушно сказал Халанбери. – Великий маг Эльнор Быстрый начал колдовать в пять с половиной лет. В шесть он превратил свою злую мачеху в добрую няню, в десять стал помощником Маркеля Разумного, а в семнадцать возглавил капитул магов. Правда, в двадцать два ему надоела магия, и он ушел в монастырь.

– Ага. А если мальчик еще не очень хорошо читает и пишет? – продолжал Халанбери. – Ну… некоторые слова хорошо читает, некоторые хорошо пишет. Но не все.

– И такое возможно, – явно развеселившись, ответил Щавель. – Древний маг Хельмер вообще был слеп, но придумал ряд полезных заклинаний для путешественников, для супружеской верности и для осады города. В старые времена вообще было плохо с грамотностью. Некоторые умели читать и писать, некоторые колдовать. А то и другое вместе – очень редко.

– Ага… – задумчиво сказал Халанбери. – Ага…

Щавель наклонился к Триксу и доверительно сказала:

– Такова притягательная сила магии, что даже самые бесталанные и неспособные, никогда не помышлявшие заняться волшебством, в обществе великих волшебников проникаются любовью к чародейству и пытаются сложить свои немудреные заклинания. Конечно, я не вижу в малыше никакой склонности к волшебству… но пусть старается. Это очень трогательно.

– Вы настоящий учитель, – сказал Трикс, тронутый добротой Щавеля. – Вам надо преподавать в академии чародейства.

– Нет, нет, нет! – возмутился Щавель. – Я против этих новомодных штучек. Массовое обучение – как можно? Это не чеканка монет и не изготовление кирпичей. Волшебник должен постигать магию самостоятельно, под руководством наставника, но никак не в классе, заполненном толпой олухов. Вот ты слыхал хоть про одного знаменитого волшебника, который учился бы в академии?

– Нет.

– И я нет! А их полно! Ходят потом по королевству, размахивают грамотами об окончании академии, требуют себе должности при дворах глупых баронов и герцогов… а сами только позорят магию! Настоящих талантливых волшебников они к себе не принимают, о нет! Как можно – ведь сразу станет ясна их бесталанность! Обязательно найдут, к чему прицепиться – пишет с ошибками, простонародные выражения в заклинании употребляет… А идут к ним купеческие сынки, младшие отпрыски аристократов, экзальтированные ведьмочки…

Щавель так разгорячился, что еще с полчаса бурчал по поводу академии и негодных методик массового обучения магии. У Трикса зародилось легкое подозрение, что давным-давно сам Радион был отвергнут приемной комиссией академии, но вслух он этого говорить не стал.

Первые три дня путешественники двигались по княжеству Дилон, которое, как всем известно, славится своими дорогами. Есть мощеные каменные, есть хорошо утоптанные проселочные, через реки и ущелья обязательно наведены мосты или поставлены паромные переправы, даже в самых глухих местах нет-нет, да и встретится у дороги трактир (особым указом придорожным трактирам в глухомани снижали налоги), иногда попадались конные разъезды стражи, бдительно озирающие окрестности. Уже на второй день пути (и похоже, что именно из-за стражников) Щавель свернул с главного тракта, соединявшего столицу княжества со столицей королевства, на старую дорогу – чуть более длинную и чуть более запущенную. Но и старая королевская дорога была неплоха.

Даже ночевали путники большей частью под крышей – в первую ночь в трактире, во вторую ночь – на сеновале у гостеприимных крестьян (Щавель в благодарность соорудил пустяковое заклинание, повышающее надои), на третью ночь – в заброшенной, но чистенькой сторожке на скошенных лугах.

У Трикса постоянно вертелся на языке вопрос – зачем же все-таки Радион Щавель решил отправиться в Столицу. Судя по всему, его наставник не был склонен к дальним дорогам – иначе он побывал бы в центре королевства, да и в рассказах его мелькало лишь княжество Дилон да сражение на Черной Переправе. Трикс все больше и больше укреплялся в мысли, что по натуре Щавель был типичным провинциальным волшебником, домоседом, который свил себе уютное гнездышко в глуши, но недалеко от крупного города, обслуживает своей магией местное население, дружит и пьянствует с соседями-волшебниками, а в большую политику и серьезную магию предпочитает не лезть. Не из-за недостатка сил, разумеется! Трикс немедленно дал бы в глаз любому, кто посмеет усомниться в мудрости его учителя. А просто из скромности и свойств характера…

Но Щавель своих планов не раскрывал, сомнений не высказывал, тяготы дороги переносил стойко и вроде как даже полюбил свою разношерстную команду: Триксу непрерывно давал советы и наставления из своего богатого опыта, Иена шпынял, но только по делу, а над Халанбери, который после разговора о волшебстве ходил задумчивый и что-то бормотал себе под нос, дружелюбно подтрунивал.

Больше всех путешествию радовалась Аннет. По обе стороны дороги тянулись поля и луга, повсюду доцветали астры и хризантемы. С самого утра маленькая фея улетала в поля завтракать, иногда возвращаясь вполне нормальной, а иногда, увы, хихикая и невпопад рассказывая какие-то запутанные истории. Щавель по этому поводу сказал, что беспокоиться не надо, «вегетативный период скоро закончится». Трикс толком его не понял, но уверенному тону мага поверил. Как ни странно, но фея действительно сшила для Тианы мешочек – не из шелка, которого не нашлось, но из очень симпатичного оранжевого бархата. Теперь книжка все время висела у Трикса на шее, под рубашкой – и ему было как-то спокойнее за судьбу княгини.

На четвертый день путники подошли к межевому знаку – здесь начинались земли королевского рыцаря. С давних пор за особые заслуги перед короной род Маркелей награждал отставных рыцарей наделами земли, как правило, из числа той, что была присоединена к королевству за время рыцарской службы. Наделы были достаточно большими, чтобы рыцарь мог безбедно доживать свой век, собирая подати с крестьян, плату за проезд по мостам и дорогам, сдавая в аренду пашни и рудники. После смерти рыцаря земля отходила королю – или, чаще, передавалась другому состарившемуся рыцарю. Трикс помнил, что на границах со-герцогства тоже было три владения королевских рыцарей – старых напыщенных болтунов, которые не пропускали ни одного праздника и очень любили посокрушаться нынешним падением нравов.

Судя по выцветшей надписи на межевом знаке, впереди были земли королевского рыцаря Арадана. Под именем был изображен герб – на бледно-зеленом фоне справа налево простерто копье, на конце которого болтался, нет, не пронзенный, а вцепившийся в древко лапами, дикий кот.

– Арадан, Арадан… – задумчиво произнес Щавель. – Ну надо же! Старик Гиран Арадан еще жив!

Маг явно обрадовался. Потирая руки, он повернулся к Триксу и пояснил:

– Мы вместе сражались с витамантами. Ну, я-то тогда был молод, мы больше общались с Паклусом. А вот сэр Арадан командовал отрядом по защите магов, они стояли кольцом вокруг нас и отражали набеги зомби… Отважный рыцарь! Сколько ж ему было… лет семьдесят, пожалуй… Седой был, как лунь, зубы мы ему с Руфусом Чернобровом вместе магией вставляли… ну и еще кое-что, по мелочи, старикан попросил подлечить… Н-да.

Щавель задумался, потом покачал головой:

– Видать, мы его подлечили лучше, чем собирались. Или в роду у него были нелюди. Потому что сейчас Арадану должно быть за сто лет. Ну и ну… не знал, что старый товарищ так близко обитает. Что ж, сегодня нас ждет славный ужин и сон на мягких перинах!

Воодушевившийся Щавель заразил своей радостью и ребят. Даже то, что сразу за межевым знаком дорога испортилась, стала узкой и разбитой, никого не смутило.

– Королевские рыцари – они ж небогатые, – будто извиняясь за приятеля, объяснял Щавель. – Если есть шахта какая во владении, или мост удачно стоит, или какой-нибудь поселок с мастерами-ремесленниками, то еще ничего. А тут… холмы да перелески.

– Вон деревенька впереди, – заметил Трикс.

– Много ли с крестьян податей соберешь? – пожал плечами Щавель. – Владения небольшие, земля тощая, дорога не главная. Боюсь, старый рыцарь не купается в роскоши.

Да, похоже было на то. Проезжая через деревню, Трикс с сочувствием смотрел на покосившиеся домишки, зачуханных крестьян, провожающих их опасливыми взглядами, неопрятных крестьянок, провожающих их задумчивыми взглядами, грязных босоногих ребятишек (те, что помладше, вообще бегали в одних рубашонках), провожающих их глупыми возгласами и просьбами дать монетку, и дворовых собак, как положено провожающих путников лаем. При всем том село оказалось неожиданно большим, в пару сотен дворов, да и возвращающееся с пастбища стадо выглядело совсем немаленьким.

Щавель, выбрав крестьянина с лицом поумнее, подъехал к нему и осведомился, где живет старый рыцарь Арадан. Крестьянин почему-то сильно смутился, но все-таки указал узкий проселок, уходящий в лес.

– Там, за лесочком, на холме господский дом стоит, – пряча глаза, сказал крестьянин. – Недалеко совсем, вам полчасика-то и ехать всего. А у нас в деревне даже места нет для таких благородных господ, ни ночлега, ни пропитания подобающего… Это я вам точно говорю, я староста деревенский, Шушок меня звать…

Волшебник задумчиво посмотрел на проселок. Выглядел тот так, будто по нему пару недель никто не ездил.

– Скажи-ка, добрый селянин, – не удостаивая крестьянина обращением по имени, сказал Щавель. – А давно ли вы отправляли вашему господину подобающие подати?

Староста засуетился еще больше, признал, что подати отправляли давно, после чего наорал на односельчан – и уже через пять минут в телегу накидали возбужденно кудахчущих кур со связанными лапами, вручили большую корзину яиц, мешок со свежим хлебом и домашней колбасой, маленький кошелек с медяками и пару крынок молока. Щавель потребовал еще творога и мяса – все было без спора принесено.

– Странно, – пробормотал Щавель и направил коня на проселок.

– Что странно? – робко спросил Трикс. Уже смеркалось, и ехать в темный лес, пусть даже дороги до рыцаря было всего «полчасика», не хотелось.

– Во-первых, почему крестьяне сами не отвозят подати своему господину, – сказал Щавель. – Во-вторых, почему селеньице такое неказистое, а люди такие грязнули и кулемы. Ты же видишь, еду притащили сразу, без споров. В каждом дворе – коровы, куры, свиньи… Значит, не бедствуют. Так почему порядка нет? Дорога почти заброшена, дома никто не правит, за собой люди не следят. Если Арадану достался такой ленивый народец – так чего же он не наведет на своих землях порядок? Высечь старосту, на крестьян страху нагнать…

Некоторое время Щавель молчал, потом остановил коня и стал распаковывать дорожную сумку.

– Тоже достань парадную мантию и посох, – велел он Триксу. – Даже если старый рыцарь впал в маразм и нищету, мы должны явиться к нему как подобает. При всем параде.

У Трикса возникло нехорошее предчувствие, что дело не только в подобающем обличье, но он ничего говорить не стал, а послушно надел облачение волшебника. Аннет, до того ехавшая на его плече, тихонько забралась в карман мантии. Дальше они ехали через лес молча.

Староста почти не соврал – меньше чем через час они выехали из леса и увидели обиталище Гирана Арадана. Назвать его домом было бы преуменьшением, замком – преувеличением. Просто большая усадьба, опоясанная рвом – неглубоким, вряд ли способным помочь при осаде, с двумя невысокими башенками во флигелях. Только в двух окнах горели слабые огни. Парк перед усадьбой был запущен, ворота распахнуты. Пруд, где когда-то, наверное, водились цветные карпы, зарос тиной, из него доносилась лягушачья разноголосица.

– Развал и запустение… – мрачно сказал Щавель.

– А может, он помер давно? – робко подал голос Иен.

– Нет, – отрезал Щавель. – Король дважды в год посылает всем отставным рыцарям доверенного курьера с подарочками. Ну, чтобы убедиться, жив рыцарь или нет.

Они въехали в парк, волшебник огляделся и указал Иену на отдельно стоящее здание.

– Вон конюшня. Устрой лошадей на ночлег.

– А ежели нас не примут? – спросил Иен. – Может, не спешить?

Щавель оглянулся на темный, ночной лес, посмотрел в небо, где уже пробивались первые звезды. И твердо сказал:

– Примут. Не нравятся мне эти места, не дело ночевать тут на воздухе.

Дверной молоток был оторван и валялся на пороге. Щавель, не говоря ни слова, поднял его и постучал в дверь.

Долгое время было тихо. Иен с Халанбери успели дойти до конюшни и завести туда лошадей. Наконец послышались шаркающие шаги, и дверь немного приоткрылась – толстая цепь не позволяла протиснуться в образовавшуюся щель. На Щавеля молча уставился пожилой обрюзгший мужчина с мечом в одной руке и фонарем в другой. Бородатое лицо мужчины было суровым и недружелюбным.

Волшебник молчал.

– Ну? – неприветливо спросил мужчина.

– Подковы гну, – ответил Щавель. – Здесь ли проживает доблестный королевский рыцарь Гиран Арадан?

– Здесь, – ответил мужчина, и не подумав снять цепочку.

– Передай Гирану, что его приехал навестить старый боевой друг.

Мужчина нахмурился и поднял фонарь повыше, изучая лицо Щавеля. Внезапно его брови поползли вверх, челюсть отвисла.

– Го… господин Радион… Радион Клевер?

– Радион Щавель! – с легкой обидой поправил его волшебник. А мужчина уже снимал лязгающую цепь и широко открывал дверь.

– Господин волшебник! Господин Кле… Щавель! Вы меня не помните? Как же так! Черная Переправа, витаманты зомбаков на нас погнали, я от троих отбивался, думал, конец уж мне… А тут вы… обратили внимание, снизошли, огненным кольцом меня окружили…

– Постой-постой… – Щавель нахмурился. – Тамин?

– Тимин, господин волшебник. Хазар Тимин, оруженосец Арадана.

– Ха! – Щавель заключил мужчину в объятия. – Тимин! Да ты же был совсем юнец!

– Время, господин волшебник, – вздохнул мужчина. – Время никого не щадит… У меня нынче внук в оруженосцах, ему восемнадцать, как и мне в ту пору было… А вы совсем не изменились!

– Это магия, – смутился волшебник. – Сам понимаешь… мы медленно стареем…

– Понимаю, господин волшебник. Как уж не понять. – Хазар Тимин утер проступившие слезы. – Сорок лет прошло, а вы как встарь… все такой же культурный, умный, обходительный… Эх… как я рад вас видеть. Да вы проходите, проходите! – засуетился он. – И мальчик пусть проходит. Сынок ваш?

– Ученик.

– Тоже хорошее дело. Как же вас занесло в нашу-то глухомань?

Щавель и Трикс вошли в большую темную залу. Огромная люстра под потолком обросла паутиной и пылью, пол нуждался не только в мокрой тряпке, но и в метле, мебель была большей частью накрыта серыми ветхими чехлами.

– Мы тут по-простому совсем, – говорил, не умолкая, Тимин. – Я с женой – вот и вся прислуга. Сын с дочкой давно уже в Дилон уехали, там живут… внучков редко когда вижу…

– Живете тут втроем? – уточнил Щавель.

– Вчетвером. Мы с женой, господин Арадан и сын его, Кодар.

– У Арадана был сын? – удивился Щавель. – Помнится, он жаловался… хм.

– Раньше-то не было, – охотно сообщил Тимин. – А после того как вы его на Черной Переправе подлечили – он весь будто помолодел. Женился второй раз, он же вдовый был… И пятнадцать лет назад обзавелся наследником…

– Ой ли? – Щавель с сомнением посмотрел на Тимина.

– Клянусь! – пылко воскликнул бывший оруженосец. – Здесь мы жили, чужих мужчин не водилось, только господин Арадан и я. Ну и сын мой, только он тогда совсем малец был. Арадана сын, не сомневайтесь… да они и похожи как две капли воды. Жаль, жена господина Арадана в родах померла, бедняжка… ох, как он ее любил, а как она его любила!

– А я-то думал, что справился только с зубами, – задумчиво сказал Щавель. – Надо будет найти те заклинания и поработать с ними… это же золотое дно… Хорошо, Тимин! Веди нас к Арадану.

Тимин неожиданно замялся.

– Господин рыцарь уже лег почивать… быть может, завтра с утра? Возраст…

Щавель поморщился.

– Ну… как скажешь. Не поможешь моим слугам устроить коней на ночь?

– Коней? – неожиданно напрягся Тимин.

– Да, да! Коней. Животные на четырех ногах, с хвостом и большими зубами, используются для верховой езды и перевозки грузов! – Щавель раздраженно пристукнул посохом, от чего по полу пробежал сноп искр. – И помоги им занести продукты в дом. Мы тут по пути устыдили ваших крестьян, собрали налог… Что ж вы их так распустили-то?

– Не стучали бы вы палкой, господин маг, – опасливо посмотрев на пол, сказал Тимин. – Тут всюду пыль, вспыхнет ненароком… Сейчас помогу, конечно. А вы наверх поднимайтесь, по лестнице, жена в гостиной ужин накрывает…

Когда слуга вышел, Щавель мрачно посмотрел на Трикса и покачал головой:

– Что-то здесь не то, ученик. Что-то здесь нечисто.

Трикс был с ним совершенно согласен.

Второй этаж усадьбы оказался почище и поухоженнее, чем первый. Хлопотливая пожилая дама накрыла на стол (Триксу показалось, что половина продуктов была из тех, что привезли они), Тимин обошел всю гостиную, зажигая свечи в люстрах и расставляя в темных уголках канделябры, потом разжег огромный камин. Сразу стало уютно. Иен и Халанбери пристроились в углу, на устилавших пол старых коврах, и старались не показываться.

Тимин привел наследника рыцаря Арадана – бледного тихого юношу, ровесника Трикса. Тот, пряча глаза, пожал руки Щавелю и Триксу, предложил быть в усадьбе как дома и произнес заученные, идущие скорее от ума, чем от сердца фразы – о боевом братстве, о том, что «много наслышан о вас от папеньки», и о скудости приема, вызванной бедностью, а не жадностью.

Щавель похлопал юношу по плечу, изрек столь же дежурные слова о скрепленной в сражениях дружбе, о схожести Кодара с отцом – «узнаю, узнаю этот дерзкий взгляд, эти волевые губы!» и о том, что дорог не роскошный прием, а искреннее гостеприимство.

По мнению Трикса, не отрывающийся от пола взгляд юноши никак нельзя было назвать дерзким, ну а губы у него были не более волевыми, чем два раскисших вареника. Да и можно ли было ожидать иного от парня, прожившего всю жизнь в глухой провинции с престарелым отцом и немолодыми слугами? Трикс даже попытался завязать с ним разговор, но Кодар отвечал односложно, шуткам улыбался невпопад, иногда просто не слышал вопросов – словно думал о чем-то своем.

Так что ужин прошел без особого веселья – даже бутылка старого и, похоже, хорошего вина из рыцарского подвала никого не развеселила. После еды Тимин принялся хлопотать, устраивая гостей на ночлег. Щавелю и Триксу отвели комнату для гостей – там была и огромная кровать под балдахином, и узенькая койка в алькове – явно предназначавшаяся для ребенка. Иена и Халанбери Тимин отвел в комнату для слуг, пустующую, похоже, уже много лет.

Заперев на засов дверь, Щавель молча обошел комнату, особое внимания уделив шпингалетам на окнах, а также проверив шкафы и заглянув под кровать. Ничего опаснее старого ночного горшка он не обнаружил, но это его не успокоило.

– Ложись не раздеваясь, – велел он Триксу. – И постарайся не уснуть.

– Что-то случится? – робко спросил Трикс.

– Конечно, – набивая трубку, ответил Щавель. Он уселся на кровати и загасил свечи в канделябре. Легкий красный отсвет тлеющего табака совсем не разгонял темноту. – Понимаешь ли, ученик, все в мире подчиняется законам логики и красоты. После того как мы наткнулись на деревню со странными крестьянами, проехали по темному лесу в вечерний час, встретили старого оруженосца, который увиливает от ответов, – все уже предрешено.

– Тут скрыта какая-то жуткая тайна, – сказал Трикс.

Щавель вздохнул:

– Тайна? Да, конечно. Жуткая? Отчасти. Скорее, грустная тайна, мой маленький друг. Слышал ли ты когда-нибудь историю о рыцаре Огусто?

– Нет, – признался Трикс.

– Это случилось давно, во времена моего деда, – сказал Щавель. – В те времена в королевстве свирепствовала Красная Чума. Заболевший ею вначале покрывался синими пятнами, потом истекал зловонным зеленым пóтом… а потом умирал.

– Почему же она Красная? – спросил Трикс.

– Потому что было одно-единственное лекарство от чумы. Три дня подряд пить человеческую кровь. Иногда в больших семьях так спасали заболевших детей – все давали ребенку часть своей крови, и болезнь отступала… Но для людей, которые очень хотели вылечиться, но не имели целой кучи любящих родственников, существовал и другой путь раздобыть много крови…

– Угу, – прошептал Трикс, чувствуя, как покрывается холодным потом.

– Рыцарь Огусто был одним из тех, кто не щадя своих сил боролся с чумой. Вместе с другими рыцарями он стоял в карантине, не давая чуме распространиться. Преследовал бандитов, которые ради спасения от чумы готовы были убивать невинных людей. Он был славным рыцарем, но чума не обошла и его.

– Я понял, – сказал Трикс.

– Нет, ты не понял. Все рыцари из отряда Огусто пришли к нему и предложили дать свою кровь. Никто бы не погиб скорее всего! Но Огусто отказался. Он сказал, что должен дать пример того, как надо стойко принимать свою судьбу. Не вводить в искушение других людей своим чудесным спасением. И что он не вправе спасаться таким способом, за который раньше преследовал других…

– Он умер? – спросил Трикс.

– Конечно. Но ты же понимаешь, ученик, что баллады и предания складывают не про тех, кто вел обычную жизнь, а про тех, кто совершил что-то удивительное. Редкое. Человек может быть сколько угодно праведным, пока беда не коснется его самого. А вот тогда… тогда он способен стать тем злом, с которым сам и боролся.

Щавель вздохнул и поднялся. Отложил трубку. Легонько стукнул посохом – и на рукояти загорелся бледный голубой огонек.

– Идем, Трикс. Я полагаю, что самое время.

Трикс шел вслед за Щавелем по темным коридорам усадьбы. Они прошли из главного здания в левый флигель. Стали медленно, осторожно подниматься по винтовой лестнице – пока не остановились перед прочной дубовой дверью. Сквозь щель в двери пробивался слабый свет.

Здесь Щавель остановился. Тронул Трикса за плечо и указал ему на обитый железом засов, закрывающий двери снаружи. Впрочем, сейчас засов был отодвинут.

– …придет, – донесся до них слабый, незнакомый голос. – Даже не сомневайся.

– Позвольте увезти вас отсюда, сэр Гиран! – это говорил Тимин. – В лесу есть одна сторожка, вы поживете там день-другой…

– Мой верный слуга… – печально ответил сэр Гиран. – Я столько раз просил: не говори про меня слово «жил», «поживет», «проживает»…

– Сэр Гиран…

– Не надо. Я помню молодого мага по имени Радион Щавель. Я видел его глаза, когда мы сражались с витамантами. Он все понял, и он придет. Я даже полагаю, что он стоит сейчас за дверью. Входите, господин волшебник!

Щавель откашлялся и распахнул дверь. Вслед за волшебником Трикс опасливо вошел в круглую комнату на вершине башенки.

Окна комнаты были забраны толстыми железными решетками. Обстановка была аскетичной, суровой – прочная кровать, маленький столик, один стул. На столе лежала обглоданная курица. Сырая курица. На кровати, под усеянным темными пятнами одеялом, лежал старик с зеленоватым, неподвижным лицом, на котором лихорадочно блестели глаза. Рядом на стуле сидел грустный, подавленный Тимин.

– Не спится, господин волшебник? – печально спросил он.

– Как и тебе, верный слуга, – ответил Щавель. – Как и тебе, отважный рыцарь Гиран Арадан. Спасибо за приглашение войти. Я вижу, твой ум столь же проницателен, как и раньше… когда ты был живым.

– Спасибо на добром слове, – ответил зеленоватый старик. – Но если честно, я приглашаю тебя войти вот уже второй час, каждые десять-пятнадцать минут. Я был уверен, что ты придешь, но не знал, когда именно.

– Как же это случилось, Гиран? – спросил Щавель.

– Как или почему?

– Вначале – как. Потом – почему.

– Я умирал, – просто ответил рыцарь. – От старости. Это было пятнадцать лет назад. И надо же было такому случиться, что в ту ночь, когда я готовился покинуть этот мир, в усадьбу постучался витамант.

– Витамант? На королевских землях? Пятнадцать лет назад? – Щавель был не просто удивлен, он был растерян и возмущен.

– С ним была королевская стража, мой друг. – Гиран вздохнул. – Это была тайная миссия с Хрустальных островов, витамант ехал к королю Маркелю для секретных переговоров. Обычное дело, ты же понимаешь, война уже давно закончилась, надо было налаживать какие-то контакты, искать точки соприкосновения…

– Да ты стал настоящим политиком, – пробормотал Щавель. – Ну, допустим…

– Витамант и стражники попросили пристанища на день. Они путешествовали тайно, ночами. Я счел, что не будет большой беды, если перед смертью я поговорю со старым врагом… что пристало королю, то не зазорно и его слугам. И тогда Гавар…

– Гавар? – воскликнул Щавель. – Гавар Вилорой? Рыцарь-маг?

– Он самый, – кивнул старик. – Да, я помнил, что когда-то мы скрестили с ним мечи… но все это было не важно в последний час. Гавар выслушал мою историю и предложил мне… свои услуги.

– Предложил тебе стать зомби?

– Нет-нет, не зомби! – возмутился старик. – Я же еще не умер к тому моменту. Он предложил мне стать личем, живым покойником, обманувшим смерть и обратившимся в ходячий труп, сохранить и разум, и чувства…

– Я полагал, что личем может стать только волшебник, – задумчиво сказал Щавель.

– Нет, не обязательно. Витаманты таких, как я, называют полуличами… магией мы не владеем, как и при жизни, но остаемся не-мертвыми.

– И что в тебе изменилось после преображения? – спросил Щавель. – Ты уж извини, старый боевой соратник, что я тебя допрашиваю. Но обычно поговорить с нежитью не удается.

– Ничего-ничего, я понимаю, – успокоил его Гиран. – Ты знаешь, изменилось многое. Перестали болеть старые раны. Дышать не обязательно… ну, когда не занят разговором, конечно. Я стал сильным и быстрым, как в молодости…

Щавель перехватил посох поудобнее и кивнул:

– Спасибо, я учту. А какие изменения в психологии?

– Хочется есть сырое мясо, – вздохнул Гиран. – Если честно, то даже не сырое, а живое.

– Человеческое? – уточнил Щавель.

– Да нет, это не принципиально, – подумав, ответил старый рыцарь. – Я как-то теперь разницы особой не чувствую. Но я людей не ел, ты не подумай!

– Ни одного раза! – горячо подтвердил Тимин. – Даже когда к нам разбойники забрались, и господин Арадан им всем головы поотрывал – даже тогда никого не съел. «Убери, говорит, их с глаз моих. И принеси живую курицу побыстрее…»

– То есть ты можешь сдерживаться, – кивнул Щавель. – Это хорошо. Все-таки рыцарское воспитание дает о себе знать.

– Да, друг мой, – вздохнул Арадан. – Боюсь, не проживи я долгую и праведную жизнь – давно бы уже сожрал этих негодных крестьян…

– Кстати, а что они у тебя так распустились? – удивился Щавель. – Лентяйничают, не уважают господина…

– Так я же из дома не выхожу, – признался Арадан. – По мне же сразу видно – живой труп. А они чего-то чуют, видать. Догадываются. И подати платят редко, и живут так, словно в любой момент убежать готовы…

– Зачем ты это сделал, Арадан? – спросил Щавель. – Неужели пятнадцать лет взаперти грызть сырых куриц – это лучше, чем честно умереть?

– Сын у меня родился, Щавель! На старости лет жена сыном одарила. И сама в родах померла.

– Уже слышал. Мои соболезнования.

– Ну и скажи тогда, мог ли я оставить ребенка без попечения? – спросил Арадан. – Я же ничего за жизнь не нажил, не скопил. Старые доспехи да меч в щербинах – вот и все достояние. Живу на королевское вспомоществование, на то, что с крестьян соберу… Умер бы – остался бы младенец один-одинешенек. Понятно, Тимин бы его не оставил, воспитал… но не мог я! Не мог, Щавель!

– Вот так дела, – растерянно сказал волшебник и даже оглянулся на Трикса. – Понимаю…

– Для того и стал личем. Чтобы у сына крыша над головой была, кусок хлеба…

– Я все понял, – мрачно произнес Щавель. – Я… у меня детей-то своих нет, но я понимаю…

– Осуждаешь? – спросил старик.

– Нет. Но твой сын вырос. Отправь его к любому рыцарю, отпрыска знаменитого Арадана почтут за честь взять в оруженосцы!

– Не могу я, – отводя глаза, признался старик. – Вначале так и собирался поступить. А как стал не-мертвым, так что-то изменилось. Не могу с собой покончить. Я и костер во дворе складывал, сжечь себя хотел… в последнюю минуту кол, к которому был привязан, из земли вырвал и убежал. И в пропасть хотел прыгнуть… не могу. Кто разок от смертной черты убежал, тот уже обратно возвращаться не хочет.

Щавель кивнул.

– Поможешь мне, волшебник? – спросил рыцарь.

– Помогу, – сказал Щавель.

– Только ты учти, я сопротивляться буду, – предупредил старик. – Это выше меня!

– Доблестный рыцарь Гиран Арадан, – торжественно сказал Щавель. – Ты многие годы служил королю и королевству. Ты был примером верности и отваги. Нет твоей вины в том, что ты не захотел умирать, – только ради сына, ради будущего рыцаря, принял ты эту тяжкую ношу…

Старик стал дергаться на кровати. Трикс подумал было, что это начало действовать заклинание, но одеяло слетело – и оказалось, что руки и ноги полулича привязаны к кровати толстенными веревками. Тощее стариковское тело выгибалось и тряслось, веревки скрипели, кровать трещала. Тимин прижал ладони к лицу и отвернулся в сторону.

– Пусть примет покой твое измученное тело, пусть избавится от проклятия твоя настрадавшаяся душа, пусть распадется твоя не-живая и не-мертвая плоть… Праху – прах! Миру – мир! Землю – живым! Под землю – мертвым!

– А-а-а-а! – грозно завопил полулич и мощным рывком разорвал обе веревки на руках и одну на ноге. Вскочив, он двинулся к Щавелю, волоча за собой кровать.

– Возобновилось гниение и разложение в мертвом теле! – с некоторой тревогой выкрикнул Щавель. – Процессы распада стали преобладать над процессами синтеза! Закончилась внутренняя активность сущности Гирана Арадана, отныне она нуждается во внешнем источнике движения и эволюции!

Полулич, все зеленея и зеленея, вытянул к Щавелю трясущиеся тощие руки. Из пальцев стремительно росли длинные кривые когти.

Оруженосец Тимин утер слезы, встал, вытащил из ножен меч, сделал шаг – и одним ударом снес своему бывшему господину голову.

– Прекратилась высшая форма существования материи, известной нам как Гиран Арадан… – пробормотал Щавель. Видимо, ему было трудно сразу остановиться.

– Господин Арадан, еще когда живехонький был, всегда говорил: против лича нет ничего лучше острого меча, – сказал Тимин, заученным движением вытирая меч о стариковские кальсоны. – Пока, говорит, маг свои заклинания пробормочет… у нежити-то никакого воображения, устойчива она к заклинаниям…

– Да, несомненно, – покосившись на Трикса, сказал Щавель. – Ты меня… мне подсобил.

Тимин вздохнул и спрятал меч в ножны. Потом искоса поглядел на волшебника:

– Что королю-то писать будем?

– Что-что… – Щавель присел и печально посмотрел на останки полулича, медленно превращающиеся в серый прах. Как ни странно, в этом зрелище не было ничего отвратительного – скорее, печальная грустная красота… – Так и напишем. Что его доблестный рыцарь Гиран Арадан, прожив очень долгую и достойную жизнь, отошел наконец в мир иной. И в своих последних словах молил не оставить без покровительства и заботы его юного сына, который мечтает пойти по стопам отца.

– Спасибо, господин волшебник, – сдержанно сказал Тимин. – Я очень тревожусь за мальчика.

– Еще бы, – сказал волшебник. – Еще бы ты не тревожился.

Двое мужчин уставились друг на друга. Первым глаза отвел Тимин.

– Я, конечно, здоровье Арадану подправил, было дело, – признал Щавель. – Зубы у него крепкие стали… вон, до сих пор не рассыпались. Но что он в сто лет отцом стал – извини, Тимин, не поверю.

– А вот господин Арадан поверил, – сказал Тимин. – И жена моя так считает…

– Вот и хорошо, – кивнул Щавель. – И славный род не прервался, и твоя жена не в обиде, и покойной жене Арадана веселее было в захолустье-то. Оставим это, Тимин. Нам надо поспать, завтра мы отправимся в путь.

– Идите, – кивнул Тимин. – А я принесу совок, метелку, да и приберусь тут.

Рано утром путешественники покинули усадьбу. Кодар, сдерживая рыдания, сообщил им, что его батюшка умер ночью, так и не дождавшись встречи со старым другом. Щавель и Трикс принесли свои соболезнования. Иен и Халанбери так ничего толком и не поняли – и Трикс почему-то совсем не захотел поделиться с ними приключившейся ночью историей.

Миновав деревеньку – ее расхлябанные обитатели откуда-то уже знали о случившемся, как это обычно и водится у нерадивых подданных, путники выехали из владений рыцаря Арадана и вновь попали на приличную дорогу. Сверившись с картой, Щавель заявил, что теперь они едут по землям барона Исмунда. Трикс, подумав хорошенько, вспомнил, что предки барона были из той самаршанской знати, которая после проигранной войны предпочла принять власть Маркеля Разумного и стать его баронами, а не срываться с насиженных земель и копить впустую обиду. Иен, очень гордившийся своим приютским образованием, сказал, что владения Исмунда славятся быстрыми скакунами, собачьими бегами, петушиными боями, бойцовыми рыбками, азартными играми и гладиаторскими сражениями (только не до смерти, поскольку Маркель Неожиданный в угоду своей второй жене запретил гладиаторам убивать друг друга на аренах). Щавель отметил, что магия во владениях Исмунда развита слабо и знаменитых волшебников тут не водится. Ну а Халанбери только поинтересовался, умеют ли подданные барона делать знаменитую самаршанскую халву или уже разучились.

Несмотря на то что на землях Исмунда с давних пор проживало множество самаршанцев, нынче они уже мало отличались от прочих граждан королевства. Длиннополые накидки уступили место штанам и рубашкам, женщины больше не прятали рот под тугой повязкой (почему-то в Самаршане считали, что приличная женщина не должна показывать свой рот чужим – скорее всего самаршанцы таким образом ловко избавились от необходимости водить своих жен на пирушки и выслушивать от них замечания при посторонних). В деревнях повсюду держали кур, которых самаршанцы считают грязными животными, ибо они едят червей, а черви едят мертвецов, значит, тот, кто ест курицу, пожирает своих предков. Единственное, что выдавало происхождение местных, так это чуть более темная кожа и слегка раскосые глаза.

Деревни здесь встречались часто, и три ночи подряд путники проводили в тавернах. Но на четвертый день, когда вдали уже показались башни Гивы – главного города баронства, случилась неприятность.

Вначале зарядил дождь – нудный осенний дождь, решивший поквитаться за затянувшееся бабье лето. Дороги быстро раскисли, и благородный жеребец волшебника внезапно показал себя не с лучшей стороны: поскользнулся, упал, уронив Щавеля в лужу, – и захромал. Вначале волшебник почем свет ругал глупого коня, потом принялся его успокаивать и осматривать ногу. Ничего утешительного он не обнаружил.

– Месяц поправляться будет, – забинтовывая распухшую ногу животного, сказал он. – В ветеринарной магии я не силен. До города дохромает… там придется продавать.

Засунув руку в карман, волшебник достал тощий кошелек, заглянул внутрь и печально добавил:

– И покупать новую лошадь. М-да…

До города жеребец действительно дохромал – Щавель шел пешком. На воротах волшебник поинтересовался адресом ближайшего лошадника и ближайшего колбасника. Конь насторожился.

К счастью для него, лошадник, осмотрев ушибленную ногу, назвал приличную цену, и визита к колбасных дел мастеру удалось избежать. Заодно Щавель продал и повозку с кобылой, после чего повеселел и отправился в ближайший трактир. Поужинав и выпив бутылку вина, волшебник стал совсем благостным. Для Трикса, Иена и Халанбери была снята комната, а сам Щавель отправился «знакомиться с прославленной ночной жизнью Гивы».

Трикс не возражал. Ребята устали так, что тут же повалились на койки. Халанбери уснул мгновенно, Иен успел снять башмаки. Аннет присела на подоконник, печально посмотрела на дождь, который только усиливался, и отправилась ночевать к Триксу в карман мантии.

Да и Трикс держался недолго. В свете единственной свечи он некоторое время разглядывал книгу «Тиана», борясь с искушением открыть ее и прочитать. Потом спрятал под подушку, задул свечу и уснул.

Утром Радион Щавель обнаружился в комнате, хотя Трикс точно помнил, что перед сном задвинул засов на двери. Волшебник был хмур и неразговорчив – видимо, знакомство с ночной жизнью города оказалось неудачным.

– На хорошем экипаже до Столицы меньше недели пути, – сообщил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Пешком будем идти недели три, а если упадет снег – то и больше.

– Здесь снег нечасто бывает, – блеснул образованностью Иен. – Да и что такое три недели…

– Волшебники не ходят пешком! – гордо ответил Щавель. – И три недели… это тебе ничего, а для меня, немолодого человека, изрядный срок!

Трикс, вспомнив, сколько вчера выторговал за лошадей и повозку Щавель, робко поинтересовался:

– А нанять экипаж денег не хватит?

– Уже нет, – мрачно ответил Щавель.

– Тогда, наверное, надо их заработать? – наивно спросил Трикс.

– Запомни, мой мальчик, больше всего на свете… ну, после хождения пешком, конечно, волшебники не любят… работать! – Последнее слово Щавель произнес с отвращением. – Маги любят придумывать заклинания. Соревноваться. Даже воевать! Но работать…

Он помолчал, потом печально добавил:

– Наверное, придется… Но помогать лавочникам устроить свои делишки я больше не намерен. Умойся и почисть одежду, мы отправимся на аудиенцию к барону!

