Вместо эпилога

У автора эпилога к сборнику воспоминаний о безвременно ушедшем из жизни старшем товарище и искренне любимом командире — задача архитрудная, почти непосильная: не скатиться к некрологу, но и не гнушаться эпитафией. Лучшей эпитафией, несомненно, будут строки самого Леонида Владимировича, начертанные на памятнике ему на Троекуровском кладбище, с которыми познакомятся все, кто придет поклониться памяти этого Великого патриота Отечества.

Прав был тот поэт, который заметил, что «лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстоянии». Несомненно, сходом истории ярче высветится и роль генерала Шебаршина, разведчика-интеллектуала, разведчика-энциклопедиста, блестящего востоковеда и лингвиста, безумно любившего книгу. На фоне этой любви звонкой пощечиной в адрес «ящика для дураков» звучит его определение содержания сегодняшних ТВ-программ, которые являются «не только трижды пережеванными, но вдобавок ко всему и переваренными». Его тошнило от пошлости и пошлятины.

Свою главную, поистине историческую роль Л. В. Шебаршин сыграл за единственные сутки, когда волею обстоятельств в течение 24 часов возглавлял КГБ тогда еще существовавшего Советского государства. Именно его выдержка и понимание хода истории не допустили развернувшуюся в тот вечер на Лубянке вакханалию над памятником Ф. Э. Дзержинскому превратиться в кровавое побоище в центре Москвы с неизвестными последствиями для остальной части России. Он не допустил кровавой гражданской войны, ставя во главу угла мирную жизнь миллионов сограждан и будущее страны, которую он всегда считал способной к самоочищению и возрождению.

Как военачальник и как воспитатель-наставник, Леонид Владимирович был чрезвычайно требовательным к подчиненным. И он имел на это исключительное право, поскольку к себе он предъявлял десятикратную требовательность, чему его научила жизнь, в том числе жизнь разведчика, в которой редко подают бутерброды с икрой к кофе со сливками, зато не жалеют сухой корки с глотком воды. Шебаршин достойно прошел это испытание «зеброй» из светлых и черных полос службы и жизни, что, собственно, для него было одним и тем же.

А потому закончу я эпилог выдержками — эпитафией из стихов Иосифа Уткина: