Ниро смотрел на журналиста и злился. Санчес набрался до такой степени, что в номер его приволокли на руках. Причем, почему-то в номер пристава. Двух крепких молодых людей, тащивших тело, сопровождал усатый не то хозяин, не то администратор. Тот самый, что пошел им навстречу и выделил номера. Усатый не сказал ни слова, но вид у него был такой и на пристава он глядел так, что у того возникло желание достать пистоль и застрелиться со стыда, или застрелить к демонам усатого.

Журналиста уронили на диванчик и ушли. Теперь он храпел там уже четвертый час и просыпаться не собирался. Скотина. Ниро стоило бы порадоваться, что наконец схватил ученика Мессера, что может вернуться, но радости не было.

Была злость на себя, за то, в чем, боялся признаться даже себе. А признаться стоило. Ему нравилась эта девушка. Нравилась, как женщина может нравится мужчине. Будоражила желание, и… и, признаться, не нужна она ему была в качестве свидетеля. Но мысль о том, что она будет рядом и, возможно, между ними произойдет что-то, заставляла терять голову и делать глупости. Да еще и гадости, потому что дома ждали дети и Маргарет. Но ведь позвал же ее с собой. Фактически потребовал, чтобы она ехала вместе с ним. А она не отказалась, и это вселяло надежду. Ниро зло сплюнул. Можно, конечно, было уехать и без нее. Но тогда бы он выглядел полным идиотом.

Все шло кувырком, все раздражало. До кучи злил журналист, который набрался и вырубился непонятно с какой радости. Если бы не он, они могли бы уже ехать обратно в столицу, подальше от этого дрянного городишки.

Наверное, это усталость, подумалось как-то отстраненно.

Пристав посмотрел на посапывающего Санчеса и вышел из номера.

Дверь номера, в котором был заперт преступный маг, оставалась запечатанной. В чем-в чем, а в печати Ниро был уверен. Ученик Мессера оказался не слишком умел, хотя потенциал чувствовался сразу. Но на одном потенциале далеко не уедешь. У самого пристава такого потенциала не было. Магией он владел узкоспециализированной, да и та была многократно усилена за счет специальных приспособлений. Но то, чем владел, Ниро знал в совершенстве. В частности, печати на замки ставил такие, что не вырвался бы и многократно превосходивший его в силе маг. Запертый внутри практически бессилен против печати, поставленной снаружи. А если тот, кто заперт, не сильный специалист по печатям, так он и вовсе беспомощен. Это как с выбитыми зубами и выдранными ногтями пытаться вскрыть банковский сейф, будучи запертым внутри.

Пристав тронул замок, печать обожгла ладонь и остыла, теряя силу. Ниро отпер дверь и шагнул в номер. Внутри стояла тишина. Ни звука, ни движения. Арестант не сопротивлялся, и никакой ловушки не было. Парень просто лежал на кровати и печальным взглядом смотрел в потолок.

— Есть хочешь? — сердито спросил Ниро.

Он вдруг почувствовал себя глупо. Зачем он сюда приперся? К пленнику он не испытывал ни симпатии, ни антипатии, ни жалости, ни сочувствия. Вообще ничего. А пришел потому, что нужно было с кем-то поговорить, вот только говорить было не с кем. Сейчас Ниро понял, что и с пленником говорить не о чем, оттого сердился на себя. Правда, не сильно. Злости не было. Видно, устал злиться.

Ученик мага повел в его сторону печальными глазами и мотнул головой.

— Как хочешь, — буркнул Ниро. — Я тебя закрою до утра. Будешь голодным сидеть.

Пантор молчал, снова переведя взгляд на потолок.

— Завтра с утра поедем в Вероллу. Допрашивать тебя будут уже там. И не я. Не хочу с этим связываться. В этом деле, чем глубже копаешь, тем глубже закапываешься. Так что передам тебя вышестоящему руководству и все. А сам буду мелких жуликов ловить на месте преступления.

Пленник молчал. Ниро хотел было уйти, но все же притормозил, спросил. Злился на себя, но не спросить не мог.

— Зачем ты все это затеял?

Маг повернул голову. В его взгляде впервые появилось что-то похожее на интерес.

— Я понять не могу. Сколько лет вас ловлю, все пытаюсь понять, зачем вы нарываетесь, и не понимаю. Вот ты. Ты ведь вроде нормальный с виду парень. Зачем ты это начал? Зачем пошел против закона? Против народа?

Пантор смотрел на пристава со все возрастающим интересом. Наконец не выдержал и рассмеялся. Грустно и обидно.

— Что смешного? — рассердился Ниро.

— Вы никогда не сможете этого понять, господин старший пристав, — очень официальным тоном произнес молодой маг. — Я и сам не понимал до недавнего времени. И не поймете просто потому, что не допускаете, что я могу быть невиновен. По-вашему, я пошел против закона? А я против него не выступал. Жил спокойно своей жизнью и никого не трогал. И закон не нарушал, пока не вышло так, что по вашему закону я оказался вне закона. И что, мне за это вам в ножки поклониться и вину свою признать? Нет, господин старший пристав, я не стану признавать себя виноватым. Просто потому, что я ничего не нарушал. Пока не вышло так, что по вашему закону я враг. Вы нашли врага там, где его не было. Вы с вашим законом могли дать мне самую малость, чтобы я чувствовал себя счастливым и работал на вас. И рад был бы, что я на вас работаю. А вы, не задумываясь, отняли у меня все и поставили меня вне закона. Хотите, чтобы я теперь оправдывался? Не дождетесь.

И маг повернулся к приставу спиной, давая понять, что разговор окончен.

Ниро скрежетнул зубами и вышел вон. Не поймет он. Как же! Он и сам поставлен практически вне закона, хотя ничего не совершил. А почему? А потому, что иногда бездействие тоже преступление. И если в этом хоть на секунду усомнишься, то мысленно ты уже станешь преступником.

Пристав опустил ладонь на замок, накладывая печать.

Не стоило сюда приходить. Не стоило даже пытаться разговаривать.

Пантор слышал, как захлопнулась дверь, почувствовал, как снова активируется заклинание, делающее попытку к бегству невозможной. Разве что в окно прыгнуть, но окно было высоко, а, кроме того, на решетки, что стояли на окнах, пристав наложил печать еще в первый свой визит, превратив постояльца в пленника.

Прав был Винсент. Надо было бежать. Сразу. Вместе.

Но Ива, как она могла? Хотя, возможно, ее заставили. Наверняка заставили. Да и зачем бы ей это?

Жаль только, что он не сможет с ней попрощаться. Вот было бы здорово если бы она пришла сейчас к нему. Хоть под дверью постояла. Перекинулась парой слов. Услышать бы еще хоть раз ее голос.

В окошко что-то стукнуло. Пантор поднялся с кровати, подошел к окну, отдернул занавесь. Снизу в темноте угадывался девичий силуэт. Сердце забилось чаще. Неужели Ива?

Пантор отпер окно, прижался к решетке и позвал ее по имени.

Силуэт качнулся вперед.

— Это я, Лана, — донесся тихий голос снизу.

Сердце екнуло. Но не успел он расстроиться от осознания, что там внизу не Ива, как снова накатила радость.

— Лана, попроси ее… Попроси Иву, чтобы она пришла сюда, слышишь? Мне надо сказать ей кое-что.

Лана поколебалась и вышла из темноты вперед, под свет фонарей. Даже в желтом мерцающем свете лицо ее выглядело бледным.

— Нельзя, — тихо проговорила она.

— Почему?

Лана покачала головой, ничего не объясняя.

— Вам надо бежать, — зашептала она.

Голос девушки звучал очень тихо, Пантор едва угадывал слова.

— Это невозможно, — ответил он. — На дверях магическая печать. И нужен очень умелый…

— Я сниму печать, — перебила Лана. — Я знаю как. Меня учила госпожа. А госпожа владеет этим искусством лучше всех, кого я знаю. Ждите. Я скоро приду.

Сердце заколотилось с новой силой. Шанс, крохотный, но шанс на свободу снова замаячил в окошке в прямом и переносном смысле. Вот только, почему Ива названа «госпожой», и как вышло такое, что Лана владеет магией, хотя они с Ивой рассказывали обратное, Пантор не понял.

— Лана, — позвал он. Но силуэт снова скрылся в темноте.

Темнота стояла кромешная, и Лана шла на ощупь. Скорее, угадывала направление. А для того, чтобы попасть под окна несчастного молодого мага, нужно было не просто выйти из гостиницы, а обогнуть пару приросших друг к дружке домов. Странный город напоминал лабиринт. В темноте казалось, что выхода из этого лабиринта нету вовсе, но все же он был. И Лана научилась ориентироваться в нем, находить выходы.

Только интуитивно.

— Что ты здесь делаешь, девочка?

Услышав знакомый голос, Лана вздрогнула. Обернулась, уже зная, кого там увидит. Госпожа стояла рядом. Буквально в двух шагах. Как она умудрилась подойти так незаметно?

Вид у госпожи был настолько всепонимающий, словно она видела каждый шаг своей ученицы шагов на десять вперед. Будто понимала, что сделает Лана, даже если сама она для себя этого еще не поняла. Лана опустила взгляд, не зная, что ответить.

— Я сказала тебе не выходить, — в голосе госпожи появилась жесткость. — Ты поддаешься чувствам и ведешь себя глупо. Учти, глупость я прощаю один раз. А теперь возвращайся к себе и не вздумай даже приближаться к его двери. Тебе понятно?

— Да, госпожа, — упавшим голосом шепнула Лана.

— Из-за твоей глупости под удар может встать все дело, — сердилась та.

— Да, госпожа, — покорно повторила Лана.

Сейчас было лучше согласиться, все остальное потом.

Ива посмотрела на ученицу с прищуром, усмехнулась.

— Думаешь, я так наивна? Идем, девочка. Это для всеобщего блага.

— Какое благо? — думала Лана, шагая в темноте. — Для кого благо?

Госпожа не отставала ни на шаг. Вместе с ней поднялась наверх. Проводила до номера. И, пожелав спокойной ночи, закрыла дверь.

Лана замерла в прихожей, поджидая, пока та уйдет. Ива и в самом деле ушла, но не сразу. Сперва ожил странным свечением дверной замок. Вспыхнул мягко и потух. Потом удалились шаги госпожи. Лана тронула дверь, от нее пахнуло жаром. Девушка отстранилась. Сделать теперь что-либо было выше ее сил. Снять печать, поставленную приставом снаружи, она, объективно оценивая свои силы, могла. Снять печать, установленную госпожой, было невозможно. Тем более, изнутри. В уютном номере стало пусто и страшно. Как в темнице. В дорогой, удобной клетке.

Лана прошла в комнату, села на диван и заплакала. Молча. Слезы текли по щекам. Сердце щемило от боли. А в голове металась, как пойманная птица, единственная мысль: теперь он обречен.