– А одежда чистая, – похвастался Трикс.

– Мою одежду почисть, – пояснил Щавель. – И попроси на кухне кусочек жира, завернешь в тряпицу и начистишь мне сапоги до блеска… Да, Трикс! Ты не встречал барона Исмунда? Возможно, он знал твоего отца?

– Вроде как нет, – признался Трикс.

– Странный этот Исмунд, – пояснил Щавель. – В народе его любят. Но все обязательно уточняют, что больше всего барон славен любовью к азартным играм. Ладно, иди занимайся делом.

Трикс довольно быстро сумел почистить мантию волшебника и до блеска извозить салом сапоги. Все-таки классическое образование юного аристократа включало в себя много полезных навыков помимо танцев, чтения летописей и зубрежки родословных. Щавель тем временем ополоснулся в лохани и надушился южными благовониями (видимо, из уважения к самаршанскому происхождению барона). Иену и Халанбери было велено вести себя прилично, гулять только в людных местах (Щавель зловеще намекнул про весьма ценящихся в близком Самаршане малолетних светлокожих невольников) и к вечеру вернуться в трактир. Как ни странно, но больше всех предупреждение напугало Аннет. Поинтересовавшись у Трикса, есть ли в ней нужда, она добровольно вызвалась сопровождать мальчишек.

– Цветочная душа, – философски заметил Щавель, когда они с Триксом вышли из трактира. – Вроде и ругается на всех, а при этом – беспокоится. Надо признать, что магические существа вовсе не обязательно несут в себе зло.

– Господин волшебник, вы думаете, барон нам поможет? – поинтересовался Трикс.

Щавель искоса посмотрел на ученика.

– Ты сам как думаешь? Если бы к твоему отцу пришел… э… известный и уважаемый волшебник и попросил карету для поездки в Столицу к королю по важному делу?

– Это смотря какое настроение было бы у отца, – честно ответил Трикс. – Если вечером и веселое, то мог бы и дать. А если утром и подавленное, то прогнал бы. Или соврал чего.

– Исмунд вообще не пьет, – с отвращением сказал Щавель.

– Еще от придворных волшебников многое зависит, – продолжал Трикс. – Они же все считают себя самыми великими. И если бы отец дал чего другому волшебнику – придворный маг бы обиделся. И начал бы и себе требовать…

– Понятно. – Щавель кивнул.

– Хотя вообще-то папа добрый… был… – Трикс замолчал и отвел глаза.

Некоторое время они шли молча, потом волшебник положил руку ему на плечо:

– Не стыдись своих слез, ученик. Это хорошо, что ты любишь своих родителей. Но все мы смертны, рано или поздно.

– Кроме витамантов, – мрачно сказал Трикс, стыдясь своей слабости.

– Ты бы хотел видеть отца таким, как рыцарь Арадан? – спросил Щавель. – А ведь это даже не оживший покойник, это лич… Смерть не обманешь!

– А что будет после смерти? – спросил Трикс.

– Тут есть разные мнения, – охотно поддержал разговор Щавель. – Некоторые ученые говорят, что смерть – это полное небытие. Тьфу на них! Скальды варваров утверждают, что после смерти храбрые воины получают в свое распоряжение замок, толпу прекрасных девушек и кучу слуг, а также личное поле брани и неограниченное число врагов… как по мне, так утомительно и однообразно, верно? Самаршанские мистики верят, что после смерти Высшее Божество собирает все грехи и подвешивает к твоим ногам, а из добрых дел вьет веревку – и ты должен выбираться по этой веревке из Теснины Страданий на Гору Блаженства… причем Высшее Божество может еще дуть на тебя… не помню, в каких случаях снизу, а в каких – сверху…

Трикс, который был слаб в вопросах теологии, так заинтересовался, что недостойные волшебника слезы сами высохли на его щеках.

– Наши жрецы склоняются к мысли, что раньше миром правили семнадцать богов и богинь, но все они были лишь разными сторонами личности Высшего Божества – настолько оно разностороннее и многогранное. Один бог повелевал войной, другой – медициной, третий – погодой, и так далее… Но потом Высшему Божеству наскучило по мелочам вмешиваться в людские дела. Оно решило воплотиться в человека, прожить полную тягот и лишений жизнь, тем самым изменив род людской и весь мир человеческий к лучшему.

– Это получилось?

– И тут нет согласия, – вздохнул Щавель. – Ортодоксы считают, что получилось, и теперь после смерти все люди попадают в чудесный новый мир. Агийские еретики утверждают, что воплощенное в человека Высшее Божество некоторое время жило среди людей, но так в них разочаровалось, что вообще ушло из мира и занялось самопознанием, а все люди после смерти незримыми духами витают вокруг Божества и ждут, пока то освободится от дел. А вот горские знахари уверены, что Божество никогда и не просыпалось, что весь наш мир – это его страшный сон. И после смерти люди снова рождаются, ничего не помня о прошлой жизни. Хорошие люди рождаются умными, красивыми и богатыми, а дурные люди – уродливыми бедными дураками. Поэтому горцы обычно сразу убивают уродливых, продают в рабство бедных, а над дураками издеваются – ведь эти люди чем-то сильно провинились в прошлой жизни.

– Так кто на самом деле прав? – не выдержал Трикс.

– А кто его знает? – пожал плечами Щавель. – Несколько раз великие волшебники пытались с помощью магии связаться с Высшим Божеством и узнать, в чем смысл жизни и что происходит после смерти. Например, первая ассамблея волшебников увлекалась этим в полном составе. Однажды коллективными усилиями они составили такое мощное вопросительное заклинание, что даже получили ответ.

– Какой?

– Цветок герани, стоявший на окне, вспыхнул ярким пламенем и горел, не сгорая, три дня и три ночи. На стол, вокруг которого сидели волшебники, упала с неба морковка. А у тех волшебников, что были женаты, волосы стали зелеными.

– И что это значит?

– Пятеро волшебников сошли с ума, пытаясь догадаться. А остальные плюнули, герань погасили в ведре с водой, морковку съели, волосы перекрасили и больше ерундой не занимались. Понимаешь, Трикс, не в человеческих силах постигнуть ход мысли Божества… О, кстати, мы пришли.

Дворец Исмунда ничуть не походил на самаршанские постройки – это был строгий дворец с колоннами у входа и мощным фронтоном над ними. Наверное, таким образом барон подчеркивал свою преданность королевству, несмотря на инородное происхождение.

Двери во дворец были открыты, стража у ворот пропустила волшебника с учеником без всяких вопросов. Зато сразу во дворце Щавеля немедленно взял в оборот немолодой властный мужчина, сидящий за большим письменным столом. Одет он был по какой-то необычной моде – в лакированные ботинки, темные прямые штаны, белую рубашку и темный сюртук неудобного покроя. Вокруг шеи у него почему-то была повязана яркая красная лента, свисающая почти до пупа. Все попытки волшебника что-то объяснить мужчина отмел сразу.

– Я младший церемониймейстер барона, – вручая Щавелю свиток пергамента, объяснил он. – Все, желающие пройти на прием, должны заполнить эту анкету.

– Я волшебник!

– Это хорошо. Значит, умеете писать почти без ошибок.

– А если бы я вообще не умел писать и читать? – спросил волшебник.

– Наняли бы писца. Вон они, на той скамейке ожидают клиентов.

– А если бы у меня не было денег на оплату писца?

– Как вы полагаете, – едко спросил младший церемониймейстер, – достоин ли отнимать время барона необразованный и бедный человек?

– Ясно, – мрачно забирая пергамент, ответил волшебник.

– С вас одна серебряная монета за анкету, – добавил церемониймейстер.

Щавель крякнул, но безропотно расплатился.

– Я слышал про такие штучки, – пояснил он Триксу. – Это называется столовластием.

– Столовластием?

– Ну да. Все вопросы решаются заполнением бумажек, которые рассматривает специальная порода людей – чиновники. Идиотизм, конечно, я бы ему все объяснил на словах в пять раз быстрее. Но давно хотелось посмотреть, как эта система работает… Так… ого… тридцать четыре вопроса. Ну ладно…

Щавель присел за стоящий в стороне свободный стол, презрительно осмотрел старое неочиненное перо, лежащее рядом с чернильницей, полной засохших чернил, достал красивый свинцовый карандаш в замшевом чехольчике.

– Так-так-так… Анкета для домогающихся аудиенции… Так. Имя и прозвище. Радион Щавель… Предыдущее имя и прозвище, если таковые были… Хм. Не менял… Возраст… Ну, допустим… Пол… Они издеваются? Мужской! Пол до смены, если таковая была…

Щавель удивленно посмотрел на Трикса:

– Наверное, в этом есть какой-то смысл, да? Так…

Он снова принялся заполнять анкету, время от времени комментируя свои действия:

– Имя отца… Имя матери… Есть ли родственники в Самаршане или на Хрустальных островах… Кто по происхождению – человек или иное существо… Не замышлял ли зло против королевства и короля? Не замышлял ли зло против барона… Очень дотошные люди! В каком возрасте выпал первый молочный зуб…

Этот вопрос вогнал Щавеля в оцепенение.

– Очевидно, это тоже зачем-то нужно… – сказал он. – Но зачем? И… я совершенно этого не помню! Когда у тебя выпали молочные зубы?

– Тоже не помню, – сказал Трикс. – Халанбери надо спросить…

– Ничего, напишем – в пять лет, – решил волшебник. – Я думаю, это примерно тогда случается… В каком возрасте вы перестали… Нет, они все-таки издеваются!

Дальше Щавель писал молча, лишь временами вздрагивая и пораженно перечитывая вопросы. На последний вопрос – «цель визита» он ответил красивым словом «аудиенция», после чего направился к младшему церемониймейстеру.

– Надо было заполнять чернилами, – не глядя на пергамент, сказал чиновник.

– Почему вы сразу не сказали? – оторопел Щавель. – Или когда увидели, что я пишу карандашом?

– Я не обязан смотреть, чем вы пишете! – вспыхнул младший церемониймейстер. – И все объяснять тоже не должен. Вы могли спросить, я бы ответил!

– Хорошо. – Щавель встряхнул пергамент. – Слово – рабочий инструмент мага, и не важно, как оно записано – карандашом, чернилами или кровью сердца! Слово несет в себе смысл, который не меняется от формы. Повинуясь воле могущественного мага, слова на этом пергаменте изменили свое начертание – и превратились из карандашных штрихов в чернильные линии – из самых лучших чернил, что существуют в мире, созданных из глубоководной твари каракатицы и отборных квасцов!

Чиновник с легким любопытством глянул на пергамент. Строчки и впрямь выглядели написанными чернилами.

– Волшебник, значит… – пробормотал он. – И впрямь… Так. Цель визита – аудиенция. Это как-то странно звучит!

– Почему? – напористо спросил Щавель.

– Ну… в анкете же спрашивается, какова цель вашей аудиенции, а вы отвечаете – аудиенция!

– И в чем я соврал?

– Но это же не ответ!

– Почему не ответ? Если бы я написал «аудиенция?» с вопросительным знаком, то это был бы не ответ. Это был бы вопрос. Если бы я написал «аудиенция…» с многоточием, то это был бы не ответ, а размышление о цели визита. Но я написал – «аудиенция». И поставил точку. Я дал ответ!

Во взгляде чиновника появилось что-то, напоминающее уважение.

– Скажите, а вы не хотели бы поступить на государственную службу? – спросил он. – Барон намерен очень широко внедрять практику столовластия в жизнь баронства, а потом – и всего королевства. Я могу вас уверить – за нами будущее!

– Будущее – за магией! – твердо ответил Щавель.

Чиновник снисходительно улыбнулся:

– Ну да, да. Конечно же. Но все-таки подумайте, у вас есть все задатки столовластца. Кстати, жалованье очень неплохое, за проживание в трактирах платите лишь половину цены, через три года – жилье от казны. Начиная с определенного поста получаете право на служебную карету с колокольчиком…

– С колокольчиком?

– Ну да. При звоне колокольчика вас все обязаны пропускать. Я вас уверяю, не пожалеете!

– Я подумаю, – кисло ответил Щавель.

– Думайте, но не затягивайте, – кивнул чиновник. – Вам наверх по лестнице, там покажете вот этот пропуск охране, вас проведут в тронный зал. Аудиенция начнется через десять минут.

Заполненную Радионом анкету он, не глядя, смахнул в ящик своего стола.

– И зачем я это все писал? – спросил Щавель.

– Все будет изучено в надлежащее время, не беспокойтесь, – улыбнулся младший церемониймейстер. – Поспешите на прием.

Поднимаясь по лестнице, Щавель был задумчив и серьезен. Лишь когда охрана провела их в тронный зал, волшебник несколько приободрился.

Тронный зал действительно впечатлял!

