Винни очнулся в камере. Голова не болела, но была пустой и звенящей, словно из нее долго вытряхивали содержимое. Он лежал на полу. Его просто бросили на пол, не особенно церемонясь. Винни поднялся и огляделся.

Камера оказалась просторной и темной. Пахло подгнившим сеном и застарелыми нечистотами. От входа камера освещалась от силы наполовину. У стены валялся сырой тюфяк, набитый соломой. Винни прошелся по камере. Кроме тюфяка, здесь не было ничего. Только в дальнем углу обнаружилась дыра в полу. Судя по виду, назначение ее сомнений не вызывало.

Винни плюхнулся на тюфяк и закрыл глаза. Святая простота. Кого и от кого он хотел спасать? Гильдию от предательского Совета? Ведь можно же было предположить, что Гильдия, создавшая Совет, не может не знать, что он творит. И маги, создавшие великий город, не так слепы, чтобы их могли запросто обмануть.

Сейчас, когда первый шок прошел, все это казалось таким понятным и таким прозрачным. Почему же он не поверил в это раньше? Зачем строил воздушные замки?

Лязгнуло. На двери открылось небольшое окошечко. Мелькнула физиономия надзирателя в капюшоне.

— Харчи, — буркнул он, и в окошко втиснулась волосатая рука с жестяной миской.

Винни поднялся и принял миску. Есть не хотелось, да ему это было и не особо нужно. Хотелось поговорить. Но у надсмотрщика желания были совсем иными. Он не собирался ни с кем разговаривать, а хотел только избавиться от миски.

Как только Винни принял «харчи», оконце тут же закрылось.

Юноша тяжело вздохнул, поставил миску на пол и вернулся на тюфяк. Откинулся, привалился спиной к стене. В дальнем темном углу что-то шебуршалось. Наверное, крысы. Впрочем, все равно. Он прикрыл глаза и, кажется, задремал.

Проснулся он от странного звука. Словно что-то массивное, тяжелое крутанулось на шарнире. Звук шел из темной части камеры. Винни приподнялся на локте и вгляделся в темноту. Там, на границе света и тьмы, маячил силуэт. Человеческая фигура.

Винни тряхнул головой, пытаясь сообразить, не спит ли он. Но это был не сон. Человек был вполне реален. Только чересчур грязный и лохматый. Словно бы лазал по помойке и не мылся недели три.

— Ты кто? — спросил Винни.

— Я? — лохматый хихикнул. — Гуль. У тебя пожрать есть?

Винни кивнул на стоящую неподалеку миску.

— Вон. Ешь, если хочешь. А ты откуда взялся?

Гуль подошел ближе, остановился на расстоянии вытянутой руки, замер. Потом неуловимым движением выкинул вперед руку, дернул на себя миску и отпрыгнул. Словно боясь, что его схватят.

Вместе с добычей отступил в темноту. Сверкнули бесноватые глаза. Зачавкало.

Да он не в себе, подумал Винни. Видимо, пока он спал, к нему подселили помешанного сокамерника.

Гуль между тем быстро расправился с содержимым миски, поставил жестяную емкость на пол и толкнул вперед, к Винни. Миска прокатилась по полу и замерла практически на том же месте, откуда ее взяли жадные руки сумасшедшего сокамерника. Из темноты сыто срыгнули.

— Я здесь давно, — с запозданием ответил Гуль. — А ты скажешь, что сам все съел, понял?

— Понял, — кивнул Винни, решив, что с сумасшедшим лучше не спорить.

— А ты сам кто? — заинтересовался Гуль.

— Человек, — пожал плечами Винни и осекся, вспомнив, что уже не совсем человек.

Лохматый приблизился на пару шагов, хихикнул. Рожа у него была страшная — грязная, ободранная, покрытая коростой. Только глаза светились. Но от этого сумасшедшего блеска притягательнее образ не становился.

— Человек, — согласился Гуль. — Только не живой.

Он снова захихикал, видимо, это показалось ему смешным.

— Ни живой, ни мертвый. Хи-хи. А звать как? Я вот Гуль.

— Винни, — нехотя представился юноша. — Винни Лупо.

Гуль отпрянул, словно услышал запретное слово. А потом снова захохотал. Он скрылся в темноте, и видно его не было, но смех перекатывался по камере, из чего Винни сделал вывод, что сумасшедший не стоит на месте.

— Чего смешного? — не выдержал Винни.

— А я ему говорил, — весело сообщил Гуль, уже без боязни выходя на свет. — Я ему говорил, что рано или поздно ты здесь окажешься и покормишь Гуля. А он не верил. Говорит, убили тебя. Да если б тебя убили, разве б он здесь оказался?

— Кто — он? — Винни понял, что остатки смысла теряются и бормотание сумасшедшего становится совсем непонятным.

— Как — кто? — в свою очередь удивился лохматый. — Митр.

Винни подскочил, словно в тюфяк вместе с сеном зашили иголку, и он ее нашел весьма экстравагантным способом.

— Митрик? — кинулся он к Гулю. — Митрик сидел с тобой в одной камере?

Тот покачал головой:

— Гуль не сидел. Митр сидел. И Митр тоже кормил Гуля, — поделился сумасшедший.

— Он что-то говорил? Рассказывал? — взволнованно выспрашивал Винни, не обращая уже внимание на странность ответов.

Гуль сел на пол и задумался. Винни вернулся на тюфяк и замер в ожидании.

— Он в следопыты собирался, — хихикнул лохматый. — Гуль знает. Гуль сам когда-то в следопыты собирался. Давно. Митру обещали, что он со следопытами уйдет. Он с ними и ушел. Хи-хи. В собственном соку. А я ему говорил, только он не верил.

Всегда такой здравомыслящий, Митрик сидел в камере, возможно, даже на его месте. Сидел и не верил, что он обречен. Сидел с глупой верой в Совет и Гильдию, Пустошь их забери.

— Врешь, — буркнул Винни, хотя знал, что лохматый говорит правду.

— Нисколечко, если хочешь, я тебе такое рассказать могу… ужас…

— Расскажи, — ответил Винни и вскоре очень пожалел.

По рассказам Гуля выходило, что Митрик попал в камеру, а потом и в бочку по его, Винни, вине.

«Он говорил, что отомстил советнику, который тебя убил. Вывел его на чистую воду», — поведал Гуль. Советник — отец Санти, понял Винни. Митрик помог сдать советника магам. Маги убили советника, а Митрика заперли здесь, с обещанием отправить его вместе с новой партией следопытов. Митрик расценил это как награду за преданность Совету и Гильдии. Как и обещание магов позаботится о его матери и о матери Винни Лупо.

На этом месте Винни вздрогнул, не совладав с эмоциями. Выходит, его мать тоже мертва. И мать Митрика. И отец Санти. С чего Митрик решил, что Винни убил именно советник? Хотя лысого мог послать и он. Даже, скорее всего, он. Ведь никто из Совета не мог знать об их споре, кроме отца Санти.

Но маги… какая циничность, какое безразличие… Они открыто говорили о том, что будет. Они ничего не утаивали. Не врали. Они обещали Митрику судьбу следопыта, и он ее получил, они обещали позаботиться о… Винни снова передернуло.

А Митрик сидел в каталажке и ждал, что его из тюремной камеры отправят не на тот свет, а в поход за барьер во славу Витано. И ведь Винни даже укорить его не мог в безрассудстве и наивности. Потому что сам еще несколько дней назад, имея массу аргументов против Совета, верил ему, как родному отцу. А когда к аргументам добавились факты, с которыми не имело смысла спорить, он поверил наконец в нечистоплотность Совета. И тут же, со щенячьей верой в справедливость побежал жаловаться Гильдии. Гильдии, которая породила и выпестовала этот Совет.

Откуда в них эта наивность? Куда исчезает понимание очевидного? Почему рушится о непробиваемый, хоть и корявый, некрасивый утес веры? Может быть, от того, что вера в это мироустройство и его справедливость закладывалась годами. Закладывалась активной пропагандой. Вливалась в уши сладкой патокой со всех сторон. Объяснялась, объяснялась, объяснялась.

Если ребенку с детства говорить, что вино в бутылке черное, он поверит в это. И потом, посмотрев на красную каплю на столе, зная, что вино черное, он сам придумает объяснение. Глупое, наивное. Скажет, что капля разбавлена. Или что это отсвет. Или выведет целую теорию про игру света, колебание волны, особенности глаза и оптический обман зрения.

Им с детства рассказывали, что Совет и Гильдия заботятся о них, защищают от Пустоши. И они видели Пустошь. И видели город. И понимали, что в городе хорошо, а в Пустоши грязное болото и упыри. А Витано — последний оплот человечества.

Им с детства рассказывали про доблестных следопытов, уходивших покорять Пустошь. И они видели, как самых лучших, самых достойных выбирают и отправляют с почестями на исследования чужой земли. Мальчишки мечтали стать следопытами. Откуда было им знать, что избранных с почестями отправляют на бойню, как коров. А потом фасуют в бочки и продают. Да и расскажи им кто такую сказку, никто же не поверил бы. Ни за что не поверил. Потому что так просто не может быть, хвала Совету и Гильдии.

Винни задавал и задавал вопросы сокамернику. А тот хихикал и отвечал, словно рассказывал свежие анекдоты. И от этих «анекдотов» становилось жутко.

— И что же, он так до самого конца верил им? — тихо спросил Винни.

— Твой друг умер счастливым, — хихикнул Гуль. — Когда его забирали, он был все так же уверен, что его ждут невероятные приключения.

Лохматый оборванец снова засмеялся. Этот смех уже порядком раздражал.

— А тебя почему не забрали? — сердито спросил Винни.

Сумасшедший оборвал смех, поднялся на ноги и воровато огляделся.

— Гуля не убили. Гуля не убьют, — забормотал он. — Гуль знает ход.

Он отступил в темный конец камеры. Снова скрежетнуло что-то, словно повернули старую тяжелую карусель, стоявшую без движения много лет. И в камере стало тихо.

— Гуль, — позвал Винни.

Ответа не было. Напугался он, что ли?

Юноша встал с тюфяка и пошел вглубь камеры. В углу воняла дырка в полу. И больше в темноте никого не было.

— Гуль? — позвал он снова.

Ни единого звука. А сумасшедший-то, оказывается, не такой дурак, каким кажется. И Винни принялся изучать стену в поисках потайного рычага.