Он был большой, круглый, с изящным троном положенного для барона размера и низенькой скамеечкой напротив, с богатым узорчатым ковром на полу, с куполом, расписанным яркими картинками. На картинках мчались по арене быстроногие кони, вцеплялись друг другу в загривок яростные боевые псы, мудрые седобородые люди склонялись над какими-то затейливыми играми, гладиаторы рубились на сверкающих мечах…

– Общее направление интересов подтверждается, – пробормотал Щавель, задрав голову. – Азарт…

– Это плохо? – спросил Трикс.

– Что? Нет-нет. Это не плохо. Все волшебники – люди азартные…

Распахнулась одна из ведущих в круглый зал дверей – и герольд торжественно объявил:

– Его высокоблагородие благородный барон Исмунд, заботливый покровитель народа и верный слуга Короны!

Щавель и Трикс согнулись в поклоне. С мимолетной обидой Трикс подумал о том, что это барон Исмунд должен был бы кланяться ему, со-герцогу… но задавил эту мысль и отвесил поклон даже чуть ниже, чем требовалось по этикету.

– Гости! Замечательно! Как я рад гостям… тем более путешественникам… тем более – волшебникам! – воскликнул барон. – Да выпрямляйтесь же, выпрямляйтесь! Оставим эти церемонии в прошлом, будем современными людьми!

Барон был невысоким, плотненьким, с чисто выбритым лицом, добрыми лукавыми глазами и широкой улыбкой, открывающей великолепные белые зубы. Одет он был вольно, с легкой нотой самаршанского стиля, выражающейся в широких шароварах и свободной рубахе навыпуск. Впрочем, возможно, он просто любил просторные вещи, как все толстяки.

– Радион Щавель, – представился волшебник. – Мой ученик Трикс Солье.

– Солье? – заинтересовался барон. – Не родственник ли почившему со-герцогу?

– Сын, – коротко ответил волшебник.

– Какой ужас! – воскликнул барон. – Наследник трона вынужден скитаться, зарабатывая на жизнь магией… Он тебя не обижает, мальчик?

Трикс помотал головой.

– Ну и славно, – кивнул барон. – Чем обязан вашему визиту, господин Щавель?

– Мы направляемся к его величеству королю, – торжественно сказал волшебник.

– Очевидно, в поисках справедливости? – спросил барон. – Очень разумно, одобряю!

Он потер руки и уселся на краешек трона. Помолчал секунду и поинтересовался:

– А чем я обязан визиту?

– Прискорбные обстоятельства пути, – сказал Щавель. Барон сразу погрустнел. – Мой гнедой сломал ногу.

– Какой кошмар! – воскликнул барон. – Мне очень жаль, что ваш гнедой сломал ногу!

– Ну, если точнее, то не сломал, – уточнил Щавель. – Ушиб. Но пришлось его продать. А путь до Столицы долог…

– Вы хотите денег, – вздохнул барон. – Деньги… – Он поднялся и зашагал взад-вперед у трона. – Нет, вы не подумайте, денег у нас много. Даже очень. И помочь знаменитому волшебнику Черемше…

– Щавелю! – не выдержал волшебник.

– Ах, простите. – Барон махнул рукой. – Я всегда был слаб в ботанике. Помочь волшебнику – долг каждого государственного мужа. Вы ведь так охотно откликаетесь на наши скромные просьбы, поддерживаете нас во всех тяготах государственной службы, причем совершенно бескорыстно…

Щавель как-то неловко затоптался на одном месте.

– Молчите-молчите! – воскликнул барон. – Не надо взаимных комплиментов, это все пустое… Видите ли, в чем дело, друг мой. Неправильно будет, если барон станет давать деньги просто так. В то время как дети трущоб голодают, в то время как мастеровые ютятся в маленьких хижинах, в то время как мастерицы-златошвейки молят о новом доме родовспоможения… Что скажут о бароне, который запросто раздает золотые туда-сюда?

– Я был бы счастлив предложить свои… наши услуги вашему высокоблагородию, – выдавил из себя Щавель.

– Золото? Бессмертие? Прогноз погоды? – заинтересованно спросил барон.

– Ну, есть некоторые неподвластные нам области магии… – промямлил Щавель.

– Да, да… Маги предпочитают швырять огненные шары, испепелять города, призывать монстров… – кивнул барон. – Что ж. Тогда… предлагаю поиграть. Пусть случай нас рассудит!

– Шахматы? – с надеждой спросил Щавель. – Или карты?

– О нет!

Барон взмахнул рукой и указал на три одинаковые двери, ведущие из зала.

– Это моя любимая игра, – сказал он. – За этими дверями… эй, герольд, распорядитесь! За двумя дверями будут стоять козы. За третьей – карета. Ну, карета туда не влезет, там будет лежать колесо от кареты. Принесите колесо, быстро! Вы укажете на одну из дверей. Если там будет коза – вы на год останетесь у меня в услужении. Если карета…

– То есть колесо, – мрачно уточнил Щавель.

– Верное замечание! – согласился барон. – Если колесо, то я дам вам свою личную золоченую карету, охрану, повара с запасом продуктов… эх, даже вина из собственных подвалов! И вас отвезут в Столицу.

Щавель нахмурился и сказал:

– Боюсь, господин барон, что на таких условиях…

– Вы ошеломлены моей добротой! – воскликнул барон. – И, конечно же, не рискнете нанести мне оскорбление, отказавшись!

Щавель замолчал. Барон расплылся в улыбке.

Трикс сглотнул, потому что горло вдруг пересохло, и шагнул вперед:

– Ваше высокоблагородие!

– Да зови меня по-простому, «мой барон», – сказал Исмунд. – Мы же с тобой оба благородные люди.

– Мой барон, доверьте процедуру выбора мне, – сказал Трикс. – Для господина Щавеля это слишком простое испытание, будет нечестно с нашей стороны, если выбор сделает он.

Щавель выпучил глаза, но ничего не сказал.

– Я не против, – быстро сказал барон. – Но учти, юноша, никакой магии! Мои волшебники будут следить за ходом игры… честно говоря, они уже давно следят через потайные отверстия в стенах и потолке.

– Никакой магии, – согласился Трикс. – Только я предложил бы чуть-чуть изменить условия.

– Ну? – заинтересовался барон.

– Пусть слепой случай не мешает игре. Давайте я буду выбирать десять раз… нет, девять, чтобы не было ничьей. Если чаще встретится коза – то мы служим вам целый год. Если чаще попадется колесо от телеги – то мы уезжаем.

– По результатам девяти испытаний? – Барон расхохотался. – С удовольствием, малыш!

Щавель резко повернулся к Триксу, обнял его, прижал к себе и, принужденно улыбаясь, прошипел на ухо:

– Ты сошел с ума! У нас всего один шанс из трех победить! А если мы сделаем девять попыток, то уж точно проиграем! Это элементарная математика!

– Не надо благодарить, учитель! – громко ответил Трикс, высвобождаясь из цепких рук Щавеля. – И еще одно уточнение, господин Исмунд. Когда я выберу дверь, то останутся еще две двери, правильно?

– Ну.

– После того как я сделаю выбор, не могли бы вы открыть одну из этих двух дверей? Ту, за которой точно будет коза. А я после этого подумаю… и, может быть, сменю свой выбор. С той двери, на которую указал сначала, на третью, которая еще не открыта.

– Ну и что это изменит? – спросил Исмунд.

Трикс не ответил.

– Так… – Барон задумался. – Так… Тут какая-то хитрость… Если подумать… Да ты не дурак! Не дурак… Выбирая из трех дверей, ты имеешь один шанс из трех. А если уж я раскрыл одну дверь, за которой коза, то у тебя будет один шанс из двух. То есть наши шансы будут равны. Умеешь считать, умеешь! – Он засмеялся.

Трикс скромно промолчал.

– Хорошо, – кивнул барон. – За хорошее знание арифметики готов принять твое предложение. А может, не будем зря мучиться? Используем всего две двери? Коза и карета. Все по-честному.

– Да лучше уж помучиться, – сказал Трикс.

– Вот это уважаю, – кивнул барон. – Вот это люблю. Настоящий игрок не стремится сыграть быстро! В игре, как и в любви, скорость – не главное!

Подошел герольд, что-то шепнул барону.

– Отвинтили и принесли колесо. – Барон потер руки. – Ну-с! Приступим!

– Ты все равно сошел с ума, – тихо сказал Щавель. – Все равно. Один шанс из двух. Лучше пойдем пешком!

– Господин волшебник, доверьтесь мне! – прошептал Трикс.

Щавель вздохнул.

– Все-все-все, условия приняты! – весело сказал Исмунд. – Все совершенно честно! Никакого подвоха! Пан или пропал, карета или коза! Ох, люблю я такие игры! Выбирай!

– Вот эта. – Трикс наугад ткнул в левую дверь.

– Прекрасно, – кивнул барон. – Так-с…

Он подошел к дверям, заглянул за каждую по очереди. Потом открыл центральную дверь и спросил:

– Оставляешь дверь или меняешь?

Лицо барона было абсолютно непроницаемым.

– Меняю, – сказал Трикс. – Откройте правую.

Барон пожал плечами и открыл правую дверь. За ней лежало каретное колесо.

– Повезло, – сказал он. – Надо было тебе не гневить удачу, соглашаться на одну игру. Эй, поменяйте все местами!

За закрытыми дверями послышалась возня.

– Какую дверь выбираешь?

– Опять левую, – сказал Трикс.

Барон вновь заглянул за двери и открыл правую.

– Меняю на центральную, – сказал Трикс.

За центральной дверью обнаружилось колесо.

– Тебе везет, – сказал барон.

После третьего выигрыша барон на некоторое время задумался.

– Ты читаешь по моему лицу, – сказал он. – Я слышал о таких тонких физиономистах!

– Пусть мне завяжут глаза, мой барон! – предложил Трикс.

Барон лично завязал глаза Триксу, после чего игра началась заново.

– Меняем, – раз за разом отвечал Трикс. – Меняем. И снова меняем. И опять меняем дверь!

После того как счет стал 6:3 в пользу Трикса (миленькая белая козочка появлялась за дверью лишь трижды, шесть раз Трикс указывал на колесо), барон подозвал герольда.

– Принеси вина, – распорядился он. – Нам предстоит долгое и трудное пари.

– Но ведь девять раз уже было… – начал Трикс.

– Я тебе навстречу пошел? – возмутился барон. – Вот и ты пойдешь! Проводим серию из ста угадываний.

За дверью кто-то тяжело вздохнул.

– Да, козам – травы, слугам – плетей! – рявкнул барон. – Нет, слуг вообще замените! И меняйте после каждых десяти туров!

– Как скажете, мой барон, – сказал Трикс.

Еще после двадцати испытаний Исмунд призвал своих волшебников и велел им наблюдать за Щавелем и Триксом более внимательно. Впрочем, недоумение на лице Щавеля было неподдельным.

– И снова меняю! – провозгласил Трикс в сотый раз.

– Шестьдесят семь колес, тридцать три козы, – подвел итоги Радион Щавель. – Мы выиграли, ваше высокоблагородие.

Исмунд погрузился в глубокие раздумья. Потом начал размышлять вслух:

– Этого не может быть, но это произошло… Итак. Начали мы с того, что я предложил вам сыграть, имея на выигрыш один шанс из трех. Это я понимаю. Мальчик…

– Называйте меня просто – юный подаван, – скромно сказал Трикс.

– Юный подаван, – без спора согласился Исмунд, – предложил другой расклад. После выбора им двери я открываю одну из оставшихся дверей, обязательно ту, за которой коза. И он получает возможность изменить свой выбор. Таким образом юный подаван уравнял наши шансы. Теперь остается только дверь с козой и дверь с каретой! Так?

Трикс пожал плечами.

– Но тогда карета должна была выпасть пятьдесят раз! – выкрикнул барон. – И коза пятьдесят раз! Шансы-то один к одному! А у тебя почему-то получается два к одному в твою пользу!

Трикс потупился.

– Ты не колдовал? – спросил барон с надеждой. – Признайся, а? Если колдовал – я все прощу. И карету дам. И отпущу. Даже добавлю сто золотых!

– Скажи, что колдовал, – посоветовал Щавель.

– Врать нехорошо, – вздохнул Трикс. – Нет, никакого колдовства.

– Но это противоречит арифметике! – Барон воздел руки к небу, точнее, к потолку. – Этого не может быть!

– Ме-ме… – проблеяла усталая коза.

Исмунд вдруг широко открыл глаза и хлопнул себя по лбу:

– Да как же я сразу не понял! Коз увести. Заложить карету. Повару собрать дорожный набор продуктов и приготовиться к отправлению в Столицу.

– А что вы поняли? – удивился Трикс.

– Да ты просто счастливый мальчик! – Барон сиял. – Ты, наверное, в рубашке родился. Или в ночь, когда по диску полной Луны проходил хвост кометы. Ну конечно же! Я слышал о таких, как ты. Вам всегда и во всем везет… не зря же ты спасся при перевороте и сейчас не в рудниках землю роешь, а волшебству учишься… Все понятно! Ты прирожденный счастливчик. Удачник, так еще таких называют!

Трикс развел руками.

– Ты меня неплохо наказал за самоуверенность, – приходя в доброе расположение духа, сказал барон. – Ах, шельмец! Но я не хотел бы быть таким, как ты. Это же никакого удовольствия от азартной игры не получишь! Вот тебе… от меня лично, и тебе лично, Порею не отдавай…

В руки Трикса легло пять золотых, отсчитанных щедрой баронской рукой.

– Но играть в моем баронстве тебе отныне запрещено! – Исмунд погрозил ему пальцем. – Ни в карты, ни в шашки, вообще ни во что! Приходите к вечеру, карета будет ждать вас.

Едва Трикс и Щавель покинули дворец барона, как волшебник цепко ухватил Трикса за плечо и оттащил в проулок.

– Берите, – покорно полез в карман за монетами Трикс.

– Твои, честно заработал, – отмахнулся волшебник. – Оставь себе. Но ты меня чуть в гроб не вогнал! В счастливчиков и удачников я не верю, так что… Признавайся, что за жульничество ты использовал?

– Никакого жульничества! – Трикс даже чуть-чуть обиделся. – Арифметика.

– Я тоже, к твоему сведению, умею считать, – сказал Щавель. – За одной дверью коза, за другой карета. Шансы – один к одному.

– Да нет же! – воскликнул Трикс. – И барон, и вы забываете про третью дверь! Про ту, которую он открыл!

– Так при чем тут эта дверь? – удивился Щавель. – Ее, считай, и нет больше. Выбираем из двух.

– Нет, из трех! – упорствовал Трикс. – Мы выбираем из двух дверей, одна из которых открыта, а за другой неизвестно что, и одной, выбранной мной вначале, за которой тоже неизвестно что. То есть если поменять выбор и выбрать две двери, то у нас будет два шанса против одного! Так и получилось!

– Ты меня не путай! – вспылил Щавель. – Я не идиот! При чем тут открытая дверь, за ней все равно коза! Осталось две двери! За одной коза, за другой карета. Ты выбираешь между ними. Шансы должны быть один к одному!

– Нет, надо считать и открытую дверь, – уперся Трикс. – Мне про это рассказал один папин слуга. Ну, не про двери, конечно. Он так в наперсток играл. Три наперстка, под одним – шарик.

– Ну да, шарик-малик, старинная и малоуважаемая самаршанская игра, – кивнул Щавель. – Вся на ловкости рук построена.

– Да не на ловкости рук! На математике! Когда человек в нее играет, он на один наперсток показывает. Хозяин игры другой подымает – если там шарик, то он уже выиграл. А если пусто, то говорит – менять свой выбор будешь? Никто не меняет, все думают, что разницы нет. А она есть!

– Да ее не может быть! Две двери…

– Не две, а три! – Трикс так увлекся, что принялся орать на Щавеля. К счастью, и Щавель в пылу спора не обращал на это внимание. – Три, под одной шарик!

– Какой еще шарик?

– Малик! Ой, нет. Шарик под наперстком, а за дверью – телега!

– Карета!

– Пусть карета!

– И не карета, а колесо! Ты меня не сбивай! – поправил Щавель.

– Да какая разница?

– И впрямь – какая? Почему ты выигрывал?

– Потому что я выбирал две двери из трех, а глупый барон – одну! У меня шансов было больше!

– Да почему же их больше? – взмолился Щавель. – Ты выбираешь из двух дверей, третья открыта. За одной дверью колесо, за другой коза. Местами они от твоего выбора не меняются. Где что – ты не знаешь. Шансы – один к одному! Но ты выигрывал в двух случаях из трех, почему?

– Потому что арифметика!

Щавель развернулся и твердым шагом направился к трактиру. Трикс виновато семенил следом. Он честно старался объяснить Щавелю, в чем дело, но тот никак не мог его понять. Это частенько случается, когда человек, хорошо обращающийся с буквами, плохо ладит с цифрами.

Когда они вернулись в трактир, Щавель молча сгреб со стойки три глиняные пивные кружки, потом, хитро улыбаясь, купил у трактирщика две бутыли пива и одну – крепкой настойки. В комнате он налил все три кружки, закрыв глаза потусовал их по столу. Потом, хитро улыбаясь, ткнул пальцем в одну из кружек.

– Я считаю, что настойка – тут! – заявил он. – Трикс, устрани-ка одну кружку с пивом!

Трикс понюхал кружки и отодвинул одну в сторону.

– Простой и наглядный эксперимент, – пояснил Щавель. – Хочешь сказать, что если я сменю свой выбор, то глотну настойки?

– Да, шансов на это станет больше в два раза, – печально сказал Трикс.

Щавель глотнул. Поморщился, занюхал рукавом и велел повторить эксперимент. Остановился он только после десятого глотка.

– Мешать крепкие напитки с пивом в такой пропорции – вредно для здоровья, – признал он. – Да, ты прав! Но я не пойму, почему так… почему? Разбуди меня через два часа, – вставая и направляясь к кровати, велел волшебник. – Или даже через три… Все-таки в этом скрыта какая-то ужасная, терзающая разум тайна…

– Арифметика, – упрямо сказал Трикс. Но Щавель уже его не слышал. Семь добрых глотков настойки и три глотка пива сделали свое дело – усталый и переволновавшийся волшебник крепко уснул.

Трикс взял одну из недопитых кружек пива и уселся у окна.

Возможно, барон Исмунд был и не самым хорошим человеком, но слово свое он держал. Вечером того же дня огромная карета барона, запряженная четверкой лошадей, двинулась в сторону Столицы. Ее сопровождали пятеро конных стражников сурового вида, на козлах восседали двое возниц, не был забыт и повар. Разделенная на две части, для господ и для слуг, карета двигалась, может, и не очень быстро, но очень мягко. Щавель и Трикс обосновались в господском отделении кареты, где стояли два диванчика и стол. Через стенку, в более скромном помещении ехали повар, Иен с Халанбери и примкнувшая к ним Аннет. Маленькая дверь позволяла на ходу перейти из одной части кареты в другую.

Была в карете и небольшая печка, отапливающая обе части кареты (причем дымовая труба проходила под козлами, согревая возниц). Щавель, придирчиво осмотрев карету, остался доволен.

– Это куда лучше, чем идти пешком. Хорошо, что ты провел барона…

– Но я…

Щавель поморщился:

– Знаю, знаю. Арифметика. Я убедился. Но так и не понял до конца, в чем тут дело.

– Да все очень просто, – сказал Трикс. – Вы представьте себе, что это не барон открывал вторую дверь. Вы представьте, что я вначале выбрал и указал ту дверь, которую точно открывать не собирался, – а потом открыл две другие! Вот вам и два шанса к одному!

– А… – сказал Щавель. – А! А!!!

Волшебник хлопнул себя ладонью по лбу.

– Как же я сразу…

Трикс, наконец-то избавившийся от неприятного обвинения в жульничестве, облегченно улыбнулся.

– Ты молодец, – сказал Щавель. – Ты великолепно его надул. Ты, ученик, сделал следующий великий шаг в постижении профессии волшебника.

– Какой? – удивился Трикс.

– Когда ты проявил интерес и способности к магии, я сделал тебя своим прихвастнем. Когда ты самостоятельно справился с нелегким заданием, мастерски используя волшебство, – ты стал подаваном. А вот теперь, когда ты понял, что и магии не все подвластно, что порой волшебник должен работать и побеждать головой, без всякого волшебства, – ты переходишь на третью, высочайшую ступень ученичества. Отныне ты преспешник волшебника!

Потрясенный невиданно быстрым карьерным продвижением, Трикс даже вскочил, едва не ударившись головой о низкий потолок кареты.

– Теперь твой Айпод вырастет еще больше, а посох станет почти совсем как у волшебника. Еще ты получаешь право заговаривать с окружающими раньше меня и требовать свою долю в полученных нами наградах. Небольшую, разумеется. В разумных пределах. – Щавель откашлялся. – Разумом твоим покуда буду я.

– Господин учитель… а как преспешник становится настоящим волшебником? – спросил Трикс.

– Это я тебе скажу, только когда ты станешь волшебником. – Щавель подумал и подчеркнул: – Если станешь.

Трикс снова уселся, погладил Айпод. Задумчиво сказал:

– А ведь я уже второй раз сделал работу волшебника без помощи магии! Первый раз – это с мельником и его тремя сыновьями.

– Я помню, – признал Щавель. – Но тогда ты еще не был подаваном. А чтобы прихвастень прыгал через звание и сразу преспешником становился – это уж чересчур. И вообще, – укладываясь на диван, сказал он, – никогда не мешает убедиться, что ученик действительно научился чему-то. Один раз это могло быть случайностью…

Он зевнул и задремал.

Трикс сидел на своем диванчике и размышлял. Щавель очень быстро начал похрапывать, и стало ясно, что, несмотря на колдобины, от которых не спасали и хорошие рессоры, волшебник вознамерился спать до самого утра. Триксу спать совсем не хотелось. Из-за тонкой стеночки, отделяющей помещение для слуг, доносились веселые голоса Иена и повара – молодого парня, явно обрадованного поездкой в Столицу, да еще и в такой необычной компании. Потом загремела посуда, и вскоре потянуло вкусным запахом жарящейся на углях курицы. Возница затянул негромкую печальную песню о дороге, о пыли, о туманах, о холодах, о тревогах, о степном бурьяне, кружащих воронах и убитых разбойниками товарищах, об ожидающей дома сыночка маме… Песня была такая грустная и протяжная, что Триксу захотелось плакать.

Эх, открыть бы сейчас дверь, оставив волшебника похрапывать в одиночку, да и перебраться к слугам, слопать куриную ножку, поболтать с Иеном… Но достойно ли будет такое поведение преспешника – без двух минут волшебника, серьезного и важного человека?

Дверца скрипнула, показалась голова Халанбери.

– Ага, не спишь, – удовлетворенно сказал он. – Пошли курицу есть? Вкусная!

Для порядка Трикс подумал секунды две. Ну, может быть, одну. Потом вскочил, задул огонек в фонаре, чтобы Щавель уж точно не проснулся, и протиснулся в кабинку слуг.

– Господину ученику волшебника наше почтение! – протягивая ему поджаренный, сочащийся жиром куриный окорочок, сказал повар. Он был совсем молодой, явно недавно перешедший из ранга поварят (или как там оно называется? Наверняка ученики повара тоже имеют свои ранги) в настоящие повара.

Трикс схватил куриную ножку и с удовольствием в нее вгрызся. Промычал:

– Вкусно… Меня зовут Трикс.

– А меня – Дмак. Вот бокал вина из баронских погребов господину Триксу. – Повар вручил ему бокал. – Барон сам не пьет, но вина у него хорошие. Некоторые утверждают, будто к птице надо подавать белое вино. Абсолютнейшая ерунда! К птице, жаренной на углях, лучше всего красное!

Трикс с удовольствием глотнул вина. Иен тоже сидел с бокалом и куском курицы, а вот Халанбери вина по малолетству не налили.

– Как вы тут устроились? – стараясь говорить солидно (чему очень мешал стекающий по руке подгорелый жир и вкусное мясо во рту), спросил Трикс. – Не тесно?

Халанбери, которому хотелось поговорить, принялся радостно демонстрировать, как устроено помещение прислуги – три узкие койки, одна над другой, с пристяжными ремнями, чтобы не свалиться от рывка кареты, шкаф с припасами, маленькая плита над печкой. Тем временем повар принялся жарить следующую порцию курятины. Дым вытягивало в хитро устроенное над плитой окошко.

– Я поваром-то не хотел быть, – явно продолжая начатый ранее разговор, сказал Дмак, когда Халанбери утомился и притих. – Я в гильдии колесников был. Мой отец колеса для карет делает, для этой, кстати, тоже он делал. И для часов, что на башне княжеского дворца в Дилоне, он зубчатые колеса мастерил. И для замков маленькие колесики. Все, что круглое и вертится, – наша профессия. А было время, когда наша гильдия и за пуговицы отвечала! Только потом портные у нас патент выкупили, доказали в княжеском суде, что пуговицы хоть и круглые, но не вертятся, а болтаются. И принялись сами пуговицы делать. Такого сразу натворили – пуговицы у них и квадратные стали, и треугольные, и вытянутые… Тьфу, не пуговицы, а срамота!

– Какая интересная работа! – удивился Трикс. В их со-герцогстве, конечно, тоже было представительство гильдии колесников, но он никогда не вникал в тонкости их работы.

– Очень интересная, – подтвердил повар. – Она очень философская, между прочим. Ведь колесо – это круг, а круг – это символ вечности, а вечность – это мироздание. Так что делаешь колесо – работаешь для вечности!

Он взмахнул руками так энергично, что уронил куриное крылышко на угли и принялся торопливо его доставать.

– Никогда бы не подумал, – признался Трикс. – Дела… А почему ты ушел в повара?

– Меня выгнали, – потупился Дмак. – За прожекты, порочащие гильдию.

– Это как? За квадратное колесо? – пошутил Трикс.

– Нет, что ты! – возмутился Дмак. – Я поесть люблю, особенно курочку на углях.

Трикс с сомнением посмотрел на высокого худого парня, но недоверия высказывать не стал.

– А в курочке на углях что важно? – спросил Дмак. – Чтобы она равномерно со всех сторон жарилась и не сгорала. И придумал я такую штуку – два колеса на одной оси, соединенные спицами по ободьям. На спицы насаживаешь курочек, ставишь всю штуку на подпорках над плитой, крутишь ручку на оси – и мясо готовится. Быстро и равномерно!

– И что не работает? – спросил Трикс.

– Да все работает, – огорченно сказал Дмак. – Только наши возмутились, сказали, что это недостойное применение великой идеи колеса. Отправили меня к поварам в гильдию. Те вначале обрадовались… а потом испугались. Это ведь получится, что любой дурак может быстро и вкусно готовить птицу! Сколько поваров тогда разорятся! Вот… велели готовить по старинке…

Он протянул Триксу еще один кусок курятины, слегка подгорелый, но вкусный.

– И правильно тебе велели, молодой человек. – В дверку просунулся Щавель. – Совершенно правильно.

Волшебник окинул помещение внимательным взглядом, подобрал полы мантии, забрался внутрь. Сел на торопливо освобожденную Халанбери табуретку и продолжил:

– Не хотел мешать молодежи развлекаться, но уж больно вкусно пахло…

Дмак торопливо протянул ему курицу и вино.

– Ага, – сказал Щавель. – И чем плоха курица, сделанная без всяких ухищрений с колесами?

– Она неплоха, – вздохнул Дмак. – Но ее можно было бы готовить очень быстро и в больших количествах.

– И что? – возмутился Щавель. – Эх, молодость… Все вам хочется сделать быстро. А ты представь, что по всему городу стоят лоточники, у каждого маленькая печка, над ней твое колесо. Подходи и покупай курицу на углях.

– Так что плохого? – удивился Дмак. – Если люди быстро покушают?

– Еда – это процесс обстоятельный и неспешный, – обгладывая ножку, сказал Щавель. – Она предполагает, что люди сидят за столом, общаются, кушают, пьют вино и пиво. После долгой и вкусной еды, после интересной беседы человек встает просветленным и умиротворенным. А если внедрить твое изобретение? Вот ты все время говоришь слово «быстро». Очень опасное слово! Может, ты и еще чего-то изобретал подобного?

Дмак смутился.

– Ну… по мелочи. Например, волновую печку.

– Это как?

– Это железная камера с дверкой. В неё мехами гонят из печки горячий воздух. Тот волнами прокатывается по камере и быстро-быстро нагревает еду. К примеру, можно заранее наготовить чего-то вкусненького. Взять булку, разрезать, внутрь положить котлету и ломтик сыра. А потом, когда захочется есть, за минуту ее нагреть в волновой печке!

– Ужасно! – воскликнул Щавель. – Понятное дело, что булку с котлетой надо нагревать, холодной ее есть не захочется… Но ведь это невкусно и вредно для желудка.

– Не очень вкусно, – признал Дмак. – Но если обильно намазать горчицей или соусом из помидоров, то становится ничего так…

– Что еще ты придумал? – продолжал допрос Щавель.

– Стакан… для питья на ходу. Это стакан с крышкой, туда вставляется соломка… Идешь и пьешь. И не плещется.

– Это может пригодиться для поездок, – чуть смягчился Щавель, стряхивая с рукава мантии расплескавшееся вино. К счастью, дорожная мантия была так засалена, что вино и не подумало впитаться, а каплями лежало на ткани. – Или для симпозиумов. Расхаживаешь по залу, пьешь вино через соломку… Хм. Любопытно. Что еще?

– Быстрая картошка…

– А это как?

– Картошка режется тонкими полосками. И бросается в кипящий жир. Минута – и можно есть!

– Кошмар, кошмар, кошмар! – воскликнул Щавель. – Ты представляешь, что может произойти со страной, в которой начнут так питаться? Люди станут есть на бегу, портя себе желудок. Из-за плохого пищеварения тела их станут жирными и неповоротливыми, характер испортится, зубы придут в негодность, мораль ослабнет. Привычка есть на ходу приведет к постоянной спешке во всех делах. Это будет общество, в котором у людей не останется времени на мудрые размышления, а великими деяниями станут считаться быстрые и некомпетентные решения. Юноша! Прими совет старого волшебника – оставь эти опасные затеи. Твои наставники совершенно верно отказались их принять!

– Все равно рано или поздно так сделают, – упрямо сказал Дмак. – Это прогресс, а его не остановить.

– Лучше поздно! – воскликнул Щавель. – Лучше – не при нашей жизни!

– А я хотел, как денег заработаю, харчевню такую открыть, – признался Дмак. – «Еда на бегу». Потом, как разбогатею, еще одну. И еще. Быстрая картошка, булка с котлетой, сладкий сок в стаканчике… если много меда класть – то детей не оттащишь!

– Ага, мне нравится! – пискнул Халанбери. Аннет, уютно устроившаяся у него на плече, тоненько хихикнула – чем заслужила строгий взгляд волшебника.

– Эмблемой такой харчевни надо было бы сделать задницу! – съязвил Щавель. – Потому что от такой еды будет неизбежное расстройство пищеварения!

– Ух ты! Задницу! – развеселился Халанбери. – Ага! Мне нравится!

– Детям я бы еще подарки раздавал, – добавил Дмак. – Каких-нибудь куколок. «Десять великих магов», к примеру.

– А в этом какой смысл? – поразился Щавель.

– Дети бы хотели всех десятерых собрать. А я бы сделал так, что в одном городе много фигурок девяти магов, и все ищут десятого – а этих фигурок очень-очень мало. В другом – этой фигурки полно, другого не хватает. И все дети ходили бы и ходили в «Еду на бегу». Ходили бы и ходили. И взрослых тащили.

– Да! – с восторгом сказал Халанбери. – Да, да, да!

– Ты – чудовище! – воскликнул Щавель. – Это… это немыслимо!

– Ну почему сразу чудовище? – обиделся Дмак. – Халанбери я бы все десять фигурок подарил. И еще немножко денег жертвовал бы сиротским приютам. Я же добрый!

Щавель прищурился. И Трикс с ужасом понял, что до Столицы изобретательный Дмак не доедет. Ну, или доедет, но в виде какого-нибудь полезного предмета или маленького забавного животного.

То же самое, вероятно, подумала Аннет – потому что в ужасе закрыла глаза руками.

– А волшебникам, чьи изображения дарятся детям, – ни о чем не подозревая, продолжал Дмак, – я бы платил долю от прибыли. Не очень большую долю, но ведь оборот у меня был бы о-го-го какой!

– И во сколько ты оценил согласие волшебников на подобное предприятие? – презрительно спросил Щавель.

– Полагаю, одна харчевня позволила бы выплачивать сотню.

– Сотню чего?

– Золотых, конечно, – обиделся Дмак.

– Десятерым магам? – прищурился Щавель.

– Нет, не десятерым. Каждому. Но я полагаю, что пятерых магов можно взять из числа покойных. Им ничего платить не надо. А остальным – по сотне… – Дмак подлил в бокал остолбеневшего волшебника вина. – Кстати, господин Щавель… вы, я полагаю, должны непременно быть в числе этих пятерых. Возможно, вы назвали бы и остальные кандидатуры? За консультацию вашу долю можно немного увеличить…

– Это звучит… – Щавель откашлялся. – Звучит любопытно. Но я категорически против главы Академии Волшебников господина Хомра. Его репутация сильно преувеличена.

– Значит, его не будет, – твердо сказал Дмак.

Щавель рассмеялся и, наклонившись вперед, похлопал Дмака по плечу.

– А ведь в твоей идее есть зерно…

– Нет, зерно я пока не понял, как быстро готовить, – с сожалением признал Дмак.

– Да нет, я про эту… быструю булку…

– Быструю картошку.

– Пусть картошку. И фигурки, да, обязательно фигурки. Глиняные. Если нанять самаршанскую бедноту, то они их еще и распишут вручную…

– А можно сделать так, – неожиданно подал голос Халанбери, – чтоб фигурка была из кусочков? Например, волшебник отдельно и посох его отдельно. И посох можно самому вставить… в одну руку, или в другую руку… Или шляпу надеть.

– Гениально! – сказал Щавель. – Держи!

Он вручил Халанбери маленькую монетку – и тот засиял от гордости.

– Еще можно делать не просто мага, а свистульку, – продолжил Халанбери. – Берешь его – и свистишь!

Волшебник и повар переглянулись.

– Как-то это… очень смело, – сказал Дмак.

– Отложим на будущее, – кивнул Щавель.

Трикс, хоть ему и было безумно интересно слушать такой увлекательный разговор, понял, что засыпает. Он перебрался в соседнее помещение, лег на свой диванчик и пристегнулся ремнем. Карета бодро неслась по степной дороге. Возчик опять напевал что-то про дорогу, про то, как он распряжет и напоит коней. Временами из-за перегородки доносились возгласы:

– А тем, кто очень спешит, еду складывать в коробочку!

– Можно булку делать с котлетой, а можно с куском рыбы…

– И пирожки! Обязательно пирожки!..

Трикс закрыл глаза и мирно уснул.

Путешествие к Столице, благодаря щедрости барона, оказалось и впрямь быстрым и приятным. Меняя на пути лошадей, карета с надежной охраной проехала землями Исмунда, миновала владения наследного принца (поскольку никакого принца пока на свете не было, земли эти управлялись королевскими наместниками и являли собой не самое радостное зрелище). Щавель то сочинял новые заклинания (в эти часы Трикс отправлялся к слугам – волшебник заявил, что подлинное вдохновение приходит к нему лишь в одиночестве), то обсуждал с Дмаком будущее закусочных «Еда на бегу». Как-то незаметно получилось так, что Щавель уже выступал не в роли консультанта по волшебникам, а в качестве полноправного совладельца.

Ровно через пять дней, в холодный дождливый вечер, когда каждая капля воды уже подумывала, не превратиться ли ей в снежинку, карета подъехала к Юго-Западным воротам Столицы (в народе их называли Пыльными, поскольку летом юго-западный ветер часто приносил к городским стенам отголоски песчаных бурь, последнюю месть Самаршана за отобранные некогда земли). Но сейчас, конечно, никакой пыли не было, только дождь, лужи и грязь на обочинах мощенных камнем дорог.

Перед главными воротами выстроилась длинная цепочка телег и карет. Пешие шли отдельно, в маленькие ворота, где их коротко, но придирчиво расспрашивали королевские стражники. В кареты тоже заглядывали, груз на подводах осматривали – так что очередь двигалась не быстро.

– Ловят разбойников? – предположил Трикс, выглядывая в окно.

– Насколько мне известно, проверка всех гостей – это обычная практика в Столице, – ответил Щавель. Волшебник надел парадную мантию, причесал бороду, почистил замшевой тряпочкой навершие посоха – в общем, вырядился так, будто собирался не ночевать в ближайшей таверне, а немедленно отправиться на прием к Маркелю. Кроме того, сейчас Щавель жевал, морщась и сплевывая в окно, палочки корицы, отбивая запах свинины с чесноком и темного эля, которые употребил за обедом. Можно было подумать, что он не только отправится немедленно к королю, но еще и будет с ним лобызаться по самаршанскому обычаю.

Трикс не стал расспрашивать дальше, а тоже начал приводить себя в порядок – высморкался, поскоблил ногтем пятно от яичного желтка на рукаве, взял кусочек корицы и тоже пожевал. Было невкусно.

Наконец очередь дошла и до них. Офицер стражи, крупный, усатый мужчина со шрамом на лице, в тяжелых стальных доспехах и с мечом на поясе, подошел к карете, прищурившись, глянул на герб. Громко произнес:

– Карета барона Исмунда… Так-так. Кто следует в Столицу?

– Великий волшебник Радион Щавель с учеником, – надменно ответил Щавель. – По важной надобности.

Имя волшебника и впрямь возымело эффект – вот только несколько неожиданный. Офицер поднял руку, и к нему мгновенно подбежал десяток стражников. Оставив прочих визитеров без внимания, они окружили карету, оттеснив пятерых стражников Исмунда.

– Следует ли с вами, Радион Щавель, ваш ученик Трикс Солье? – осведомился офицер.

Почему-то Трикса вовсе не обрадовало, что офицер знает его имя.

– Да, – коротко и уже без всякого высокомерия ответил Щавель. – А что, собственно говоря…

– Именем короля Маркеля! – рявкнул офицер. – Волшебник, именуемый Радион Щавель, и его ученик, именующий себя Трикс Солье, вы задержаны по особому королевскому эдикту! Молчать, не произносить ни слова без разрешения! Магические книги не доставать! Оставаться на месте!

Несколько стражников подняли арбалеты и нацелились на карету. Возница на крыше громко и восхищенно выругался – для себя опасности он явно не видел, а вот порассказать теперь будет о чем. Охранники Исмунда, явно растерявшиеся от происходящего, теснились в сторонке. На них надежды не было.

– Стражу особого назначения сюда! – командовал тем временем офицер. – Быстро!

Трикс в панике схватился за грудь, нащупал висевшую в мешочке книгу. Аннет, почувствовав опасность, юркнула к нему в карман. Халанбери засунул в рот палец.

А вот Иен…

Мгновение он сидел разинув рот. А потом схватил Трикса за рукав и зашипел:

– Снимай мантию! Быстро мантию снимай!

– Ты чего? – поразился Трикс.

– Дурак, в темницу упрячут!

Без лишних споров Трикс скинул мантию, сам надел курточку Иена.

– Посох и книгу!

– Айпод не отдам! – возмутился Трикс. – Посох бери…

Щавель явно слышал возню и шепот у себя за спиной, но сидел не шевелясь, будто каменное изваяние.

Трикс, застегивая куртку, чтобы спрятать Айпод, покосился на Дмака, который смотрел в открытую дверку за этим торопливым переодеванием.

– Я – Иен, слуга! – пояснил он. – Понял?

– Да я вас вообще в лицо не запоминал, не мое это дело! – возмутился Дмак и закрыл дверь.

В ожидании особой стражи офицер явно нервничал. Но вот послышался топот и хлюпанье луж. Прибежал еще пяток солдат. Все как на подбор – с тупыми лицами крестьян из дальних хуторов, где принято жениться на сестрах, в странных шлемах, плотно закрывающих уши. Судя по шуму, который они производили, эти стражники ничегошеньки не слышали. Судя по вытаращенным глазам – они еще и мало чего понимали.

Офицер повелительным жестом указал на карету и отдал приказ:

– Щавель и Солье, медленно выходите из кареты! Посохи держать поднятыми, на землю не опускать! Ничего не говорить!

Волшебник открыл дверцу и тяжело вылез под дождь. Следом, бросив на Трикса испуганный, но одновременно гордый взгляд, выбрался Иен.

– Щавель? – Офицер ткнул в волшебника пальцем.

Щавель кивнул.

– Заткнуть ему рот кляпом, – скомандовал офицер. – Связать руки. Солье?

Иен кивнул.

– И ему рот тоже заткните и руки завяжите.

– Ребятенка-то зачем связывать? – неожиданно подал голос возничий. – Нехорошо…

– Это не ребятенок, а опасный государственный преступник! – Лицо офицера побагровело. – Нечего тут меня совестить!

Возница, проявивший было внезапную смелость, предпочел заткнуться и дальше в пререкания не вступать.

– Кто там еще… – Офицер заглянул в карету.

– Слуги мы, – жалобно сказал Халанбери. – Ага. Я поваренок, а это Иен, он господам волшебникам одежду чистит и за столом прислуживает…

– Ну и барские замашки у этих провинциальных заклинателей, – фыркнул офицер. – Про вас ничего сказано не было… – Он поколебался, но, видимо, решил, что на сегодня арестованных детей с него хватит. – Проваливайте, пока целы. И выбирайте себе хозяев получше!

Трикс одной рукой схватил тощий мешок с пожитками, другой взял за руку Халанбери, и они выскочили из кареты. В ярком свете фонарей они увидели, как Щавелю, гордо выпрямившему спину и запрокинувшему голову, запихивают в рот крепкий кляп. Иен покорно ожидал своей очереди.

– В город-то пройти можно? – подал голос Трикс. – А то где мы тут новых хозяев найдем…

– Пропустить мелюзгу, – сказал офицер. Посмотрел на Трикса с легким подозрением, но тут Иен громко чихнул, и все внимание стражника переключилось на него: – Ни слова! Ни словечка не говори!

Иен чихнул снова.

– Будь здоров, – неожиданно ляпнул офицер.

– Спасибо, – ответил Иен.

– Ничего не произносить вслух! – снова заголосил офицер. Видимо, ему доводилось видеть, как от одного слова мага падают замертво враги и полыхают городские стены. – Рот, быстро ему рот заткните!

Трикс, крепко сжав ладонь Халанбери, поспешил к воротам. Их никто не останавливал.

Пять золотых Исмунда, щедро оставленные ему Щавелем, Трикс решил приберечь. Они с Халанбери остановились в темном дурнопахнущем переулке сразу за городскими воротами, чуть направо, через арку – если доведется въехать в Столицу через Юго-Западные ворота, никогда туда не ходите в темноте, можно наступить в какую-нибудь гадость. Запертая по причине позднего времени лавка кожевенника, возле которой они оказались, была крыта позеленевшим от времени медным листом – и это Трикса вполне устраивало.

– Богачу – медная монетка, что морю песчинка, – вытягивая вперед руку, сказал Трикс. – А бедняку – целое достояние. И поесть, и поспать в тепле пригодится. А уж если не одна монетка, а целая пригоршня, сотворенных магией, но неотличимых от настоящих, упадут в твою руку – то ты богач!

После секундной паузы в руку Трикса тяжело бухнулась пригоршня монет, а крытая медью крыша лавки слегка прохудилась. Часть монет разлетелась, Халанбери присел, высматривая их в грязи.

– Не ройся в этой дряни! – одернул его Трикс. – Надо будет – я еще наколдую…

– Ты все-таки поосторожнее с такими заклинаниями, – посоветовала ему из кармана Аннет. – Волшебнику наколдовывать медяки – преступление почище государственной измены!

– Я больше не буду, – неубедительно пообещал Трикс. – Пошли, Ага!

Минут через пять (Трикс постарался выбирать не самые людные, но и не самые грязные и темные переулки) они нашли первый трактир. Но тот выглядел так подозрительно, изнутри доносились такие вопли и звуки ударов, а у входа болтались такие мрачные и страшные люди, что Трикс сжал ладошку Халанбери покрепче, и они прошли мимо, провожаемые недобрыми взглядами.

Следующий трактир располагался на улице пошире и посветлее, люди поблизости не прятали лицо в тени, и выглядело все вокруг довольно безопасным. Но зато вокруг стайками вились ярко размалеванные женщины, разговаривающие друг с другом визгливыми голосами. Трикса тут же попытались облапить и что-то жарко зашептали на ухо. В кармане у него завозилась Аннет – и Трикс понял, что и отсюда надо уходить, пока терпение феи не иссякло.

Дальнейший путь привел их на улицу совсем уж широкую, мощенную камнем и почти без луж. Повсюду здесь горели фонари и прогуливались хорошо одетые жители. Трактир, на который упал взгляд Трикса, выглядел даже слишком приличным – у входа дожидалась кого-то обшарпанная, но чистая карета, яркая вывеска гласила «Три веселых ворона» и была украшена золоченой короной – тут порой останавливались лица благородной крови. Трикс решил, что это чересчур. Но болтаться под дождем уже не было сил. Он пригладил волосы, придал лицу выражение посерьезнее и вошел в дверь.

Это заведение и впрямь было достойно своей вывески. Столы были накрыты клетчатыми скатертями, многие посетители ели вилками, а ругались все культурно, вполголоса.

– Что изволите… – Подошедший к Триксу официант – редкое занятие для мужчины, но, говорят, в Столице так принято, внимательно его осмотрел. На языке официанта последовательно исчезли слова «мальчик», «парнишка» и «юноша», а сменило их и прозвучало вполне достойное: – …молодой господин?

– Комнату, – сказал Трикс. – Мы с братом, – он привлек к себе испуганно прячущегося позади Халанбери, – приехали в Столицу с отцом. Он торговец рыбой из баронства Галана. Но отец сразу ушел… – тут Трикс позволил себе короткую заминку и тень осуждения в голосе, – по делам. А нам с братишкой велел остановиться тут.

– Понятно, – кивнул официант. – Да, вокруг полно… дел. Для уважаемого торговца. Идите к Лое.

Лоей оказалась немолодая женщина, помогавшая за стойкой бара разливать пиво. Трикс изложил ей свою историю, которая на второй раз прозвучала куда более складно, и в глазах женщины даже появилось легкое сочувствие:

– А деньги-то у тебя есть, сын торговца? У нас приличное заведение.

– Есть, – вздохнул Трикс. – Сколько стоит комната?

– Десять монет в день, плата вперед.

Трикс извлек из кармана тяжелые медные монеты и принялся отсчитывать.

– Я заплачу за три дня. Можно?

– Нужно! – Женщина сразу повеселела. – Что, папаша не спешит с делами?

– Дня на три, это точно… – доверительно шепнул ей Трикс.

– За эти же деньги будете столоваться, – великодушно решила Лоя. – Завтрак, ужин и днем чай с пирожками. Все как полагается.

Монеты отправились со стойки в руки Лое, из ее рук – хмурому мужчине, сменившему женщину за стойкой. Ну а Лоя повела Трикса и Халанбери вверх по скрипучей лестнице на третий этаж. В длинном коридоре было столько дверей, что размер комнат в «Трех веселых воронах» сразу становился понятен. Но было светло – горели две свечи, – чисто и даже тихо, только из-за одной двери доносился могучий храп.

– Рыцарь Аграмор, перед турниром отсыпается, – обронила Лоя. – У нас тут всякие люди останавливаются, бывает, что и бароны… Эх, ребятишки… у меня папочка тоже любил, как в Столицу приедет, на три дня уйти делами заниматься… а потом от матери огребал сковородкой… Вот ваша комната.

Она вручила Триксу ключ и предупредила:

– Потеряешь ключ – будешь менять замок. А он стоит десять монет. Так что не теряй.

– Не буду, – пообещал Трикс.

– Проголодаетесь – спуститесь вниз, покормлю. – Она вручила Триксу свечу, с материнской заботой потрепала по голове Халанбери (тот немедленно скорчил умильную рожицу) и ушла.

Трикс открыл дверь, они с Халанбери ввалились внутрь и торопливо закрылись – вначале на ключ, потом на засов, будто прячась от так неласково принявшей их Столицы. Едва стукнул засов, как Халанбери прижал ладони к лицу и захныкал.

– Ты чего? – удивился Трикс.

– Волшебника жа-а-алко! Ща-а-авеля!

– Мне тоже жалко, – кивнул Трикс, оглядывая комнату. Была она маленькая, но с окошком, выходящим на улицу, двумя кроватями, чистыми ночными горшками и маленьким столиком, на котором стояла глиняная вазочка с желтым цветком. Из кармана Трикса высунулась Аннет, сочувственно посмотрела на Халанбери, повела носом – и, вспорхнув, села на цветок. Пробормотала, зачерпывая с тычинок пыльцу:

– Хоть какой-то ужин…

– Их теперь казнят, – продолжал нагнетать Халанбери. – Повесят, потом отрубят головы и сварят в кипящем масле!

– Да зачем так сложно-то? – поразился Трикс.

Халанбери задумался, на миг прекратив плакать. Потом уверенно сказал:

– Для устрашения. Ага. Для устрашения прочих врагов!

Трикс вздохнул, снял куртку Иена, бережно повесил на вбитый у дверей гвоздик и сказал:

– Глупости не говори. Щавель великий маг, он выкрутится. Но как я недооценивал Иена!

– С чего вдруг? – спросила Аннет.

– Он же пошел в темницу вместо меня! – воскликнул Трикс. – Какое благородство для юноши низкого происхождения! Подлинный поступок верного оруженосца… как… как Атрею Кимиан подменил собой…

– Тоже мне, благородный поступок, – фыркнула Аннет и слегка засветилась от возмущения. – Да мальчик просто мечтал оказаться настоящим со-герцогом. Хоть на миг. Хоть в тюрьме. Хоть перед тем, как ему отрубят голову и сварят в масле.

– Что за глупость? – удивился Трикс. – Что в этом такого, быть со-герцогом?

Халанбери и Аннет весело засмеялись.

– Ага, ты тоже так считаешь? – спросил Трикс.

– Конечно! – кивнул мальчишка. – Иен… он такой. Он тебя любит, ага. И всегда говорил, что тебе благодарен. Только ему еще больше хотелось самому оказаться аристократом. А тут он сразу и благородство проявил, и мечту исполнил!

Трикс лег на койку (матрас оказался жестким и неровным, но это после тряски в карете не смущало). Пробормотал:

– Странно получается. Значит, хороший поступок можно совершить не только из побуждений благородных, но и из побуждений низменных?

– Ага, – сказал Халанбери. – Ну вот, я однажды соврал, будто слопал все цукаты, хотя их сестра съела. Подумаешь, выпороли! Зато Тиана потом мне целый месяц сладости носила… ага… потом перестала.

– Наверное, и плохой поступок можно совершить не только из низменных побуждений, но и из благородных, – продолжал размышлять вслух Трикс.

– Ага, – снова сказал Халанбери. – Я же видел, что Тиана сама хочет сладкого, но все у нее забирал и съедал. А почему? Да потому, что она сама жаловалась, что растолстела!

– Если ты так все хорошо знаешь, – возмутился Трикс, – то, может, расскажешь, почему арестовали Щавеля и Иена… то есть Щавеля и меня?

Но на этот вопрос не знал ответа ни мудрый не по годам Халанбери, ни ужинающая пыльцой календулы Аннет. Не знал ответа, разумеется, и сам Трикс.

А ответ между тем был рядом. Совсем рядом. Достаточно было только руку протянуть – и раскрыть книгу под названием «Тиана».

Но преисполненный благородства Трикс даже в этот тяжелый миг не подумал так поступить.